Текст книги "Девяносто три. Сборник рассказов"

Рассказ четвёртый. «Леви Страус» в огне не горит

…1975-й год, июнь, холодное лето, два часа ночи.

…Конец первого курса Университета; сессия в полном разгаре.

Несмотря на плотный график зачётов и экзаменов, я умудрялся чуть ли не каждый день встречаться со своей девушкой, ставшей впоследствии моей женой. Она училась в Томском Политехе и обитала в общаге, в центре города, а я – в Универе, и жил дома, на окраине города.

В тот день мы взяли билеты на последний сеанс: жевали в тёмном зале мои любимые конфеты «Ромашка», пожимали друг другу руки, несколько раз поцеловались, благо ряд был последний. В общем, всё как всегда…

Потом побродили по вечернему городу, посидели на тёмной лавочке в парке, опять целовались, а ближе к полуночи я проводил её до общаги.

Естественно, автобусы и троллейбусы уже не ходили, а денег у бедного студента на такси не было, и я, как всегда, отправился домой пешком через весь город, предполагая часа через три-четыре добраться до Жилмассива.

Время в пути, километры, ночной город меня совершенно не пугали, ведь я был по уши влюблён, а это состояние души придавало сил, уверенности в себе, храбрости, и меня несло, как на крыльях.

В сладостных грёзах и размышлениях я прошагал уже большую часть пути. Свернув с Проспекта Ленина и поднимаясь по Кузнечному взвозу, увидел на горе пылающий деревянный дом, толпу суетящихся людей и огромный чёрный клуб дыма, поднимающийся в небо.

Пожарных, как всегда, ещё не было, а пламя уже развернулось в полной своей красе, вовлекая в своё шоу всё новых и новых зрителей.

Я никогда не считал себя зевакой, любующимся на чужое горе, никогда не являлся героем, спешившим на помощь людям, но в данной ситуации пройти мимо не мог и поспешил к горевшему дому, совершенно не осознавая в тот момент, зачем мне это надо и чем могу помочь.

Этот пожар, выглядел как-то неестественно, если можно так выразиться, но я не понимал, почему именно. Наконец до меня дошло: толстый мужик в голубой застиранной майке поливал из шланга не объятый пламенем дом, а стоящий рядом, очевидно, свой.

Из дома, стоящего рядом с горящим, люди в спешке выносили свой скарб, очевидно у них не нашлось шланга, как у толстого.

Никто не тушил реальный пожар, все спасали своё барахло. Короче, каждый сам за себя, каждый сам по себе, каждый сам только для себя и баста. Кстати, это чисто по-русски…

Около горящего дома, вместо того, чтобы спать, если это их не касается, уже собралась приличная толпа зевак, c восхищением наблюдающая чужое горе. Разговоры этих сердобольных людей крутились вокруг вопросов: «Через сколько минут рухнет крыша? Смогут ли соседи спасти своё барахло? Когда приедут огнеборцы? Кто виноват в пожаре? Что с этим делать?»

Подойдя к толпе, я спросил: «Есть ли кто в горящем доме?» Одна женщина довольно спокойно и буднично ответила: «Там только старая бабка живёт.»

…В этот момент в моей в голове что-то перемкнуло; забыв об опасности, я кинулся к двери полыхающего дома. Никто даже не попытался меня остановить. Для зевак, наоборот, шоу разворачивалось в интересную, захватывающую сторону, с элементами героизма.

Хорошо, что дом – небольшой: сени, кухня и одна комната. Открытого пламени в нём ещё не было, зато чёрный едкий дым поднимался к потолку. Очевидно, пожар начался на крыше от раскалённой трубы. Печка, набитая дровами, сердито гудела и разбрасывала искры в разные стороны.

Закрыв рот какой-то тряпкой, я прошмыгнул в комнату.

На кровати сидела перепуганная старушка, лет девяноста трёх и что-то бормотала себе под нос. Заметив бабулю, я схватил её под руки и потащил на кухню, но кухня уже заполнилась дымом. Тогда, выбив окно ногой, я попытался силой пропихнуть туда бабушку.

Около окна стоял большой кованный сундук. Бабуля одной рукой вцепилась в него и истошно заорала: «Без него не пойду! Там моё похоронное!».

Пришлось сильно стукнуть её по руке, а затем выпихнуть в окно.

Когда бабуля оказалась на траве, я задыхаясь от едкого дыма быстро вылез и закашлялся.

Кто-то хлопал в ладоши, кто-то подбадривал меня, кто-то восхищённо смотрел, и только один человек дал воды.

В этот момент бабушка пришла в чувства, корчилась на траве и причитала по поводу оставленного в доме сундука.

Я отряхнулся. Наконец прибыли пожарники, и всё внимание толпы переключилось на них.

Спокойно спустившись на дорогу, я только теперь заметил, что на новых джинсах «Леви Страус» выше колена зияла дыра.

…Джинсы, конечно, жалко, ведь это, как ни крути, две мои стипендии.

Я побрёл своей дорогой, а пожарники обильно поливали пеной остатки бабулиного дома, полусгоревший кованый сундук и старую развалившуюся печку.

На следующий день я рассказал о случившемся своей девушке. Она внимательно меня выслушала и зло произнесла: «Дурак, ты же мог задохнуться и сгореть». Улыбнувшись, я ответил: «Нет, не мог!»

…Потом, когда сидели на лавочке в парке, я курил одну сигарету за другой и трясся от страха, вспоминая бабушку и её сундук. Только сейчас до меня дошло, что я опять прошёл по самому краю пропасти, опять сыграл с судьбой в рулетку.

Права была Наташка, – я дурак, ведь в два счёта мог задохнуться, и никто не пришёл бы на помощь.

…Теперь на месте тех деревянных домов построили современную многоэтажку и никто из жильцов этого дома даже не знает о том ночном пожаре…

Рассказ пятый. Хипарь в тёмных очках, на каблуках и с битловской шевелюрой

…Весна была в разгаре, тёплое солнышко согревало, окоченевших за долгую зиму сибиряков, снег таял, как кусок масла на раскалённой сковородке, сердце уже рвалось из груди, хотелось петь, пить, заниматься любовью и прощаться на раз…

Я учился в Университете на третьем курсе и, как в средней школе, вёл двойную жизнь, в том смысле, что числился примерным студентом, не пропускающим лекции, получал повышенную стипендию и являлся комсоргом группы, – но это всё была показушная жизнь. Настоящая жизнь начиналась в пятницу и заканчивалась в воскресенье вечером. В эти три дня мы отрывались по полной программе: весёлые попойки с друзьями, отёчными, вечно страдающими от кислородного голодания коры головного мозга (от похмелья), с девчонками лёгкого поведения, не страдающими комплексами.

Такой двойной жизнью, наверное, жила вся огромная Страна Советов.

Как правило, человек считался на работе ударником социалистического труда, а дома на кухне – махровым диссидентом, или пьяницей и дебоширом. Что делать, такая бурлила жизнь. Коммунисты обманывали людей, вешая им лапшу на уши, а люди цинично врали, единодушно поддерживая линию партии, делая вид, что работают или, учатся («Вы делаете вид, что платите нам зарплату, а мы делаем вид, что работаем»).

Отдушину в этом вонючем застое многие находили в вине, некоторые – в сексе, а мы носили причёски «а ля Битлз», одевались как хиппи и тайком слушали «Голос Америки».

…Весной, в выходные дни, все стремились на природу, а мы выбрались на крутой берег Томи в Лагерный сад. Если кто не знает, то довожу до вашего сведения, что Лагерный сад – это не парк с «зоной», а зона отдыха в центре города.

…Во время Великой Отечественной войны на этом месте находился огромный военный палаточный городок, где формировались легендарные сибирские дивизии. Война давно закончилась, на месте палаток выросли высокие сосны, берёзы и тополя, а название, как всегда, осталось…

Среди моих друзей не значилось ни одного студента, все – продвинутые работяги, читающие умные книги, фарцовавшие пластинками и штанами (джинсами).

Закупили, как всегда, батарею самого дешёвого вермута, на закуску, по обыкновению, килька в томате и плавленные сырки местного гормолзавода. Таким был обычный джентльменский набор всех бухариков того времени.

…В Лагерном саду полно праздно гуляющего народа: бабушки под ручку с дедушками, мамы с детскими колясками, влюблённые парочки, ищущие уединения.

…Как всегда, мы спустились по склону почти до реки, нашли более-менее ровное место, развели костёр и принялись веселиться. На бухалово собралось человек десять, может быть, чуть больше, я точно не помню. Конечно, подтянулись и девчонки, лица которых стёрлись из памяти, а вот пацанов помню всех.

Носил я тогда красные вельветовые штаны, сильно расклешенные книзу, яркую жёлтую куртку, присланную из Средней Азии, и туфли на высоких каблуках. Другие одевались примерно так же. Вот так, через вызывающий прикид, мы самовыражались и протестовали.

Да, совсем забыл обязательные атрибуты внешнего вида в то время: волосы до плеч, как у Харрисона, круглые тёмные очки, как у Леннона, и усы, как у Мулявина. Поэтому молодые люди моего возраста ходили по Томску одинаковые.

Несмотря на то, что часы показывали около двух часов ночи, пикник у обочины приблизился к своему пику, опьянённый народ уже стал неуправляем.

В этот момент мне приспичило сходить по нужде. Пробираясь по склону вдоль берега, я выискивая подходящее место. Этот участок начали понемногу благоустраивать, под ногами заскрипела галька, а внизу у воды навалены большие острые камни. Между этими камнями и водой виднелась узкая полоса ровного берега. Место очень опасное; можно запросто оступиться на крутом берегу, улететь прямо на камни и сломать себе шею.

Не успел я подумать об опасности, как поскользнулся на мокрой гальке и быстро поехал вниз, сидя на пятой точке. Скорость скольжения увеличивалась, вероятность упасть на острые камни – тоже, а шансы на спасение уменьшались.

Как-то вмиг протрезвев, я стал тормозить каблуками, но этого оказалось недостаточно; ещё несколько секунд – и я разобьюсь вдребезги.

…Наверху виднелся костёр, пьяные силуэты моих друзей, а кругом – чёрная ночь и зловещая тишина…

Почему я не кричал, скатываясь по круче? На этот вопрос у меня до сих пор нет вразумительного ответа.

…Внутренний голос шептал: «Доверься инстинкту, расслабься и не тормози каблуками». Наверное, в ту минуту это был самый правильный совет.

Я перестал активно тормозить и поехал ещё быстрее. На полной скорости врезался своими резиновыми каблуками в первый камень. Они каким-то образом амортизировали, оторвались, а я перелетел острые камни и приземлился у самой воды…

От удара потерял сознание, а может быть, от страха, но когда очнулся, на горизонте маячил розовый рассвет. Сколько времени я пролежал на берегу?

Наверное, часа три-четыре…

Самое досадное, что меня никто не искал, «отряд не заметил потери бойца» и продолжал орать песни «Машины времени». «…Кто виноват, что ты устал, что не нашёл, чего так ждал. Всё потерял, что так искал, поднялся в небо и упал…", – пел нестройный хор хриплыми, пьяными голосами.

…Поднявшись, наконец, на ноги, я осмотрелся: куртка – порвана в клочья, каблуки – отлетели, а у меня ни одной царапины. Густые, длинные волосы тоже сыграли свою роль – они спасли от повреждений голову, которая, между тем, немного кружилась; скорее всего, я получил небольшое сотрясение.

Умывшись холодной водой из реки, я подмигнул розовой заре и взглянул вверх на крутой склон, с которого летел вниз.

Только сейчас я ощутил весь ужас; дятел в голове выстукивал страшные слова: «Разбиться мог, – просто элементарно, как два пальца об асфальт».

…Как там в народе утверждают: «Бог оберегает пьяных и детей».

Может быть… Скорее всего, мне в который раз крупно повезло и я в очередной раз прошмыгнул по самому краю пропасти, чтобы прожить свои девяносто три года, как предсказала цыганка в детстве?

Рассказ шестой. Кому суждено утонуть, того не расстреляют

…По обе стороны просёлочной дороги высились громадные, можно сказать, корабельные сосны, разрывающие низко висящие облака на атомы. Величественность леса просто подавляет человека, как подавляет христианский храм своих прихожан.

Воздух такой, что его хоть лопатой греби, голова кружится, и меня подташнивает от чистоты и отсутствия смога.

Для деревни – это само собой, а для городских – это как заново родиться!

Вкус воздуха – это первый признак качества жизни!

Непроходимые для машин ухабы, противотанковые рытвины, в конец раздолбанная дорога, – всё это не портит ощущения единства с природой.

Сколько раз я ехал этой дорогой, сколько раз наслаждался этими видами?

Ну.., наверное, раз сто!

От города Томска до села Победа – хорошая асфальтированная трасса протяжённостью 60 км, а от Победы до деревни Киреевск – просёлочная разбитая грунтовка. Всего 18 км, но после сильного дождя эти километры становились настоящим кошмаром для любого шофёра, кроме водителя танка.

Об этой легендарной дороге между с. Победа и д. Киреевск можно написать целую книгу, но это в другой раз.

Киреевск расположился на высоком, крутом берегу Оби. Вид на эту деревню снизу, с реки, напоминает Ласточкино гнездо в Крыму.

Несмотря на то, что эта небольшая деревенька, находилась на отшибе больших дорог, она прославилась ещё с царских времён. А знаменита она была жестокими разбойниками, грабившими обозы на больших трактах, как зимой, так и летом. Торговцы, cлуживые люди, ямщики, жандармы прозвали этих лихих разбойников – «Киреевскими волками».

Купцы, любыми способами, правдами-неправдами, старались объезжать эту забытую богом, заброшенную бандитскую деревню.

Сибирский тракт из Томска на север проходил через Победу, от которой до Киреевска рукой подать. Разбойники ставили засады на тракте, грабили обозы и скрывались в своей берлоге. Вокруг деревни непроходимые болота, тайга, буреломы, и только одна единственная дорога соединяла её с остальным миром. Можно, конечно, доплыть до Киреевска по реке, но в несметном количестве проток Оби заблудиться – элементарно, к тому же течение в этих местах довольно сильное, с огромным количеством омутов. Так что добраться сюда царским властям, чтобы навести порядок и пресечь разбойничий беспредел, было тяжело, а те, кто добирался, – навсегда пропадали в тайге!

Кроме разбойных дел, сельчане издревле промышляли рыбной ловлей, в основном стерлядкой, которую вытягивали тоннами, используя варварские способы, – самоловы. Сегодня разбойников здесь нет, однако нет и стерляди в таком количестве, но браконьеров хоть отбавляй. Половина домов в деревне уже давно раскуплена городским жителям под дачи.

…От Киреевска вниз по Оби почти до самой Победы расположились многочисленные базы отдыха различных заводов, организаций, учебных заведений Томска.

Лучшее место на этом побережье занимает база отдыха Томского государственного Университета: сосновый бор, покатый берег, песчаный пляж. Среди величественных сосен разбросаны уютные домики – коттеджи, рассчитанные на одну семью. Профессорско-преподавательский состав с большим удовольствием за мизерную плату отдыхал здесь два летних месяца, июль – август. И даже несметные полчища комаров и клещей не останавливали счастливчиков, получивших путёвки на базу отдыха. Стерлядки, парное молоко и свежие овощи поставляют местные жители. А в лесу полно грибов и ягод, которые вёдрами увозили в город доценты и профессора.

В общем, отдыхая на университетской базе, можно заготовить, если не лениться, приличные запасы на зиму, не горбатясь на мичуринских участках от рассвета до заката.

Большинство отдыхающих так и делали: успевали отдохнуть – накупаться вдоволь, назагораться, напиться водочки под стерлядку у костра, надышаться свежим сосновым воздухом и отправить в город многочисленные банки с соленьями и вареньями, сушёные грибы и вяленую рыбу.

По воле случая меня, младшего научного сотрудника одной из лабораторий Университета, приняли в обслуживающий персонал. В качестве экспедитора по доставке продуктов из города на базу я отработал три года. На летние месяцы меня приказом ректора откомандировывали на базу отдыха, с предоставлением домика для семьи, – бесплатное питание плюс командировочные за два месяца. Сейчас вспоминаю ту работу, как лучшие летние месяцы.

Мой завлаб, конечно, был крайне недоволен, что я отсутствовал на работе июль и август, но приказ есть приказ.

Обслуживающий персонал, как это всегда бывает, сбился в свою обособленную компанию и проводил досуг отдельно от доцентов, профессоров и другой интеллигенции. Мы даже купались и загорали исключительно своей сектой.

…Плаваю я плохо, но если надеваю ласты, то могу переплыть любую реку; мне кажется, что ласты – это как спасательный круг; совершенно не страшно!

К чему я это говорю?

…Как-то раз после обеда мы, обслуга, собрались на пляже, чтобы сплавиться по реке. Мы это проделывали много раз, испытывая невероятный кайф.

Практически сплав выглядел так: по берегу шли вверх по течению до самой деревни, – это примерно четыре километра, – потом заходили в воду и пытались заплыть как можно дальше от берега, затем ложились на спину, а сильное течение несло нас до самой базы, иногда дальше.

Когда наш пляж проносился мимо, преодолевая течение, мы выбирались на берег.

Такое сплавление, конечно, опасно, но ощущение, от того, что тебя несёт бурный поток с бешеной скоростью, – просто неповторимо!

…В тот раз нас собралось несколько человек: я, шеф-повар, поварихи и ещё кто-то, не помню. Я, как всегда, в ластах.

…Нас несёт по реке мимо базы. Довольный, я лежу на спине, кайфую, еле-еле шевелю ногами. В этот момент шеф-повар Нина, плывущая недалеко от меня, громко кричит: «Смотри, Серёга, там, кажется, кто-то тонет?».

Повернувшись в сторону берега, замечаю такую картину: метрах в ста от пляжа трое пацанов бултыхаются в воде. Они попали в водоворот. Двое неимоверными усилиями вырвались из воронки и поплыли к берегу, а один не может, – не хватает силёнок, кричит, руками по воде бьёт, как птенец: то уйдёт под воду, то вынырнет, а сам уже весь белый от ужаса.

Я включаю третью скорость и на всех парах несусь к пацану. А водоворот там сильный, меня тоже ко дну потянуло, но я же в ластах, гребу изо всех сил, подплываю к нему и так спокойно, насколько мне удаётся, говорю: «Успокойся, держись за плечи, плывём к берегу…».

…Психология поведения тонущих людей странная: они считают, что, если кто-то рядом, то спасены.

Короче, этот обезумевший от страха мальчишка мёртвой хваткой вцепился мне за плечи и обмяк, наивно решив, что уже спасён, и всей своей тяжестью потащил меня ко дну. Тут я с трудом вынырнул, нахлебался воды и заорал на него: «Ты хоть ногами немного работай!»

Пацан очнулся и стал из последних сил бить ногами по воде. Так мы продержались некоторое время.

…Когда до желанного берега оставалось метров пятьдесят, я совсем выбился из сил. Теперь уже не его, а меня надо было спасать…

Краем глаза замечаю, что с берега прыгают мужики и спешно плывут нам на помощь.

…Тут я на долю секунды отключился и наглотался воды; утонуть не дали, с Божьей помощью, вытащили на берег и меня, и того пацана.

Нахлебавшись воды, я тут же рухнул на песок и начал рыгать, – не хватало воздуха, давил не останавливающийся кашель, сопли и слёзы текли ручьём, – ощущение не из приятных. Народ со всего пляжа сбежался поглазеть на рыгающего горе-спасателя; подлетела жена с годовалым сыном и со всего размаху влепила мне по щеке со словами: «Сволочь, ты мог утонуть, ведь ты не умеешь плавать».

Я немного очухался, поднялся и в этот момент директор базы бледными губами промолвил: «…Спасибо, Серёжа…».

Вечером только и было разговоров обо мне и о спасённом внуке профессора, приехавшем отдохнуть с одноклассниками.

Его на следующий день вместе с «преданными» друзьями дед, от греха подальше, отправил в город, и все тут же забыли эту неприятную историю.

Только директор базы несколько раз подходил ко мне и тихо твердил: «Если бы не ты, Серёга, то я уже, наверное, сидел бы, а у меня, сам знаешь, трое сыновей».

…Мог ли я утонуть? Да, элементарно, если бы хоть на секунду запаниковал.

…Мог ли я равнодушно проплыть мимо? Конечно мог, но с этим потом надо как-то жить.

Неоднократно прокручивая в голове ту ситуацию, всегда приходил к выводу, что поступил правильно!

Вспоминал ли я цыганку из далёкого детства, когда упрямо выныривал из воды, чтобы глотнуть воздуха и орать на испуганного паренька? Если честно, этого не помню, скорее всего – нет! Думал только об одном: как дотянуть пацана до берега.

…Но самое волнующее случилось потом…

Я уволился из Университета и четыре года не работал на базе отдыха. Только став относительно богатым в годы перестройки, я арендовал домик и отправился туда, уже на своей машине, провести месяц на природе.

Как ни странно, но в тот год директором назначили того же человека, хотя руководство базы менялось каждое лето.

…Как-то вечером мы отдыхали у костра, болтали о всякой ерунде под водочку, кушали браконьерскую стерлядку в сыром виде, обильно приправленную солью, перцем и лимонным соком. К нам подрулил директор, вежливо поздоровался, не отказался от стопки водки и тихо произнёс, чтобы услышал только я:

– Серёга, ты помнишь пацана, которого несколько лет назад спас?

– Конечно, помню, я ведь сам тогда чуть не погиб, – весело ответил я.

Он тяжело вздохнул:

– …Утонул он, на том же самом месте, ровно через год…

…Я уставился в одну точку, оглушённый этой новостью, и чувствовал, как волосы на голове встают дыбом, а по телу бегают холодные мурашки…

– Это что, значит: я тому пацану на год жизнь продлил? – прошептал я.

– Выходит, так.., – отозвался директор.

Тут же протрезвев, я сидел мрачный, как туча, и только повторял про себя: «Вот это да… Вот это да. Надо же?»

…Много раз потом, размышляя по этому поводу, я задавал себе один и тот же вопрос: «Почему человек, тонущий один раз, опять тянется к воде? Причём лезет не в бассейн, не в ванну, а именно в коварную реку. Почему он после перенесённого ужаса не боится воды?»

Cам собой напрашивался ответ: человек не хочет учиться, не только на чужих ошибках, но и на своих тоже.

Сколько раз он должен наступить на одни и те же грабли, чтобы у него, наконец, выработался условный рефлекс, что это больно?

И вот ещё вопрос: почему в процессе эволюции у него не выработался механизм закрепления условных рефлексов с первого раза, как у животных?

А может быть, этот механизм отсутствует специально, чтобы выживали наиболее осторожные и внимательные, те, кто прислушиваются к себе, а не те, кто лезут напролом, проверяя себя на прочность!

…Уже прошло почти двадцать пять лет с того дня, а я всё никак не могу его забыть. Меня не покидает мысль о какой-то мистике. Почему именно я спас того шестнадцатилетнего парнишку? Может быть, потому, чтобы самому никогда не попадать в такие ситуации. К слову сказать, с того раза я больше ни разу не cплавлялся по Оби, и к водоёмам отношусь с опаской и уважением.

Даже сейчас, постоянно купаясь в ласковом и безопасном Средиземном море, захожу в воду только по пояс, а когда есть волны, то вообще – по колено. В реках не купаюсь с того самого случая, ведь там течение, омуты и круговорот. Значит, на подсознательном уровне, я выучил урок. А если так, то спасибо пацану, преподавшему этот урок мне.

То, что он ровно через год утонул на этом же месте, говорит только об одном: он свой урок не выучил и получил двойку, хотя и через год.

И последнее: с того самого случая я больше ни разу не тонул, ни нахлёбывался воды, никого не спасал, научился уважать воду, какой бы она ни была: солёной, пресной, или – с хлоркой…