Текст книги "Звездные раны"

– В прошлый раз, когда я отводил изгоев от Манораи, совершил ошибку, – неожиданно признался Стратиг, что было почти невероятно. – Сын Варги Людвига, Святослав, бывший когда-то на празднике Радения у Святогора, не пошел по стопам отца, поскольку утратил память… А всякий зрячий гой, оставшийся в мире земноводных, порой делает непредсказуемые шаги. Он стал искать Звездную Рану, и я отвлек его внимание подобным кратером на Таймыре. – Он выпрямился, глянул через плечо на Мамонта. – И он там открыл Звездную соль – алмазы! Чего не должен был делать… Мало того, изобрел установку для их добычи, а по сути, новый вид космического оружия. Не зря говорят: заставь дурака Богу молиться, он лоб расшибет… Сын Людвига мне нужен был для иных целей. Если бы он повиновался року, этого бы не случилось… А сейчас у Святогора нет Варги, и некому хранить соль Вечности.

– Я так и думала, – вздохнула Дара. – Судьба Мамонта тебе не дает покоя. Когда ты смиришься и перестанешь завидовать избранникам Валькирий?

– На сей раз я ему не завидую, – неожиданно с горечью произнес Вершитель судеб. – Вкусившему соли Знаний куда приятнее жить, например, среди изгоев Североамериканских Штатов и чувствовать себя почти богом… Но быть хранителем манорайской соли и испытать бессмертие…

– Да, это на самом деле не зависть, – согласилась она. – Еще хуже – незаслуженная казнь.

Он вынес эту реплику спокойно, обернулся к Мамонту.

– Ты тоже так считаешь?

Мамонт приблизился к окну и долго смотрел на яркую, по-весеннему девственную зелень липового парка.

– Однажды ты вырубил мне посох, – проговорил он невозмутимо. – Я посчитал это наказанием… Жестким, справедливым наказанием и повиновался року… Путь Странника привел к соли Знаний.

– Путь Варги в Чертогах Святогора приведет к Вечности, – продолжил Стратиг. – Ты это знаешь лучше меня.

– Лучше выруби мне посох.

Вершитель судеб усмехнулся:

– Не обольщайся, Мамонт! Путь Странника не всегда выводит к истине. Помню, с какой страстью ты ринулся в пещеры, и когда увидел золото, испытал разочарование. И сейчас, вкусивши горькой соли Весты, ты потянулся к сладости и решил, что истинные сокровища – это любовь и ничего больше. Верно?.. Не спорь со мной. Ты должен быть благодарен, ибо я не изменяю твоей судьбы, а выстраиваю перед тобой лестницу, выкладываю ступени, по которым ты поднимаешься вверх. Давно ли ты искренне верил, что «сокровища Вар-Вар» – золото, спрятанное в недрах Урала?.. Ступай же выше, тебе открыты все дороги!

Мамонт вспомнил миг, когда вознес руку, чтобы открыть Книгу Будущего, – и не открыл…

– Нет, – проговорил он. – Бессмертие – не мой путь.

– Да, конечно! – не скрывая своего неудовольствия, заговорил Стратиг. – Все время забываю, с кем имею дело! Ты же избранник! Вещий Гой!.. Извини, что нарушил твой урок!.. Но на сей раз выбор сделал не я. И не я оторвал тебя от беззаботного существования Страги Нового Света.

– Не ты? – вдруг настороженно спросила Дара. – Если не ты, то кто?

– Мне явился Святогор, – как бы между прочим обронил Вершитель судеб.

От упоминания этого имени Мамонт ощутил, как в душе сжалась пружина, будто взвелся курок. Тем более Стратиг, как опытный актер, тянул паузу.

– Имени твоего не назвал, – вновь заговорил он. – Но велел послать к нему Странника, который замерзал вместе с некой девицей под перевалом Дятлова. Я потратил две недели, чтобы установить, кто это там замерзал… И выяснилось: это был ты и девушка по имени Инга.

Дара вдруг оживилась, вскинула головку, несмотря на запреты, подала голос:

– Почему я об этом не знаю?

– А тебе и не обязательно знать, – огрызнулся Стратиг, сбитый с торжественного ритма – ведь говорил о Святогоре!

– Это почему – не обязательно? – возмутилась Дара. – Мамонт! Зачем ты скрыл от меня существование… этой девицы? Мог бы ведь и рассказать!

– Замолчи! – обрезал Стратиг. – Не мог он рассказать… Ты стала распущенной! Мамонт, я отдавал тебе самую воспитанную Дару! Что ты сделал из нее?

– И ты хочешь еще раз изменить мою судьбу? – со скрытым противлением спросил Мамонт.

– Этого хочу не я! – с вызовом бросил Стратиг. – Выбор Атенона почему-то пал на тебя…

– Я знаю почему, – подала голос Дара и тут же умолкла, поскольку Вершитель судеб навис над ней, словно каменная туча.

– Мне очень жаль, – однако же мягко проговорил он. – Я не могу изменить твой рок, Дара. Но вот урок у тебя будет совершенно иной. Избранник Валькирии тебя избаловал солью Знаний…

– Стратиг, если я не пойду с Мамонтом в Манораю, отпусти замуж. – Она тронула его усы и осветила своим вишневым взглядом. – Это был бы самый лучший урок для меня.

– Поедешь на Таймыр с сыном Людвига. Ты ведь знаешь его?

– Встречались однажды… Кажется, он ученый муж и очень сильный человек. И кажется, я сумела обольстить его.

– Кого ты только не сумела обольстить… – проворчал Вершитель судеб.

– С кем же я пойду в Манораю? – запротестовал Мамонт. – Ты не можешь отнять у меня Дару без всяких на то причин. Тем более что задаешь новый урок.

– Вот это я и хотел от тебя услышать, Мамонт! – оживился Стратиг. – Значит, ты согласен принять урок Варги?

– Если выбор Святогора пал на меня – я повинуюсь, – с внутренним напряжением вымолвил он. – Хотя ты знаешь, я всегда стремился к соли Знаний и был равнодушен к Вечности…

– Это неправда! – Стратиг приблизился к нему и посмотрел с вызовом. – А что ты делал в горах с этой девицей, когда вас увидел Атенон?

– Искал вход в пещеры.

– Путь к Весте?

– Да.

– Соль Знаний для гоя – это и есть Вечность, – удовлетворенно улыбнулся Вершитель судеб, сам всю жизнь стремившийся попасть в соляные копи Урала. – А теперь ступай к Звездной Ране. И поспеши. Сейчас там находится гой по имени Зимогор. Такой же утративший память, как сын Людвига. Сегодня еще застанешь его в Манорае. Завтра может быть поздно. Приведи его в чувство, пока он не сделал того же, что Насадный на Таймыре.

Потом остановился возле Дары, лежащей на волчьей шкуре, поставил ее на ноги, подтолкнул в сторону Мамонта.

– И ты ступай пока с ним… Но помни свой новый урок.

4

Начальник партии срубил себе домик на отшибе, в километре ниже горнобурового участка на границе леса и альпийских лугов, под грибообразным останцем. Вписал избушку под прикрытие каменной шляпы, так что и крышу не делал, поставил окнами на просторную манорайскую даль, чтобы сидеть или лежать можно было, как перед экраном телевизора.

– Здесь мне нравится, – сразу же одобрил Зимогор, как только появился на участке. – Сдай на лето?

– Ангел прилетал, сделал предписание снести, – пожаловался Ячменный. – Говорит, из космоса видно…

– Под каменной шляпой?!

– Тропинка натопталась…

Из космоса давно наблюдали за этим районом, говорят, сосчитали не только людей, обитающих вокруг Манораи – в самой впадине давно никто не жил и стояли одни брошенные села, словно в зоне радиоактивного заражения, – но, по словам Ангела, даже пуховых коз. Пересчитали и теперь вели пристальное наблюдение, придавая каждому объекту какой-нибудь номер, чтобы отслеживать передвижение. В этом квадрате, расположенном на территории Горного Алтая, изучали всякое изменение обстановки, немедленно брали под контроль даже новую вскопанную грядку. Сверху, как дамоклов меч, висели невидимые спутники «вероятного противника», хотя от такого определения официально давно отказались, показывая открытость и готовность России к любому диалогу.

– Ну, где этот спирт? Остался еще или весь оприходовали? – спросил Зимогор, вернувшись с прогулки по Манорае.

Ячменный сунулся за командирский стол и вынул тяжелый пакет с бутылками.

– Вот, здесь все, что успел отнять…

Зимогор снял с полки стакан, отер его пальцами и, раскупорив пластмассовый сосуд, плеснул щедро.

– Похмелись, бедолага. И поговорим.

– Один не буду, – со жлобским упрямством сказал начальник партии и бережно отодвинул стакан.

– У тебя сознание заторможено. Выпей, и давай по душам. Вижу, что мучаешься. Не удержался от дармовщинки?

– С горя, Олег Павлович…

– Вот и расскажи про свое горе.

– Впрочем, теперь все равно, – сам себе сказал начальник партии и отхлебнул спирта. – Делайте, что хотите… Под суд не отдадите, не то время, а я все равно выкручусь.

– Не сомневаюсь. Обязательно выкрутишься, – согласился Зимогор. – Потому говори: откуда взялся спирт? Кто вам такой подарочек подбросил, с закуской? Из космоса на парашюте или местные привезли?

– Народ тут странный, чудаковатый… Но не местные.

– В таком случае, один из… членов твоей партии спутался с иностранной разведкой, – определил Зимогор. – Например, завхоз Величко, этот ваш Циклоп. Завербовался в диверсанты, забросил спирт вместо взрывчатки, а пьяные бурильщики засадили аварию на скважине и испортили электронику. Подходящая версия?

– Ее, заразу, испортить-то невозможно… – пробурчал в сторону Ячменный. – Если только действительно ломом… Да и не в спирте дело…

– Ну а в чем?

– Не знаю, – устало проговорил начальник партии, – но если бы только спирт нам забросили…

– Что же еще? Колись! Красоток с панели?

Бывший служака помедлил, тупо глядя перед собой на отпитый стакан, затем поднял глаза.

– Выпили бы со мной. А так, какой резон? Для пустого доклада начальству?.. Если хотите разобраться – пейте. Тут без «Рояла» не разберешься.

– Это верно. – Зимогор достал еще один стакан. – Стресс на каждом шагу… Например, снежные человеки вокруг балуют!

– Вот суки! – зло и весело сказал Ячменный. – Уже доложили. Настучали! Ну как с таким народом работать?

– А чего ты скрываешь? Это же феномен, представляет научный интерес…

– Это был мой аргумент. Для тебя и… для вышестоящих. Чтоб вы не думали… Мы не просто тут спирт жрем и по пьянке совершаем аварии. Здесь особый климат, среда. Вернее, сопротивление среды. Не только с техникой, с людьми во что происходит. С чего это массовые заболевания появились, когда бурить начали? Компьютерщик до того не жаловался, а завхоза вообще колом не убить было. И еще солдат, недавно призван, прошел все комиссии…

– Не все же заболели.

– В том-то и дело! – Ячменный ощутил поддержку. – С одними хоть бы что, наоборот, улучшение здоровья, самочувствия… А другие… Вон завхоза Балкина мужики сначала даже не узнали, стал от людей прятаться, появилась мания чистоплотности, через каждые два часа умывается, бреется, дезодорантом прыскается… Потом вообще сбежал.

Зимогор в одиночку махнул полстакана, запил водой из ковша и облегченно вздохнул.

– Тут прямоходящих зверей не водится? Или медведей…

– Одного все время видят, на овсы ходит…

– Кто?..

– Медведь… Здоровый, старый.

– Так это медведь?.. А мне почудилось, человек. Стоит в траве и на меня смотрит.

– Любопытный, и ничего не боится. Его мусорщик несколько раз стрелял – промазал…

– Ладно, давай про людей говорить, – прервал Зимогор. – Ты мне выдай несколько версий, я подумать должен. Мне в первую очередь голову станут откручивать, так буду знать, что врать. Ври, Ячменный, я слушаю очень внимательно.

– Напрасно вы так, – обиделся начальник партии, однако же налил спирта по рубчик. – Мне в самом деле нечего терять… На трезвую голову сей разговор не выйдет. Вы же работали главным геологом экспедиции…

Зимогор налил себе еще, накрыл стакан ладонью, зажал его и чокнулся по геологическому обычаю, без звона, как камень о камень.

– Будь здоров, горемыка!

Ячменный выпил, отдышался, закуску и воду отодвинул.

– По инструкции я всегда присутствовал во время спуско-подъемных операций на скважине. И керн лично выколачивал из колонковой трубы, сам его потом запаивал в полиэтилен, каждый кусочек, как сосиски, в ящики укладывал и бирки подписывал. Все как положено.

– Молодец, и что же дальше? – поторопил Зимогор.

– Ящики при мне уносили в кернохранилище, я лично запирал и опечатывал. Печать сдавал начальнику караула. Там круглосуточный пост.

– Хочешь сказать, керн пропал?

Начальник партии попил воды.

– Не пропал, но его подменили. А печать целая. Часовые клянутся и божатся…

– Ты хоть понимаешь, что сказал? – спросил Зимогор.

– Потому и сказал, что понимаю! – внезапно взъярился начальник партии. – Подброшенный спирт – мелочь! Авария на скважине тоже!.. Хотя все это вещи одного порядка. Каким образом и кто умудрился подменить шестьсот метров керна?! Это сто тридцать ящиков! Целый грузовик! Ведь надо незаметно доставить сюда, вскрыть хранилище, вытащить из ящиков имеющийся керн и вложить другой. Да еще запаять его в черный светонепроницаемый пластик! И еще точно расставить бирки!

– А ты уверен, что его подменили?

– Да как же!.. Я принимал керн, запаивал, укладывал – каждый метр помню. Набуривали-то не больше трех в сутки. Породы крепчайшие, одиннадцатой-двенадцатой категории… Но тут у меня есть козырь: он сам виноват, что вовремя не вывез керн!..

– Кто – он?

– Заказчик!.. Мог бы время от времени присылать вертолет и вывозить. А он даже не почесался! На охрану понадеялся!..

– Зачем и на что бурил – знаешь? – перебил его Зимогор.

Ячменный недовольно отвернулся, пробурчал:

– Откуда?.. Нам когда-нибудь говорят, зачем? Сказали только, опорная скважина, строжайшая отбивка всех горизонтов, использование технологий, дающих максимальный выход керна. И чтоб ни кусочка не пропало. Потому сам и торчу на буровой… Могу только догадываться.

– И какие же догадки?

– Хрен знает… Думаю, какую-нибудь ракетную шахту хотят заложить. А может, атомную электростанцию. В прошлом году я бурил…

– Это хорошо, что ты недогадливый, – одобрил Зимогор. – Ладно, будем считать, что под воздействием алкоголя у тебя разыгралось воображение… Керн подменить невозможно.

Начальник партии вскочил, чуть не опрокинув стакан, хотел прокричать что-то возмущенное и гневное, однако сжал кулаки и выдавил с угрозой:

– Что-то я не понял… Настроение у вас странное, Олег Павлович.

– Сам подумай, послушай себя со стороны, что мелешь.

– Какой мне смысл наговаривать на себя? – Ячменный выпучил глаза. – Пьянка – фигня, инструмент к забою приварили и скважину запороли – с работы пнут в худшем случае. В конце концов осталось-то всего каких-то четырнадцать метров до проектной глубины… А вот пропажа настоящего керна – тут сроком пахнет. Я! Я сам обнаружил подмену! И вы первый, кому об этом говорю.

Зимогор примерился было выпить спирта, однако передумал, отставил стакан.

– Ты хоть соображаешь, что говоришь?

– Если нет керна – чуть ли не полугодовая работа псу под хвост…

– И четыре с половиной миллиона долларов… Пошли в кернохранилище!

Металлический вагон на стальных колесах с резиновыми ободьями напоминал сейф и запирался на два внутренних сейфовых замка. Часовой с автоматом и радиотелефоном в руке разгуливал возле железных ступеней под жестяным навесом, с маскировочной сети оседала густая водяная пыль: летний ливень превратился в осенний дождь. Внутри хранилища было тесно от ящиков и темно: по соображениям пожарной безопасности электричество сюда не подводили. Начальник партии закрыл за собой дверь, включил фонарик и уверенно двинулся к дальней стене по узкому проходу.

– Вот, смотрите, – указал он на крайнюю стопу ящиков. – Породы очень похожи на местные, и чередование горизонтов примерно одинаковое – лавы и прослойки туфов. Короче, область активной вулканической деятельности. Но это все из другой оперы… Понимаете, у меня великолепная зрительная память. Первые девять метров не тронули, а с десятого – чужая порода. Но как умно составлены куски! Мягкий туф в колонковой трубе растерли слегка и следующий столбик лавы будто приклеили. И запаяли в одну сосиску!.. А я точно помню, на семнадцатом метре шел не монолит, а брекчиевидная лава, с оплавленными вкраплениями кварцита и каких-то осадочных пород типа известняка или слабосцементированного песчаника.

– Какая документация есть на скважину? – спросил Зимогор, рассматривая столбики керна.

– Как обычно, только буровой журнал с глубинами. А геология у нас под запретом, вы же знаете. Вам и то смотреть не положено. А нам и подавно. Выбили из трубы, запаяли – и в ящик. Геологией занимаются где-то там, на небесах.

– Значит, ты нарушил инструкцию и рассмотрел каждый метр?

– Мне что, надо было глаза завязывать?! Хорошая зрительная память… Я же их своими руками принимал, как акушер младенцев. И пеленал…

– Ты мне нравишься, Ячменный, – похвалил Зимогор. – Из тебя бы хороший геолог получился или следователь. Выходит, кто-то украл весь керн со скважины и подсунул другой?

– Не выходит, а так и есть. – Начальник партии сдвинул верхние ящики из соседней стопки. – Вот, сто шестнадцатый метр. Бирка моя, есть роспись, но вместо монолитной лавы какой-то слоеный пирог, сэндвич, но тоже вулканического происхождения. И такая несбойка почти на каждом метре. А вот керн последнего подъема, перед аварией. Здесь лежала бутыль из-под фанты, с песком. Где она?.. Вместо нее – смотрите, монолитный столбик лавы.

– А что за песок был?

– Не знаю, черный такой, как порох, из колонковой трубы выбили. Ссыпали в бутылку, а ее нет…

– Кругом у тебя одни бутылки, – проворчал Зимогор, но начальник партии гнул свое:

– Конечно, проверить очень просто, допустим, пробурить рядом еще одну скважину и сравнить. И все станет ясно – была подмена или нет.

– Да кто на это пойдет?! – оборвал его Олег. – Хватит фантазировать! И так уже полгода торчите на горе под сетями, как бельмо в глазу! И кто деньги даст?

– Значит, расчет у них точный, – тут же согласился Ячменный. – Вторую скважину бурить не будут. А эту не добурили на четырнадцать метров до заданной глубины и запороли. Так что и аварию ликвидировать вроде бы нет нужды. Ну что там четырнадцать метров?..

– У кого это – у них? Чей расчет? Снежных человеков?

– У того, кто решил не пускать нас дальше, то есть глубже. И подбросил ящик со спиртом, чтобы начальство, то есть вы, все списали на пьянку. Может, и снежные…

– Ты это Ангелу только не скажи! Он тебя сразу в дурдом наладит.

– А я, между прочим, знаю, откуда этот керн.

– Знаешь?

– Знаю… Все сходится. Как увидел этот – сразу вспомнил.

– Откуда же?

Ячменный придвинулся поближе.

– Тогда я перед вами должен все до конца… В общем, открою еще одно свое наблюдение. Но при условии, если вы серьезно к этому отнесетесь.

– Валяй! С одним моим условием: это последнее открытие на сегодня, – пробурчал Зимогор устало, – и так уже перегрузили…

– Понял, не хотите заниматься этим? – спросил начальник партии. – Легче все списать на пьянку? Правильно, списывайте. Всем будет спокойней… А я на вас надеялся, Олег Павлович. Думал, только вы и сможете разобраться. И мужики так думали…

– Ну, давай, выкладывай свое наблюдение…

– Вы же не хотите слушать, я вижу!

Зимогор закурил, постоял у окна, глядя на вечернюю радугу, пробивающуюся сквозь маскировочную сеть, бросил не оборачиваясь:

– Кончай ломаться, говори!

– Только выслушайте меня!

– Да говори же!..

– Я знаю, откуда, из какого района привезли этот керн, который теперь в хранилище. Точнее, предполагаю.

– Откуда?

– С Таймыра.

– Ого! Далековато от Горного Алтая!..

– Был там на преддипломной практике, в восемьдесят восьмом, – быстро заговорил Ячменный, – кажется, в начале июля у нас на станке полетела лебедка. И мы поехали на вездеходе рыскать по брошенным буровым. Когда-то жили богато, трактора, автомобили, вышки, вагончики – все целенькое стоит… Добра столько набрали – самим сесть некуда. Стали выбираться назад и заблудились. Сутки, вторые, третьи ползаем по тундре, а она ровная, как ладошка, и тысяча озер. Куда ни двинем – все мимо. Закрутились между озер! Ладно я, студент, но со мной были еще двое, мужики матерые, битые, лет по пятнадцать в экспедициях работали, и на Таймыре уже года два. Но будто леший водит! Хорошо бензином затарились, три бочки нашли. Трофеи свои пришлось бросить… Неделю блудим, голодные, злые. Одной рыбой питались, а без соли она уже в глотку не лезет… Ни ружья, ни компаса, все по солнцу… И как назло талабайцев – ни одного!

– Талабайцы – это кто? – мимоходом поинтересовался Зимогор.

– Долгане, местные националы… А нас даже не искали! Денег на вертолет ни копейки!.. Через неделю заметили сопки на горизонте. И вроде дым идет. Тут уж не до жиру, главное, хоть людей найти… До сопок этих ехали целые сутки: мы к ним – они от нас. Как мираж! Я тогда еще заметил, у нашего вездеходчика Леши крыша поехала. Сначала песни запел, потом стал смеяться… Ну, в общем, доехали до сопок, поднялись на одну, а в долине речка и город стоит. Натуральный – дома, улицы… Ближайший город там был Норильск, и до него – полторы тысячи километров, к тому же в стороне, на западе. Ясно, что не Норильск, да и размерами меньше, но вездеходчик уперся: Норильск, кричит… У него там семья жила. И нас убедил, потому что у всех крыша немного съехала… Помчались мы к этому городу, мечтаем, как в ресторан пойдем, хотя денег ни копейки… А он тоже, как мираж! Насилу добрались!.. Въезжаем мы в город, и чую, что-то не то. Улицы, как улицы – асфальт, тротуары, вывески и дома каменные, даже пятиэтажные есть. Автобусные остановки, газетные киоски, машины стоят. А посередине города – огромный купол из стекла! Сверкает на солнце – глазам больно. Что-то такое нереальное, как будто на другую планету попали. Гигантское сооружение!.. И чего-то не хватает! До центра доехали, то есть до этого купола, и тогда сообразил – людей нет. Пусто! И под куполом этим – ни души!.. Вездеходчик выскочил и побежал домой, к жене. Дом свой узнал… Мы сидим, часы остановились давно. Курить охота – страсть! Мастер пошел окурки поискать, а мне страшно стало – мертвый город! Брошенный! Ни души!.. По асфальту лишайник ползет, голубоватый, как на камнях бывает, машины ржавые, на спущенных колесах, стекла треснутые, стены давно не крашенные. Но солнце яркое, огненное, и свет все скрашивает… Возвращается мастер, курит на ходу, довольный, но озирается и тащит что-то в сумке. Говорит, газетный киоск подломил, сорок пачек «Беломора» взял, а пожрать там нечего, но, говорит, магазин приметил, в девять открывается и на витрине тушенка, сгущенка и даже спирт стоит…

– Не «Роял», случайно? – про себя усмехнулся Зимогор, однако начальник партии ничего не заметил, продолжал говорить страстно, и его обнаженные по плечи руки покрывались мурашками.

– Наш, отечественный, натуральный! Помните, был с белыми этикетками и надписью «Пить не дыша»?.. Я ему говорю, Леонид Иванович, город-то пустой! Мертвый! Он не слышит, на спирте замкнулся. Дескать, ночь на дворе, нормальные люди спят. Солнце не заходит на ночь, висит над горизонтом… Стал уговаривать, чтобы сходить и подломить магазин, мол, окошко там щитом прикрыто, а за ним – стекло, выставить его и меня всунуть… Я тогда худой был, да и после голодухи – кожа и кости. Трясу его, ору – мне еще страшнее стало; он так и не внял, отматерил меня и пошел в одиночку. Пока он лазил в магазин, я «Беломор» изучил и газету, которую мастер в киоске прихватил. Папиросы ленинградской фабрики, аж восемьдесят четвертого года выпуска, а газета «Правда» – от 19 февраля восемьдесят шестого. Двухлетней давности!.. Тут вернулся Леонид Иванович, уже слегка косой, принес десять бутылок и полящика банок с тушенкой… Я опять ему про мертвый город, а он через три минуты лыка не вяжет. Уснул как подрубленный. Хлебнул на голодный желудок…

– Погоди, Ячменный, – перебил Зимогор. – Ты вроде бы начал говорить о керне, но слышу пока сказки.

– Это не сказка, Олег Павлович… Это моя тайна. Никому не рассказывал…

– Мы уже взрослые люди… Так что с керном?

– Да мы стояли-то возле здания экспедиции, номер 17. Пошел в разведку, – заспешил Ячменный с тоскливым видом, – ждал, когда мастер проспится… Там огромное кернохранилище, потом я туда вездеход загнал, как-то страшновато стоять в мертвом городе… Вообще-то я искал радиостанцию, чтоб сообщить, где находимся… Радиорубку нашел, но аппаратура снята. А так все на месте, мебель, телефоны, бумаги, только все покрыто тленом, везде запах мертвечины… И карт нет, видно, секретные были, номерная экспедиция…

– Залез ты в кернохранилище, а дальше что?

– Три дня там простояли! Мастер все спирт жрал!

– Хорошая у тебя была практика…

– Очень схожие породы, – невзирая на издевки продолжал Ячменный, – с этими, что здесь! Туфы и лавы… Иногда один к одному! Структура, текстура, цвет, твердость…

– Как же ты запомнил?

– Говорю же, зрительная память… Три дня по ящикам ползал, пока стояли. А тогда мне еще интересно стало, что за город, на что экспедиция работала, почему бросили…

– Из тебя бы действительно вышел классный геолог, – посожалел Зимогор. – Зачем ты связался с бурением?

– По нужде, – вдруг признался тот. – Я сдавал экзамены по специальности «Геология и поиски», но по конкурсу не прошел. Успел перебросить документы на «Технику разведки», там проскочил…

– Предположение интересное, – не сразу отозвался Зимогор. – Но не реальное. Сам ты как это представляешь?

– Никак, – вдруг отрезал Ячменный. – Я излагаю фактуру. И несу ответственность за свои слова. А вы проверяйте, доказывайте…

– Я не уполномочен вести никакие проверки. А всякая инициатива у нас наказуема, ты же знаешь. И стоит больших денег. Меня прислали разобраться с аварией, потому что главный инженер в отпуске, а главный геолог болеет. Некому спасать честь экспедиции.

– Но мне же никто не поверит, кроме вас!.. – закричал и осекся Ячменный. – Тогда тоже не поверили…

– Когда?

– Да там, на Таймыре!.. Мастер спирт лакал – не просыхал, вездеходчик вообще пропал. Трое суток я проторчал в мертвом городе! Леху поймал, а он уже был полный идиот, улыбался и говорил, что останется с семьей и никуда не поедет… Загрузил я Леонида, сел за рычаги сам и куда глаза глядят… На четвертый день бензин кончился. Я весь спирт в бак залил и еще сутки ехал, пока двигатель не заклинило. Мастер проспался, хватился, выпить уже нечего, а было двенадцать ящиков… Чуть не убил меня, в тундре скрывался, пока Леонид Иванович в себя приходил. Потом встретили талабайца на оленях, тот показал, где геофизическая партия стоит. Вышли к ним пешком, а оттуда кое-как к своим улетели. Мастер предупреждал, чтоб не говорил правды, но я все рассказал, как было. Не поверили, списали все на пьянку…

– Правильно сделали, – проговорил Зимогор, раздумывая.

– Ладно, вот смотрите своими глазами. – Начальник партии выложил полевую книжку геолога, прошнурованную и опечатанную, что говорило о ее секретности.

На титульной странице значилась фамилия – Грешнев А.К., старший геолог участка, и дата – 6 мая 1984 года. Далее шло обыкновенное полевое описание керна – документация скважины 21 от нуля до трехсот тридцати метров.

– Смотрите здесь, Олег Павлович, – ткнул пальцем Ячменный. – Единственная географическая привязка – река Балканка.

– Любопытное название…

– Нет такой реки в природе. На Таймыре есть река Балганка, точнее, даже речушка, отсутствующая на картах.

– Это пока ни о чем не говорит, – начал было Зимогор, однако начальник партии откинул заднюю корку книжки и достал черно-белую фотографию любительского качества.

– Вот этот город! Полюбуйтесь!

На фоне серых двухэтажных домов стоял человек в штормовке с таким же серым бородатым лицом. А за его спиной, вдали, поднималось гигантское, какое-то инопланетное сооружение – стеклянная сфера…

– Это может быть любой другой город, – не сдавался Зимогор. – А потом, мне бы разобраться со скважиной в Горном Алтае, а не на Таймыре.

– А вы почитайте описание керна! Один к одному с тем, который нам в ящики подбросили.

Зимогор открыл последнюю страницу полевой книжки и заметил надпись, сделанную другим почерком – размашистую, начальственную, – подошел к окну и прочел: «Анатолий Константинович, вы геолог, а не участковый врач, пишите разборчивее. С. Насадный».

В геологических кругах был известен лишь один человек с такой фамилией – питерский академик Святослав Людвигович Насадный, самый крупный в мире специалист по астроблемам…

Открытие таймырских алмазов, их содержание на тонну породы и запасы потрясали воображение всех, кто слышал эти цифры. Возникала реальная возможность прорваться и захватить мировой рынок, но не с ювелирными камнями, а с техническими, голод по которым ощущался все сильнее, особенно со стремительным развитием новейших технологий. Серый, невзрачный алмаз становился дороже кристаллов чистой воды, ибо требовался повсюду – от простого надфиля до металлообрабатывающих станков высокой точности, а искусственные камни оказывались некачественными и слишком дорогими.

Тут же, в короткий срок, можно было стать монополистом и вытеснить «Де Бирс», выбрасывая на рынок технические алмазы не в тысячах карат, а в центнерах.

Но все уперлось в Божественный промысел: требовалось отделить зерна от плевел, алмаз от вмещающей породы. Большеобъемная проба, отправленная самолетами в Мирный на алмазную фабрику, принесла горький результат: имеющаяся техника извлечения драгоценного камня абсолютно не годится для добычи, а ничего иного в мире нет и пока что не предвидится. Несколько оборонных КБ взялись за разработку оборудования и технологии, однако очень скоро посчитали, прослезились и забрели в тупик. В любой момент месторождению могли вынести приговор – законсервировать на неопределенный срок, а всем, кто мечтал вышвырнуть с мирового рынка «Де Бирс», наказали вести себя с этой компанией корректно и вежливо, иначе, мол, не продадим и якутские алмазы.

Насадный в те времена ходил мрачный и злой: получалось, что действительно, кроме зубила и молотка, нет больше инструмента для добычи. И от отчаяния, сидя на Таймыре, стал выписывать литературу со всего мира, выбирая из нее все, касаемое разрушения крепких породных масс. Однако самый подходящий способ нашел случайно и у себя дома: в экспедицию приехал геолог, который в студенчестве работал в Томском НИИ высоких напряжений. Оказалось, там какой-то местный ученый-чудотворец давно изобрел электроимпульсный способ бурения скважин и даже шахт, но сидит без дела, поскольку вроде бы никому этого новшества не надо, а заявить широко об изобретении невозможно: все материалы засекретили.

Жуткого матерщинника, скабрезника и бабника Ковальчука академик в прямом смысле выписал из Томска, как раньше выписывали гувернеров из Франции. Тогда еще ему было все позволено и исполнялась всякая воля, если даже она исходила от мизинца левой ноги. Изобретателя срочно перевели из института в номерной город на Таймыре (название Астроблема использовалось для узкого круга). Ковальчук приехал с тремя листочками расчетов и одной статьей, так нигде и не опубликованной. Однако же в течение месяца он собрал из добытых в Норильске конденсаторов генератор импульсных напряжений, самолично сварил породоразрушающий инструмент – эдакого стального паука – и начал долбить алмазную руду. В перерывах между экспериментами соблазнял и обихаживал поселковых женщин, нарушая сухой закон, пил казенный спирт, отпущенный со склада для протирки медных шаров-разрядников в генераторе, и блистал перед прикомандированными к нему учениками научной терминологией.