Текст книги "Очень короткие рассказы о главном"

Симфония

Письмо: «Главпочтамт, до востребования.

Здесь, на полярной станции, минус пятьдесят. Я врач, мне абсолютно нечего делать, поэтому я подменяю ребят на дежурстве, откапывая станцию после снежных заносов, готовлю на всех поесть… О чём можно думать в таких обстоятельствах? Конечно, о бане, настоящей русской парилке!

Мы все здесь становимся или слегка занудами, или поэтами. Не удивляйся, что у меня прорезался возвышенный стиль, – за полгода во льдах я перечитал всю классику, которую нам дали с собой, и стал думать о тебе, как Петрарка думал о Лауре.

Ира, я действительно тот здоровый краснощёкий мужик, каким выгляжу на фотографии в этом конверте. Но в душе, поверь, я романтик. Как это совместить? А вот послушай!

Я вернусь и сниму для нас двоих баню класса люкс. Не сауну, а именно русскую баньку, с печкой и булыжниками. Ты только представь! Я распарю в кипятке два дубовых веника и ещё два березовых, потому что это – музыкальные инструменты, на которых можно играть, Ира, симфонию твоего тела, моя любимая, а в оркестре все инструменты должны быть отлажены и настроены.

Симфония состоит из трёх частей, и первая из них – когда ты, лёжа вниз лицом на полкé и уткнувшись в махровую простыню, почувствуешь нежное прикосновение горячего воздуха, размягчающего усталую спину и ноги, – ведь дубовый веник для того и предназначен, чтобы тёплыми волнами, почти без прикосновений, гладить кожу, заставляя натянутые до этого сухожилия ослабить свою хватку. Мышцы начинают отслаиваться от костей, и впечатление при этом создаётся такое, будто душа постепенно пропитывается счастьем, которого так не хватает в обычной жизни, а все заботы уходят, потому что ничего не значат по сравнению с этой разлитой в горячем воздухе непонятной радостью.

Потом уже два веника, вместе и по отдельности, мягко пройдутся от кончиков пальцев на ногах до шеи… всё вместе это будет называться прелюдией.

Потом, Ира, ты выйдешь, встанешь под холодные струи воды, чтобы за секунду сбросить переполняющее тебя тепло. Но наступает время играть часть вторую, и теперь в ход пойдут берёзовые веники. Они на короткое мгновение удара прилипают к телу и словно вбивают жар в самую сердцевину, пропитывая теплом внутренности и изгоняя всяческую хворь. Это напоминает взмахи ангельских крыл, когда душа делается расслабленно-беспомощной в ожидании прекрасного.

И вот тогда, после тёплого душа, наступает кульминация: массаж.

Я буду брать по очереди твои руки и ноги, безвольно брошенные на лежаке, и, приподняв, трясти их, заставляя чувствовать невесомость. Тебя хватит только на нечленораздельные стоны, потому что слова требуют сил, которых уже нет. Да и нужны ли?

А после – ты, ещё не приходя в себя, окажешься за столом, где выпьешь шипучей воды из стакана, в который я добавлю чуть-чуть лимонного сока, чтобы ты поняла: рай возможен и на земле. Но это окажется всё-таки лишь подготовкой к третьему действу, которое совершится спустя пять минут.

Даже не особо укладывая тебя на простыни в парилке, я плесну на камни ковш кипятка, который, испаряясь, создаст почти невыносимую жару, и двумя вениками на несколько секунд прокачу вдоль твоего тела раскалённую волну – туда и назад, туда и назад, – и ещё раз, перевернув твоё тело и вновь подбросив на камни горячей воды, изо всей силы стану бить и прикладывать веники, разогретые до сотни градусов. Это будет похоже на избиение, и ты, может быть, даже закричишь, но через несколько секунд это закончится, а ты окажешься снаружи, сгорающая заживо, стонущая, облепленная берёзовыми листьями – красная и счастливая.

Тогда я поведу тебя, качающуюся, чтобы смыть под холодными струями впечатление от того сладкого ужаса, который только что имел место, и руки мои приведут тебя в порядок, возвращая в этот мир, где есть мужчины и женщины, где есть любовь и где можно, оказывается, сыграть симфонию для дамы своего сердца с помощью двух дубовых веников, двух берёзовых и её собственного тела – самого лучшего, как выясняется, из всех возможных инструментов.

Вот как у нас с тобой всё получится, прежде чем мы поедем ко мне и проведём вечер вдвоём, – а потом ты позвонишь мужу и скажешь, что остаёшься со мной навсегда.

Я рассчитываю, что мы сумеем сыграть и самую главную нашу симфонию, которая будет называться “Жизнь вместе”, там к партиям наших с тобой инструментов присоединится детский хор – иначе зачем тогда всё начинать?

Я напишу тебе ещё много писем: здесь, на полярной станции, время течёт небыстро, а когда вернусь через три месяца – надеюсь, всё получится так, как мы и мечтали. Я останусь на материке и больше никуда не уеду, работы для меня и на Большой земле хватит.

Жду тебя по-настоящему. Жди и ты меня».

Он стоял в коридоре онкологической клиники и читал это письмо, которое, вместе с пачкой других его писем, в палате отдала ему женщина. Когда он вошёл туда, то даже не узнал её сначала – до того она за несколько месяцев изменилась и похудела. От неё остались только огромные глаза на обтянутом тонкой, почти прозрачной кожей лице – глаза, которые следили за ним, пока он обводил взглядом палату. Он действительно не узнал её среди других больных и даже отвернулся, но потом вздрогнул и повернулся снова, сделав несколько шагов к её кровати.

Вставать она уже не могла, да и говорить особо – тоже. Она лишь заплакала и протянула ему перетянутую резинкой пачку его писем – чтобы их не увидел и ничего не узнал муж.

Он взял эти письма и подержал женщину за невесомую руку. «Скоротечный рак, – объяснил до этого заведующий отделением, – и никакой надежды».

Женщина прикрыла веки, и он вышел, не понимая уже, где и почему находится. Напротив дверей палаты, в которую он только что заходил, прямо у окна в коридоре, он перечитал свои письма, прежде чем разорвать их и положить обрывки в урну.

Он шёл по коридору, а кафель на полу был жёлтым, с редкими чёрными шашечками: жёлтая, чёрная, жёлтая и снова чёрная.

Фестиваль как повод для радости

Письмо: «Я ушла, и не ищи меня больше.

Ты всегда у нас такой занятой, что даже перестал спрашивать, где я бываю после работы. Тебя, конечно, о том же самом спросить нельзя, потому что в прокуратуре, да ещё у “важняка”, секреты тоже очень важные. Следователь по VIP-персонам, то бишь ты, занимается VIP-проблемами; а вот на такой факт, что рядом находится не очень важная персона, которая к тому же ещё и женщина, ему, то есть тебе, наплевать!

Я не хочу, чтобы твои сослуживцы как-нибудь невзначай сообщили, что у тебя на голове выросли рога. А к тому дело движется быстрыми темпами, милый! Вот почему я удаляюсь ещё до того, как подобные факты станут достоянием филёров из твоего отдела, знающих всё и про всех. Они как на подбор, на одно лицо, да и ты постепенно становишься таким же.

Скажи: ну какого чёрта ты меня два года назад приручил, словно синицу на ладони? Трахаться не с кем было? Так взял бы кого-нибудь поглупей – такая в рот бы тебе смотрела и ждала твоего появления в доме, раздвинув все свои составные части. Ах да, тебя же тоска заедала, поговорить с кем-то требовалось – вот ты и устроил мне внебрачную жизнь на глазах у всего нашего маленького городка. Ты сам-то хоть соображаешь, что всё это значило – если уж не для меня (что с меня взять?), то хотя бы для моих родственников, друзей и знакомых? У нас ведь здесь не столица, а почти деревня, так что представь: вернулась краля из уезда, где получала образование, начала работать в городском Доме культуры массовиком-затейником; у всех на виду, все с ней здороваются, а она такая расфуфыренная ходит, модные журнальчики полистывает – и даже платья шьёт себе не как у других, не на один манер, а с наворотами. Все ждут, чем же это для неё обернется, потому что о причинах, по которым она вернулась к себе в городишко, ходят самые разные слухи: непроверенные, но тем интереснее. И вот глава местных правоохранительных сил, за которым амуров особых не числится, вдруг забирает её к себе в дом и начинает с ней жить самым что ни на есть гражданским образом, то есть не надевая кольца на палец. Ты мне сразу объяснил: в любой момент тебя могут или убить, или подставить вплоть до тюрьмы, поэтому – никаких брачных уз! Я не только согласилась, мне и самой так удобнее было, поскольку выпал ли мне шанс в твоём лице или не выпал, ясно должно было стать только со временем. Кроме того, я ведь кое-какие университеты прошла и на разные вещи понасмотрелась, так что ничуть не страдала от гражданских уз; но в глазах нашего православного и правоверного населения всё это выглядело ни больше ни меньше как оскорбление общественного мнения.

В общем, ты использовал мою светлую натуру и хорошо сложенное тело в двух планах одновременно: чтобы глушить свою волчью тоску, когда кругом одни враги и доброго слова услышать неоткуда, и для удовлетворения главного инстинкта. А мне с течением времени, как ни странно, всё больше захотелось доброго, человеческого, а главное – мужского внимания. Предметного, направленного именно на меня внимания, когда водят в театр и кино, когда ужинают вместе, когда, наконец, всё-таки создают семью! Согласись: женщине в двадцать пять хочется видеть собственную перспективу ещё хотя бы лет на пятнадцать.

Жаловаться, собственно, не на что. Разве мне что-то обещали? Разве я сама давала какие-то обязательства? То-то и оно, что никто никому ничего не обещал, и я по-пустому гоню истерику. Ты как был из кремня, так и останешься глыбой, несгибаемым мужчиной со стальными глазами и тяжёлым подбородком. Карающий меч правосудия в чистом виде, образец и эталон, платино-иридиевый метр! Многие головы, как я знаю, этот меч отрубил по самые плечи. Я жила рядом и даже боялась иной раз порезаться.

Сказать, что ты неподкупен, – ничего не сказать. Ты аскет, и даже видика в доме не завёл. Это не потому, что ты жадный или скупой, – просто живёшь на свой мизерный государственный оклад. Много ли даёт тебе государство? Подумай об этом хорошенько в свои сорок – может, что-нибудь и поймёшь. Но у тебя одна страсть: Родину беречь от врагов, преимущественно внутренних. К каковым относятся те самые высокопоставленные чиновники, чьи московские лица светят нам с экранов каждый день.

И что ты собираешься с ними делать, дорогой? Всех не посадишь – кому-то ведь и работать надо, государственные функции осуществлять. А государство – оно кривое, и кривизну даёт именно в пользу чиновников. В нашем небольшом городке о каждом ведь всё известно, поэтому скажи: откуда вдоль реки появились за последние два года особнячки из красного кирпича, этажика эдак на три-четыре, за высокими заборчиками? Наверняка ведь знаешь, а сделать ничего не можешь. Кто побогаче, тот и хозяин, и попробуй-ка доказать мне обратное!

Я устала без самого обычного мужского ухаживания. Я устала сидеть без дела и чего-то ждать. Поэтому, мой каменный, чтобы не доводить до греха, я уезжаю. Куда? Какая разница! Состоялся у нас тут недавно театральный фестиваль, хоть порадоваться повод был. Пока ты за бандитами гонялся, я познакомилась кое с кем, контакты завела, и меня, представь, пригласили поработать. В соответствии, так сказать, со специальностью в дипломе: режиссёр-постановщик массовых действий. Я уже и контракт подписала.

К тебе я точно не вернусь. И не потому, что вместе было плохо, а потому, что моя дорога – в другую сторону. Думаю, что и ты грустить не станешь, тебе ведь некогда: пошевелишь своими железными желваками, помолчишь секунд тридцать, и всё. Ты ведь эмоции умеешь скрывать, если вообще они у тебя бывают… впрочем, вру: бывают. Иначе оказалось бы совсем скучно.

Итак, спасибо за совместную жизнь, и прощай.

Целую, Марина».

До выезда оставалось минут десять, сотрудники надевали бронежилеты, проверяли оружие. Хотя у группы был свой старший, но тем не менее полковник – высокий, коротко стриженный, с жёстким выражением лица – проинструктировал персонально каждого. Потом вспомнил про письмо и слегка поморщился, потому что не любил ни громких фраз, ни напыщенности.

«Если удастся взять бандитскую сходку гастролёров, можно будет выйти на очень крупные фигуры непосредственно в Кремле», – прикинул полковник. В операции он решил участвовать сам, чтобы формальная сторона была соблюдена до мельчайших деталей: он хорошо знал уровень адвокатов противоположной стороны. Осечки тут быть не должно.

Ещё раз, довольно холодно, он вспомнил о девушке, которая оставила письмо и уехала. Тех, кто обещал дать ей работу, легко установили – хорошего там её не ждало. Но это был её собственный выбор, и её будущее полковника больше не интересовало.

Время наступило, и он, поднявшись сам и поднимая группу, скомандовал:

– По машинам!

Операция началась.

Новое колечко

Они сидели в кафе рядом. Часы на его руке показывали половину двенадцатого, и это означало, что у него есть ещё десять минут, чтобы допить кофе, встать, попрощаться и уйти насовсем. Женщина не подозревала о его решении, а ему никак не удавалось отделаться от ощущения, будто всё, что он случайно видел вчера, – абсолютный бред, которого быть не могло, что это приснилось или снится, – просто они вместе с ней нырнули в этот сон, а вот сейчас допьют кофе и вынырнут в спасительные утренние объятия, где всё будет по-прежнему.

Но, поднося ко рту чашечку, он вспомнил в деталях, как, покупая в киоске возле метро газету, увидел её вчера с человеком, которого она будто бы оставила (как утверждала сама) пять лет назад и больше не встречалась, хотя спокойно говорить о нём не могла, и это настораживало, и ещё настораживали неизвестно откуда бравшиеся у неё деньги, небольшие, но всё-таки; и как она вчера села к тому, другому, в машину, подъехавшую к поребрику, а от метро всё было видно; и мелькнувшая пола плаща, когда хлопнула дверца, и беглый поцелуй на переднем сиденье. А потом, через два часа, она появилась дома и сказала, что задержалась на работе – много срочных дел.

Мужчина допивал кофе. Почти пять лет они жили с ней так, как он мечтал когда-то, после тяжёлого развода с женой – мечтал просыпаться и засыпать, обнимая близкое существо, с которым невозможна сама мысль о предательстве и которому ты несёшь окружающую тебя жизнь, переживания, страхи, надежды, планы и в конечном итоге – самого себя. А взамен получаешь счастье, потому что можешь дарить кому-то столько же, сколько берёшь. «Впрочем, – подумал он, – это философские категории, а жизнь материальна в самом пошлом смысле слова. К сожалению». Пять лет, почти пять лет он молился на эту женщину, а вот теперь нимб над её головой скособочился и погас.

Наконец он поставил чашечку на блюдце и сказал:

– Тебе очень идёт это новое колечко.

– Да, – ответила она и улыбнулась. – Купила его вчера на распродаже в центре… правда, замечательно? Очень подходит к тому платью, что ты подарил месяц назад.

Мужчина поднялся. «Никогда не был набожным, – подумал он, – но, Господи, укрепи меня в сердце моём. Укрепи и сохрани. Как трудно решиться на всё это!»

– Милый?.. – слегка тревожно сказала женщина, увидев, с каким выражением лица он поднимается.

– Колечко тебе действительно подходит, – ответил мужчина, складывая платок, которым вытирал губы. – Тебе вообще подходит всё, что ты делаешь, даже когда ты обманываешь меня, как вчера. И как все эти годы. Давай сделаем друг другу одолжение: я заберу свои вещи, а ты забудешь номер моего телефона. Договорились?

Женщина сидела, полуоткрыв рот и даже не пытаясь что-то сказать. Мужчина придвинул к столику стул, на котором до этого сидел:

– Всего наилучшего.

Он шагнул к выходу, потянул дверь на себя, и после полутьмы кафе в глаза ему ударил яркий свет полудня. Но он этого даже не заметил.

Почему мы с тобой расстаёмся

Письмо: «Эмма, возьми в руки калькулятор, ты ведь всё время про себя сводишь дебет с кредитом. Подведём черту, подобьём бабки, чтобы мы оба поняли, где оказались. Точнее, где оказалась ты.

За тот год, что мы провели вместе, всё, что на тебе надето, купил я. Если оценивать в долларах, то вот тебе циферки:

● Дублёнка – 700

● Сапоги зимние – 150

● Ботинки (осенние и зимние) – 270

● Костюм брючный – 220

● Костюм с платьем – 290

● Платье вечернее: ткань – 135 пошив – 105

● Блузки, брюки, юбки – 305

● Спортивный костюм, кроссовки – 75

● Нижнее бельё, колготки и т. д. – 210

● Украшения – 1050

● Прочее – 215

Итого: 3725

За съёмную квартиру платил тоже я, это сто пятьдесят баксов в месяц, плюс тебе на личные расходы – в общей сложности набегает порядка десяти тысяч зелёных. При этом я устроил тебя в престижный салон на работу, и теперь ты каждый месяц имеешь столько на собственное содержание, сколько раньше не могла бы заработать и за год. Всё правильно?

Считаем дальше. Что сделала для меня ты? Иногда готовила поесть, в честь большого праздника. Обычно, когда я приходил, ты отделывалась кофе с печеньем. Правда, если я сильно настаивал, появлялось и всё остальное, но уже как бы сверх включённого в перечень услуг. Пару раз ты подарила мне какие-то сувениры – на день рождения и на Новый год, – но я их убрал подальше: безделушки – они и есть безделушки. А насчёт чего-то более существенного, чтобы меня хоть как-то побаловать, ты эдак наивно задавала вопрос: что нужно человеку, у которого и так всё есть? Дескать, ума не приложу!.. Вздыхала и предлагала одну и ту же программу.

В программу входила постель. За этот год, при твоих молодых талантах и моём опыте, лучшего не пожелаешь: любой каприз! Тут к тебе претензий нет. Ну хотя бы вспомни Анжелину, твою приятельницу – как оно всё получилось с её участием… Ну и так далее. Здесь у меня, повторю, вопросов не возникало – всё делалось по высшему разряду. Мы занимались этим в прошлом году девяносто семь раз, я знаю это точно, потому что хотел сделать тебе на сотый, юбилейный случай хороший презент: колье. Теперь не сделаю. И вообще считаю, что если твои услуги в этом смысле оценивать по нормальным расценкам, меньше ста баксов за вечер не получится, это точно. Значит, за прошедший год, перемножив девяносто семь на сто, мы имеем примерно те же десять тысяч зелёных, что я на тебя потратил. То есть, мы в расчёте.

Заметь, я не требую компенсации за те эпизоды, когда ты, пользуясь моим хорошим к тебе отношением, вела себя стервозно и доводила меня до белого каления. После чего я, естественно, вынужден был идти к другим женщинам, чтобы восстановить душевное равновесие. Там, кстати, приходилось тратить гораздо больше, чем сто долларов, потому что начальные затраты превосходят текущие. Но я не в обиде, поскольку ты подталкивала меня к разнообразию, а это, в общем-то, всегда неплохо.

Что же касается лично тебя, то целый год, слава Богу, я был уверен, что не подцеплю дурную болезнь от какого-нибудь твоего случайного дружка: на твоём горизонте никого не появилось. Ты ведь всё прикинула верно: зачем тебе ещё кто-то, когда имеется такой, как я? Ведь все твои проблемы мною решались по мере их возникновения, деньги у тебя тоже всегда были, секс – регулярный, плюс отдых за границей… К чему дополнительные приключения, если и так всё к твоим услугам?

Но тогда не нужно кривить свой юный ротик, если тебя просят погладить мне брюки или приготовить поесть что-нибудь особенное, в моём вкусе. Конечно, у меня для таких дел есть жена – уж она-то не откажет. Но это не повод отсылать меня к ней, если я появился в нашем с тобой гнёздышке и о чём-то всё-таки попросил. Утюг в руки – и вперёд! Или: мухой слетать в магазин, быстренько – к плите, и вот он, кулинарный праздник! Я пару раз стерпел, когда ты стала выказывать норов по поводу моей жены, и даже сделал тебе прямой намёк, что так себя не ведут, а отказывать мне по части бытовых удобств не следует. Мужчины хотят есть. Но, видимо, ты считаешь, что в мои пятьдесят два привязанность к молоденькой девушке значит больше, чем потребность в удобствах? Ошибка! Так что плати за свои ошибки из собственного кармана. А не из моего.

Всё подсчитала на калькуляторе? Дебет с кредитом сошёлся, поэтому – квиты, больше меня не беспокой. Счёт закрыт.

Владлен Сергеевич».

Стояло позднее лето, луч солнца падал сквозь раздвинутые шторы на кровать. Письмо аккуратно лежало посреди стола, когда девушка в мини-юбке и туфлях с высокими каблуками зашла в комнату, чтобы собраться. Внизу, в машине, её ждал хорошо одетый молодой человек с лёгкой щетиной на лице, как того требовала мода. Девушка посмотрела на конверт, взяла его в руки и вынула листок. Содержимое письма она знала почти наверняка, поэтому прочла только несколько первых строк, и губки её передёрнула брезгливая гримаса.

Она бросила листок обратно на стол и принялась неторопливо собирать свои вещи в два больших чемодана. Закончив, девушка обвела глазами комнату – за остальным можно было вернуться позже. Она спокойно и холодно посмотрела на часы: пора. Взяв оба чемодана, она приподняла их, поставила на колёсики, вывезла на лестничную площадку и ногой захлопнула за собою дверь.

Наступало время менять декорации.