Текст книги "Легенды забытых краёв"

Оживший зонтик

Стояло холодное и ветреное октябрьское утро, когда Фёдор Кузьмич покинул дом. В такую погоду он предпочёл бы никуда не ходить, но жена собиралась варить суп, а какой же суп без лука? Пришлось собираться в магазин.

Небо хмурилось уже несколько дней кряду, но дождя не обещали. И на том спасибо.

Фёдор Кузьмич не любил дождь, а потому никогда не выходил в хмурую погоду без своего старенького чёрного зонта. Кто их знает, этих синоптиков, соврут – недорого возьмут. Тем более, он совсем недавно оправился от простуды, не хватало только промокнуть и снова заболеть.

Зонтик Фёдора Кузьмича, не в пример хозяину, просто обожал дождь. Стук капель по туго натянутому куполу всегда приводил его в восторг, а стекающие с краёв потоки воды приятно охлаждали потёртую материю.

Да-да, не удивляйтесь. Зонтик и правда был живым. Если какой-то предмет очень долго принадлежит человеку, у него обязательно появится душа. Фёдор Кузьмич привык бережно относиться к своим вещам, и зонт прожил у него больше двадцати лет.

Вместе они объездили всю страну, побывали заграницей, пережили немало ливней и один сильный град. Даже забыв его по рассеянности в трамвае, Фёдор Кузьмич обязательно возвращался за своим верным другом. А зонтик в ответ любил старика только самую чуточку меньше, чем дождь.

Зимой ему часто становилось одиноко лежать в тёмном шкафу, и тогда зонтик осторожно приоткрывал одну дверцу, чтобы наблюдать за жизнью людей. Всё не так скучно. А полкой ниже обитали рукавички Фёдора Кузьмича, которые тот не носил с детского сада, и вот их-то действительно было жалко до слёз. Зонтик часто разговаривал с ними, стараясь подбодрить. Левая держалась неплохо, а вот правая, слегка поеденная молью, всё время грозилась оборвать резинку и убежать из дому, если их с сестрой так и не отдадут каким-нибудь детям.

Фёдор Кузьмич почти добрался до магазина, когда с неба прилетела и шлёпнулась ему на нос первая холодная капля. Зонтик подмышкой у хозяина повеселел. Кажется, пришло его время! Однако до заветной вывески «Продукты» оставалось совсем немного, и Фёдор Кузьмич успел оказаться под крышей раньше, чем полило по-настоящему.

Но зато на обратном пути желание зонтика исполнилось, и он был счастлив защитить своего человека от дождя. Правда, разыгравшийся ветер бросал небесную воду хозяину на пальто, но стыдиться тут было нечего. Он, зонтик со своей стороны сделал всё, что мог. Как и всегда, впрочем. Вот бы ещё прогулка подольше не кончалась!

И тут налетел вдруг особенно сильный порыв ветра. Потянул его назад, пытаясь выгнуть спицы в обратную сторону, затем влево, на мгновение ослабел… чтобы выдернуть потом из рук Фёдора Кузьмича и разом поднять на уровень третьего этажа.

Зонтик завопил от страха и неожиданности, но хозяин его не услышал. Люди не понимают язык вещей. Он лишь растерянно смотрел вверх, не зная, что теперь делать. А зонтик парил на ветру, улетая всё дальше и дальше, выше и выше. Промелькнул чей-то балкон с забытым на верёвке бельём, мужчина с сигаретой, детское лицо за мокрым стеклом. Фёдор Кузьмич внизу быстро уменьшался. Ещё немного, понял зонтик, и проклятый ветер унесёт его в залив, если до этого, конечно, не забросит на линию электропередач. Надо было срочно что-то предпринимать.

И тогда он сделал то, чего никогда бы не позволил себе в руках хозяина. Закрылся.

Падать оказалось ещё страшнее, чем летать, но зонтик не хотел, чтобы ветер вновь подхватил его, и выжидал до последнего. Мокрый асфальт был совсем уже близко, когда он вновь раскрыл купол. Успел смягчить падение, но всё равно сильно ударился, погнув пару спиц и почти расколов ручку. Покатился, продолжая вскрикивать – не от боли, от страха, потом замер, уткнувшись в колесо припаркованной на обочине машины.

Вот и всё, он на земле. Но что же дальше?

Зонтик искалечился при падении, перемазался в маслянистой грязи и не знал теперь, будет ли хозяин его любить, как прежде, или забросит к другим ненужным вещам.

Может быть, ему тоже суждено годами томиться в пыльном углу, как несчастным рукавичкам? Или его новым домом станет отныне свалка? Бесполезный хлам рано или поздно выкидывают.

Но уже спешил к нему, не разбирая дороги, радостный Фёдор Кузьмич, и чем ближе он становился, тем сильнее пела душа преданного зонта.

До осени

Тучи не до конца ещё затянули небо, но в комнате было темно и мрачно. Смотрели из рамок на стене лица, принявшие в полумгле свинцовый оттенок. Удивительную отчётливость обрела посуда за стеклом шкафа, хотя угол, им занимаемый, скрадывали глубокие тени. Близость грозы заставила стихнуть все посторонние звуки. Мир замер в ожидании.

***

Тяжёлые шаги в подъезде разорвали безмолвие квартиры, а тонкие стены и не пытались им помешать. Рыжеволосая девушка подняла глаза от книги и прислушалась. Шаги некоторое время приближались, а затем постепенно начали затихать. Особенно ясно в эти мгновения разносилось по квартире тиканье будильника.

Девушка собиралась вернуться к чтению, когда вновь услышала шумную поступь и почти сразу – стук в дверь.

Оставив книгу на подоконнике, хозяйка квартиры пошла открывать.

– Посылка! – ответил на просьбу представиться из сумрака, клубящегося за линзой глазка, низкий голос.

Когда же дверь открылась, взору предстало серо-зелёное существо нечеловеческого роста. Одежда его была увешана шнурами и эмблемами, кожистая голова, бугрящаяся шишками, разевала широкую крокодилью пасть, усаженную треугольными зубами. Алел высокий гребень, венчающий голову чудовища.

– Ааа! – закричала девушка. Вторя ей, ударил гром.

***

– А ты, Олька, совсем не изменилась. Вот ни капельки. Хотя бы загорела, что ли, – говорил рептилоид, устроившись в большом кресле за столом. Уютно горел светильник в жёлтом абажуре. – Дверь зачем-то поменяла, а сама всё та же.

– Загоришь тут. Двадцать солнечных дней в году и все зимой, – вздохнула сидящая напротив него девушка. – Да и не липнет ко мне загар, Морис. Одни веснушки… Ты пей чай, пей. Устал, наверное, с дороги.

– Я и пью, – отвечал Морис. Он запрокинул голову, открыл пасть и вылил содержимое чашки себе прямо в пищевод. – Вкуса не чувствую, но верю на слово, что хороший чай. Цейлонский?

– Индийский, – улыбнулась Ольга. – Ну, рассказывай. Как добрался?

– Сначала машиной, потом на поезде. Не люблю поезда… Остальные дембеля поехали дальше. Их Касимов в гости зазвал: барашка кушать, вино пить. А я сразу к тебе. Что мне их барашек… На один зуб и то мало будет. Вот твое печеньице – это вещь!

– А ты изменился, Морис, – сказала вдруг Ольга, внимательно глядя на гостя. – Шутишь, как всегда, а сам уже другой.

Рептилоид в расстёгнутой парадке пожал широкими плечами.

– Как… там? Очень страшно? – тихо спросила девушка.

– По-разному, – отвечал Морис серьёзно. – Бывало страшно. А по большей части – как везде. Только колючка намотана, да дети сломанным оружием играют. Ты не верь «ящику», Олька. Не взрывают там ничего. Уже не взрывают. Там народ совсем другой, понимаешь? Ему время нужно, чтобы успокоиться. Ну и крикунов этих, конечно, выгнать. От них вся злоба.

Ольга поднялась на ноги и отвернулась к окну, чтобы прижаться лбом к холодной поверхности стекла. Дождь так и не начался. Гроза уползала на юг.

– А Дима? – спросила девушка наконец. Голос ее звучал глухо. – Как он там?

– Да всё у него нормально, – сказал Морис. Его огромная четырёхпалая рука бережно коснулась плеча Ольги. – Недолго уже осталось. Вернётся твой сержант Кузнецов с медалью, сыграете свадьбу… Чего головой мотаешь? Я тебя, соплюшку вот такую, на санках катал, а ты мне ещё не веришь.

– Я верю, – вздохнула Ольга. – Но от этого проще не становится.

– Да знаю я, – сказал Морис. – Но ты терпи. Пиши чаще письма. Жди. Когда ждут – легче. Осенью обниметесь.

Девушка кивнула и вместе с другом они стали смотреть, как уходят тучи.

А до осени оставалось ровно девяносто семь дней.

Долина перемен

Никто в Долине тысячи ручьёв не заметил, как пришла осень. Когда дня не хватает, чтобы переделать все дела, а стоит коснуться головой подушки и тебя обнимает вечно молодой, смеющийся бог сновидений, просто нет времени следить за увяданием мира. Шум воды, блеск чешуйчатых тел на перекате, новые, вчера только найденные тропы в горах – всё это куда интереснее, чем считать дни и готовиться к переменам. Пока ты юн, перемены просто происходят и всё.

Потому Кенси очень удивился, заметив однажды, что старый клён на вершине холма стал весь красный. Прыгая вверх по камням, он отметил между делом, что его вышитая курточка почти не греет, а валуны холодят ноги сквозь тонкие подошвы тряпичных туфель. Ни разу не встретил он по дороге стрекоз и бабочек, не услышал привычных трелей птиц… Словом, юноша осознал вдруг, что мир вокруг изменился и произошло это словно бы в его, Кенси отсутствие. А может быть… может быть, он и сам теперь другой?

Кенси даже остановился, ошарашенный такой мыслью. Посмотрел на свои руки, потом на ноги, придирчиво оглядел живот. Всё как будто бы оставалось прежним, но точно сказать всё-таки было нельзя. Вот бы посмотреть на себя со стороны!

В конце концов Кенси продолжил путь. Ему хотелось убедиться собственными глазами, что клён и правда стал красным, как кровь.

Склон не был особенно крутым, и всё-таки восхождение отняло у юноши немало сил. Если как следует подумать, в последние дни он чувствовал себя каким-то вялым и ослабевшим. Не в этом ли заключалась причина чересчур скорой усталости молодого и крепкого тела?

Кенси долго не мог отдышаться, упёршись лбом в кору дерева на вершине, а ладонями – в колени. А когда перестал сопеть и отдуваться и разогнулся, стряхивая с головы несколько багряных листьев, то понял, что на холме не один.

Старый, седой как лунь мужчина восседал, скрестив ноги, у корней дерева. Кожа его была тёмной, будто камень, а глаза скрывали тяжёлые набрякшие веки.

Кенси удивился старцу. В долине он его не видел до сих пор ни разу. Как древний дед вообще сумел вскарабкаться на такую высоту, да и зачем?

– Присядь со мной, – сказал вдруг старик. – Ты устал, а дело к вечеру.

И действительно: солнце, совсем недавно всходившее над домами селения, хоть и стояло пока ещё высоко, уже явно катилось на закат.

– Кто ты такой? – спросил Кенси и уселся рядом со стариком, приняв ту же позу, что и он.

– Меня зовут Пернатым, – отвечал на это загадочный старец, почти не разжимая губ, так что понимать его было нелегко. – Я сижу здесь уже несколько дней и очень проголодался.

Кенси решил, что сумасшедший дед не знает, как слезть вниз. Ну и поделом: нечего было взбираться на такую кручу! И всё-таки юноша достал из кармана горсть орехов и мелких яблок и разделил трапезу с Пернатым. Он и сам был голоден.

– Скажи мне, уважаемый, отчего листья больше не зелёные? – спросил Кенси наконец. – Что-то происходит в мире, только я не могу понять, что.

– Осень пришла в долину, – отвечал старик просто. – Она всегда приходит в это время. Ты ведь не удивляешься тому, что слива давно уж отцвела и сбросила плоды, а карпов в ручьях сменили налимы.

Кенси прикусил губу. До произнесенных старцем слов он как-то не задумывался о происходящем, воспринимая его как должное. А ведь и правда, всё теперь совсем не так, как было раньше, до этого. А до этого всё было не так, как тогда, совсем давно. Что было раньше этого «давно», юноша, как ни старался, вызвать из памяти уже не мог. Он хорошо помнил, как набивал карманы вишней и земляникой, как ловил плотвичек и гольянов на стремнине, как взбирался на деревья и прятался в кустах, желая подшутить над товарищами. Как следил за блеском солнца на спинах форели и с хохотом бегал от пчёл, не желавших делиться мёдом. А вот раньше… Что же было раньше? Голова Кенси заболела от усилий, но вспомнить всё равно ничего не удалось.

Так они и сидели вдвоём на вершине холма, молчали, а кленовые красные листья падали им на головы и колени.

Кенси не заметил, как вокруг стемнело и только всё усиливающийся холод вывел наконец юношу из раздумий. Он с трудом разогнул затёкшие ноги и удивленно огляделся кругом. Темень стояла непроглядная, даже луна зашла за облако и только звезды дарили прозрачный холодный свет, почти не достигающий земли. Кенси с тревогой представил, как он в такой темноте будет спускаться вниз, да ещё и старика за собой волочь. Не оставлять же его здесь, убогого. Промается вот так на вершине ещё пару дней и замёрзнет до смерти. Кенси хотел уже было спросить у продолжавшего сидеть без движения деда, нет ли у того хоть огня высечь, когда и так скудный свет звезд закрыла чёрная тень. С мягким шелестом с небес спускались большие, много больше Кенси существа. Основная часть их, плавно скользя по воздуху, разлетелась над Долиной, а трое небесных посланников снизились прямо перед юношей и стариком и опустились на ковёр из палых листьев и упорно не желающей сохнуть упругой травы.

Кенси глядел на пришельцев во все глаза, но почему-то совсем не боялся. А ведь испугаться было, от чего. Крепкие, покрытые чешуйчатой бронёй тела держали могучие лапы – у кого четыре, а у кого и шесть. Головы венчали рога и шипы, тяжеловесные хвосты и тускло блестевшие в пастях клыки выглядели устрашающе. И всё-таки Кенси не боялся.

– Больше никто не пришёл, Пернатый? – гулко проговорило одно из чудищ.

Юноша даже не удивился, когда, повернув голову, увидел на месте старца почти такое же существо, что и спустившееся с неба. Разве что вместо чешуек оно было покрыто белыми гладкими перьями, да хвост больше напоминал фазаний.

– Никто, – сказал Пернатый таким глубоким голосом, что у Кенси на мгновение замерло сердце.

– Ну что ж, – протянуло первое чудовище. – Да будет так.

Потом оно повернуло светящиеся лесными гнилушками глаза к Кенси и стало рассказывать.

Юноша во время этого повествования несколько раз отвлекался, то вдруг вспоминая что-то очень важное, о чём до этой ночи и думать не думал, то начиная понимать доселе непонятное. И всё же голос невероятного зверя не просто звучал в ушах Кенси, он проникал, казалось, в каждую пору на теле юноши, заставлял дрожать каждый нерв его тела. А главное – этот голос вызывал в голове необычайно яркие, подробные картины, которые невозможно забыть. Даже думая о своем, Кенси запомнил каждое произнесённое слово.

Когда рождается новый дракон, он долго остаётся слепым и слабым, а многие, даже окрепнув, так и не доживают до пробуждения разума и остаются дикими тварями всю свою краткую жизнь, пока не погибают в очередной схватке за пищу и охотничьи угодья. Редкий новорождённый переживает десятую зиму. Так записано в древних легендах, так было от начала времен.

Могло бы так продолжаться и впредь, если бы мудрейшие из мудрых драконов, истинные повелители небес не обнаружили некогда способ обращать юных неразумных детенышей в человеческих детей, а самим принимать облик взрослых. Людям для жизни незачем большая территория, люди меньше едят и, в силу своей короткой жизни, быстрее взрослеют.

Но даже и с этими новыми умениями тяжело было растить молодое поколение, ведь род человеческий ещё и так подвержен болезням и увечьям. Лишь спустя долгие годы трудов и вычислений было найдено новое решение.

Отныне немного подросших и набравшихся сил дракончиков обращали в людей и отправляли в эту чудесную долину. Здесь нет места болезням и злу. Само время идёт здесь не так, как в мире вокруг. Один день может обернуться неделями, а способен уместиться между двумя взмахами крыла бабочки. В долине для маленьких обращённых приготовлены дома, растут щедро ягоды и фрукты, в ручьях не переводится рыба, а в лесах птица и мелкие звери. Здесь юные драконы растут, учатся добывать пищу, познают мир, как и завещано предками. Родители не должны слишком долго опекать взрослеющих драконят, а в человеческом обличье они растут так быстро…

Лишь раз в году, осенью границы двух миров истончаются на несколько дней. Приходит время тем драконам, что уже выросли и осознали себя, возвращаться к своим.

Он, Кенси – дракон. И только он из всех, живущих в селении ощутил грядущие изменения, услышал безмолвный зов Пернатого, пусть даже в последний день перед восстановлением границ.

– Эта долина названа в честь множества ручьёв, но есть у неё и другое имя, – сказал дракон напоследок. – Она зовётся Долиной перемен. Не каждый, имея еду, свободу и тёплый кров, не зная забот и болезней захочет что-то менять в своей жизни. Для тех, кто ещё не готов покинуть это место, мы приносим вдоволь припасов на зиму и тёплую одежду, и до весны те редко покидают жилища. Хоть они и не в драконьей шкуре, но всё равно понемногу, один за другим впадают в спячку. А проснувшись весной – забывают всё, что было в прошлом году и история повторяется сначала. Тем, кто так ничему и не научится, не пожелает чего-то большего, не устремится к новой жизни, оставаться здесь вечно. Лучше уж так, чем драки за самку и воровство коров с людских пастбищ. А тебе здесь больше не место, дитя.

– Значит, кроме меня сегодня никто не… не повзрослеет? – с трудом подбирал слова Кенси. – И я могу не увидеть их больше?

– Это так, – сказал Пернатый. – Ничего не поделаешь, таков порядок вещей.

– А ещё мы принесли новых драконят, – добавил молчавший до этого дракон с витым рогом во лбу. – Для них всё только начинается.

Тем временем одна за другой возвращались крылатые тени, разлетевшиеся по селению ещё до начала разговора. Никто из юных жителей долины за ними не следовал. Могучие драконы не смогли бы в таком количестве уместиться на вершине и описывали круги над головой Кенси.

– Ночь на исходе. Нам пора покидать это место, – сказал Пернатый. – Ты полетишь со мной, мальчик мой.

– Там мои друзья… – нерешительно протянул Кенси.

– Они ещё не готовы. Гляди, все спят, ни в одном окне нет света, – отвечал на это старый дракон, поведя лапой. – Мой зов услышал ты один. Но не отчаивайся. Может быть, в следующем году ты их увидишь.

– А может… – начал Кенси тихо, сбился, а потом заговорил уже громче, увереннее. – Может быть, я поговорю с ними? Сейчас? Ведь есть же ещё немного времени, да? Вдруг они поймут.

Пернатый взглянул на Кенси сверху вниз, а потом ухватил одной лапой поперёк тела, оттолкнулся другими и взмыл вверх. Но не утащил вздорного мальчишку к таинственной границе миров, как успел уже подумать и испугаться Кенси, а мигом преодолел путь до окраины селения, где опустил юношу на землю.

– Говори быстрее, наше время здесь на исходе! – напутствовал он уже бегущего во все лопатки Кенси вслед. Юноша исчез во тьме, ничего не ответив.

Некоторое время Пернатый ходил туда и сюда в ожидании, потом немного посидел, вглядываясь в ночь. Затем он поднялся в воздух и облетел селение кругом. В одном приземистом длинном доме неярко светились окна, но во дворе никого не было.

– Старейший, пора в дорогу! – крикнул ему один из драконов, прилетевший от холма.

– Знаю. Но подождём ещё немного. Иначе мы рискуем вернуться в племя ни с чем.

Сказав так, Пернатый сделал ещё несколько кругов над жилищами, но из дома со светом так никто и не вышел.

– Старейший… – на этот раз к нему приближался тот самый дракон, что рассказывал Кенси о Долине перемен.

– Оставь титулы, Сказитель. Ненамного-то я тебя старше. Иначе мне придётся звать тебя Хранителем древних знаний, Велеречивым и Многомудрым.

– Хорошо, хорошо, Пернатый… уговорил. Чего ты медлишь? Парень испугался и убежал! А если и нет, у нас всё равно не осталось времени его ждать. Скоро рассвет.

– Ты прав, друг, – произнёс Пернатый грустно. – Он уже не вернётся. Улетаем.

Два дракона быстро присоединились к остальным, уже начинающим забирать вверх, к тускло мерцающей выше облаков небесной двери. В этом году посещение Долины для них закончилось ничем.

– А все-таки жаль, что… – начал было Сказитель, но тут прямо перед ним из облачной толщи взвился свечой молодой дракон с длинным, как у воздушного змея хвостом. На его спине, отчаянно цепляясь за что придется, лежали юноша и девушка.

– А я правда тоже так смогу? Ну, как ты, Кенси? – верещала девчонка, захлёбываясь от восторга. Её спутник вопил без слов и хохотал. Какой же настоящий дракон испугается полёта!

– За мной, молодёжь! – крикнул что есть мочи Пернатый, заметивший, как начинают дрожать и блёкнуть края портала и метнул своё тело в проход. Всё ещё не оправившийся от изумления – вот это да! Без помощи старших научиться оборачиваться! – Сказитель ринулся за ним.

Кенси успел проскользнуть за стариками в последнюю минуту, да и то с третьего раза. Всё-таки это был его первый полёт. Юного дракона мотало в воздухе из стороны в сторону и всё же он смеялся, как безумный, вторя друзьям. Для них троих наступало время перемен.