Текст книги "Королева голод (сборник)"

– Чего уж там хорошего!

* * *

Самоубийство Вощилина всколыхнуло море начавших было затихать страстей. Бельский рвал и метал. На пряники досталось всем, а в первую очередь Сергееву.

– Вместо того, чтобы допросить этого идиота, вы, майор шлялись неизвестно где! – брызгал слюной начальник. – Считайте, что неполное служебное соответствие вам обеспечено. Помните, что сутки истекают!

Сергеев ничего не ответил, а, улучив подходящий момент, отыскал Потапова.

– Быстро в музей. Если Макаров на месте тащи его ко мне!

Сержант бросился выполнять указание, но майор его окликнул и незаметно сунул в руку маленький бумажный сверток.

– Пусть это побудет у тебя, Леня. Звони в случае чего.

После отъезда Потапова Сергеев с другими операми осмотрел камеру Вощилина. Никто не произнес ни слова, поскольку все и так было ясно. Окно находилось под самым потолком и Митяй при всем желании не смог бы закрепить на нем простыню.

Бельский, узнав об этом, пришел в бешенство и едва не запустил в Сергеева увесистым дыроколом.

– Мать вашу! Это районный отдел милиции или публичный дом?! Ищи проклятый перстень майор или я… Ищи!

Сергеев спустился во двор, сел в машину. Он не признался полковнику, что нашел многое. В цепи умозаключений пока не доставало главного звена.

Взгляд майор упал на взятую в библиотеке книгу, лежавшую на пассажирском сиденье. Он перевернул несколько страниц и ахнул.

– Он! Черт меня возьми, он!

Потапов долго не отвечал на звонок, а когда Сергеев услышал голос сержанта, сразу понял, что случилось то, что чего он опасался.

– Макаров погиб?

– Задушен телефонным шнуром. В последний момент видно пытался звонить и разозлил убийцу. В музее все перевернуто вверх дном…

– Леня! – Сергеев увидел, как во двор въезжает УАЗ начальника. – Нет больше времени болтать. Жди меня на взлетной полосе. Спрячься у болота. Я вычислил убийцу. Сделаешь так…

Скороговоркой дав Потапову инструкции, майор выключил телефон и вышел из машины навстречу полковнику.

– А ларчик, Григорий Лукьянович, просто открывался.

– Чего? Какой к свиньям собачьим, ларчик? – рявкнул начальник. – Сутки прошли. Где результаты?!

Сергеев картинно вытянулся в струнку и щелкнул каблуками.

– Я выполнил ваш приказ и нашел перстень!

* * *

– Хватит валять дурака, майор, – полковник привычным жестом промокнул бритую голову платком. – Вы точно знаете, где находится этот чертов перстень?

– Точнее и быть не может. Покойный искатель меди Митя Вощилин спрятал его в укромном местечке на взлетке.

– На взлетке?! – Бельский смерил Сергеева недоверчивым взглядом. – Почему на взлетке?

– Конечно, товарищ полковник, а почему это вас так удивляет?

– Чертова жара. И вечером от духотищи деваться некуда, – вздохнул начальник, игнорируя вопрос майора. – Значит, пора прокатиться до этой самой взлетки. Не стойте столбом Сергеев, садитесь в машину, будете показывать дорогу.

– Уже поздно. Пока доберемся до места совсем стемнеет. Может лучше завтра с утра?

Брови Бельского сдвинулись, а глаза превратились в узкие щели.

– Я хочу покончить со всем дерьмом уже сегодня. Ты понял, майор или мне повторить еще раз? Быстро в машину!

Рассекая июньские сумерки светом фар, УАЗ выехал со двора РОВД и свернул на дорогу, ведущую к заброшенному аэродрому.

Молчание становилось тягостным и Сергеев первым нарушил затянувшуюся паузу.

– Григорий Лукьянович, а почему вы решили, что, найдя перстень, мы покончим со всем разом? Ведь убийца Макарова и Вощилина так и не найден.

– Да не найден. Или не найдены, – кивнул Бельский. – Это ваш прокол майор. В былые времена за это спустили бы три шкуры.

– Какие времена вы имеете в виду? Уж не годы ли сталинских репрессий?

– Репрессии, – хмыкнул полковник. – Что ты можешь знать о репрессиях, сынок?

Машина въехала на взлетную полосу и, описав плавный полукруг, остановилась в ее центре.

– Приехали, Сергеев. Показывай, где твой перстень.

– Еще один вопрос, Григорий Лукьянович, – майор распахнул дверцу. – Вы ведь не местный?

– Ну.

– И, насколько я помню, просили меня показывать дорогу.

– Так-так, – хищно улыбнулся полковник, медленно опуская руку к кобуре. – Все еще стараешься перещеголять Шерлока Холмса?

– Просили показывать дорогу, а между тем добрались без моей помощи. Странно, не так ли?

– Ничего странного, щенок! – ствол пистолета уперся в висок майора. – Если хочешь умереть быстро и безболезненно, показывай тайник!

Сергеев спокойно смотрел в черный зрачок ствола «макарова».

– Застрелив меня, ты ничего не добьешься, Малюта. Тебе ведь не хочется вернуться в ад без своего перстня?

Полковник швырнул пистолет на сиденье.

– Порву на куски голыми руками, человечишко. Заставлю жрать собственные кишки! – глаза Бельского стали красными, как раскаленные уголья, он сорвал с себя китель. – Не смей шутить со мной!

Сергеев увидел, что под кителем полковник прятал суконную рубаху-френч защитного цвета с нагрудными накладными карманами. Такие носили в тридцатых. Лицо полковника стремительно трансформировалось. Щеки и лоб вздулись, а затем обмякли. Теперь перед майором стоял тот, кто ничем не напоминал нового начальника РОВД. Между огненно-рыжими усами и такой же бородой плотоядно кривились красные губы. Бельский вытянул вперед руки, поднося к лицу Сергеева скрюченные, похожие на когти хищной птицы, пальцы.

– Смотри смертный! Ими я придушил митрополита Филиппа в благословенные дни царствования Иоанна Грозного. Ими я пытал врагов народа при Иосифе Виссарионовиче! Смирись и отдай подарок великого государя!

– Убедил, Лукьяныч, – майор сам удивился тому, насколько спокойно звучит его голос. – Леня, хвати прятаться!

Из-за пригорка на краю взлетной полосы показался Потапов. Его бледное лицо почти сливалось с цветом повязки на голове. Сержант вскинул правую руку. В бледном свете луны сверкнул красный рубин.

– Ну, что стоишь? – Сергеев кивнул монстру. – Иди и возьми свой перстень. Если тебе интересно, то хранился он у Тукмачева, одного из твоих бывших подопечных. Тайником была икона.

Бельский зарычал, обнажив кривые желтые зубы, сгреб майора в охапку и без видимых усилий отшвырнул его метров на пять.

– Ты еще будешь молить о смерти!

Задыхаясь от боли в груди, Сергеев смотрел, как демон пересек взлетку и приблизился к сержанту.

– Перстень!

Потапов попятился и указал на болото, поросшее чахлым кустарником.

– Знакомое место?

Монстр наклонил голову и всмотрелся в темноту.

– Перстень!

– Неужели не узнаешь? – Сергеев ковыляя, вскарабкался на холм. – Не здесь ли ты любил расстреливать заключенных!

– Врагов народа! – Бельский медленно приближался к Потапову. – Перстень!

Сержант швырнул перстень в болото и отпрыгнул в сторону.

Хрипя от ярости и размахивая руками, чудовище спустилось вниз. Внезапно болото зашевелилось. Так, словно дремавший под землей великан пытался выбраться на поверхность. Кусты и кочки окутал призрачный голубой туман.

– Перстень! – ревел Бельский, погружая руки в черную торфяную жижу. – Мой перстень!

Туман сгустился, приняв форму человека в арестантской одежде. На исхудавшем лице призрака жили только одни глаза, которые, не отрываясь, смотрели на полковника.

– Ты?! – Бельский отступил на шаг, но за его спиной из болота уже поднимался второй призрак. – Ты давно умер и сгнил! Тебя нет!

Прозрачные пальцы привидения впились в плечи полковника, а из болота продолжали подниматься худые фантомы в серых робах. Они окружили Бельского тесным кольцом.

– Сгиньте, исчезните! – демон затравленно кружился по болоту, вздымая тучи брызг. – Вас не существует!

Призраки не отвечали. С молчаливой сосредоточенностью они навалились на своего мучителя. Тот упал и завыл, барахтаясь в грязи. Через минуту вой сменился булькающими звуками. Голубой туман начал бледнеть, а когда он рассеялся, от полковника осталось только несколько пузырей на глянцево-черной поверхности болота.

* * *

– Не понимаю, товарищ майор, – Потапов отряхивал испачканные в грязи брюки. – Как вы обо всем догадались?

Сергеев с трудом вскарабкался на сиденье и сжал руль.

– Особой эрудиции не потребовалось. Сначала мне показались странным просто-таки маниакальное желание полковника найти перстень. После убийства директора музея и Вощилина все стало проясняться. О том, что Даниилу Макарову известна история садиста Малюты, знали только я и Бельский.

УАЗ, подпрыгивая на стыках плит, ехал к городу.

– Само собой мне не давала покоя странная, почти мистическая гибель черного копателя и сбежавших зеков, – продолжал Сергеев. – Как-никак, а все они были в хорошей физической форме.

– Да уж, – кивнул Леонид, касаясь пальцами повязки. – До сих пор голова трещит.

– Несмотря на это, убийца справился с ними играючи. Все окончательно стало на свои места после того, как я прочитал в книге о том, что в шестнадцатом веке многие носили два имени – христианское и мирское.

– Что из этого?

– Главного царского опричника Малюту Скуратова звали еще и…

– Григорием Бельским! – радостно воскликнул пораженный собственной догадливостью Потапов.

– Именно. Григорием Лукьяновичем Бельским. В поисках медного кабеля Вощилин случайно наткнулся на могилу Скуратова-Бельского. Царского опричника и сотрудника ОГПУ в одном лице.

– И вы верите в то, что мы действительно сражались с самим Малютой Скуратовым?

– Ты ведь сам все видел.

– Видел, но…

– Можешь сомневаться, Леня, но сути дела это не меняет. Демон искал перстень, талисман, которого его лишили после убийства в тридцать седьмом. Больше суток водил нас за нос. Спровоцировал самоубийство Лукошина, узурпировал его должность, – Сергеев свернул во двор РОВД и затормозил. – Пойдем-ка, посмотрим, что творится в отделе.

– А как вы догадались устроить ему ловушку? – не отставал Потапов. – И почему были уверены в том, что она сработает?

Майор остановился у двери райотдела и улыбнулся сержанту.

– Черное и белое, мой друг. Инь и янь. Плюс и минус. А еще и… Отдел кадров областного управления.

– Хм… Не врубаюсь.

– Бывает. Мир находится в состоянии гармонии только благодаря системе противовесов. Каждому виду зла противостоит определенный вид добра. Вот я и решил, что с демоном смогут справиться только его безвинно замученные жертвы. Что касается уверенности, то ее не было. Пришлось рисковать.

– А отдел кадров?

– Дорогуша, заподозрив Бельского, я позвонил в отдел кадров. О самоубийстве Лукошина там и понятия не имели, а новый начальник будет направлен к нам только завтра. Врубился?

Оставив сержанта размышлять над своими словами, Сергеев вошел в отдел. Дежурный вскочил со стула.

– Смирно! Товарищ майор, за время вашего отсутствия происшествий…

– Вольно, – махнул рукой Сергеев. – Значит, ничего не произошло?

– Так точно, – растерянно пробормотал дежурный, глядя на измочаленную фигуру майора.

– Вот и отлично, – констатировал Сергеев. – Будет надеяться, что смуте пришел конец.

Иисус непримиримый

Сумасшествие – штука коварная. Может прийти к любому. Причем неожиданно и в любом обличье. Ваню Кароля, известного в райцентре гомосексуалиста шиза посетила глубокой ночью. Кароль проснулся от того, что заскрипели пружины его кровати. Не открывая глаз Иван пробормотал «Отстань, Боря!», а когда не получил ответа, все-таки разомкнул сонные вежды. На крае кровати сидел Христос. В рваном хитоне, со следами избиения на лице и терновым венком на голове.

– За это ли я умер на кресте? – поинтересовался Спаситель, одаривая Кароля строгим взглядом. – Я тебя, скотина, спрашиваю!

– Господи, я…

– Заткнись, мерзкий гомик! Я пришел, чтобы спасать нормальных мужиков, а не ублюдков вроде тебя, которые крутят волосатыми задницами в надежде на то, что кто-то соизволит их осеменить!

– Прости, Господи! – Кароль сел на кровати и молитвенно сложил руки. – Я заблуждался!

– Простым «прости» ты от меня не отделаешься! – Иисус встал и посмотрел на Ванечку снизу вверх. – Гореть тебе в аду, если конечно…

– Что? Я готов выполнить все, что ты скажешь!

– Вот это другой разговор! – Спаситель сел и фамильярно хлопнул Кароля по плечу. – Накажи того, кто совратил тебя. Покажи кузькину мать своему любовничку!

– Борьке?

– Ему. Разве он не достал тебя своими стишками?

– Я разобью этому уроду морду, Господи!

– Мало, дружище, – покачал головой Иисус. – Я подыхаю из-за вас на Лысой горе, меня лупят плетьми легионеры, предает Пилат, а твой мерзкий Борька отделается простым мордобоем? Где справедливость, Ваня?

– Я прозрел, Господи! Мне следует…

– Да, сын мой. Убить. Выпустить ему кишки.

– Понимаю…

– Прозрел ли ты настолько, чтобы я мог удалиться со спокойным сердцем?

– Да!

– Тогда – оревуар!

Иисус улыбнулся, показав ряд искривленных желтых клыков, влез на подоконник и, расправив черные, перепончатые крылья исчез в ночи. Кароль тут же уснул…

– Кто я? Что я? Только лишь мечтатель, синь очей утративший во мгле, – хриплый голос за стеной звучал нарочито противно. – Эту жизнь прожил я только кстати, как и все другие на земле…

Иван попытался оторвать голову от подушки, но она оказалась настолько тяжелой, что приподнялась меньше чем на сантиметр.

– Бо… Борис, чтоб тебе сдохнуть! Заткнись!

– И тебя целую по привычке, – Борис Чуркин сунул в комнату свою помятую, но тщательно выбритую круглую рожу. – Потому, что многих целовал. Чего тебе, Ванюша?

– Сказал же: заткнись!

– И, как будто зажигая спички! – Чуркин специально поднял голос и последней строкой четверостишия буквально оглушил Кароля. – Говорю любовные слова! Чем тебе не нравится мое пение, милый?

Иван наконец-то собрался с силами и, в мужественном рывке, сел на кровати.

– Голова раскалывается. Есть похмелиться?

– А то, как же! – Борис исчез и спустя несколько секунд торжественно внес в комнату, наполненную до половины стограммовую рюмку. – Кто ж о тебе позаботится, как не я? Выпей, Ваня, сразу полегчает! Может огурчика малосольного сообразить?

– Какой к черту огурчик?! – Кароль одним ударом выбил рюмку из рук любовника. – Что это? Во рту только поганить. Бегом в магазин. Одна нога здесь – другая там!

– Грубо, – констатировал Борис, усаживаясь на кровать. – Ты, Ваня, невоспитан, очень груб. Настоящее животное и… Это мне нравится!

Чуркин неожиданно навалился на Кароля и, осыпая его шею жадными поцелуями, заставил лечь. Пухлая ручонка старого гомосексуалиста скользнула по промежности партнера, погладила живот, возвратилась обратно, чтобы исследовать межноговое хозяйство Ивана досконально.

– Я хочу тебя, Ваня! – задыхаясь от страсти, шептал Борис. – Если бы ты только знал, как я… тебя… хо-о-о-чу-у-у…

Возбуждение, охватившее Кароля, боролось с тяжелейшим абстинентным синдромом. Победил синдром. Иван столкнул Чуркина на пол и тот, падая, сбил стоявшие у кровати пустые бутылки.

– Потом! – крикнул Кароль, одергивая свитер. – Потом, я сказал! Сейчас настроения нет…

Растерянный и несчастный Борис поднялся.

– Скотина! Тебе бы только нажраться…

– Брось, Боря, не обижайся на меня дурака, – Иван протянул руку и нежно потрепал дружка по седому стриженому загривку. – Ты же знаешь: мне на улицу нельзя. Соседи увидят, толки пойдут. Эх, почему мы не живем в цивилизованной стране, где сексуальные меньшинства имеют равные права со всеми остальными? Что плохого в чистой и преданной мужской любви?

– Что плохого? – эхом повторил Чуркин, жалобно всхлипывая.

– Ну, так метнешься в «Гастроном»? По рюмочке выпьем, видик посмотрим. Твою любимую киношку. Ну, с теми мальчишками, что разные разности вытворяют…

– Правда? – ожил Чуркин. – Правда?!

– Конечно, – Иван порылся в кармане брюк и дал деньги на выпивку. – Давай, шалун! Спеши, пока я не остыл!

Борис быстро оделся, чмокнул Кароля в небритую щеку.

– И золотеющая осень, в березах убавляя сок, – донеслось из коридора. – За тех, кого любил и бросил, листвою плачет на песо-о-ок! Я скоро, милый!

Дверь захлопнулась.

– Достал со своим Есениным! – Иван проковылял в ванную, открыл кран и без особой охоты размазал воду по щекам. Опираясь руками на раковину, пожелтевшую от времени и отсутствия должного ухода, он долго смотрел на свое отражение. Слегка одутловатое, отмеченное множеством бурлящих внутри страстей лицо сорокадвухлетнего мужчины.

– Надо что-то делать, – Кароль прошелся по комнате заглянул под стол. – Черт, куда подевались ботинки?

Отыскать нужный предмет на жилплощади Чуркина было непросто. Увлеченный Есениным и другими небесно-цветочными темами, Борис не ставил вынос мусора во главу угла. В углах пылились груды пожелтевших газет. На подоконниках теснились пустые бутылки самых разных форм и размеров, кровать прогибалась под тяжестью старой одежды, а залежи картонных ящиков на антресолях грозили в любой момент рухнуть и погрести под слоем утиля нерадивых жильцов.

Ботинки нашлись. Они почему-то оказались наверху вешалки, там, где нормальные люди обычно кладут шляпы. Обувшись, Кароль намылил щеки, поскреб их лезвием и, надев чистую сорочку, уселся возле телевизора. Нажал кнопку пульта. Когда на экране появилось хорошо знакомое лицо ночного визитера, Ванечка в испуге подался назад и рухнул вместе с креслом на пол.

– Ты собираешься пить с ним водку?! – прошипел Иисус. – Ты успел забыть о том, что обещал мне?!

– Нет, Господи! Как ты можешь во мне сомневаться? – Кароль на четвереньках выбрался на кухню, отыскал в навесном шкафчике самый большой нож и вернулся назад. – Смотри! Я готов…

Иван осекся. Телевизор был не просто выключен. Его штепсельная вилка даже не была воткнута в розетку.

Из коридора донеслись шаги возвратившегося из «Гастронома» Бориса. Он влетел в комнату и, небрежно смахнув стола стопку потрепанных порнографических журналов для гомосексуалистов, поставил бутылку водки.

– Одну секундочку, Ваня, без меня не начинай.

– Ага, – Кароль услышал, как щелкнула задвижка в ванной, встал и спрятал нож за спиной. – Не начну.

Борис вошел в комнату и улыбнулся, демонстрируя ярко накрашенные губы.

– Как тебе моя новая помада? Веришь ли, купил всего за…

– Во имя Отца!

– Что?

– И сына…

Иван двинулся на любовника, а когда их разделяло меньше метра, вытянул руку с ножом вперед. Борис попятился.

– Что ты…

– И святого духа! – Кароль вонзил лезвие в пухлый живот любовника, вытащил нож и повторил процедуру. – Аминь!

Чуркин со стоном рухнул на пол, несколько раз дернулся и затих. Залпом проглотив стакан водки, убийца рассовал по карманам плаща документы и деньги, напялил на голову кепку покойного Бориса и тихо вышел из квартиры. Он вдыхал полной грудью осенний воздух. Впервые в жизни Кароль точно знал, чего хочет и куда идет. Его стопы направлял сам Господь.

Дом, на окраине города ничем не выделялся среди таких же унылых, наводящих своим серым цветом на мысль о самоубийстве строений. Соседи видели, что в жилище женоподобного Артура Силича вечерами собираются подозрительные личности, но об истинных масштабы оргий знали лишь сам хозяин, да посвященные, вроде Кароля.

Ванечка без стука распахнул дверь ногой. Обнаженный до пояса Силич не сразу заметил гостя. Он сидел на коленях у своего активного партнера и нашептывал ему в ухо, какие-то ласковые слова. В прежние времена такая сцена вызвала бы у Кароля чувство умиления. Теперь он едва сдержал себя от того, чтобы не плюнуть.

– Эй, Артур, оставь на время телячьи нежности. Сгоняй за водкой.

– Ах, это ты Ваня! – пропел Силич цыплячьим голоском евнуха. – А почему один без Борюсика?

– Ящик возьмешь, – Кароль проигнорировал вопрос дружка. – Чтоб на всю компанию хватило. А заодно и оповести всех, по своей голубиной почте, что я гуляю.

– Придется на машине. Мне ящик не дотащить. А что у нас за праздник?

– Узнаешь. Обязательно узнаешь.

Через два часа в доме Силича собралась вся голубая богема города. Подвыпившие гомосексуалисты парочками уединялись в укромных уголках и предавались веселью по полной программе. Каролю пришлось отбрить нескольких слишком уж назойливых ухажеров. Он чувствовал, что скоро перестанет контролировать себя и вышел на крыльцо. «Фольксваген» Артура стоял во дворе. Найдя полную канистру в багажнике, Иван старательно полил все углы дома бензином, плотно запер ставни и подпер входную дверь лопатой. Зажигая спичку, он поднял глаза к усыпанному звездами небу.

– Смотри, Господи! Я выполняю твою волю!

Служитель дьявола

Противостояние религии и власти в деревне подходило к концу. Настоятеля вызвали в сельсовет, где председатель Лешка Батура предложил в двадцать четыре часа освободить две небольшие комнаты на втором этаже церкви. Возможно, священник Иван Мартынов так и поступил бы. Однако сообщение о том, что утром храм лишится трех своих куполов, повергло священника в смятение и он решил:

– Коль церковь обезглавить решили, пусть сначала меня убьют.

Иоанн попытался уговорить жену уйти, но та категорически отказалась. Всю ночь отец и матушка молились, умоляя Господа образумить тех, кто готов был свершить великое кощунство.

Наступило утро и едва солнечные лучи коснулись позолоченных крестов, послышались крики и хохот. В авангарде входившей во двор толпы шли несколько человек, которые несли толстые веревки и лестницы. Председатель Батура с красным после ночной попойки лицом, одетый в лучшую из сорочек, чистые штаны и собранные для пущего шика в гармошку сапоги, подзадоривал толпу.

Вид священника в полном парадном облачении привел незваных гостей в смущение и заставил остановиться у ворот. Но длилось это меньше минуты.

– Гляньте-ка, поп еще здесь! – с насмешкой и вызовом воскликнул Батура. – Пора, батюшка, на новую квартирку съезжать!

– На Соловки!

Ободренные атеисты теперь уже уверенно вошли в церковный двор. К стене храма была приставлена первая лестница, по которой начал карабкаться один из смельчаков. Мартынов спустился с крыльца. С каменным лицом он преградил путь Батуре, тащившему вторую лестницу.

– Стой, председатель, тебя же в этой церкви крестили!

– Плевать мне на твое крещение! – Алексей бросил лестницу на землю и отвесил батюшке пощечину. – И на бога твоего, поповская морда, тоже плевать!

Лицо Мартынова побагровело.

– Дьяволу хочешь служить?!

– А хоть бы и ему! Бога все равно нет, так может хоть дьявол на службу примет. Где ты? – Батура поднял глаза к небу. – А-у-у! Дьявол, отзовись!

– Не здесь, тварь! – закричал священник, наступая на председателя. – Не смей делать это здесь!

– Эй, поп, ты чего? – Батура попятился. – Я – представитель законной власти!

Кулак священника, позабывшего о библейской заповеди «второй щеки», сбил представителя законной власти с ног.

– Ну, сука, теперь молись! – поднимаясь, председатель вытащил заткнутый за ремень наган. – Есть постановление, чтоб без суда и следствия!

– Молюсь! – Иоанн с достоинством перекрестился. – И за тебя молюсь, Лешка. Только это бесполезно!

Батура нажал на курок. Пуля ударила священника в плечо, заставив его повернуться на девяносто градусов. Он, однако, удержался на ногах. Вторая пуля угодила в грудь. Иоанн рухнул на живот, но нашел в себе силы перевернуться на спину. Небо, в которое он смотрел затуманенными болью глазами, заслонила голова Батуры.

– Вот так, поп. Думал я с тобой цацкаться стану? Нет! Только так, а не иначе!

– Не думал, – прохрипел настоятель. В углах его рта раздувались и лопались розовые пузыри. – Думать тебе, ирод, надо…

– О чем, поповская твоя душа? – Батура опустился на корточки и приставил ствол нагана к виску Мартынова. – О чем мне думать?!

– О том, что он придет за тобой!

Батура жестом подозвал к себе одного из подчиненных и указал на окно второго этажа, в котором белело бледное, как мел лицо жены Мартынова.

– Возьми пару хлопцев. Побалуйтесь с попадьей напоследок.

– А потом?

– Обоих во дворе зароете. Усек?

Этим вечером Батура напоминал короля, пирующего в окружении своей свиты. В бревенчатом, украшенным красным флагом здании сельсовета пили и закусывали. Говорили, захлебываясь от радости и не слушая друг друга. Подогретое самогоном веселье становилось все непринужденнее. Батура усадил к себе на колени рыжую деваху, выполнявшую обязанности уборщицы, а по совместительству – штатной проститутки, которая в поте лица обслуживала борцов с мировой контрреволюцией.

– Что же он не приходит за мной? – поинтересовался председатель у рыжей. – Или мне самому его искать?

– Кого, милок? – девица улыбнулась, демонстрируя выбитый кем-то из ухажеров зуб. – Ты уже нашел, кого хотел. Пойдем в соседнюю комнату…

– Дура! – Алексей сбросил девку с коленей, резко вскочил и отшвырнул табурет ногой. – Что ты в этом понимаешь?! Все дураки и сволочи!

Никто из пирующих не обратил внимания на разгневанного председателя. Обводя компанию испепеляющим взглядом, Батура пристегнул к поясу ножны с шашкой, проверил сколько патронов осталось в барабане и, выйдя на ночную улицу, зашагал в конец деревни. Он поднялся на холм, посмотрел на крыши домов. Церкви отсюда видеть не мог, но интуитивно чувствовал: кресты по-прежнему торчали из груды кирпичей, бревен и досок, указывая в небо, как пальцы мертвеца, проклинающего своих убийц.

Неожиданно до слуха Батуры донеслось шлепанье грязи под чьими-то ногами. Тот, кто должен был показаться из-за поворота дороги, человеком не был и Алексей с ужасом решил, что сейчас увидит того, с кем так хотел встретиться. Луна выскользнула из-за туч. Батура засмеялся. На середине дороги стояла худющая дворняга. Она с удивлением уставилась на человека своими большими и грустными глазами.

– Дьявол! Вот и получи дьявола! Ха-ха-ха! – председатель развел руками. – Чего остановился, дурак? Подходи поближе!

Пес с сомнением посмотрел на человека и попятился.

– Ну же! У-тю-тю!

Собака, наверное, решила, что все-таки получит от Батуры хоть что-то съестное и начала медленно приближаться.

– Ты не дьявол, – пальцы Алексея сомкнулись на эфесе шашки. – Тогда почему бродишь тут ночью, а бандюга?!

Дворняга замерла в нескольких шагах от Батуры. Чувство осторожности взяло верх над голодом, но было уже поздно. Человек взмахнул шашкой. В свете полной луны тускло блеснула сталь. Пес не успел даже взвизгнуть. Его отделенная от тела голова плюхнулась в грязь, а из обрубка шеи ударил фонтан крови. Сапог Батуры опустился на подрагивающее в конвульсиях тело.

– Вот так, поп. Только так, а не иначе.

Батура наклонился, чтобы вытереть испачканное в крови лезвие о шерсть пса и вдруг услышал треньканье балалайки.

– Это еще что за…

На обочине дороги сидел старик. Он тряс своей жиденькой бороденкой, а пальцы с длиннющими ногтями старательно били по струнам. Стопы босых, покрытых грязью ног постукивали по земле в такт мелодии.

 
Чтоб свергнуть гнет рукой умело-ой,
Отвоевать свое добро-о,
Вздувайте горн и куйте смело-о
Пока железо горячо-о!
 

Батуре много раз доводилось слышать «Интернационал» и петь его самому, но впервые гимн трудящихся исполнялся перед ним под аккомпанемент балалайки. Председатель уставился на старика, а тот улыбнулся и кивнул головой.

– Наше вам с кисточкой! Не спится, большевистская морда?

– Не… Не спится… Как смеешь так говорить со мной, мразь?!

– Ну, пошутил, – старик отшвырнул балалайку и прикрыл лохматую голову руками. – Пошутил, гражданин председатель. Так будем ковать пока железо горячо или погодим маленько?

Батура понимал, что старик нисколечко его не боится, а его жест с прикрытием головы руками – не более чем издевка. Из-под неопрятных косм седых волос серебристо сверкнули глаза. Старик опустил руки и строго посмотрел на Алексея.

– Сам же ко мне путь-дороженьку искал. Так чего ж теперь нос воротишь, поганец?

– Да как ты смеешь?! – рявкнул Батура, вскидывая шашку. – Кто такой? Откуда?!

Ответа он дожидаться не стал. Лезвие должно было впиться точно в середину седой головы балалаечника, но вместо этого рассекло пустоту. Алексей по инерции двигался вперед и шлепнулся на землю, поранив о шашку щеку. С минуту он лежал, ожидая услышать треньканье балалайки, но вокруг было тихо. Батура сел и почувствовал как по позвоночнику скользнула ледяная змея холода. Балалаечник не терял времени даром. Его голова теперь оказалась на шее пса. Жуткий гибрид улыбнулся Батуре и виляя хвостом приблизился. Подернутые серебром глаза изучающе смотрели на Алексея.

– Кажется, хотел служить мне? – хрипло прокаркал монстр.

– Ты… Ты существуешь?

– А разве убитый поп не предупреждал о том, что я приду за тобой?

– Да. Но я не ожидал, – Батура почувствовал, как улетучиваются остатки воли. – Не ожидал, что так быстро.

– А че тянуть-то? – человек-пес приблизился к Алексею вплотную, улегся в грязь и положил голову человеку на колени. – Дорога дальняя. Пора выступать.

– Да. Конечно.

– Тогда доставай свой револьвер.

– Понимаю, – Батура выполнил указание. – Что дальше?

– Сунь его к себе в рот.

– Зачем? – председатель почувствовал сильное головокружение. – Зачем, о Боже?!

– Затем, что надо отвечать за свои слова и разевать пасть, только тогда, когда тебя об этом попросят! – прорычал демон. – Действуй, иначе я помогу тебе!

Язык Алексея коснулся стали ствола, а палец надавил на курок. Через минуту пороховой дым рассеялся. Монстр исчез в его клубах. На пустынной ночной дороге остались лежать председатель и собака с отрубленной головой.