Текст книги "Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль"

К вечеру сменяющие друг друга противолодочники отстали, и эсминцы сомкнулись теснее. Хотя они шли вдоль берегов, полностью контролируемых советской авиацией, но в стремлении привлекать как можно меньше лишнего внимания к новым кораблям командование флота не стало обеспечивать внешнее истребительное прикрытие.

Шестерка «аэрокобр», попытавшаяся подойти к кораблям на четырехкилометровой высоте, была заблаговременно перехвачена звеном Ворожейкина[88]88
  Арсений Ворожейкин, один из ведущих советских асов: всего сбил от 6 до 14 вражеских самолетов на Халхин-Голе (оценки разнятся весьма сильно) и 45–46 лично плюс 1 в группе в ходе Великой Отечественной войны, из них все, кроме одного, лично – к осени 1944 года.


[Закрыть], который, пристроившись к ведущему группы и сдвинув назад фонарь, вполне доступно объяснил тому жестами, чтобы ближе не лез. Пилот попытался изобразить недоумение, несколько раз подняв и опустив рукой летные очки на шлемофоне, но майор характерным движением провел себе рукой по горлу, уведя потом кисть вверх. Тот посмотрел на ряд красных звезд на фюзеляже и что-то такое явно осознал. Четверка Ворожейкина минут десять провожала «аэрокобры» в сторону берега и, покачав крыльями, отвернула назад, оставив тех в полном недоумении.

Из-за тралов корабли не могли идти быстро, и только когда добрались до значительных, по балтийским меркам, глубин, ход довели до экономических шестнадцати узлов. Веер эсминцев открывался и закрывался вокруг «Союза», «Кронштадта» и «Чапаева», заслоняя их от возможного нападения подводных лодок.

К половине шестого вечера следующего дня, когда корабли проходили группу лежащих между Готландом и Сааремаа банок, эскадру прикрыли восемь вышедших из Рижского залива «морских охотников». Эстонские острова обошли по широкой дуге и в узость бутылочного горлышка Финского залива, между Ханко и Палдиски, вошли уже глубокой ночью. Здесь снова шли за тралами, окруженные десятками тральщиков и сторожевиков ОВРа, готовых принять на себя случайную плавающую или не вытраленную мину (девятнадцатого прямо на таллинском рейде затонул тральщик Т-379, то ли подорвавшийся на мине, то ли торпедированный подводной лодкой, что наводило на всякие нехорошие предчувствия).

Без единого огонька прошли траверзы Таммисаари, Карджаа, Киркконумми. Потом залив начал постепенно расширяться. С рассветом эскадра склонилась южнее, подальше от возможного любопытства финнов – дали, называется, на свою голову независимость. Кому бы из старых золотопогонников пришло в голову мимо Гельсингфорса крадучись проходить?

Снова прибавили ход, дальше путь был уже знакомый, по сто раз исхоженный всеми штурманами и в мирное, и в военное время. Большой и Малый Тютерс, Нарвский залив, кладбище сторожевиков и тральщиков, потом Сескар, у которого погибли на минах «Радуга» и «Ударник», – и все, уже дома.

К Кронштадту подошли с темнотой, уберегаясь от лишних взглядов. Эсминцы остались на внешнем рейде, в то время как корабли «тяжелой бригады» встали на бочки всего в нескольких кабельтовых от берега, дразнившего моряков огоньками. Несколько часов прошло в ожидании и технических хлопотах – обслуживание котлов и главных механизмов после похода было не менее сложным, чем до него.

Потом моторный баркас забрал с кораблей адмирала Левченко, командиров и еще несколько человек, доставив их на затемненный пирс.

– Не ожидал, Гордей Иваныч? – Кузнецов подал руку Левченко, выбирающемуся на пирс по вертикальному деревянному трапу.

– Отчего же? Ожидал, не скрою, – ответил адмирал, вылезая на доски пирса, и притопнул ногой, проверяя их прочность.

– Это хорошо, значит, меньше объяснять придется…

Командиры кораблей и ключевых боевых частей здоровались, приглушив голоса, с встречающими их представителями штаба флота. Кто-то зажег наконец фонарик и указал дорогу через мостки к машинам, стоящим у обочины идущей вдоль берега дороги.

Добравшись за пятнадцать минут до штабного здания – расстояния в Кронштадте были небольшими в любую сторону, – офицеры были встречены вооруженной охраной, по одному пропустившей их внутрь периметра. Вид изготовленных к бою пулеметчиков у входа в опоясанный темными деревьями сад, окружающий комплекс штабных зданий, явно впечатлил многих прибывших.

Что ж, после некоторого раздумья с такими мерами можно было согласиться. Одного удара небольшой группы хорошо подготовленных диверсантов сейчас хватило бы, чтобы на месяц выключить из любых расчетов советскую эскадру, а такая возможность вовсе не была невероятной, как многие поняли после гибели Ватутина[89]89
  Николай Федорович Ватутин, командующий 1-м Украинским фронтом, был тяжело ранен 29 февраля 1944 года, попав в засаду бандеровского отряда на прифронтовой дороге, и скончался от ран 15 апреля этого же года.


[Закрыть].

Спустившись через скупо освещенный первый этаж в бетонированные подземелья, способные выдержать прямое попадание полутонной бомбы, моряки собрались в большой комнате для совещаний, уставленной кожаной мебелью, с лишенными окон стенами, увешанными картами Балтийского моря до самой Дании. Сначала внутренние, а затем внешние стальные двери затворились, отрезав помещение от окружающего мира. Двое оставшихся снаружи увешанных оружием «волкодавов» из какого-то силового подразделения флота имели приказ умереть, но ни при каких обстоятельствах не пропустить внутрь ни одного человека до конца совещания.

При этом вставший во главе стола адмирал флота был мрачен и спокоен.

– Товарищи адмиралы и офицеры! То, чего мы ждали последние месяцы, к сожалению, кажется, происходит.

Каждый из пришедших почувствовал заворочавшийся в желудке холодный комок. Они все уже понимали.

– Разведка засекла несомненные приготовления западных союзников к военным действиям против наших вооруженных сил. Похоже на то, что им все-таки удалось договориться с немцами о сепаратном мире, хотя боевые действия еще продолжаются. Скорее всего, англичанам и американцам пришлось пойти на некоторое количество дополнительных жертв, чтобы не обрушить ситуацию раньше времени. Это подтверждается независимыми агентурными данными, силовой разведкой, радиоразведкой, аналитиками Генштаба, дипломатическими каналами и много чем еще. Это война.

Все молчали, невольно сжав кулаки. Никаких сомнений в реальности происходящего никто испытывать не мог. По правде говоря, подобное должно было случиться уже несколько недель назад, и все это время задержка неизбежного развития событий держала всех в напряжении.

– Вы не видите здесь вице-адмирала Трибуца потому, что он находится в Копенгагене со штабом Балтфлота. Только что созданная Эскадра открытого океана в составе линейного корабля «Советский Союз», линейного крейсера «Кронштадт» и авианосца «Чапаев» с сегодняшнего дня выводится из штатов Краснознаменного Балтийского флота и передается в непосредственное подчинение Ставки Верховного главнокомандования. Командующим эскадрой назначается адмирал Левченко, боевой задачей ставится прорыв из акватории Балтийского моря на оперативный простор до начала открытых боевых действий против присоединившихся к странам гитлеровской коалиции США, Великобритании и Франции, действия на вражеских коммуникациях в северной части Атлантического океана и затем отход к нашим северным военно-морским базам.

В связи с этим задачей Краснознаменного Балтийского флота становится обеспечение прорыва эскадры, отвлечение на себя части сил и средств противника и прочная оборона Датских проливов с опорой на масштабные минные постановки, морскую береговую артиллерию, надводные корабли, торпедные катера, подводные лодки и авиацию флота, при полной поддержке армейской авиации и артиллерии.

Фактически, – усмехнулся Кузнецов, – это будет вынесенный вперед план Эссена применительно к Дании. Минзаги и авиация закроют проливы в три слоя, взять их с моря будет если не невозможно, то крайне непросто. Чтобы взять их под контроль со стороны берега, противнику придется отбросить наши сухопутные силы. Не скажу, что это невозможно тоже, но и это может занять больше времени, чем он рассчитывает. Я знаю, что всех вас сейчас заботит один важнейший вопрос – топливо. Я прав?

Иванов, а затем и все остальные напряженно кивнули. Левченко, что-то, видимо, знавший на эту тему, обернулся, чтобы оглядеть офицеров одного за другим.

– Четыре дня назад из Риги вышли специально подготовленные суда, переоборудованные во вспомогательные корабли снабжения, а также несколько танкеров. Их мы наскребли буквально по сусекам и укомплектовать смогли лишь в самый последний момент. Не без помощи финнов… – Адмирал при этом даже сумел улыбнуться. – Координаты точек рандеву являются одной из наиболее важных частей операции. Конверты с координатами и опознавательными сигналами будут вручены всем трем командирам кораблей только в море.

Товарищ Левченко владеет всей информацией в полном объеме, и потребность в преждевременном доведении этой информации до более широкого круга лиц может возникнуть только в случае гибели командующего эскадрой, выхода флагмана из строя либо разделения сил эскадры по какой-либо другой причине. Здесь, – и Кузнецов открыл замок на папке с флотской эмблемой на обложке, – находятся данные по составу привлеченных к операции сил. Десять минут на ознакомление.

Он раздал присутствующим незаклеенные конверты из толстой коричневой бумаги. Внутри находилась стопка размноженных на диттографе[90]90
  Тип множительного аппарата, применяемого в 1940-х годах, он же «спиртовой дупликатор». В отличие от более технически совершенного мимеографа, выдавал копии синего цвета, а не черного.


[Закрыть] листков с машинописным текстом и несколько глянцевых фотографий.

Корабль снабжения «Капитан Руднев» (бывший дизель-электроход «И. Сталин»): состав вооружения, лист принятых на борт грузов, скорость хода, дальность действия, мощность радиостанции, грузоподъемность судовых стрел, схемы и фотографии внешнего вида; командир – капитан второго ранга Владимирский. Корабль снабжения «Ворошиловец», бывший грузопассажирский теплоход «Каскинен», командир – капитан второго ранга Николайчук. Вооруженный танкер снабжения «Бакинский комсомолец», командир – капитан третьего ранга Неман. Еще два танкера – фотографии, объем и количество танков, производительность и количество насосов для передачи мазута на ходу.

Состав сил КБФ, задействованных в операции: дивизия крейсеров, отряд легких сил, дивизионы эсминцев, дивизионы сторожевых кораблей, время и точки выхода, районы маневрирования прикрывающих выход флота подводных лодок, сектора и радиусы действия самолетов берегового базирования, номера и составы авиаполков. То же самое для Северного флота.

При одном варианте развития событий – такой-то радиус прикрытия подводных лодок типа «К», подводных лодок типа «Щ», надводных кораблей. При другом варианте… При третьем…

И, наконец, сама эскадра: маршрут до Скагеррака, зоны ответственности базирующихся по ходу эскадры легких сил и авиачастей; базы, в которых будут проводиться дозаправка и пополнение провианта. Все было рассчитано до мелочей: штаб флота и штаб самого Галлера, наверное, посвятили этому плану не один месяц, а может быть, даже не два.

Поднимая головы от бумаг, офицеры один за другим обращали взгляд к адмиралу флота, так и не сдвинувшемуся со своего места. Проведенная флотом подготовительная работа вдохнула в людей надежду – до этого сама идея использования надводных кораблей против англичан и американцев казалась чистой воды самоубийством.

– Два дня дается вам на регламентные работы и полную загрузку боеприпасами и провиантом. В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое отваливаете и с эскортом эсминцев делаете двадцатидвухузловой пунктир до Пиллау. Пятьсот двадцать две мили без зигзага вы должны пройти за сутки.

– Мины?.. – подал голос Левченко.

– Со вчерашнего дня тральщики непрерывно работают на всех мелководных участках маршрута. Отряд сторожевиков и все противолодочные силы ОВРа, каждый задрипанный ГСТ[91]91
  Тип гидросамолета.


[Закрыть], который мы сможем поднять в воздух, будут прочесывать воду. Подводных лодок вам встретиться не должно, и в любом случае времени у нас почти нет – не до церемоний.

В Пиллау дозаправка, одновременно погрузка части свежего продовольствия. В четыре ноль-ноль эскадра должна покинуть гавань и, обойдя Штольпе-банку, тем же ходом совершить переход во временную военно-морскую базу Эбельтофт, воспользовавшись проливами Фехмарнбельт, Лангелансбельт, Сторебельт и Самсе. Контрольные точки – траверз Заснитца в тринадцать двадцать двадцать седьмого числа, узость Фехмарнбельта – в восемнадцать ноль-ноль ровно.

На входе в пролив эскадру будут ждать надежные лоцманы из местных, которые обещали провести корабли по фарватерам без потери хода. Контроль над их работой тем не менее иметь полный. Прибытие в Эбельтофт в двадцать два сорок, четыреста двадцать ходовых миль от Пиллау.

Кузнецов короткими резкими движениями упирал указку в крупномасштабную карту, изображающую лабиринт датских островов. Каждый поспешно записывал, хотя все эти цифры были размножены на пронумерованных листках и розданы.

– Эскадре придаются флагштурман Балтийского флота, флагманский специалист метеорологической службы, представители конструкторских бюро Бесполова и Чиликина, военно-морской переводчик, старший специалист службы связи, старший шифровальщик штаба КБФ. Сегодня ночью и завтра на корабли будет устанавливаться новое радиооборудование, специалисты по нему также будут зачислены в экипажи.

Москаленко покачал головой. Чудо, если после полной загрузки и того, что он собирался затащить на свой корабль сверх норм и правил, он сможет выжать из него хорошую скорость.

– У вас будет день для дозаправки, получения воды, загрузки провиантом и какого-никакого отдыха, за время которого Трибуц проведет доразведку всеми возможными средствами. Вы должны понимать, что операция может быть прекращена в любой момент. – Адмирал со значением посмотрел на командиров и неподвижного Левченко. – Даже из Скагеррака, даже из самого Северного моря вас могут выдернуть назад. Я не знаю, как может развиваться политическая ситуация. Я не знаю, когда это начнется.

У американцев на другой стороне земли что-то сейчас происходит. Мы не знаем, что конкретно, но это их тормозит больше, чем чисто военные проблемы: переброска техники и людей, боеприпасы, топливо, управление. Все это еще может кончиться большим пшиком… – Говоря это, он раскрыл пальцы, как осыпающиеся лепестки цветка. – Тогда мы все будем бить посуду и нажремся как курсанты. Можете мне поверить… А теперь за работу.

Он встал, за ним встали все остальные. Десять мужчин в морской форме стояли вокруг стола, глядя прямо друг на друга. Адмирал флота, не взяв со стола фуражку, обошел его угол и, взяв Левченко за плечо, другой крепко сжал его руку. Иванов, Москаленко, Осадченко, Вяхирев, Зайцев, Чурило – моряки, которых он сам выбрал и качества которых знал наизусть. Нельзя сказать, что они ни разу не ошибались в годы войны, ни разу не спотыкались, – таких просто не бывает. Но это воины, ходившие в походы, бывавшие под огнем, знающие и цену крови, и цену мазута, и цену последних снарядов в кранцах. Умеющие убивать и выживать. Надежда страны.

Он пожал руку каждому, глядя в глаза: не подведешь? Выдержишь напряжение непрерывного ожидания надвигающейся смерти в течение многих недель, день за днем? Ну смотри…

Десять человек вышли из подземного помещения, раздвинув плечами стоящих к ним спинами бойцов охраны. Через полчаса они были на своих кораблях.

Узел 4.1

23 октября – 7 ноября 1944 года

Количество и разнообразие заталкиваемых в железное нутро «Кронштадта» предметов заставило бы Даниэля Дефо и Жюля Верна позеленеть от зависти. Те любили трогательно перечислять множество захваченных их героями с собой или случайно выброшенных на необитаемый остров полезных вещей. («При виде каждой доставаемой из сундука вещи Герберт громко кричал от радости» – кажется, так.) Красные глаза Москаленко и старших офицеров уже с трудом воспринимали смазанный машинописный текст в режущем свете ламп, всех шатало от усталости и недосыпания. Раздевшиеся, несмотря на предутренний котлинский холод, матросы, как муравьи, растаскивали выгружаемые с причалов на палубы пакеты и связки бочек и ящиков.

– Торопимся, ребята, торопимся… – Москаленко, стоящий на баке с несколькими береговыми командирами, посмотрел на часы. – Сколько у нас еще времени?

– Восемь часов, – тоже взглянув на запястье, ответил немолодой кавторанг с красно-белой повязкой на рукаве.

– Успеваем?

– Вам виднее. Думайте, что еще надо? Если здесь не успеем погрузить, есть шанс в Пиллау или еще дальше что-то перехватить.

– Штурманов – за картами. Докторов – в аптеку. Радистов – за комплектами. Аварийный лес. Сварка. Снаряды. Патроны. – Каперанг останавливался после каждого слова, уставив взгляд перед собой. – Почему за три дня хотя бы не предупредили?

– Спросите чего-нибудь полегче… – поморщился портовик. – Да и как представляете себе такой заказ передавать?

– Отправить истребитель с пакетом.

– Истребитель… – слегка усмехнулся тот. – Не волнуйтесь, товарищ капитан первого ранга. Успеем всё.

– Я приказал врачам брать шесть комплектов штата.

– Все получат. Скажут шесть – получат шесть. Скажут десять – получат десять. Все, как вы скажете, так и будет.

– Снаряды?

– Сколько сказали.

– Унитары к соткам?

– Подвезут через полчаса. Машины уже вышли, время ушло на погрузку, поднимали по тревоге учебку. Сверхкомплект в ящиках по два выстрела.

– Патроны к зенитным автоматам и ДШК?

– Грузят. Сколько сказали.

– Когда произведены?

Кавторанг несколько растерялся.

– Не знаю…

– Узнать.

– Так точно.

Офицер снабжения отошел в сторону, движением руки подозвал к себе вытянувшегося в струнку вестового матроса из ожидающего приказаний отделения, неприметно отирающегося у кнехта, что-то отрывисто сказал. Матрос выхватил электрический фонарик, посветил, офицер быстро нацарапал несколько фраз в блокноте, с треском выдернул страницу, сложил вчетверо, отдал матросу, еще что-то добавил на словах. Тот сорвался с места, унесся на длинных ногах.

– Десять минут, – сказал снабженец, снова подходя к Москаленко и своему дежурному, молча разглядывающему освещенный прожекторами с берега и надстроек корабль.

Воздух был стылым и царапающим горло. В нем висела неподвижная, слегка переливающаяся в лучах прожекторов и фонарей морось, заставляющая моргать и щуриться, когда белые точки ламп на берегу расплывались в четырехлучевые звезды.

Командир крейсера оторвался от своих мыслей, на секунду утащивших оглушенный усталостью мозг в далекие, не имеющие отношения к войне дебри. Взмахом руки он подозвал к себе еще одного рассыльного и приказал прислать первого попавшегося свободного офицера из корабельных.

Умчался и этот. Но не особо занятого офицера ему удалось найти только через десять минут, после долгих попыток высмотреть среди таскающих тяжести и руководящих этим людей кого-нибудь праздного. Наконец матросу пришло в голову обратиться к кавторангу, размахивающему кулаком, задрав голову на надстройки, и тот живо нашел ему какого-то лейтенанта.

Когда они домчались до бака (лейтенанту тоже пришлось бежать), командир просматривал вместе со склонившимся к нему дежурным желтые форменные бланки от партий боеприпасов. Дождавшись, пока они закончат, лейтенант доложился, назвавшись смешной фамилией Лeпиха.

– Лейтенант, возьмите с берега отделение бойцов и бегом выгрузите библиотеку. Товарищ капитан-лейтенант, распорядитесь.

– Всю, товарищ командир?

– Всю. До последней книжки. Полки оставить. Когда закончите, доложите Чурило, пусть займут подо что скажет. Медикаменты, скоропортящиеся продукты – в общем, все, что нужно вентилировать и что не загорится. Он разберется. Быстро!

Молчаливый помощник дежурного кивнул и прямо направился к трапам, за ним последовал оборачивающийся на ходу лейтенант.

– Можете получить дрозда… За классиков-то… – с неодобрением сказал портовик.

– Плевал я… – Москаленко поморщился. – Три тысячи томов. В море не до чтения будет. А гореть, случись что, станет будь здоров – прямо у барбета третьей башни. И вес. И библиотекарь. На хрен все пошли.

Кавторанг пожал плечами. В принципе, он был согласен с командиром корабля. По его личному, тщательно скрываемому убеждению, экипажи спешно готовящихся к походу кораблей были самыми настоящими смертниками. Испытывая некоторую неловкость, оттого что остается на берегу, он пытался успокоить свою совесть работой и беспрекословным исполнением всех требований уходящих в море моряков. Не первый раз он готовил к выходу корабли, но впервые испытывал тоску по уходящим, тоску по недоступному ему теперь мостику, по брызгам воды из-под форштевня. А ведь думал, что исходился уже, старый конь…

К полудню в док, где стоял «Советский Союз», пустили воду, и корабль медленно приподнялся с кильблоков. В миле от входа в канал уже стоял окруженный буксирами «Кронштадт», дожидающийся своей очереди на «процедуру», до которой еще надо было готовить док к приему отличающегося по конструкции корабля. Недолгие десятки часов, отводившиеся тяжелым кораблям в единственном крупном сухом доке Кронштадта, не позволяли провести сколько-нибудь масштабные работы, но подводная часть кораблей не обрабатывалась с самых испытаний, и ее чистка и покраска могли дать важную прибавку в скорости и, главное, в дальности действия.

По всем правилам, перед постановкой в док положено было сгрузить боезапас, крейсер же загрузили сверх всяких норм и стандартов. Цинки с патронами для зенитных автоматов лежали в коридорах, ящики с патронами к 100-миллиметровым пушкам были напиханы в кладовые и мастерские – из тех, что под броней. Если 152-миллиметровых снарядов по штату полагалось полторы сотни на пушку, то взято было двести двадцать пять. А каждый такой снаряд – это 55 килограммов, каждый отдельный заряд к нему – еще 35 килограммов. И для всех нужно было найти места в погребах, потому что хранить боеприпасы раздельного заряжания в не приспособленных для этого местах мог только самоубийца.

Корабль напоминал огромный пороховой погреб. Вес зарядов в погребах измерялся многими сотнями тонн. Вес взрывчатки в снарядах – тоннами. Объем бензина в носовом бензохранилище – многими кубическими метрами, смазочных масел – снова тоннами, мазута в цистернах – тысячами тонн. Точнее, их было уже пять с половиной тысяч, потому что часть была взята в отсеки противоминной защиты. Все это могло гореть, могло взрываться, могло уничтожить огромный корабль за считаные секунды, но без этого он был беззащитен.

Все делалось чрезвычайно быстро, в не слишком характерном для флота темпе. Время подпирало, и народ работал, как уколотый в задницу чем-то острым. Фактически это было понятное желание остаться живыми. Даже в те минуты, когда из дока откачивали воду (процедура, за которой моряки любят наблюдать, свесившись через борт), цепочки матросов и старшин перебрасывали из рук в руки ящики и коробки, постепенно заполняющие все свободное пространство во всех еще незанятых уголках корабля.

Автономность по провизии и топливу составляла для «Кронштадта» около двадцати суток. Но если на дозаправку, как выяснилось, Москаленко еще мог рассчитывать, то количество продуктов, которое могли сожрать хотя бы за неделю тысяча сто здоровых мужиков, с трудом могло быть перегружено в море. Исходя из этого, бочкам с квашеной капустой, мешкам с картошкой и ящикам с американской консервированной колбасой в строках выданных к исполнению береговым службам списков было уделено не меньше внимания, чем снарядам.

Прямо в доке корабль начали красить одновременно сверху вниз и снизу вверх, по схемам, составленным в маскировочной лаборатории Кронштадтской ГВМБ[92]92
  Главная военно-морская база.


[Закрыть]. Несколько старшин лаборатории за два часа нанесли контуры пятен и косых полос и на катере ушли к стоящему у дальнего пирса «Чапаеву». Там работа была уже полегче – авианосец почти целиком состоял из плоских поверхностей.

Уже силами команды на «Кронштадте» залили пятна соответствующими цветами, что заняло почти весь день. Схема окраски не была особо новой, но все же отличалась от принятой на Балтике, где кораблям часто приходилось действовать вблизи берегов. На открытой воде способности человеческого глаза к восприятию несколько меняются в зависимости от фона, распространения света и тени и десятка других факторов, понятных только оптикам.

Из обычной для осенней Балтики двух-трехцветной окраски в виде простых участков с неправильными границами камуфляж линейного крейсера превратился в нечто, не охватываемое глазом, переходящее из одной формы и одного цвета в другой и заставляющее переводить взгляд на что-нибудь, от чего голова кружится меньше. Чем выше надстройки, тем светлее становились цвета, точно так же, как они светлели в сторону носа и кормы, где полосы из прямых становились волнообразными.

Москаленко покачал головой и заставил себя думать о том, что вес пошедшей на это дело краски, как и прорва потраченного времени, имеет меньшее значение, чем то, что вражеский сигнальщик обделается от удивления, увидев такое чудо на морской глади.

На закате к борту вышедшего из дока крейсера подвалил катер под адмиральским флагом. Вахта даже на стоянке в родной базе блюлась свято, и заблаговременно предупрежденный сигнальщиками Москаленко встретил начальство у трапа. Взбежавший вверх Левченко крепко пожал ему руку, посматривая вокруг со слегка изумленным видом на минуточку забежавшей в бардак институтки.

– Один катер оставил?

– Один, – подтвердил каперанг, уже чувствуя, к чему клонит Левченко.

– Твои заявки на снаряды-патроны я одобрил, ты у нас будешь легкой кавалерией, поэтому стрелять придется много. Но чем тебе особисты помешали?

Москаленко усмехнулся: особый отдел со всем барахлом он приказал ссадить с корабля вместе с музыкальной командой, на что они, видимо, обиделись.

– А на хрена мне в море особый отдел, Гордей Иванович, подскажите? Шпионов ловить? Или дезертиров?

Адмирал примиряюще поднял руку:

– Да успокойтесь, Иван Степанович, ваше решение никто не оспаривает, но ведь особисты занимаются не только шпионами и диверсантами… И дезертирами!

– Совершенно верно, еще трусами и паникерами. Я не собираюсь утверждать, что на моем корабле трусов ни в коем случае не будет, всякое я видел. Но с ними разговор будет короткий и без особистов: за борт, чтобы чужой хлеб не ели. Более того, то, что нас никто пока не бомбил, то, что мы вообще собираемся выходить в океан, – это прямая заслуга НКВД и Смерш. Прямая! Честь и хвала им за это, я искренне говорю! Но это уже позади, а вот особистов у нас трое. И на троих у них три пишущие машинки. Их нужно кормить, их нужно водить в баню, освещать им помещение, чтобы глазки не заболели. Значит, это провизия и топливо. И багаж у них не как у остальных офицеров. А я на этот вес десять лишних ящиков «соток» возьму – гораздо, на мой взгляд, полезнее.

– Считаешь, пара лишних снарядов полезнее для твоего здоровья, чем кум?

– Сколько эти ребята у меня хлеба сожрали… Но даже если они на один горох перейдут, все равно разрыв «сотки» не перекроют. Двадцать снарядов… Перетерплю я их вопли как-нибудь.

– Иванов оставил.

– У Иванова линкор. У него метлахской плитки на душевые сколько тонн пошло. А «Кронштадт» – это балерина! Как я тридцать три узла выдам, а?

– А сколько выдашь? – И адмирал очень серьезно посмотрел на командира корабля.

– Посмотрим, как осадка к Скагерраку будет. Сейчас узлов двадцать семь, более или менее. Я бы и «Чапаеву» посоветовал всех лишних на берег отправить, у него с местом еще хуже должно быть.

Левченко кивнул. Авианосец был слишком мал для океанских вояжей, и с автономностью у него было совсем плохо.

– Если Осадченко на «Руднева» надеется, то бог, как говорится, в помощь, я все его трудности понимаю. Но я на него не надеюсь, и за четыреста килограммов особого отдела без пишмашинок я готов отвечать. Если бы у меня два особых отдела было, я сейчас от радости бы прыгал…

– Что, оба сплавил бы? – не выдержав, все-таки улыбнулся адмирал.

– А как же! Представляете, это картошки на полный обед для всей команды! Если б у меня лишние три дня были, я бы приказал старую краску обколоть перед покраской, это еще пара-тройка тонн была бы…

– Ну это уж слишком… Вся команда работала бы скребками ради пары тонн?

– Мы две недели репу чесали в Пиллау, чем бы, думали, заняться, раз стрелять нельзя. Если б время знать.

– Никто не знал, Иван Степанович, это точно…

Левченко покинул борт «Кронштадта» через полтора часа. Москаленко понимал, как сейчас дорого время, и был настолько краток в своих определениях, насколько мог. Он не вполне был согласен с отведенной кораблю ролью «легкой кавалерии» и попытался объяснить получившему командование над эскадрой адмиралу свои взгляды на возможное боевое применение столь уникального корабля, каковым являлся «Кронштадт». Проблема была в том, что и «Советский Союз» с «Чапаевым» тоже были уникальны, и большого выбора кандидатур на роль артиллерийского авангарда просто не имелось.

В два часа ночи двадцать шестого октября, точно по графику, три затемненных корабля выскользнули с кронштадтского рейда, окруженные низкими тенями эсминцев. Поход был напряженным и бесшумным. На хорошей скорости корабли проскочили Финский залив вычищенным и пробомбленным южным фарватером, пройдя над могилами балтийских эсминцев, и к полудню поравнялись уже с Даго. Флот действительно задействовал все силы, чтобы нейтрализовать потенциальную минную и торпедную опасность, а о вражеских самолетах здесь не вспоминали уже больше года.

Хуже были те мысли, которые каждый передумывал про себя. Целиком картину происходящего знали только ключевые старшие офицеры кораблей, от деятельности которых шансы эскадры зависели напрямую. Остальные довольствовались разрозненными кусками мозаики, маленькими фрагментами доступной информации, которая вела к совершенно определенным выводам.

В кубриках и каютах не утихали споры о том, что предстоит их кораблям. Количество принятого топлива ясно говорило об океанском походе, а объем принятого боезапаса – о предполагающейся активности. Но направление выдвижения, как и его сроки, оставались предметами домыслов.

В матросских кубриках «Чапаева» была создана стройная теория о проходе в Средиземное море, на помощь югославам. В каюте номер 13 младшего начсостава, расположенной между носовыми башнями «Кронштадта», предполагали, что эскадра будет действовать короткими набегами с передовых баз Дании, для чего переводится в порты ее восточного побережья, будучи прикрытой от тяжелой бомбардировочной авиации бывших союзников массированной концентрацией истребителей.

В каютах командиров и адмиральском салоне линкора вели короткие прокрутки ситуаций, с которыми они могли столкнуться в море. Атака сорока торпедоносцев под прикрытием сорока истребителей, заблаговременно перехваченная половиной авиагруппы «Чапаева»: возможные потери авиагруппы, объем боеприпасов, потраченных на отражение атаки прорвавшихся машин, число полученных попаданий. Значительную роль в определении численных параметров такого рода, наряду с подлинными сводками разведданных, таблицами и графиками пенетрантности снарядов разных калибров сквозь палубы и пояса разной толщины, играли бросаемый на стол размеченный цифрами граненый карандаш и случайно открытые таблицы звездного атласа.