Текст книги "Хорошо, когда хорошо! Хроника сибаритства"

Путеводитель сибарита. Пхеньян

Память становится лучше, если чаще включать голову.

Ким Чен Ир

Да, Пхеньян – не то место, где обязательно надлежит побывать сибариту. Но куда только не заносит нас судьба!

В столицу КНДР мы летели из Москвы на старом, но надежном, как все советское, Ил-62 северокорейской авиакомпании «Эйр Корё» (Air Koryo). Прямой перелет из Шереметьево в аэропорт Пхеньяна Сунан занял около 11 часов, но такие рейсы – редкость. Мы летели спецрейсом в составе межпартийной российской делегации по приглашению руководства КНДР и трех северокорейских партий. Обычно авиаперевозчики предлагают рейсы из Москвы в Пхеньян с пересадкой, что занимает у пассажиров от 13 до 16 часов. Если же поехать в Пхеньян из Москвы поездом, как любили это делать Великий Вождь и Вечный Президент КНДР товарищ Ким Ир Сен и его сын Ким Чен Ир – Великий Руководитель и четырежды Герой КНДР, на такое путешествие у вас уйдет 7 дней и 16 часов. Но то были настоящие сибариты! Нынешний Высший Руководитель КНДР – сын Великого Руководителя товарищ Ким Чен Ын пока в Москву не ездил, поэтому мы не знаем о его предпочтениях в выборе транспорта при переездах на дальние расстояния.

Тем не менее долетели мы неплохо, без болтанок: пили мало, поели чуть-чуть, поспали и вышли в аэропорту Сунан вполне в бодром состоянии.

Я, оглянувшись по сторонам и увидев на взлетном поле всего два самолета, а впереди – двухэтажное здание типового провинциального советского аэровокзала, на секунду подумал, что нас завезли куда-то в Пермь. Но тут же заметил на здании два корейских иероглифа и надпись на английском: PYONGYANG, что как я понял, означало «ПХЕНЬЯН».

Однако ощущение, что мы на какой-то фантастической машине времени прибыли в советское прошлое, не покидало меня все дни пребывания в КНДР. Думаю, не меня одного.

Только вот какое? Каких лет? Судя по зданию гостиницы «Корё» (Koryo Hotel), где мы остановились, и архитектуре города, это были 1980–1990-е годы. По количеству машин на улицах – 1940–1950-е. По пустым полкам в магазинах – 1970-е или начало 1990-х. По тысячам марширующих на площадях людей – 1930-е. По их изможденным лицам – годы Второй мировой войны.

Но есть вещи, которых у нас не было. Например, советские люди никогда не боялись фото– и кинокамер, когда их снимали иностранцы. Наоборот, мы были снисходительны к ним: хотите нас фотографировать – валяйте! Таких, как мы, и такой страны, как наша, в мире нет! Это мы победили в войне, это мы запустили в космос первый спутник и первого космонавта!

А в Пхеньяне корейцы отводят глаза, хмурятся или вовсе ускоряют шаг, как только видят в руках иностранного туриста направленный на них объектив видеокамеры. И вам не удастся упросить какого-нибудь прохожего корейца (если только он не сотрудник службы безопасности) сфотографировать вас с другими прохожими либо на фоне какой-нибудь достопримечательности.

И еще рестораны. Здесь практически не найдешь нормальный (я даже не говорю «хороший» и тем более «превосходный») ресторан, где можно вкусно и сытно поесть что-нибудь из европейской, китайской, японской или хотя бы корейской кухни. Все заведения, куда нас организованно возили, представляли собой дешевые ресторанчики с комплексными обедами для туристов. Такие все еще можно встретить в Китае и Камбодже, но ассортимент блюд и выпивки там куда богаче и разнообразнее, чем в Северной Корее.

Маринованная капуста, рис, соя, бобы, фасоль, овощи – основа любого северокорейского «пиршества», где мясо (свинина, курица, говядина или собачатина) – деликатесы. К деликатесам можно отнести и рыбу с морепродуктами, а куриные яйца – уже дефицит (если кто-то помнит такое популярное слово из советского прошлого). Насчет алкоголя – в КНДР, как и в Южной Корее, пальму первенства держит сочжу. Это местный ликер, в КНДР производят несколько его марок. Наиболее популярны «Пхеньян суль» и «Хамхын сочжу». Правда, в КНДР сочжу изготавливают не из дорогостоящего и дефицитного здесь риса, а из других злаков или желудей.

Видит бог, я не хочу порочить северокорейцев и сгущать краски, описывая их быт. Но факт остается фактом – так все и есть. Некоторые члены нашей делегации со значками депутатов Госдумы даже возмущались, когда им, таким крутым, на завтрак не доставалось вареных вкрутую яиц.

Что касается самых популярных блюд северокорейской кухни, их немного.

Куксу – холодная лапша, приготовленная из гречневой муки, заправленная бульоном на основе мяса, овощей и зелени; кавади-ча – салат с баклажанами; тотхоримук – студень из желудей; хэмуль-тхан – острый суп с морепродуктами; луотал – суп с мясом и рисом; хве – блюдо из мяса, промаринованного в соевом соусе, с овощами, рыбой или морепродуктами. Вот, пожалуй, и все.

Если вас не впечатлило название «студень из желудей», можете заказать лобстера. В отеле «Корё» у вас, в отличие от простых северокорейцев, которым вход запрещен, есть такая возможность.

На второй день пребывания в Пхеньяне я так и сделал: заказал себе лобстера. При этом дважды переспросил официанта: «Лобстер – это точно лобстер?»

– Yes, lobster, – с улыбкой ответил мне по-английски официант. И через 10 минут поставил на стол средних размеров тарелку, на которой в виде солнечных лучей была выложена дюжина мелких очищенных креветок, а по центру стояла круглая плошечка с майонезом. Еще несколько минут я просидел в ожидании лобстера, не притрагиваясь к креветкам и думая, что это, вероятно, комплимент от ресторана. Но время шло, а лобстером не пахло.

– И где мой лобстер? – не выдержал я, подозвав официанта.

– Yes, lobster, – указал он на тарелку с креветками.

– Что? Is this a lobster?! – взревел я, поняв, что сегодня мне суждено остаться голодным.

– Yes, yes, lobster, – все с той же вежливой улыбкой заверил меня официант.

Следующим вечером мы с одним соратником-сибаритом из Хабаровска решили пройтись по Пхеньяну в поисках ресторана, где можно было бы нормально поесть. Еще в первый день пребывания здесь, отправляясь на экскурсию, мы заметили недалеко от отеля вывеску Sushi. Этот японский ресторанчик мы скоро и нашли, но он оказался совершенно пуст – ни одного клиента и никого на кухне. Нас встретил испуганный кореец в кимоно, который попытался что-то объяснить, но мы были так зверски голодны, что ничего не желали слушать и решительно сели за столик у окна.

– Open? Открыто? – спросил я. – Ну и отлично! Menu, please.

Кореец, покряхтев, принес меню. Мы долго не выбирали. Я заказал курицу с рисом, мой друг – какие-то роллы и саке. Через полчаса мне подали непрожаренное куриное бедро и плошку риса, а роллы и саке мы не дождались, потому что… за нами пришли. Да, за нами пришли! Какие-то мужчины в строгих костюмах с золотыми значками на неплохом русском вежливо, но настойчиво предложили пройти с ними… в гостиницу. Я тут же вспомнил, что точно такие же люди в черном круглые сутки пасутся в холле нашего отеля. Они ходят из угла в угол, тихо разговаривают между собой или сидят на диванах, создавая видимость, что отель ничем не отличается от отелей в других странах мира и его посещают не только иностранцы, но и корейцы. Кроме этих мужчин в одинаковых костюмах с партийными значками на лацканах и с галстуками двух цветов (красного и синего) в холле отеля также постоянно находится несколько женщин-кореянок в национальных платьях голубого и лилового цвета и с ярким макияжем на лицах. Они тоже делают вид, что пришли сюда «просто провести время»: встретиться, посудачить о чем-то женском, ну, в общем, отдохнуть. Этакие светские львицы по-северокорейски. На самом деле, конечно, и те и другие – сотрудники спецслужб, следящие за порядком, присматривающие за соотечественниками, работающими горничными и официантами, среди которых, будьте уверены, каждый второй, если не абсолютно все, тоже их коллеги. В отеле «Корё» они есть даже в бассейне и сауне. Мы, например, приметили двух пожилых корейцев, которых три дня подряд заставали в банном отделении (не у бассейна, что было бы, наверное, более естественно для постояльцев отеля, а именно в бане!), где они всякий раз, когда мы туда заходили принять душ до и после бассейна, намыливали и увлеченно натирали друг другу спины маленькими, чуть ли не зубными, щеточками.

Как я понял, когда мы с товарищем вышли без сопровождения гида из отеля, то нарушили установленный порядок пребывания в КНДР иностранных туристов. Поэтому официант японского ресторана сообщил о нас куда следует – и за нами пришли. Мы особо не сопротивлялись: уже знали от других членов нашей делегации, что самостоятельно гулять по Пхеньяну или куда-нибудь ездить нельзя. Сопротивляться людям в черном – тем более. А если уж нам захотелось посетить коммерческий ресторан, прежде следовало обратиться к кому-нибудь из гидов, кто бы все организовал и сам бы нас туда проводил. Тогда курицу мне прожарили бы хорошо и роллы бы сделали, заранее завезя в ресторан продукты. И саке подали бы. Но мы же русские и надеемся на авось!

А вот в Москве даже после голодомора 1932 года или позднее, в разгул сталинского террора, работало множество ресторанов, где подавали самые разнообразные блюда из мяса и рыбы, где вино и водка лились рекой. А черную икру продавали тогда в московских магазинах в бочках на вес. То же самое было в Ленинграде и Киеве. Про период нэпа уже и не говорю! И во всех «заведениях советского общепита», многие из которых располагались в гостиницах, ежедневно собирались интуристы и шлюхи, жулики и герои соцтруда, знаменитые летчики и артисты, писатели и поэты. Туда легко мог попасть любой желающий, будь он хоть чухонец или кореец, дворник или студент. Для этого требовалось лишь отстоять очередь или дать на лапу швейцару. Перечитайте Булгакова, Катаева, Ильфа и Петрова, Зощенко или Рыбакова и убедитесь в этом сами.

В Пхеньяне такого никогда не было и нет. И простой работяга-кореец не сможет войти в тот же отель «Корё», где живут иностранцы, чтобы утолить жажду кружечкой местного пива. Кстати, в нулевые, когда это пиво только начали выпускать, оно называлось просто и незатейливо – «Пиво № 1», «Пиво № 2» и так далее до № 5 в зависимости от крепости. Сейчас оно получило красивое называние «Тэдонган» – в честь реки, протекающей через Пхеньян. Надо признаться, пиво весьма неплохое.

Вообще-то и для иностранных туристов здесь действует очень много запретов. Запрещено, например, появляться у большинства достопримечательностей в неформальной одежде или фотографировать военные объекты.

– А что, нас повезут на военные объекты? – прикидываемся мы дураками.

– Нет, но вдруг вы сами…

– А мы можем ездить сами?

– Нет-нет, мы будем вас возить.

Из этого мы делаем вывод, что какие-то военные объекты у них искусно замаскированы под гражданские, но откуда нам об этом знать?

– А вы снимайте то, что вам покажут. Это просто.

Да, просто. Но поначалу все кажется шуткой – восточной шуткой. И я тут же решаю проверить, шутка ли это. Оказалось – нет.

Пока члены нашей делегации поглощали в городском ресторанчике острую корейскую морковь и еще что-то «на основе мясного бульона», я вышел на улицу и принялся снимать на видеокамеру все вокруг: дома, станцию метро, идущих мимо людей. И вдруг услышал дикий женский крик и увидел, как с противоположной стороны улицы по проезжей части в моем направлении бежит здоровенная баба в милицейской форме и угрожающе машет кулаками. Она подбежала ко мне, продолжая орать и тыча пальцем в камеру. И я (о боже!) подчинился ей: стал показывать этой жабе в ускоренном режиме все, что у меня было записано.

«Как? Почему? Зачем я это делал?» – спрашивал я себя позже, когда в автобусе рассказывал товарищам о происшедшем. В итоге ответил себе и им: «Я вдруг вспомнил наше советское прошлое. Нет, оно само вылезло из меня и парализовало на какое-то время мою волю».

Потом я, конечно, очнулся и, захлопнув перед носом бабы в сапогах дисплей камеры, послал ее к черту, но суть остается сутью: мы, жившие в СССР, привиты с детства не только от оспы и полиомиелита, но и от чувства собственной правовой защищенности.

До 2013 года в КНДР существовал даже запрет для иностранцев ввозить личные мобильные телефоны: их забирали у людей прямо в аэропорту при прохождении таможенного досмотра, а в конце поездки там же, в аэропорту, возвращали. Но что корейские умельцы делали с этими телефонами, известно одному богу.

«Когда я прилетел сюда в первый раз в 2007-м, у меня эти черти забрали новенький айфон, – жаловался нам депутат-единоросс, которого мы угостили в автобусе водкой. – А у меня там, е-мое, сколько всего было! Я, конечно, не хотел отдавать, ругался, но заставили. С ними спорить бесполезно».

А что? Все правильно: когда ты находишься во враждебном окружении и можешь надеяться только на себя, не зазорно и покопаться в чужих телефонах в поисках чего-нибудь секретного или того, что может в дальнейшем пригодиться для вербовки хозяина телефона.

Еще нам объяснили, что, когда в 11 часов вечера над Пхеньяном звучит сирена (а она звучит так сильно, что ее слышно даже за толстыми стенами и стеклами отеля «Корё»), город полностью вымирает – огни гаснут, и все корейцы ложатся спать. Кроме, разумеется, тех, что «бездельничают» в холле отеля.

Мы тоже в первый день этому не поверили и, выпив привезенной с собой из Москвы водки, попытались вырваться из пасти нефритового дракона на улицу «в поисках девушек и приключений». Нам удалось пройти не более 20 метров, как те же самые мужики в одинаковых черных костюмах развернули нас.

Наше поведение было воспринято другими членами российской делегации как явное нежелание подчиняться установленным порядкам. Сами они в это время наполнялись пивом в баре на первом этаже отеля и через окна наблюдали за нашим демаршем.

– Вы из какой партии? – строго спросил меня один из тех, кому впоследствии постоянно не доставалось на завтрак яиц.

– Мы – нацболы! – гордо ответил за меня пятидесятилетний внук бурятского шамана с татуировкой «ВДВ» на левом плече.

– Еще вопросы? – спросил я и снова почувствовал, как во мне, сибарите, просыпается рокер-бунтарь.

А то, что в Северную Корею запрещен ввоз пропагандистской литературы, порнографии и журналов о жизни корейцев за 38-й параллелью, нас предупредили еще в Москве.

«Нет, корейцы – это не мы, корейцы – это… корейцы!» – мудро изрек наш бурят, когда мы, наконец, снова оказались в гостинице после очередной длительной экскурсии по городу.

Именно в тот вечер в баре отеля два белоруса, приехавшие в Пхеньян в командировку, рассказали нам, что северокорейцы давно работают у них на заводах и Белоруссия поставляет в КНДР свои грузовые машины, трактора и прочую технику.

– Они работают как роботы, едят мало, не пьют, почти не отдыхают – железные люди.

Дагестанский бизнесмен, прилетевший сюда одним рейсом с нами для заключения какого-то контракта, был о корейцах такого же мнения:

– Они строят у нас разные объекты и сами же их охраняют. Никто со стороны к ним даже сунуться не может. И договориться с ними о том, чтобы что-то стащить, невозможно.

В общем, рабочие из Северной Кореи нравились всем.

– Был у них один парень, бригадиром работал, – рассказывали белорусы, – веселый такой, на гармошке научился играть, русский быстро выучил, белорусский, песни наши пел и очень потешно плясал. Наши его Артистом прозвали. А потом приехали начальники из Пхеньяна, стали расспрашивать, как их корейцы у нас работают. Один наш дурак взял и рассказал им, какой хороший тот бригадир – и работает, и народ веселит, людей развлекает песнями да танцами. Забрали они этого парня с собой в Пхеньян. А потом мы узнали, уже от других корейцев, что посадили его в лагерь, срок большой дали. Дескать, нехорошо вел себя за границей – корейцев шутами выставлял, рабочий класс КНДР позорил… Так что у них тут строго не только с иностранцами, но и со своими, – заключили белорусы.

Да, Северную Корею постоянно обвиняют в нарушениях прав человека – в публичных казнях, использовании рабского труда, похищении японских и южнокорейских граждан, а также в создании трудовых концентрационных лагерей, куда отправляют всех нерадивых и несогласных. Проверить это трудно, а местные СМИ находятся под полным контролем правительства и потому ни о чем подобном не рассказывают. Но все северокорейцы, достигшие совершеннолетия, с гордостью носят значки с портретом руководителя страны, поют песни, посвященные ему, читают стихи. За анекдот – сразу в концлагерь, вагонетки с углем катать. И говорят, это тоже не шутка.

Но пока мы с вами еще не ушли далеко из отеля «Корё», надо сразу пояснить, что в Пхеньяне эта четырехзвездочная сорокаэтажная гостиница с входом в виде пасти нефритового дракона, украшенного мозаикой из полудрагоценных камней, – почти то же самое, чем в советской Москве была гостиница «Националь»: сюда селят далеко не всех иностранцев, а только «самых уважаемых». По крайней мере именно так нам объяснили сопровождавшие из аэропорта гиды – молодые худенькие ребята, видимо, еще лейтенанты. Один из них был очень похож на Виктора Цоя, но когда я его спросил, нравятся ли ему песни группы «Кино», выяснилось, что тот и не слышал о такой.

– Как?! Ты не знаешь Виктора Цоя? – удивился я. – Это же самый известный кореец после Пан Ги Муна.

Но оказалось, что наш молодой гид не знает и кто такой Пан Ги Мун.

– Да ты хоть «Битлов» слышал? – усмехнулся кто-то из нашей делегации.

Англичан-битлов этот северокорейский паренек не знал тем более. Но зато он знал все о своих вождях и прочих достопримечательностях Пхеньяна.

Да, главное, о чем говорят и чем живут здесь абсолютно все, – это, конечно, семейство Кимов: Ким Ир Сен, Ким Чен Ир, Ким Чен Ын. Их изречения, портреты и скульптурные изображения повсюду. И это, безусловно, напоминает времена культа личности Сталина в СССР. Даже я начал это эссе с цитаты Великого Руководителя товарища Ким Чен Ира, что является обязательной нормой для всех писателей и журналистов в КНДР.

Но помимо того, что товарищ Ким Чен Ир был Великим Руководителем, в стране его знали и почитали еще и как замечательного композитора, автора шести опер, написанных всего за два года, а его философские и литературные труды считаются классическими.

Кроме того, граждане КНДР убеждены, что он был еще и великим архитектором, создавшим план «Башни чучхе» в Пхеньяне. О ней более подробно чуть позже. А еще его звали Судьбой Нации, Яркой Звездой Пэктусана, Отцом Народа, Великим Полководцем. У этого полководца, кроме четырех орденов Героя КНДР, было три ордена имени его отца Ким Ир Сена, три юбилейные российские медали в честь победы в Великой Отечественной войне и много разных красивых значков. А еще он был четыре раза женат, имел официально трех сыновей и дочь, но, по неофициальным данным, аж 17 детей и, несмотря на диабет и болезнь сердца, много курил, предпочитая крепкие сигары, а также любил коньяк.

Когда в 2011 году этот Отец Народа и гений человечества скончался, его тело забальзамировали и положили в стеклянный саркофаг в мемориальном мавзолее «Кымсусан», рядом с телом его отца Ким Ир Сена.

Когда это случилось, в стране был объявлен траур, но не такой длинный, в три года, как по Великому Вождю товарищу Ким Ир Сену в 1994 году. Тем не менее было объявлено, что гражданам КНДР, проигнорировавшим траурные мероприятия по скончавшемуся руководителю страны, грозит до шести месяцев трудовых лагерей. Таких, думаю, было мало.

А государственное информационное агентство ЦТАК сообщило, что «около 17 часов 30 минут 19 декабря 2011 года сотни сорок прилетели из ниоткуда и зависли над статуей президента Ким Ир Сена у кампуса школы Чандок в районе Мангёндэ-гуёк, стуча так, будто они хотели донести ему грустные вести».

Ранее ЦТАК сообщало о семействе медведей, вышедших из состояния зимней спячки, чтобы выразить скорбь по поводу смерти Ким Чен Ира.

Все это поведал нам наш гид, похожий на Виктора Цоя, пока мы ехали в мавзолей «Кымсусан».

Если вы думаете, что мавзолей похож на мавзолей Ленина в Москве, то ошибаетесь. Мавзолей Ким Ир Сена и его сына Ким Чен Ира – размером с целый Кремлевский дворец съездов! В нем множество просторных залов, эскалаторы, кабины для дезинфекции посетителей. Этот мемориальный комплекс был создан в 1995 году в бывшей президентской резиденции Ким Ир Сена. Раньше Вечный Президент лежал там в стеклянном саркофаге один, теперь – вместе с Великим Руководителем. Тысячи паломников и иностранных гостей, проходя небольшими группами в зал, где они лежат, молча кланяются их телам под бдительным оком агентов спецслужб.

При этом надо поклониться не один раз, а четыре, обходя саркофаги с четырех сторон.

Этих паломников организованно свозят со всей страны. Часто – в качестве поощрения за трудовые успехи. Те, кого мы видели, были явно измученными тяжелым трудом рабочими или крестьянами из провинции с загорелыми лицами и грубыми, натруженными руками. Они проходили вместе с нами по роскошным залам бывшего президентского дворца и с любопытством поглядывали на нас. Мужчины в костюмах (чаще – коричневых, реже – серых) и женщины, все как одна, в темных юбках и светлых кофтах. Галстуки у всех мужчин снова были только двух видов – в полоску и в клеточку. Так мы ходили по залам и молча рассматривали друг друга: мы – их, они – нас, будто люди с разных планет. Хотя, признаться, там, во дворце «Кымсусан», было на что посмотреть. Помимо трупов вождей в его бесчисленных залах хранятся многие личные вещи, включая автомобиль и бронированный железнодорожный вагон товарища Ким Ир Сена.

Но вообще-то с этими покойниками, точнее, с их памятниками в Северной Корее все время что-нибудь да происходит. Случай с сороками – не единственный.

Например, долгие годы в самом центре Пхеньяна, на холме Мансу, стоял 70-метровый бронзовый памятник Ким Ир Сену, указывавшему рукой «в светлое будущее» – на юг, в сторону Сеула. К подножию этого Большого монумента (как его называют в народе) постоянно, почти так же, как в мавзолей, приходили тысячи людей, чтобы поклониться Великому вождю. У Ким Ир Сена, кстати, было не меньше пышных титулов, чем впоследствии у его любимого сына-композитора Чен Ира или гениального внука Чен Ына, ставшего маршалом в 28 лет: Солнце Нации, Железный Всепобеждающий Полководец, Маршал Могучей Республики и даже Залог Освобождения Человечества. И по всей стране ему ставили памятники, а в день его рождения каждый кореец считал своим долгом возложить цветы к подножию одного из них. В том числе, разумеется, к Большому монументу, установленному на холме Мансу перед Музеем Корейской революции – монументу, который всегда входил в список наиболее значимых и ценных объектов культуры, обязательных для посещения всеми почетными гостями КНДР и туристами.

Так вот, в 2012 году этот монумент подвергся капитальной перестройке. Статую Ким Ир Сена «переодели» из френча и шинели в костюм с галстуком и пальто, выражение лица со спокойного изменили на улыбающееся. К тому же у явно постаревшего Великого вождя появились очки. Но и это не все. По левую руку от него вырос новый монумент – памятник его покойному сыну Ким Чен Иру, тоже жизнерадостно смеющемуся. Что называется, встретились. Конечно, вдвоем и стоять веселее, и лежать. Места что на холме Мосун, что в мавзолее «Кымсусан», еще много – на всех Кимов хватит.

Ну да не будем лезть в чужой монастырь со своим уставом, как американцы на Ближний Восток со своей демократией. Тем более что Восток – дело тонкое.

И стоят по всей стране и в ее столице статуи Ким Ир Сена и его родственников, каменные и бронзовые монументы в честь Трудовой партии Кореи, в память о победах Корейской народной армии и во славу великих идей Вечного президента.

Например, в Пхеньяне вам обязательно покажут 46-метровый монумент «Чхоллима», 60-метровую Триумфальную арку и 170-метровый обелиск идеям чучхе, со смотровой площадки которого прекрасно виден весь город и его самое знаменитое место – площадь имени Ким Ир Сена, где проводятся военные парады, демонстрации, массовые гимнастические и танцевальные представления в дни государственных праздников.

«Башня чучхе» была воздвигнута на берегу реки Тэдонган к 70-летию Ким Ир Сена. Это постепенно сужающийся кверху бетонный столб высотой 150 метров, где расположена обзорная круговая площадка, а дальше, еще на 20 метров ввысь, уходит заостренная верхушка монумента. И все это сооружение как бы символизирует гигантский горящий факел, а вместе с ним – «великое и немеркнущее торжество идей чучхе». В темное время суток на самом верху монумента подсветка имитирует красное пламя.

Но если честно, этот «факел» (обычно факелы, наоборот, сужаются книзу, чтобы их было удобнее держать) больше похож на петушиный член и выглядит совершенно неприлично именно в темное время суток, когда конец «члена» становится красным. Но, возможно, в этом и заключалась гениальная задумка Великого Руководителя товарища Ким Чен Ира – человека веселого нрава и любвеобильного.

С этим монументом связана еще такая история, приключившаяся со мной и едва не стоившая мне свободы. А вероятно, и свободы моему соратнику из Хабаровска.

Перед поездкой в КНДР мы по совету одного сибарита, уже побывавшего там, разменяли несколько 100-долларовых купюр по одному доллару для облегчения процедуры расчетов в Пхеньяне за еду, сувениры и прочее. «У них там зарплата 2 доллара в месяц и все стоит копейки, потому вам никогда не дадут в городе сдачу с 10 баксов, а про купюры большего достоинства можете забыть». Еще он посоветовал нам захватить с собой в Пхеньян по бутылке водки и палке сухой колбасы: «Иначе вы останетесь там голодными». В итоге он во всем оказался прав. Водка и сервелат действительно спасли нас в том путешествии от голода и стрессов. Но пачки однодолларовых купюр не уменьшались в наших карманах даже при всем желании их потратить: покупать в КНДР было решительно нечего.

И когда мы поднялись на скоростном лифте на смотровую площадку монумента идеям чучхе и увидели оттуда марширующие внизу колонны корейцев, готовящихся к очередному параду, меня посетила мысль бросить сверху на их головы пачку долларов, посмотреть на их реакцию и заснять это на видеокамеру.

– Ну да, – поддержал меня товарищ, – если они ненавидят все американское, просто обязаны затоптать эти мерзкие зеленые бумажки. Хорошая идея!

Нет, идея была плохой. Хотя в наши времена за такие идиотские идеи и подобные перформансы людей называют художниками и даже дают престижные премии. Однако мало того, что моя идея была глупой, она была еще и крайне опасной.

Наверное, вы помните, как в июне 2017 года власти КНДР возвратили-таки в США находящегося в коме (и вскоре умершего) американского студента Отто Уормбира, который провел более 15 месяцев в заключении в Северной Корее. В КНДР этот несчастный был приговорен судом к 15 годам исправительно-трудовых работ за то, что содрал со стены в пхеньянской гостинице какой-то агитационно-пропагандистский плакат, чтобы якобы увезти его с собой в США.

Представьте, что сделали бы с нами власти КНДР, если бы узнали про наш «перформанс», явно направленный на оскорбление и унижение северокорейцев! А ведь мы все это сдуру проделали, чего я теперь стыжусь и в чем искренне раскаиваюсь.

Да, пока группа наших товарищей толпилась на смотровой площадке у выхода из лифта, мы с моим приятелем обогнули башню, и я на ее тыльной стороне бросил со стопятидесятиметровой высоты пачку однодолларовых купюр, снимая происходящее на видео. Однако банкноты, вопреки нашим ожиданиям, не полетели вниз, а взмыли под порывами ветра вверх и, покружившись над нашими головами, стали предательски огибать башню в обратном направлении и плавно опускаться прямо на головы экскурсантов. А те, удивленные невиданным чудом, начали радостно орать и ловить деньги. Что же мы? А мы вместо того, чтобы промолчать и остаться в стороне, бросились к ним с криками: «Эй! Это наши деньги! Это перформанс!»

– Что? – двинулся к нам гид, похожий на Цоя. – Какой перформанс?

В его вопросе и взгляде я не почувствовал ничего хорошего.

– Да нет, ветром вырвало деньги из рук, – ответил я и отвернулся, дружески обнимая и благодаря тех, кто передавал мне пойманные в воздухе доллары.

Кореец потоптался рядом и отстал. Спасло нас, вероятно, то, что второй его коллега находился в тот момент внизу у подножия монумента с другой частью нашей группы и «Витя Цой» просто немного растерялся, не решаясь в одиночку связываться со здоровыми русскими мужиками, которые к тому же были навеселе. Но стоило корейцам забрать у нас видеокамеру, где было все записано, включая наши разговоры и реплики, мы с моим хабаровским соратником наверняка отправились бы в ближайшие рудники изучать идеи чучхе.

Примерно через месяц или два по возвращении в Россию он позвонил мне и сообщил, что прочитал в каком-то журнале, как северокорейцы безжалостно наказывают иностранцев за подобные выходки, которые квалифицируют не иначе как тяжкие уголовные преступления.

– Мы бы точно получили лет по 15 лагерей, – сказал он. – Я только сейчас осознал это.

Мне было нечего ему возразить. С тех пор мы больше не виделись…

Но продолжим путешествие по Пхеньяну. И тут же отметим, что город этот является не только политической, но и культурной столицей страны, а среди населения КНДР кроме политической пропаганды планомерно ведется активная пропаганда национальной культуры и искусства. Что, согласитесь, совсем неплохо. Так, в Пхеньяне функционирует множество заведений культуры, но и там, разумеется, без политики не обходится.

Вы можете посетить театр Морабон и Художественный театр Мансудэ, Художественный театр Понхва и Пхеньянский Большой театр. А есть еще Восточно-пхеньянский Большой театр! Можно послушать Государственный симфонический оркестр Кореи или сходить в зоопарк, где тишина и покой. А можно пойти развлечься в Пхеньянский цирк или в Цирк Народной Армии, что тоже необычно и интересно. Кроме того, в Пхеньяне есть прекрасный Этнографический музей Кореи и Корейская художественная галерея, а еще популярностью у жителей столицы пользуется Пхеньянский культурно-выставочный комплекс (это что-то вроде московского ЦДХ), где регулярно проводятся выставки художников и книжных новинок.

Так что нельзя сказать, что северокорейцы только работают и маршируют на площади Ким Ир Сена. Тут в полном соответствии с идеями чучхе все справедливо: кто умеет рисовать, петь и танцевать – рисует, поет и танцует; кто умеет хорошо считать и разбирается в электронике или технике – занимается этим. А кто ничего не умеет, марширует. Не хочешь – заставим, не можешь – научим. Но времени для безделья у корейца нет и быть не должно. Свободное время рождает нехорошие мысли.