Текст книги "Стабилизатор. Минск 2041"

Глава 6. Партизан Вербицкий

Разогретый солнцем асфальт жег босые ступни Марата, но он не трогался с места. Никак не мог отвести взгляда от лиц пассажиров, приникших к окнам поезда. Авария, несомненно, внесла некоторое разнообразие в рутину их поездки. Дома они обязательно расскажут о том, как их поезд сбил пацаненка из провинциального городка, названия которого они так и не запомнили. Это будет дома, а пока… Марат видел расплющенные о стекло носы любопытных детей. Их папаш, почесывающих волосатые животы. Кто-то прожевывал соленый огурец, которым закусил стопарь водки, кто-то откровенно зевал и поглядывал на свою верхнюю полку. Погиб? Не спорим – погиб. Но мы-то ведь живы! Война войной, а обед и сон – по расписанию.

Промелькнул последний вагон. Затих вдали стук колес поезда-убийцы, а Марат все еще стоял на месте. Не мог заставить себя пересечь рельсы, превратившееся в границу, отделявшую беззаботное детство от жестокого мира, в котором смерть хоть и не очень частое, но вполне обычное явление.

В чувство Марата привел пронзительный вопль автомобильного гудка. Мальчик обернулся и тут же отпрыгнул на обочину. Слишком уж грозной была рожа, которую скорчил водитель бежевого «Москвича». Нервного мужика можно было понять – позади него выстроилась вереница из десятка машин.

Караван из легковушек и грузовиков тронулся в путь. Марат, обретший способность двигаться, наконец, пересек рельсы.

Жженный поджидал его за переездом. Опершись на полосатый столбик локтем, он прикурил воткнутую в угол рта сигарету. Блаженно затянулся. Выпустил облачко серого дыма и улыбнулся мальчику как старому знакомому.

Марат остолбенел. Он впервые видел этого человека. Был готов биться о заклад, что никогда его не встречал. В городе с населением в десять тысяч невозможно затеряться дяденьке с такой колоритной и страшной внешностью. Лицо и голова его были сплошной раной. Казалось парня ткнули мордой в горку раскаленных углей и продержали в таком положении не меньше минуты. Кожа зарубцевалась уродливыми буграми, а там где ее не было вообще, проступали багровые пятна спекшихся мышц. Нос был ноздреватым и темно-красным, как переспевшая клубничина. Лоб и голова сделались похожими на вареное яйцо, с которого крайне неаккуратно содрали скорлупу. Кое-где сохранились слипшиеся пучки волос. Ни дать, ни взять – уродливые шипы. Воспаленные и лишенные ресниц веки придавали глазным впадинам сходство с двумя дырами, через которые на земной мир смотрел пришелец с далекой и бесконечно чуждой людям планеты. Планеты без имени, которой даже не нашлось места на звездных картах.

Продолжая улыбаться Марату, Жженый поднял сжатую в кулак руку. Наверное, чтобы мальчик не тешил себя иллюзиями: улыбка адресована ему и никому другому. Плащ цвета хаки распахнулась, обнажив грудь урода. До половины она была обожжена и отливала всеми оттенками баклажана. Ближе к низу живота кожа осталась целой. Контраст фиолетового и белого был таким отталкивающим, что Марат скривился. Что от него хочет страшный дядька? И почему нет прохожих, к которым можно было бы обратиться за помощью?! Мальчик повернул голову в надежде отыскать хоть кого-то. Прохожие были заняты. Толпились у забора больницы и глазели на припаркованную у крыльца морга «неотложку». Пусть это и звучало кощунственно, но Павлик погиб в очень удобном месте – железнодорожный переезд и зловещее здание с замазанными белой краской окнами разделяли всего каких-то двести метров.

Итак, рассчитывать приходилось только на себя. Он справиться, сдюжит. В конце концов, обожженные люди хоть и редко, но встречаются. Взять хотя бы героя-танкиста, фотография которого помещена в районную книгу «Память». Тот выглядел пострашнее Жженого, а никто его не боялся. Марат и Павлик даже как-то просили у него дефицитные рыболовные крючки. Несмотря на свою внешность, бывший танкист оказался очень добрым и веселым стариканом.

Этот не окажется. Мальчик не мог объяснить почему, но он точно знал – Жженый его ненавидит. Ну и пусть. Это его личное дело. Не набросится же среди белого дня! Марат повернулся к страшному человеку, но того уже и след простыл. О том, что Жженный не был галлюцинацией, напоминал дымящийся окурок у подножия полосатого столбика…

Очертания предметов начали расплываться. Извилистая лента дороги вздрогнула. Напоенный летним зноем воздух сделался густым, как кисель. «Москвич», напугавший Марата гудком, уже не ехал, а плыл в жарком мареве, не касаясь шинами асфальта.

Вербицкий проснулся, но открывать глаз не стал. Этот сон повторялся с поразительным постоянством уже много лет подряд. Не реже раза в месяц. Он в точности, до мельчайших деталей копировал то, что произошло на самом деле. Однако Марат снова и снова всматривался в свое сновидения, пытаясь отыскать в нем разгадку тайны. Не находил, а продолжить искания не мог. Его выбрасывало в явь. Все заканчивалось на плывущем бежевом «Москвиче». Дальше – только туман, горькое разочарование от того, что разгадка, вильнув хвостиком, вновь ускользала в мир грез и… Пробуждение в уютной холостяцкой кровати.

Марат открыл глаза. Серый, покрытый разводами сырости потолок не мог быть потолком его спальни. Ошарашенный эти открытием, Вербицкий попытался встать. Получилось лишь повернуться набок. Он не мог даже вытянуть руки. При попытке двинуть ими, запястья скрутила боль. Она и помогла вспомнить, что до родимой спальни теперь далеко как до луны.

Дорогуша, ты в будущем, где хозяйничает всесильный капрал Байдак. Мир никак не может оправится от Третьей Мировой. Дуся сдала тебя с потрохами. Петенька грохнул тебя дубиной по балде и сковал руки за могутной спинушкой.

Марат уперся ступнями в пол. Второй точкой опоры стали растопыренные пальцы. Акробатический трюк удался не с первого раза. Пришлось попыхтеть. Вербицкий наконец сел и получил возможность осмотреть свою новую квартиру. Она представляла собой бетонный куб со стороной в два с половиной метра. Без нар и прочих излишеств. Через микроскопическое окошко под потолком пробивался рассеянный тусклый свет – доказательство того, что весь день прошел в отключке и наступил вечер.

Больше всего Марат заинтересовала дверь – конструкция, сваренная из толстых металлических прутьев квадратного сечения. За ней был узкий коридор и точно такая же камера напротив. Чтобы подобраться к двери Вербицкому требовалось встать. Он подобрался к стене и, упираясь в нее спиной, поднялся.

Что ни говори, а два удара по голове с промежутком в несколько часов – многовато. В этом Вербицкий убедился, когда пытался удержаться в вертикальном положении. Неведомые силы толкали его к стене, пол покачивался, а налившаяся чугунной тяжестью голова грозила опрокинуть Марата на спину.

Выписав по камере замысловатую кривую, Вербицкий все-таки добрался до двери – организм начал приспосабливаться к непростым условиям жизни в две тысячи сорок первом.

Замок на решетчатой двери заменяла небольшая коробочка с прорезью. Картоприемник. Такие штуки Марату доводилось видеть в дорогих гостиницах. Без карты, выдаваемой портье, ты был никем. Пластиковый прямоугольничек открывал перед тобой врата великих возможностей. Позволял подниматься в лифте на свой этаж, отпирать номер, зажигать в нем свет, включать телевизор и, что самое главное – пользоваться мини-баром.

При воспоминаниях о тех славных временах, когда на экране телевизора высвечивалась надпись «Welcome, mr. Verbitsky!» Марат почувствовал умиление и ностальгию. Разве что слезы не навернулись на глаза. Там он был мистером Вербицким. Здесь – падлой, которую во что бы то ни стало надо поставить раком.

Составлению списка претензий к будущему прервал звук, очень похожий на шипение змеи. От неожиданности Марат плюхнулся на задницу. Его, что решили затравить гадюками?! Это – новая, изощренная пытка?

Лишь через несколько бесконечно долгих секунд Вербицкий понял, что шипела не змея, а существо в соседней камере. Бесформенная темная груда на полу шевельнулась. Опять зашипела. Шипение перешло в шум воздуха, вырывающегося из пробитого колеса. Затем неведомый зверь захрапел. Сочно, с оттяжкой. Марат улыбнулся. Как выздоравливающий больной, у которого появился аппетит – верный признак того, что он идет на поправку. Камеру напротив занимал человек. Кто-то с очень крепкими нервами, позволяющими спать даже в такой, пиковой ситуации. Света трубчатых люминесцентных ламп, освещавших коридор, было слишком мало, чтобы увидеть этого героя.

Вербицкий раздумывал будить ли соседа по несчастью, когда послышался лязг и шаги. Перед решеткой появился Петенька с резиновой дубинкой-демократизатором в руке. Похлопывая ею по ладони, он долго смотрел на Марата. Так, словно изучал своего нового подопечного. Наконец верзила соизволил заговорить.

– Очухался, падла?

– Сам ты – падла, – очень буднично, ровным голосом заметил Вербицкий. – И батя твой падлой был и дети падлами будут…

– Ну-ну, – ничуть не обиделся Петенька. – Видно придется разбираться, кто из нас падла. Другого я от тебя и не ждал.

Петенька оставил дубинку в покое. Вытащил из нагрудного кармана карту и сунул ее коробочку на двери. Негромкий щелчок. Эсэнэсовец распахнул решетку, вошел в камеру. Схватил Марата за волосы, рывком поставил на ноги и толкнул к выходу.

– Пшел!

Оказавшись в коридоре, увидел соседка. Короткая перебранка с Петенькой его разбудила. Сжимая обеими руками прутья решетки, на Вербицкого смотрел мужчина лет тридцати пяти. Правда, украшенный недельной щетиной подбородок, опухшее лицо и осовевшие спросонья глаза добавляли ему лет пять-десять. Правильные черты лица, рост чуть выше среднего. Фигуру можно было бы назвать спортивной, если бы не наметившееся брюшко. На высокий лоб свисали сосульки давно немытых огненно-рыжих волос, остриженных не так коротко как у остальных, встречавшихся Марату мужчин.

Странно, но беглого взгляда на соседа Вербицкому вполне хватило для того, чтобы почувствовать к нему симпатию. Было в этом парне что-то располагающе… По крайней мере, уже то, что одет узник был не в черную форму, и не в синий комбинезон Марату нравилось.

Если бы Вербицкий встретил его при других обстоятельствах, то принял бы за бомжа. Потрепанный серый пиджак, с дырами на локтях. Под ним – майка не первый свежести. Брюки с пузырями на коленях. На ногах – грубые, даже шапочно не знакомые со щеткой ботинки без шнурков, надетые на босую ногу.

Новый знакомый лишь мельком взглянул на Марата и сосредоточился на эсэнэсовце.

– Эй, командир! Че за дела? Мне пожрать принесут?!

– На том свете нажрешься, Бельский! – ухмыльнулся Петенька. – Закрой поддувало, пока я тебе последние клыки не выбил.

– Я серьезно, начальник! – настаивал Бельский. – Вторые сутки пошли, как маковой росины во рту не было.

– Будет тебе росина и все остальное. Накормят и напоят по самые уши в исправлаге третьей степени.

– За что?! – завопил узник. – Не имеете права… Я ни в чем не виноват!

– Ну, так это не твоя заслуга, – бросил Петя через плечо. – А наша недоработка…

Бельский продолжал бушевать – начал трясти решетку и топать ногами. Однако эсэнэсовец уже не обращал на него внимания. Он ткнул Марата в плечи концом дубинки.

– Шевели лаптями!

В коридоре было всего четыре камеры. Вербицкий не смог рассмотреть есть ли обитатели в двух других – Петя не позволял останавливаться и оглядываться. Коридор закончился лестницей в один пролет и новой решетчатой дверью. Добравшись до площадки, эсэнэсовец заставил Марата стать лицом к стене. Щелчок. Петя опять воспользовался карточкой.

– Вперед, свиное рыло!

Вербицкий не стал отвечать на оскорбление. Он был занят тем, что старался запомнить каждую мелочь. Авось пригодится, если представится удобный случай сбежать из этого осиного гнезда. Марат не желал попадать в исправлаг третьей степени. Более того – первая и вторая степени его тоже не устраивали.

В новом коридоре, выкрашенном унылой темно-зеленой краской и освещенном все теми же трубчатыми люминесцентными лампами, был десяток серых дверей – по пять с каждой стороны. Без табличек и других опознавательных знаков. Судя по всему, посетители здесь не могли бродить самостоятельно. Их водили и доставляли. Работа тут не бурлила. Было тихо, как в гробу. К две тысячи сорок первому году подавляющее число дестабилов, видать, уже успели определить в исправлагеря. Служакам вроде пегоусого капрала и его подручного явно не приходилось зарабатывать хлеб в поте лица.

Ты, Вербицкий – ископаемое. Один из чудом выживших мамонтов. Отправят тебя в исправлагерь и будут абсолютно правы. Диковинных зверей следует держать в зоопарке.

Путешествие закончилось у последней двери. Марату вновь пришлось стать лицом к стене. Он успел заметить еще один небольшой коридор с решетчатой дверью. Возможно, выход на улицу. Эх, как жаль, что сюда его привезли в отключке! Впрочем, об особенностях этой норы можно спросить у Бельского. Фамильярность, с которой он общался с эсэнэсовцем, говорила о том, что парень неплохо знаком со здешними порядками.

Ты на полном серьезе думаешь о побеге, дурачок? Окстись! Оказаться гораздо дальше чем у черта на куличках, навешать плюх представителю власти и строить какие-то планы. Ну и нахал же ты, Вербицкий!

Петенька, которого никак нельзя было заподозрить в вежливости, постучался. В ответ донеслось неразборчивое бормотание.

Марата втолкнули в кабинет, отличавшийся от камеры только размером, наличием мебели, да нормального окна. Почетное место здесь занимал сейф. Стальной великан наверняка хорошо помнил прошлое столетие. Углы его облупились, а слои краски, как годовые кольца рассказывали о преклонном возрасте сейфа. В полуоткрытой дверце торчал простой ключ, на который капрал Байдак повесил свой черный китель. Сам он откинулся на спинку стула, а ноги устроил на письменном столе необъятных размеров. Под кителем Байдак носил форменную майку – черную, с биркой «СНС». Бычью его шею обвивала массивная серебряная цепочка с куланом. В центре был выгравирован сжатый кулак, а по ободку шла надпись «Служба Национальной Стабильности».

Судя по капелькам, запутавшимся в пегих усах, пустому стакану на столе и отчетливому запаху спиртного, капрал успел поправить себе настроение. И не один раз. Из-под берета на Вербицкого смотрели мутные глаза.

Марат опустил голову, но и рассматривать грязные подошвы капральских сапог тоже не хотелось. Начать разговор первому? Почему-то Вербицкому казалось, что пьяный Байдак и притихший за спиной Петенька только этого и ждут. Хрен вам на постном масле. Поиграем в молчанку. Вербицкий бывал в похожей ситуации, когда за слишком смелые высказывание в адрес власти был вызван на ковер к большому начальнику. Тот ровным счетом ничего не смыслил в газетных делах, но выстроил беседу настолько виртуозно, что Марат даже позавидовал ловкости чиновника, который в заключение заметил елейным голоском «Вопросов больше нет? Тогда – до свидания!».

Вопросов у Вербицкого не было с самого начала, а получилось так, будто он пришел в кабинет по собственной инициативе.

Решив молчать до последнего, Марат продолжил осмотр кабинета. Поразительно, но в логове Байдаке имелись цветы. Несколько разномастных горшков с чахлыми растениями неопределенной породы стояли на подоконнике. Выглядели они так, будто находились при последнем издыхании. Причину, очевидно, следовало искать в пузатом графине, наполненном желтоватой жидкостью. Байдак вполне мог поливать цветы собственной мочой. С него станется. Однако Вербицкий был уверен – это не моча, а разновидность здешней воды, которую не желала пить Мария Ильинична. Чахлые цветы. Рожь, которая почти ничем не отличалась от стальной проволоки. Беспричинно улыбающиеся люди. Кое-что начало вырисовываться. Старушка права – они что-то подмешивают в воду. Сами не лыбятся – значит, не пьют эту гадость.

– Стул ему! – буркнул Байдак, которому надоела затянувшаяся пауза.

Петенька выполнил приказ командира – сиденье врезалось Марату в подколенные ямки с такой силой, что он не сел, а упал на стул.

– Рассказывай, – Байдак снял ноги со стола. – И не вздумай водить меня за нос. Тебя будут бить по голове всякий раз, когда я заподозрю ложь. Заруби это себе в нос!

Только теперь Вербицкий увидел, что на столе разложены его вещи – папка, бумажник, сотовый телефон с наушниками, часы и даже свернутый в рулончик обрывок газеты. Все эти предметы выглядели очень хрупкими в сравнении с резиновой дубинкой, которую капрал тоже положил на стол.

План ударов по голове был перевыполнен. Получать новых травм не хотелось. Марат решил действовать как можно осторожнее и не злить капрала лишний раз.

– Что ты хочешь знать?

– Вот это разговор! – взбодрился Байдак. – А я-то думал, что из тебя каждое слово выбивать придется. Что хочу знать? Дислокацию твоего партизанского отряда и имя командира, конечно!

Марат опешил. Он что издевается? Играет в гестапо и пленного комсомольца? Или… Выражение лица капрала было более чем серьезным. Люди с такой рожей вообще не способны шутить. Значит, в Белоруссии остались те, кому режим стабильности не по нутру. Родина партизан произвела на свет новых борцов за свободу. На этот раз не они боролись не с внешней, а с внутренней угрозой. Логично? Вполне! Дестабилы и партизаны или одно и тоже, или – родственные группы местной оппозиции. Сейчас Марат понимал, в чем его вина – он появился на территории государства, борющегося за искоренение любых свобод в непотребном наряде, с запрещенными средствами связи. Разве его могли встретить с распростертыми объятиями? Тысячу раз нет!

А если так, мистер Вербицкий, то какими будут следующие твои шаги? Можно и не пытаться рассказывать Байдаку о том, что ты – путешественник по времени. Не стоит мозолить язык. Лучше сразу наклонить голову и попросить Петеньку поработать дубинкой. Тогда… Остается только тянуть время. Делать вид, что ему известны партизанские тайны. Набивать себе цену и торговаться.

– Прежде чем я заговорю, товарищ капрал, хотелось бы знать, какими будут результаты нашего разговора в зависимости от его исхода. Вы хотите сведений, а я хочу знать, что меня ждет взамен на выдачу друзей.

– От бля! – воскликнул Петенька. – К нам наконец-то попалась стоящая добыча. Как он говорит, вшивый интеллигентишка! Выучили гадов на свою голову!

– Петр Петрович, заткните пасть, – процедил Байдак сквозь зубы. – И снимите с нашего друга браслеты. Уважаю деловых парней.

Когда Вербицкому освобождали руки, в голове его бушевал гром аплодисментов. Его приняли за партизанского лидера. Если и дальше двигаться в таком темпе… Сбавь обороты, лидер. Чем выше взлетаешь, тем больнее падать. Задумайся: сколько Байдаку понадобится времени, чтобы расколоть тебя вчистую? Пусть он и не выглядит великим мыслителем, но очень скоро поймет, что ты гонишь фуфло.

– Будем говорить начистоту, – капрал поднял руку и принялся загибать пальцы. – Что мы имеем? У тебя нет карточки гражданина Республики Беларусь. Р-раз! Полный набор запрещенных средств связи. Два! Сопротивление представителям Службы Национальной Стабильности. Три. Полный набор, дружок. Совсем забыл. Звать-то тебя как?

– Марат Вербицкий.

– Так вот, Марат Вербицкий, – Байдак выдвинул ящик письменного стола, достал замусоленную книжку в мягком переплете и принялся ее листать. – Перечень твоих правонарушений позволяет квалифицировать тебя, как дестабилизатора. Попросту говоря – партизана. А это – серьезное преступление.

Марату удалось разглядеть название настольной книжицы капрала. Свод Мер по Поддержанию Стабильности. Уголовный кодекс образца две тысячи сорок первого года. Согласно ему, Вербицкий – ты партизан. Интересная новость.

– Не я. Нет, не я выдумал наказание, которое тебе светит. Я просто слежу за исполнением закона, – Байдак скорчил гримасу, которая говорила о том, что ноша служителя закона неимоверно тяжела. – По правилам тебя следует отправить в исправительный лагерь третьей степени, где специалисты помогут решить все твои проблемы. Однако наше дело, не только наказание, но и профилактика преступлений. Отсюда вывод – ты рассказываешь мне все о своих лесных братишках, а мы с Петей забываем об увечьях, нанесенных представителям закона. Мы ведь не злопамятные, правда, Петр Петрович?

– Не-а. Не злопамятные, – толстые губы Петеньки оказались у самого уха Вербицкого. – Очень любим перевоспитывать таких, как ты. Думаю, смогу сделать так, что после общения со мной исправлаг третьей степени покажется тебе санаторием.

Изо рта у Петеньки воняло. Эта вонь и стала путеводной звездой Марата на его дальнейшем пути. Локоть Вербицкого сам собой врезался Петеньке в живот. Судя по звуку, эсэнэсовец занялся тем, что пытался вдохнуть хоть немного воздуха. Байдак протянул руку к дубинке, но Марат оказался быстрее. Ребристая рукоять легла в ладонь так удобно, что дубинка стала продолжением руки. Вербицкий махнул ею как мечом, надеясь достать Байдака. Капрал успел присесть. Тут-то Марат и допустил ошибку. Полез через стол и сам наткнулся грудью на кулак Байдака. Вербицкому показалось, что его ударили кувалдой. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. Он не смог удержать дубинку. В ту же секунду на шее сомкнулись ладони Петеньки. Он душил Марата, упираясь коленом ему в спину. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Их хоровод разорвал кулак Байдака. Рот Марата наполнился соленым привкусом крови. Он утратил возможность сопротивляться и плохо понимал, что происходит вокруг. Увидел над собой потолок, а потом в губы уперлось стеклянное горлышко графина. Попытался повернуть голову, но ее крепко удерживали чьи-то потные руки.

– Нос! – ревел Байдак. – Зажми ему нос!

Вербицкий сообразил: его хотят напоить отравленной водой. То еще открытие! Хотят и напоят. Первую порцию теплой, сладковатой жидкости Марату удалось выплюнуть. Вторая попытка была не столь удачной. Воду пришлось проглотить, чтобы не задохнуться. Горлышко графина уперлось в нёбо. Еще одна порция отравы скатилась по пищеводу в желудок. Все. Когда это закончится, он будет улыбаться и без запинки отвечать на все вопросы Байдака. Партизана Вербицкого завербовали самым простым и доступным способом. Что ж, пусть эти козлы порадуются. Эх, и как же они удивятся, когда поймут, что ничего путного лже-партизан сказать не сможет! Марат попытался улыбнуться своим мыслям. Получилось плохо – мешал графин.

– Немедленно прекратить!