Текст книги "Охота на императора"

Глава XII
Букет

Как только ландо с откинутым верхом приблизилось к ступеням, что ведут к колоннаде театра, томившаяся в ожидании публика облегченно вздохнула.

Дамы первым делом с пристрастием изучили гардероб статной пассажирки – лаконичный фасон темно-синей, почти черной шляпки с белым пушистым пером слева, бархатное пальто, отороченное соболиным мехом, и в тон ему выполненное манто вызвали восхищение у всех без исключения.

–Я точно знаю, что этот фасон шляпки сейчас в Лондоне необычайно популярен… – шептала своей спутнице дама в летах.

– А шпилька какая… В жемчугах… – отвечала ей подруга.

– Браво!!! Браво! – оживился хор поклонников мужскими и юношескими голосами.

Конечно, мадемуазель Бриджид из соображений здравого смысла могла воспользоваться для этой поездки крытым экипажем – снег грозил сорваться с низких свинцовых туч в любой момент, но тогда пришлось бы принести в жертву эффектное появление у театра. В свой день рождения звезда итальянской оперы позволить себе такой промах не могла, тем более, Джованни с посыльным сообщил о нескольких десятках почитателей её таланта, мерзнущих на улице уже больше часа.

– Примите наши сердечные, наши искренние и многочисленные поздравления! – самый пронырливый поклонник в потертом цилиндре, из-под которого темной полоской вниз устремились к помятому воротничку жидкие бакенбарды, бесцеремонно отодвинул плечом своих конкурентов и первым подал руку певице, чтобы помочь ей выйти из экипажа.

– Шарман… – Бриджид, томно опустив веки, насладилась запахом нежных цветов, полученных от решительного поклонника, после чего медленно и снисходительно подала ему руку в перчатке из кожи тончайшей выделки.

Молодой человек, не веря в свое счастье, элегантно сделал шаг назад, чтобы позволить своему кумиру спуститься на землю и оказаться рядом с ним, после чего припал к тонким пальцам и не отрывался от пропитанной дорогим ароматом перчатки до тех пор, пока не был оттеснен другими почитателями таланта оперной звезды.

– La mia stella! – Джованни, в спешке накидывая пальто, мчался вниз по ступеням. Он так захлопотался, что пропустил момент появления примы. – Позвольте! Позвольте, господа![27]27
  Звезда моя.


[Закрыть]

Прорваться сквозь плотную толпу обожателей импресарио смог не с первой попытки. Никто из приветствующих именинницу театралов не собирался пропускать вперед тучного, немного неуклюжего мужчину, появившегося позже всех. Итальянцу пришлось употребить весь свой южный темперамент, подкрепив его на родном языке потоком слов далеко не театрального содержания. Только после того, как Бриджид привстала на носочки и призывно помахала ему рукой, публика расступилась, и Джованни добрался до цели.

– Дорогой мой Джованни, – проворковала на итальянском Бриджид, улыбаясь очередной волне обожателей, одаривавших ее букетами и подарками в маленьких коробочках. – Следующий раз, если ты оставишь меня наедине с этой ордой, я за кулисами тебя растерзаю!

Добродушный толстяк, получая в руки каждый следующий букет, изобразил радость вселенского масштаба и ответил, не поворачивая головы:

– Неблагодарная стерва… Если ты меня растерзаешь, то кто же будет тебе хвосты заносить? Ты опоздала на час! И еще я уверен, что при таком твоем поведении следующего раза не будет…

– Спасибо, спасибо любимые мои! Это бесценно! – Бриджид не уставала передавать Джованни букеты.

– Друзья мои, мадам ожидают в театре! Прошу вас, отпустите нашу Кармен! – Джованни едва не потерял равновесие, но удержался, не уронив ни один из букетов. – Давайте дадим нашей любимице возможность подготовиться к вечернему представлению!

Получив обильную порцию комплиментов от последних в очереди почитателей её таланта, Бриджид раскланялась и, раздавая воздушные поцелуи в обществе Джованни скрылась за высокими дверями театра.

Завидев скопление людей, капитан второго ранга Лузгин велел кучеру остановиться. Корзина отборных белых роз, заботливо упакованная в громадную коробку, стояла на узком сидении кареты, и при каждом ее движении пытаясь свалиться на пол. Цветы предназначались солистке оперы, и вручить их капитан должен был от имени Великого князя Константина,

Среди пестрого скопления театралов Лузгин узнал оперную приму по белому перу на шляпке. Именно вокруг него толпились люди, именно оно было центром этого импровизированного собрания. Спустя некоторое время перо постепенно начало продвигаться ко входу в театр, сопровождаемое поредевшей толпой. И только Бриджид исчезла из их поля зрения, все страждущие, удовлетворенные тем, что прикоснулись к предмету своего обожания, неспешно беседуя, потянулись в разные стороны, освободив место для кареты адъютанта.

Театр без зрителей, это место странное, пустынное и немного сумрачное. Голубые дорожки, широкими полосами проложенные по блестящему от мастики паркету, бесцеремонно накрыты серым помятым полотном. Потушенные газовые рожки с их витиеватыми медными виноградными гроздьями в полутьме фойе совершенно не заметны на фоне белоснежной лепнины на стенах. Даже идеально чистые зеркала, каждый вечер видавшие перед собой изысканный гардероб первых красавиц Петербурга, и те тускнеют в отсутствие света.

Сегодня был не такой день. В честь именинницы Джованни распорядился свернуть полотна, поставить вдоль дорожек массивные напольные подсвечники высотой с человеческий рост и украсить путь примадонны в театр вазонами с красными гвоздиками. Вся труппа встречала ее в фойе, и как только открылась дверь, аплодисменты эхом отразились от потолка и высоких стен.

Это было похоже на торжественный вход правительницы в свои владения. В колыхающемся пламени десятков свечей её встречали римские патриции в белоснежных туниках с лавровыми венками на головах, облаченные в праздничные греческие одежды женщины с оливковыми ветвями в руках, и два арапа в парчовых жилетах и широченных алых штанах. В ход пошло все содержимое костюмерной, и никто особо не заботился о сюжетном соответствии или исторической правдивости.

Все это действо вызвало у Бриджид море эмоций. Все, что она смогла сделать, это прикрыть лицо руками, сдерживая наплыв чувства благодарности, и подкатывающие слезы.

Один из арапов, бесшумно подкравшихся сзади с опахалами из павлиньих перьев, учтиво кашлянул, обратив на себя внимание. На фоне черного грима неестественно розовые губы и голубые глаза выдавали в нем одного из актеров второго плана. Бриджид восхитилась так искренне и по-детски, что чернокожие слуги с трудом смогли сдержать улыбку. Они лишь взглядом показали ей, что нужно двигаться прямо по дорожке. Тут же подскочил актер в лакейской ливрее и услужливо помог имениннице снять верхнюю одежду и тут же накинул на нее королевскую мантию в цвет ее платья.

– Ах, да… Мои верные подданные! – Бриджид вошла в роль и стала подыгрывать своей труппе. – Нет большего счастья, чем видеть вас всех в добром здравии! В честь праздника все приглашены на торжество в нашем узком кругу, которое состоится здесь же, в театре, после того, как последний зритель покинет этот храм искусства, – прима сделала рукой картинный жест, – полный наслаждения от нашего с вами сегодняшнего спектакля!

По мере продвижения к трону, установленному в конце дорожки, Бриджид отвечала на каждый поклон, позволяя мужчинам приложиться к руке.

– Займи же подобающее тебе место, примадонна! – громко воскликнул Джованни, широким жестом указав на трон. – И прими же наши скромные дары!

Арапы заняли места по обе стороны царского трона, увенчанного каким-то гербом из папье-маше и все «подданные», после того, как Бриджид эффектно расправила складки платья, по очереди возложили к ее ногам множество картонных коробочек разного размера, перевязанных яркими лентами.

– Многая лета, многая, многая лета! – хор, состоявший из римлян, гречанок и двух арапов с лакеем, запел русскую здравицу, после чего Бриджид совершенно не смогла справиться с чувствами и позволила слезе сорваться на пурпурное платье.

Именно в таком трогательном виде и застал именинницу Лузгин, справедливо посчитавший нужным немного задержаться на улице. Перед ним была расстелена дорожка, ведущая к трону и после хлопка входной двери вся труппа, обернувшись, расступилась, чтобы дать дорогу офицеру в парадной форме с громадной корзиной роз.

– Белиссимо… – Джованни умиленно наклонил голову и сделал такой театральный вздох, будто стал свидетелем сцены признания в четвертом действии «Кармен».

Не делая паузы, адъютант четким военным шагом проследовал к трону, на котором восседала Бриджид. Конечно, заходя в театр, он не имел представления, что станет частью представления, но, раз уж так совпало, следовало держать марку.

В ответ на вопросительный взгляд примы Джованни удивленно развел руками, дав ей понять, что такое триумфальное появление Лузгина частью сценария не является.

– От имени! И по поручению! – Лузгин выдержал паузу. – Великого князя Константина Николаевича, имею честь вручить вам эти прекрасные розы!

Корзина, содержавшая не один десяток благоухающих бутонов, встала у ног Бриджид, лицо которой едва тронула улыбка. Такой знак внимания, да еще и при всей труппе! Воистину, сегодня ее день.

Певица, легонько приподняв подол своего платья, посмотрела вниз, выразив желание спуститься на землю, в чем ей тут же помогли услужливые арапы.

– Единственное, о чем я жалею, капитан, так это о том, что вы сейчас меня покинете… – почти прошептала Бриджид, подавая адъютанту руку.

– Ну что Вы, я не настолько дурно воспитан, мадемуазель… Тем более, что я поручение Великого князя не выполнил до конца…

Бриджид, развернувшись лицом к труппе, благодарно поклонилась коллегам за этот праздник и, одаривая их воздушными поцелуями, напомнила:

– Сегодня после спектакля, мои дорогие, всех жду! Всех без исключения!

– Наша бесподобная прима вынуждена откланяться! – Джованни по праву конферансье поставил точку в поздравительной церемонии, и вся приветственная процессия удалилась так красиво и синхронно, будто они репетировали не одну неделю.

– Ну же… Вы собираетесь выполнить поручение вашего патрона? – проворковала Бриджид в сторону Лузгина, улыбнувшись так, как это делает женщина, задумавшая коварную интригу. После этого она без тени смущения ухватила адъютанта под локоть и увлекла его за собой. Джованни, раздавший все указания, присоединился к паре уже на лестнице.

– Слушай меня, старый подхалим… – эта фраза на сицилийском диалекте слетела с губ звезды в адрес идущего позади директора труппы. – Я не должна его упустить. У нас есть шампанское?

Джованни лишь утвердительно кивнул, немного отстав на лестнице.

В знакомой гримерной Лузгин отметил для себя некоторые изменения. Будуар переехал к другой стене, чтобы свет из окна падал слева, платяной шкаф увеличился в размерах еще на одну секцию и господствующее положение теперь занимал обитый желтым шелком диван.

– У вас хороший вкус, – констатировал Лузгин, разглядывая орнамент из нитей плюща на резной спинке, – угадывается почерк Карла Росси.

– Да, скупость Джованни спасовала перед моей настойчивостью, – сказала Бриджид, скидывая с себя мантию. – Уровень моих поклонников не подразумевает здесь лавок из струганных досок.

Певица подошла к любимому зеркалу, перед которым она обычно накладывала грим и, опершись одной рукой на столик, принялась поправлять примятую шляпкой прическу. Лузгин не смог отвести взгляд от точеного изгиба её тонкой талии, подчеркнутой изящным покроем платья и вызывающей, нескромной позы.

– Ну что же вы медлите, Лео? Выполняйте же поручение Великого князя… – Бриджид, ощутив на себе взгляд адъютанта, боковым зрением заметила, что он замешкался, разглядывая прелести её фигуры.

– Да, да… – капитан второго ранга будто очнулся, приподнял для торжественности подбородок, после чего извлек из кармана небольшую чёрную бархатную коробочку. – Его Высочество велел предать своё восхищение вашей красотой и талантом, и вручить от его имени сей скромный презент.

Бриджид, будто маленькая девочка, хлопая в ладоши, подскочила к адъютанту и выхватила коробочку. Открыв её, прима издала восторженный возглас:

– Какая прелесть!

Кружась так, что подол её платья стал похож на колокол, Бриджид в два оборота оказалась опять возле зеркала и приложила к своему напудренному декольте небольшой кулон – жемчужину, обрамленную золотым окладом.

– Не поможете? – певица никак не могла застегнуть сзади на шее миниатюрный замок.

Первое же прикосновение адъютанта к её шее вызвало волну дрожи, сдержать которую темпераментная итальянка не смогла. Или не захотела.

– Больше великий князь ничего не просил передать? – Бриджид слегка повернула голову в сторону стоявшего сзади капитана, но в этот момент скрипнули петли входной двери.

– О, простите… – Джованни без стука вошел в гримерную комнату, держа впереди себя поднос с открытой бутылкой шампанского «Louis Roederer» и тремя бокалами на высокой ножке.

Не подавая ни единого признака смущения, Бриджид поправила цепочку на шее, и будто невзначай коснулась руки адъютанта. Джованни предусмотрительно наклонился над маленьким столиком, чтобы не быть свидетелем этой сцены и принялся разливать шампанское в бокалы.

С трудом укротив пену, импресарио виновато улыбнулся:

– Работа официанта не для меня, это давно подмечено. Господин адъютант, прошу вас, по праву гостя, произнесите тост!

Лузгин выбрал ближайший к себе бокал, взялся за ножку и рассмотрел благородный напиток на свет:

– Ваш талант, мадемуазель Бриджид, подобен вот этим пузырькам воздуха. Он искристый и живой, колючий и дорогой. Я уверен, что театральные Боги не зря подняли вас на этот Олимп, поставили рядом с собой. Такой дар получают только избранные. У шампанского единственный недостаток: оно быстро выветривается, превращаясь в обычное сухое вино. Так пусть доля эта не коснется вас, дорогая Бриджид. Ваш голос волшебен, ваш образ незабываем. Пусть аплодисменты благодарных поклонников не умолкают…

Хрусталь оказался очень звонким. Бокалы Джованни принес самые дорогие, предназначенные для гостей исключительных, потому и задержался.

Сделав для приличия небольшой глоток, Бриджид благодарно кивнула своему гостю. Джованни, испытывающий с давних пор слабость к игристому вину, против сяких правил приличия осушил бокал в несколько глотков и, удовлетворенно выдохнув, поставил бокал мимо стола.

Лузгин слышал такую версию, что качество хрусталя можно определить по величине осколков. Если это так, то бокал оказался действительно очень дорогим – мелкая крошка разлетелась в стороны, оставив на месте падения лишь часть его ножки.

– Как у вас говорят? – Бриджид щелкнула пальцами, пытаясь вспомнить поговорку.

– На счастье. Так говорят. О разбитой посуде жалеть не принято, – ответил Лузгин, раздумывавший о том, как правильно ретироваться так, чтобы не обидеть именинницу. Ситуация разворачивалась не в ту сторону, которую он планировал.

Чертыхаясь и размахивая руками, Джованни, трижды извинился, и мелкими шажками, переступая через осколки на носках, двинулся в сторону двери. От внимания адъютанта не ускользнул тот факт, что импресарио, опершись на пристенный столик, подхватил с собой картонную табличку с надписью «не беспокоить».

– Он неисправим, этот сицилиец… – улыбнулась Бриджид, отпивая из бокала. – Но, за что я его люблю, так это за талант организатора. Не знаю, как он это делает, но у него везде есть знакомства. Джованни какой-то вездесущий!

Адъютант ухмыльнулся и поставил бокал на столик, но певица сразу же запротестовала:

– Нет, нет… Нагреется, что вы! Наполняйте бокалы! Здесь ведь нет больше мужчин!

Лузгин взял в руки прохладную бутылку и осмотрел ее с нескрываемым любопытством:

– Редкий сорт. И очень дорогой. Такие я видел только при дворе.

– Вы наблюдательны, адъютант, – певица, не вставая с дивана, протянула в его сторону руку с пустым бокалом. – Именно оттуда. Ваш шеф одарил после премьеры. Говорят, был в восхищении…

Зная стоимость одной бутылки и тот факт, что она была придумана специально для императорского стола, адъютант сделал для себя вывод, что Великий князь, с юношества славившийся если не легкомысленностью, то романтичностью в отношении к дамам, опять на старости лет дал сердечную слабину. Вместе с тем, упрекнуть его тоже было не в чем. Все знаки внимания младший брат императора оказывал солистке итальянской оперы исключительно через своего адъютанта, что не противоречило правилам этикета. Даже на покровительство не тянуло.

Разлив шампанское, Лузгин предпочел не садиться рядом со звездой оперной сцены, а расположиться в кресле напротив, обитом таким же желтым в крупный светлый горох шелком.

– С первого момента нашего знакомства я заинтригован, мадемуазель Бриджид…

– Оставьте, Лео ваши формальности. Мне кажется, мы давно можем считать друг друга друзьями.

– Да… по какой причине вы так искусно владеете русским? Этот легкий акцент делает вас настолько загадочной…

– Не делаю из этого секрета. Мой отец русский. И дома, на Сицилии, мы часто разговаривали на русском. Маме, конечно, это далось с трудом, и поначалу она злилась, но потом все вошло в привычку.

– Дивная история, – заметил адъютант. – Как же вашего папиньку занесло в такие далекие края?

– Все просто. Купцом он был. Вроде разорился. А на Сицилии скрылся от кредиторов. Потом любовь. До сумасшествия, как это у нас положено. Мой сицилийский дед по матери даже пытался угрожать моему отцу, но тот не сдался. Я по батюшке Евгеньевна. Бриджид Евгеньевна. А если еще точнее, Бричитта. Так что не удивляйтесь…

Попивая шаманское, Бриджид покачивала ногой, выказывая некоторое нетерпение, и это бросилось Лузгину в глаза.

– А какими судьбами вас занесло сюда, в наши холодные края? Мне тяжело представить, что нужно пообещать человеку, чтобы он променял солнце южной Италии на Петербуржские тучи… – спросил адъютант, расстегнув верхнюю пуговицу своего мундира.

– О, Лео… Судя по всему, вы не знаете, что такое бедность. Это такое тягучее чувство, которое преследует из поколения в поколение людей, не способных попрощаться со своими личными камнями.

– Камнями? – удивился Лузгин.

– Да, камнями… Из которых сложена ваша лачуга. Пусть их несколько десятков, но они твои. Таков был мой отец. Вот его такая жизнь устроила. А меня – нет. Я никого не спрашивала. Сбежала в Рим, а там оказалось, что папины гены наградили меня и слухом, и голосом… Если бы вы знали, Лео, как он пел… особенно, когда граппа созреет.

– Вы говорите об отце, будто…

– Опять эти формальности, Лео. Давайте уже на «ты». Сколько можно делать вид, что моё присутствие не будоражит твое воображение… Да, отец скончался и я даже не знаю, где он похоронен, – Бриджид опять протянула руку с бокалом и её требование шампанского было тут же удовлетворено.

– Я не перестаю удивляться превратностям судьбы. До сих пор я был уверен, что по миру носит только моряков, купцов и аферистов, однако, я был не прав, – адъютант опять присел в кресле напротив, заставив Бриджид недовольно поморщиться. – Вы же здесь не совсем на гастролях. У Джованни, как я знаю, большие планы, не так ли?

Итальянка, слегка захмелевшая от шампанского, расправила воланы своего платья, немного приспустив один из рукавов.

– Вы все больше об опере, Лео… Давайте, я разом отвечу на ваши вопросы и мы вспомним о том, что сегодня мой день, я хочу праздника! Проныра Джованни заручился поддержкой Великого князя. Вы же понимаете, что труппа не смогла бы прибыть сюда на все готовое без протекции. Гастроли в русской провинции нас не прокормили бы, а что уж говорить о нашем директоре. Он понимает толк в своей работе и очень, очень любит деньги! – Бриджид взяла бокал и допила его, не дожидаясь, пока адъютант скажет тост. – Прежде, чем привезти нас в Петербург, Джованни потрудился… разыскал нужных людей… Особенно помогла княгиня Долгорукова. Она замолвила словечко за нас перед Великим князем. Кстати, вы бы… Ты бы присел поближе, Лео…

Адъютант находился на перепутье. С одной стороны, откровения солистки оперы были ему нужны для понимания тех интриг, о которых он не мог знать, но с другой стороны, эти знания точно в нынешней ситуации имеют свою цену. А он не мог её заплатить.

Не дождавшись ответа, Бриджид сама встала, и в один момент капитану показалось, что перед ним разворачивается сцена соблазнения из оперы Бизе, за тем исключением, что на Кармен надета не красная длинная юбка, а пурпурное платье. Бриджид так взмахнула подолом, что сбила со столика свой бокал, и теперь весь пол был усеян стеклом. Те три шага, что нужно было сделать до кресла, итальянка проделала медленно, страстно, словно акула, танцующая в воде вокруг своей будущей жертвы. Стекло под её каблуками хрустело, нещадно царапая дорогой паркет, но Бриджид до этого не было никакого дела. Для себя она решила, что пора брать в свои руки то, чего она хочет.

– Нельзя! Нельзя я говорю! Figlio di puttana! Здесь я главный! – высокий голос директора труппы за дверью смешался с глухим звуком подсвечника, упавшего в коридоре на ковровую дорожку.[28]28
  Сукин сын.


[Закрыть]

Дверь открылась настолько резко, что ручка её хрустнула.

– И что я вижу? Я так и думал! – молодой морской офицер в чине лейтенанта с букетом, пострадавшем в схватке с Джованни, хозяйским взглядом окинул гримерную комнату.

– Какая же я неловкая… – Бриджид, поправляя платье, сделала два шага назад, к дивану, а Лузгин в полумраке вглядывался в лицо этого нежданного гостя, пытаясь уловить знакомые черты.

– Алексей, как понимать ваше экспрессивное появление? – итальянка, пытаясь сохранить равновесие и стройность речи, предпочла присесть на диван.

Лейтенант, недолго думая, подошел к ней вплотную и бросил букет рядом на пол:

– Я так и знал… Меня предупреждали, что ты меня используешь! Мне говорили, что страсть твоя – всего лишь представление!

– Mamma mia… – отряхивая пыль со своего фрака, Джованни с трудом ввалился в помещение. Его сердце требовало кислорода, от чего дыхание стало глубоким и шумным.

– Алексей, я все объясню, это всего лишь, официальный визит, Лео посланец…

– Я не хочу знать, кто такой этот твой Лео! Я хочу знать, чем заслужил такое к себе отношение! Тебе мало, что я ради тебя пожертвовал всем? Отвечать, когда я спрашиваю! – молодой человек кричал так громко, что на шум сбежались все, кто был в коридоре неподалеку.

Бриджид несколько секунд молчала, опустив взгляд, но потом всё же вдохнула и нашла в себе силы негромко ответить:

– Я верна тебе… Ты ошибаешься…

Лейтенант, пребывая в истерическом состоянии души, замахнулся на итальянку. Это движение оказалось слишком легкомысленным, тем более, что он находился спиной к адъютанту. От короткого и резкого удара в поясницу лейтенант негромко крякнул и поплыл. Второй удар в шею его обездвижил и лишил чувств.

Адъютант, не обращая внимания ни на всхлипывающую Бриджид, ни на держащегося за сердце Джованни, ни на актеров, схватившихся за голову в коридоре, аккуратно подхватил лейтенанта и не дал ему упасть на усеянный осколками пол.

– Через несколько минут можно его взбрызнуть водой, и он придет в себя. А сейчас – лучше не трогайте его, – Лузгин уложил свою жертву на диван. – Не объясняйте ничего, мадемуазель Бриджид… Вам передо мной оправдываться не пристало. Я вынужден откланяться. Должен заметить, что шампанское я бы еще немного охладил…

Адъютант оставил певицу наедине со своей, такой внезапно появившейся проблемой и в обществе Джованни покинул гримерную. Всю дорогу до фойе они проделали молча. Директор труппы семенил сзади, совершенно не понимая, радоваться или плакать.

– Господин импресарио… – обратился Лузгин к Джованни, не поворачивая головы.

– Да, да, ваше высокопревосходительство, я весь во внимании… – итальянец замер в подобострастном полупоклоне.

– Я в состоянии различить итальянскую речь и сицилийское наречие.

Адъютант надел шинель, вторую желтую перчатку и вышел из театра прочь, напрягая память, чтобы вспомнить черты лица лейтенанта: «Где же я его видел?».