Текст книги "Дорога Сурена"

Сергей Авакян-Ржевский
Дорога Сурена

Оформление обложки Татьяны Кормер

Литературный редактор Татьяна Агеева

Выпускающий редактор Татьяна Агеева

Корректор Ольга Левина

Дизайнер-верстальщик Николай Кормер

Главный редактор Ксения Коваленко

Генеральный директор Татьяна Кормер

Black Sheep Books – проект ООО «Издательство Альбус корвус»

blacksheepbooks.ru

© Сергей Авакян-Ржевский, текст, 2023

© Татьяна Кормер, оформление обложки, 2023

© ООО «Издательство Альбус корвус», 2024

* * *

Посвящаю своим родителям – Сурену и Галине Авакян

Глава 1. Заяц

Сурен сразу понимает, что это заяц. Секунды серый комок прижимается к асфальту, подпуская автомобиль ближе, но страх побеждает, и он срывается прочь от опасности.

Сурен смотрит на спидометр: 80 км/ч. Включает ближний свет, превращая обочину в плотную черную стену, крепче сжимает руль и давит педаль газа. Дистанция быстро сокращается. В следующее мгновение капот проглатывает зайца, и снизу раздается несколько коротких глухих ударов. Он тут же сбрасывает скорость и останавливается.

Глухая темная ночь. Пустая трасса. Впереди светится дорожный знак. Смотрит в зеркала заднего вида. Света фар недостаточно для обзора. Возвращается задним ходом. Оставляет двигатель включенным. Выходит из автомобиля. Холодная ночь тут же бросается в объятья, но он зажимает рукой расстегнутые края куртки, не пуская ее за воротник.

Глаза не обманывают – зайца на дороге нет. Возможно, его протащило несколько метров вперед и выбросило на обочину. Принимается искать.

Зону поиска берет с запасом. Включает фонарик телефона. Вдоль обочины неглубокая чистая канава. Сухая трава по ее краям плотно прижата к земле недавно сошедшим снегом. За ней неширокий участок черноземного поля, ограниченный темной лесополосой. Зайцу до нее не добраться, поэтому не потеряется.

Однако, пройдя вдоль обочины несколько десятков метров (тоже с запасом) и просмотрев видимую в свете фонарика часть поля за ней, удивляется, что зайца все-таки нет. Неужели отбросило на ту сторону?

В этот момент замечает тусклые огни далекого автомобиля, просвечивающиеся за тонкой пеленой ночного тумана. Оглядывается на свою машину. Приходит неприятная мысль: если остановится предложить помощь? Если это мерзавцы какие-нибудь? Успеет вернуться?

Струсил и бежит обратно. На полпути оглядывается: успевает. Последние метры идет пешком, несколько шагов делает спиной вперед. Садится в машину и захлопывает дверь. Следит в зеркало за парой приближающихся огней в инеевидной оболочке, летящих над трассой, как привидение. Отчетливее слышен нарастающий шум двигателя, заблестели номерной знак и хромированная решетка радиатора. Вскоре автомобиль пролетает мимо, на миг ослепляя отраженным в зеркале светом, и мчится дальше, едва покачивая красными фонарями.

Убедившись в отсутствии других автомобилей, Сурен вновь выходит из машины. Вновь защищает ворот от ночного холода. Не теряя времени, переходит дорогу, включает фонарик и тщательно осматривает несколько десятков метров противоположной обочины. Но там зайца тоже нет. Значит, остался жив.

Сурен и раньше сбивал зайцев, и финал для них в таком случае всегда был один. Но чтобы после столкновения заяц сбежал или потерялся – такое впервые. Другой вопрос, что до самого столкновения редко доходит. Чаще они заранее, только при виде света, шмыгают на обочину либо устраивают спринт наперегонки с бампером, но все же в последний момент успевают отпрыгнуть в сторону.

Он возвращается к машине и садится за руль. Встречный ветер помогает захлопнуть дверь. Выжимает сцепление. Первая скорость – газ – вторая – третья – четвертая…

Продолжает путь домой. Скоро дорога делает поворот направо. Фары высвечивают набор дорожных знаков, автобусную остановку, указатель населенного пункта: «Водораздельный».

А был случай, лет десять назад, когда сбил зайца с находящимся в салоне пассажиром. Тот даже не понял, что случилось. Спал на заднем сиденье. Удар. По тормозам. «Что такое?» – «Сейчас проверю». Вышел из машины. Заяц на дороге, на боку лежит, лапами дергает. Он его за уши и в ведро в багажнике. «Колесо?» – спросил пассажир. «Да нет. Опрокинулось там…» И поехали. Благо дело было при подъезде к Черкесску, к месту назначения. Завез клиента и, не теряя времени, в гараж. Приехал – тот еще живой. Он его в петлю за лапы, и все дела.

Какая зайчатина вкусная! Как жена ее готовит! Хоть просто потушит, хоть в соус, хоть в жаркое. Лучше, наверно, потушить. Разделать, обжарить на сковороде. Отдельно обжарить лук. Потом лук к мясу, туда же сметану и минут тридцать на медленном огне…

Чувствует, что проголодался. Ел в шесть вечера, между рейсами.

До поселка остается минут пятнадцать. Пока в гараж, пока дойдет до дома. К полуночи будет в дверях. Поесть бы и спать.

Поворот налево огибает жуткую в ночи стену лесополосы и оказывается на предполагаемом в это время суток возвышении, с которого днем открывается широкий вид на огромное водохранилище по левую руку, поля и лесополосы по центру, лысый хребет невысоких гор справа. Сейчас же свет фар только проваливается в сизую пустоту, ко дну которой тянутся волнистые шнурки дорожной разметки. Впереди, из неясного туманного марева, сочатся огни Мичуринского, который только что изрыгнул из своих глубин две пары лишних огней. Сурен включает ближний свет, и первая пара отвечает взаимностью.

Жаркое тоже отличный вариант. Картошку крупными кусками. Морковку. Лук. Чем проще, тем лучше. И зайца лучше не мельчить. Потом, в процессе, не спеша и со вкусом, съесть его голыми руками, разбирая по суставчику, обсасывая каждую косточку, каждую впадинку. Тут даже соусов никаких не нужно, чтобы не перебить вкус мяса. Соль и перец, и все. Лук даст свой аромат, морковь свой вкус. Больше ничего не нужно.

Мичуринский, лежащий с правой – северной – стороны от дороги, ночью хвастается щедрым дорожным освещением, которое вводит нездешних путников в заблуждение, будто они встречают значительный населенный пункт. На самом деле это убогое место с населением менее тысячи человек, которое при дневном свете ничего, кроме грусти и печали, в глазах проезжающих отразить не может. Столь шикарным освещением поселок обязан лишь тому обстоятельству, что находится вдоль трассы Пятигорск – Черкесск.

В данный момент Сурена заботит возможный мобильный пост ДПС, который регулярно прячется за продуктовым вагончиком у дороги. Задачи у здешних гаишников стандартные – не предотвратить, но наказать. Поэтому они стараются прятаться как можно лучше, ловя на живца – знак «Начало населенного пункта». И хотя Сурен сейчас едет по правилам, он вглядывается в приближающийся к нему со скоростью 60 км/ч вагончик. Но… пусто. И вот позади остаются и продуктовый вагончик, единственная витрина которого закрыта на ночь железным листом, и сам крошечный Мичуринский, с его щедрым дорожным освещением.

Про зайца… Избежал выбегаец в этот раз обеденного стола. Не быть ему ни тушеным, ни жареным, ни пареным. Счастливый день у него сегодня. Второй день рождения. Так всегда и бывает: если кому-то повезло, значит, кому-то и не повезло. У Сурена так вообще с этим беда который день подряд. Черная полоса. В Архыз крайний раз возил за полторы тысячи. Дней пять-шесть назад это было. Вот эти полторы тысячи он и искатал на топливо. Сто километров в одну сторону, сто – в другую. Каждый день. Если бы не газ, который сейчас в два раза дешевле бензина, то с извозом, наверно, уже несколько лет как завязал бы.

Времена не те, ситуация другая. Дикий извоз душат в аэропорту как могут. Нелегалов, вроде Сурена, которые отработали по двадцать лет, с начала 90-х, несколько лет назад начали вытеснять за территорию. Плати, если хочешь парковаться ближе. А с чего платить, если клиента видишь через раз – через два? Но кого волнуют твои проблемы? Не нравится – вали отсюда, за тобой очередь желающих. Наркоманы и тунеядцы. Таксуют до первой поломки. Цикл их жизни в аэропорту короток, но поток неиссякаем. Старая гвардия держит удар, ибо ничего не остается. К дверям, то есть к первой линии клиентов, новичков не пускают. Но те все равно кормятся, а значит – мешают, значит – конкурируют, значит – откусывают от твоего рубля. Но основная беда, конечно, – это «официалы»…

Дорога делает длинный поворот налево. Изгиб плавный и безопасный, непримечательный, но позапрошлой зимой вылетел тут Сурен на обочину. Дело было в феврале, приблизительно в это же время суток, бушевал буран. Трасса была плохо очищена, песком дорожные службы еще не прошлись.

Ездить с превышением скорости по гололеду ему нравилось всегда – устраивать контролируемые заносы, играть рулем, чувствовать силу ветра. Адреналин бьет из ушей, рука крепка, реакция мгновенна. «Люблю дать ей под зад, – часто хвастался он при случае, кивая на машину, – и уйти в точку». – «Все равно будь аккуратней», – предостерегали окружающие. «Дурак», – отреза́ла жена. А он смеялся.

В ту ночь, как обычно в плохую погоду, он гнал от Минвод на скорости выше допустимой. Возвращался домой «пустой», поэтому «морально мог себе это позволить». На том повороте пошел на очередной обгон. Полез через снежный гребень сначала на встречную полосу, потом обратно, и, уже вернувшись, в последний момент дернул рулем, чтобы хвастливо вильнуть задом. Автомобиль послушался и потерял сцепление с дорогой. И дальше инерционным движением его понесло вперед боком. Он выкрутил руль в сторону заноса, но без толку. Изгиб дороги плавно ушел влево. Сурен вспомнил, что не пристегнут, схватил крепче руль, представил, как сейчас боком влетит в канаву и перевернется через крышу. Но не тут-то было. Пролетел через канаву, засыпанную снегом, и не заметил ее. Автомобиль даже смог выровнять положение, и все могло бы закончиться без потерь, если бы в нескольких метрах от дороги не ударился днищем в пень. Откуда он там мог взяться?

Сразу после удара, засыпанный снегом по самую крышу, оглушенный, ни живой ни мертвый, Сурен вспомнил жену. Подумал, что она сейчас мирно спит под теплым одеялом. Увидел ее осуждающий взгляд. Увидел, как она утром выслушает его объяснение и отвернется, кусая от злости ноготь, потому что – поделом! – будет винить в аварии именно его. Вспомнил обоих своих сыновей. Старшего – помощь которого прямо сейчас очень бы пригодилась, но он как минимум в восьмидесяти километрах. И младшего, который только пару месяцев назад обнимал его на перроне в Невинномысске и просил перестать гонять.

Откуда-то издали доносились крики и свисты идущих на помощь…

Это была не первая авария в жизни Сурена. В жизни всяко бывало. В том числе кувыркался через крышу на заре своей шоферской карьеры, да еще и с тестем в салоне. Но именно теперь – улетев в снежное поле, онемев от шока – он принял окончательное решение, что это было в последний раз.

Сейчас же был бесснежный март. Дорога, несмотря на среднюю видимость, в хорошем состоянии. Внимание Сурена фокусируется на том самом пне. Его можно видеть только осенью и весной, когда нет снега и травы. Хотя, проезжая мимо дважды в день, Сурен может определить его более-менее точное местонахождение по главному ориентиру – мерзнущему неподалеку трехволосому электрическому столбу.

Свет фар скользит по обочине, нащупывает пень, облизывает его и возвращается на выпрямившуюся трассу. Увидеть пень для Сурена что-то вроде ритуала.

До поселка остается не больше трех километров, но они уже ощущаются как родные. Пара мгновений, и впереди затеплились огни дорожного освещения, тоже щедрого, но по справедливости. С правой стороны появляются очертания лесного массива, который непропорционально своим грозным размерам трусливо замер перед трассой, боясь через нее перешагнуть. Слева вырастает бетонный колосс в советском стиле, сообщающий о принадлежности земли совхозу «Кавказский».

Все, что слева, – безлюдно. Там поля и лесополосы, которые упираются в Кубанское водохранилище, расположенное в километре от дороги.

Все, что справа, – поселок. Летом он скрывается от дороги в зелени парка, зимой просвечивается, как плохо заштрихованный карандашом. Вот эти огни – это пятиэтажка, в которой живут тесть с тещей. В следующей (зовется «олимпийским домом», по дате завершения строительства) они с женой непродолжительно жили тридцать лет назад. Следующий дом – «аптечный», хотя та аптека закрылась черт знает когда.

Появляется проспект Ленина – главная достопримечательность поселка. Сюда Сурен и поворачивает.

В ночи проспект безвкусно и ярко украшен огнями цветов российского флага, с доминированием синего. Посередине строгая симметрия гирлянд создает удивительно ровную для этого асимметричного края пешеходную перголу, которая поднимается от трассы к зданию администрации. Проспект широк, строг и монументален, как и подобает улице имени вождя мирового пролетариата.

В этот поздний час поселок крепко спит. Спят здания районного суда и военкомата. Со светом, как ребенок, спит строящаяся мечеть. Напротив нее без света церковь, в легком – не по погоде – куполе. Рядом пыхтит паровую сигару котельная из красного кирпича с мозаичным изображением Ленина на фасаде.

Сурен живет в той четырехэтажке по правой стороне в центре поселка. В редких окнах дома теплится свет огней. Еще три года назад, когда младший сын учился в школе, свет в детской комнате горел до часа ночи непременно. Окно не перепутать даже издали, потому что оно находится между двух характерных соседских балконов – один без козырька, другой со спутниковой антенной.

Ночные огни, темные ели вдоль дороги, царапающие низкий туман обрубки недостроенных минаретов, вывеска «Аллея Ветеранов» и бетонные львы под ней, незнакомцы на углу улицы, заросшие кусты казацкого можжевельника, памятник ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС – эти виды родного поселка лишь отражаются в зрачках Сурена, но он не фокусирует на них внимание. Он думает о своем: о том, что устал от бесконечной, ежедневной и однообразной дороги, в которой дом и аэропорт замкнули круг и превратили жизнь в пародию на движение, в грустную карусель, дарящую иллюзию вращающегося вокруг тебя мира. Когда-то давно акценты сместились, и дорога стала приоритетом. С тех пор, много лет подряд, он возвращается домой не для того, чтобы остановиться и насладиться жизнью, а чтобы выспаться и двинуться в обратный путь.

Он думает о том, что устал от гонки за завтрашним днем, в котором будет покой, счастье и деньги. В гонке за клиентом, ведомый памятью о денежных для таксиста девяностых годах и по траектории наименьшего сопротивления, он примчал аккурат к пятидесятилетнему юбилею в положении седовласого и седоусого таксиста, у которого за душой балансирующая на грани самоокупаемости работа, заурядный жизненный опыт, жена и два взрослых сына.

Поднявшись до конца проспекта, сразу за пушистыми голубыми елями, Сурен поворачивает налево на улицу Старикова. Она длинная, но освещена всего двумя фонарями, которые делят ее на три приблизительно равных темных отрезка. Ночью этого света мало, поэтому местные жители ориентируются тут по памяти и лунному свету.

Сама по себе Старикова не примечательна, хотя замашки у нее чиновничьи – здесь и здание администрации района, и почтовое отделение, и банк, и Пенсионный фонд. Чуть дальше – микрорайон из пяти пятиэтажек с неофициальным названием «Новые дома». Потом – гаражи и сараи. А там и конец поселка.

Сурен проезжает через всю улицу и сворачивает к гаражам. Свет фар следует за движением руля и ныряет в черный прогал в одноэтажной стене, освещая внутренности кирпичного комплекса. Там пусто, как в кишечнике: длинный проезд убегает в темноту, на сколько хватает ближнего света. В стене с левой стороны дюжина ворот. С правой стороны несколько ниш – гаражных рядов. Он заруливает в первый ряд и накатом, придерживаясь колеи, движется в самый низ.

Зимней ночью, когда снег отражает лунный свет, пусть это снег грязный и рваный, истоптанный и изъезженный, гаражи выглядят не так мрачно, как в любое другое время года, например, как сейчас. Атмосфера здесь соответствует тому, что это окраина поселка, что ночного освещения здесь не бывает, что это гаражи, такие же как и в любом другом городе России, влекущие лунным светом простого мужика напиться здесь и в радости, и в горе, одному и со товарищи.

Останавливается в паре метров от своих ворот, ослепив их замкнутое молчание. Не выключая двигателя, выходит из машины. Оглядывается, прислушивается. В воздухе разлит многоголосый собачий вой со стороны сараев. Серая туманная завеса поднялась выше в небо, и теперь сквозь нее просвечивает белое пятно холодной луны.

Гнутой тенью Сурен наползает на ворота. Длинный сувальдный ключ с металлическим мурчанием проникает в замочную скважину и хлестко и звонко поворачивается в ее лоне вправо. Толчок – и встроенная в ворота калитка уходит в пустоту. Сурен шагает внутрь.

По причине ли несовершенства памяти или игры воображения, но сейчас, как и некоторое количество лет подряд, открывая в ночи гараж, перешагивая через железный порожек и утопая в черной пустоте, Сурен вспоминает разговор, который то ли был, то ли не был при аналогичных обстоятельствах. Тогда кто-то сказал, что нет ничего страшнее, чем ступить в темный гараж, в котором оказались злоумышленники. На что кто-то другой парировал, что нет ничего обиднее, чем зайти в темный гараж и пустить их за собой. Кто эти собеседники и был ли он одним из них, Сурен сказать сейчас не мог, хотя пару лет назад, пересказывая в компании суть этого диалога, он безуспешно попытался вспомнить обстоятельства разговора. Сейчас же, перенося вес тела с левой ноги, еще остающейся вне гаража, на правую, шагнувшую внутрь, он опять вспоминает эту повисшую в воздухе полемику. Но интерес к ней гаснет так же неожиданно, как и возникает.

Левой рукой, на уровне груди, Сурен берется за холодный край ворот, правой – за рычажок верхней задвижки. Всем телом делает рывок на себя и резким движением извлекает задвижку из тугого паза. Повторяет действие с нижней задвижкой, и только она высвобождается из тесного заточения, как ворота ухают и распускают живот, и прежде узкий световой ручей, струящийся в гараж через калитку, прорывается через основные ворота и обильно заполняет пространство до потолка.

Гараж большой и почти пустой. Можно подумать, что новый, но нет. Пол засыпан свежим гравием, колея от колес уже раскатана. Стены оштукатурены, и еще ни один гвоздь их не испортил. Потолок: деревянные балки, накрытые сверху волновым шифером. На центральной висит бечевка. Ее свободный конец не туго подвязан на высоте вытянутых рук так, чтобы край не касался крыши автомобиля. Это та самая веревка, на которой Сурен подвешивает за ноги зайцев и освежевывает их.

По левой стороне к стене прислонены четыре шины (пара новых зимних и пара чуть изношенных летних), в углу жмутся детали автомобиля. У противоположной стены двумя блоками вертикально сложены листы шифера. Сколько их точно, Сурен не вспомнит, но знает, что их должно хватить для замены крыши старого гаража. Вдоль правой стены несколько мешков с картошкой, лопаты, тяпки, ведра – все, что может пригодиться для работы в огороде.

Сурен до конца открывает правую дверцу ворот и фиксирует ее воткнутой в землю задвижкой – для подстраховки, потому что она легко ходит. Вторая дверца более надежная, поэтому ее просто толкает к стене, предварительно вернув калитку в свою нишу. На случай ветреной погоды для этой дверцы в гараже припасен кирпич.

Возвращается в машину, трогается и медленно въезжает в бокс. Зловеще ползут тени. В свете фар кружится пыль. Тормоз. Нейтральная. Ключ зажигания. Тьма.

Естественного освещения с улицы достаточно для ориентирования. В гараже сильный запах «свежих» выхлопных газов. Делает глубокий вдох. Еще один. Еще один. Чтобы легкие полностью набрались этой гадости. Ничего особенного не чувствует, хотя всегда было интересно, как это – надышаться и незаметно уснуть.

Сколько людей угорело таким образом за последнее время, мама дорогая! Вовка особенно запомнился. Он арендовал у Сурена старый гараж. В том гараже его и нашли, уснувшим в машине на переднем сиденье. Он был холодный и тяжелый. Играло радио. На капоте заветривалась закуска. Зачем завел двигатель? Взрослый ведь мужик, не мог не понимать последствий.

Или те студенты, которых нашли на 8 Марта. Обоим не больше двадцати. Она чуть младше, он чуть старше. Где им было миловаться, как не в гараже? Говорят, что они лежали в обнимку, укрывшись одной курткой. Говорят, она была сложным подростком, а его родители были против их отношений.

Сурен проделывает весь ритуал закрытия ворот в обратном недавним действиям порядке: сводит двери, тянет их на себя, вставляет нижнюю задвижку. Тянет двери еще раз на себя, вставляет верхнюю задвижку. Выходит из гаража, закрывает калитку.

Длинный сувальдный ключ с металлическим мурчанием проникает в замочную скважину и хлестко и звонко поворачивается в ее лоне влево. Сделав свою работу, ключ возвращается бочком к товарищам, укрывается теплой ладонью и прячется в правый карман куртки.

После долгой поездки ноги непослушны. Под ботинками скрипит песок. Толкается навязчивый сквозняк. Где-то на ветру скрипит безутешная железяка, пытаясь встроиться в собачий хор, доносящийся со стороны сараев.

Иногда, ночью, когда нет свидетелей, путь вдоль гаражного ряда Сурен преодолевает бегом. Дистанция около ста метров, и уклон градусов в десять. Не бог весть какое спортивное достижение, но хочется разогнать кровь, размять конечности. Вот и сейчас, чувствуя вялость в ногах, он решается пробежаться. С первых же шагов получается тяжело, не бежится.

– Терпеть, – говорит он себе. – Хотя бы половину. Хотя бы до гаража.

В середине ряда находится старый гараж Сурена. Тот самый, который арендовал Вовка и крышу которого Сурен планирует перекрыть новым шифером. С такого расстояния, при такой плотной облачности его не разглядеть. Стена ряда, при дневном свете аляписто украшенная гаражными воротами разных цветов (его голубые), сейчас просто слилась в сплошное серое полотно. Ориентир не виден, но известен. Сурен смотрит вперед и бежит.

Дорога неровная, поэтому он то и дело оступается. С дыханием беда, а ведь даже не курит. Главное – поймать ритм, как в боксе. Делает на четыре шага вдох, на четыре выдох. Постепенно по телу разливается тепло, движения становятся более послушными. Он по-боксерски закрывает кулаками подбородок. Следит за дыханием. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Кислорода постепенно начинает не хватать. Как будто выдыхает больше, чем вдыхает. Делает дополнительный вдох и тут же сбивается. И вот уже глубоко дышит ртом, но продолжает бежать.

В темноте прорезается контур цели. Остается буквально несколько метров. Еще немного, и он пересекает условную черту и переходит на шаг.

Дыхание ни к черту. Тело плохо слушается. После 14-часового рабочего дня иначе и быть не может. А ведь были времена, когда организм был готов к марафонским изнурительным нагрузкам, обладал взрывной силой. На износ гонял себя – с утра бегал по сопкам, потом полтора часа в зале, потом на реку, потом опять по сопкам. Сейчас же тело тяжелое, как не свое. Возраст, будь он неладен.

Решает сделать «соточку». Снимает часы с запястья и убирает их в карман. Начинает боксерскую дорожку, на каждый шаг выбрасывая вперед кулаки разноименных рук. Когда счет переваливает за пятьдесят, добавляет боковые удары и апперкоты. Но это лишь иллюзия боя с тенью. Таким манером он мог бы и километр пройти, а может, и больше. Дыхание почти не задействовано. В руках нет взрывного завершения. Корпус не работает. Ноги ватные.

За стеной воют собаки. Вокруг ни души. На дне грязного неба едва дышит луна.

Переходит на шаг. Возвращает часы на запястье. Сердцебиение участилось. Самообман ли, но настроение как будто улучшилось, а в теле появилась легкость. И сквозняк уже не кажется таким колючим.

Несколько лет назад Сурен купил сыну грушу и повесил ее в гараже. Сын тут же заколотил по ней руками и ногами, но все неточно и неправильно: раскачал ее, закрутил, заболтал. Тогда Сурен показал мастер-класс. Сделал несколько примерочных джебов правой и так приложился левым боковым, что попал «в самую душу» груши. Она ахнула, поперхнулась и передала инерцию удара в балку. Одобрительно и продолжительно загудела крыша. Это был нокаут, не меньше. Мало было видеть восхищение в глазах сына. В тот момент Сурен был доволен собой. В следующие месяцы он время от времени ходил с сыном в гараж и ставил ему удар, и каждый раз не мог себе отказать в удовольствии поработать с грушей самостоятельно. Потом старший сын куда-то грушу подевал, и возможность боксировать пропала. Сейчас Сурен шел и думал, смог бы нанести такой же сокрушительный удар, как в прежние времена, или нет.

Тем временем он выходит с территории гаражей на улицу Старикова, прямо к заборам сараев.

Сараи представляют собой огромную территорию, на которой находится лишь богу известное количество огороженных высокими деревянными заборами участков. Часть жителей поселка (например, его тесть и теща) держат здесь домашний скот – коров, свиней… Это место малоприятное по многим причинам. Здесь грязно и вонюче, остромордые кошки здесь похожи на крыс, а крысы жирные и непугливые. Все здесь деревянно-ржаво-железное. Со всех сторон рвут глотки цепные псы. Здесь навоз, вперемешку с соломой, навален огромными кучами на каждом углу. Кривыми тонкими паучьими лапами скелеты абрикосовых деревьев в марте охраняют эти кучи. А в конце лета эти же деревья обильно посыпают эти навозные кучи мелкими желтыми плодами, сильно порченными бородавчатыми наростами. Скотину в сараях держат люди простые. Утром и вечером они приходят сюда с ведрами помоев, а уходят с бидонами молока.

Прежде чем повернуть направо, в сторону дома, Сурен успевает заметить с левой стороны, метрах в тридцати, свет фонарика, идущий из глубины внутреннего прохода сараев. Как кошка пробует коснуться воды, так свет осторожно, из-за укрытия, своей бестелесной лапкой тянется к дороге, но едва коснувшись асфальта, одергивает ее, и тут же пробует снова. Не сбавляя хода, Сурен поворачивается спиной к свету незнакомца и продолжает путь.

Первая мысль: не воры ли? И сам себе отвечает, что вряд ли воры будут ходить с фонариком.

«Что можно делать в сарае в полночь?» – спрашивает себя. И тут же отвечает: «Например, следить за отелом или опоросом».

Со свиньей дело ясное: если вовремя поросят не забрать, то она их съест. Проглядела эволюция этот нюанс… Что касается коровы, то ей часто помощь не лишняя. Тесть рассказывал, что однажды ему пришлось теленка буквально за ноги тянуть, чтобы помочь несчастной разродиться. Силы у нее закончились, стонать перестала, уронила голову на землю и дышит так тяжко, что вот-вот издохнет. При этом из нее уже торчит голова телка и две пары спичечных передних ног. Тогда и решился: взял за копыта детеныша и стал потихоньку тянуть, тот и выскользнул.

И тут Сурен вспоминает, как и сам несколько лет назад ходил за полночь в сарай к тестю помогать его корове облегчиться, после того как та обожралась овса из случайно оставленного в проходе ведра.

Оглядывается. Незнакомец идет следом: фонарик выключен, в руке ведро.

Этот прием Сурен знал с детства. На всю жизнь запомнил, как однажды к ним пришел сосед (маленький и кривоногий, жил в конце улицы) и стал просить помощи у отца: корова чего-то объелась, теперь распухла, как бочка, как бы чего не случилось. Тогда отец, работавший ветеринаром, подсказал, что делать…

Моль времени попортила память, но в череде сохранившихся воспоминаний был такой эпизод, в котором Сурен радостный бежал по улице и хворостиной гнал чужую рыжую корову, из которой бесконечно валились зеленые лепешки, пока корова не отощала натуральным образом.

Поэтому, когда жена положила трубку телефона и пересказала родительскую беду, Сурен взялся помочь с рвением и радостью того десятилетнего мальчишки, счастливого до Луны и обратно. Он тут же велел сыну собираться, благо на дворе стояла восхитительная теплая летняя ночь.

Тесть не сразу согласился, даже скорее был против, но других вариантов не было. «Как бы ноги у нее не разъехались, чтобы не переломалась», – сказал он. Сын взял припасенную хворостину. Сурен, за неимением второй, взял доску от ящика.

Тем временем Сурен вступает в световое пятно первого из двух фонарей улицы Старикова. Это метка перекрестка, который уводит дорогу в объезд поселка, к Сычевой горе. Ее асфальтовое покрытие проводит ровную черту между сараями и Новыми домами. Первые два дома тут – у дороги. А это уже, считай, цивилизация. С правой стороны от Старикова – сектор частных домов.

Оглядывается. Тот идет следом.

Она не хотела даже двигаться, а уж заставить ее бежать казалось делом невозможным. Удивительной была слишком твердая отдача удара, который приходился в мягкое место бедра. А когда она все-таки побежала, грузно и неуклюже, то ставила ноги так нелепо, удерживая на них свое тучное круглое тело, что казалось, и правда может «переломаться».

План сработал: вскоре из нее полилось. Лепешки шлепались об асфальт и разлетались вокруг. Чтобы не поскользнуться, приходилось бежать сбоку, а то и перепрыгивать. Дорога шла под уклон, и в какой-то момент корова так разогналась, что стала отрываться от преследователей. Бежать в кирзовых сапогах было неудобно, они едва не слетали. «Заворачивай ее!» – кричал он сквозь смех. Сын – шустрый и тонконогий – смог догнать ее, спугнуть на обочину, в поле, где она быстро потеряла прыть. Было и смешно, и радостно, и хорошо. Это был по-настоящему счастливый момент жизни.

Впереди, вдалеке, появляются огни встречного автомобиля, поворачивающего с проспекта. Автомобиль не спеша проезжает под дальним фонарем. Минует поворот во дворы Новых домов. Проезжает мимо Сурена и кратко сигналит. В ответ Сурен поднимает руку в приветствии, и только теперь – по кузову – узнает знакомого пожарника Толю. Давно работал Сурен в пожарной части. Сейчас даже не вспомнить, работали ли они вместе с Толей или просто вместе выпивали несколько раз в той самой части в компании общих друзей. Сурен помнил, что у Толи не было фаланги пальца и шутку на этот счет: «У трудовика в школе не было двух пальцев, но были две смешные истории».

Почему он вспомнил про корову? Ах да – незнакомец с фонариком. Оглядывается – никого. Свернул к Новым домам?

На обратном пути в сарай, после того как корова облегчилась, им повстречался местный житель. В темноте они сначала не узнали друг друга, но по поселковому порядку поздоровались за руку. Тот спросил, кто такие, куда корову гоните. Получив ответ и узнав соседа, стал извиняться, мол, поймите правильно. В ответ Сурен его поблагодарил и похвалил.