Текст книги "Проблемы изучения истории советской психологии"

§ 3. А.Н. Ждан о возникновении и развитии советской психологии

В учебнике «История психологии» А.Н. Ждан [72] советская психология излагается, как и в двух совместных работах А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского [154], [153], в предельно широком научном контексте – при изложении истории мировой психологии.

Истории советской психологии в учебнике А.Н. Ждан посвящен большой раздел «Возникновение и развитие советской психологии. Современное состояние психологии в России» [72, с. 401-470]. Из такой компоновки материала можно предположить, что тезис об отсутствии интереса у современных отечественных исследователей к истории советской психологии как целостному образованию и самостоятельному объекту требует серьезной корректировки. Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что в учебнике А.Н. Ждан советская психология не берется в качестве самостоятельного объекта: хотя посвященный советской психологии раздел начинается с определения советской психологии как имеющей в качестве отличительной черты «методологическую ориентацию на марксизм» [72, с. 403], фактически речь идет обо всей психологии в СССР, в том числе и немарксистской по своему содержанию и корням. Особенно наглядно это проявляется при изложении периода 1920-х годов (у А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского, как мы уже убедились выше, речь идет лишь об отдельных – а именно, социально-политических – аспектах и особенностях развития отечественной психологии советского периода: об «особом пути» марксистской психологии, идеологизации, волнах репрессирования и т.д.).

И хотя в рассматриваемом учебнике фактически, на содержательном уровне речь идет обо всей психологии во время существования СССР, А.Н. Ждан – в отличие от уже рассмотренных пособий – на уровне заголовков и непосредственно в тексте целенаправленно использует выражение «советская психология», причем трактуемое не как «психология в СССР» или «репрессированная наука», идущая по «особому пути». Это видно из сформулированного в самом начале VII раздела определения: «В новых социально-экономических условиях и в ответ на трудности, с которыми отечественная психологическая наука вступила в XX век, складывается советская психология. Ее отличительной чертой является методологическая ориентация на марксизм. Была провозглашена задача создания «системы марксистской психологии» (Корнилов К.Н. Психология и марксизм // Психология и марксизм: Сборник / Под ред. проф. К.Н. Корнилова. Л., 1925. С. 9), т.е. науки, построенной на основе марксистской философии, применяющей диалектический метод к разрешению психологических проблем» [72, с. 403].

Далее А.Н. Ждан указывает на различные варианты отношения психологов к марксизму: «В условиях растущей идеологизации общественной жизни и науки с приходом к власти Сталина марксизм превратился в единственную официальную обязательную методологическую предпосылку психологии. В то же время необходимо отличать искренние устремления ученых, увлеченных учением Маркса и пытающихся творчески его использовать, от такого насаждаемого административными методами войны с инакомыслящими внедрения догматизированного учения Маркса в ткань научного исследования.

К тому же во многих случаях ссылки на произведения Маркса и Ленина часто были чисто внешними и лишь вуалировали результаты исследований, полученных объективным научным путем» [72, с. 403-404].

Такая точка зрения на советскую психологию позволила А.Н. Ждан, в отличие А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского, характеризовать Л.С. Выготского как «одного из основоположников советской психологии» [72, с. 433], С.Л. Рубинштейна – как «одного из выдающихся теоретиков советской психологии» [72, с. 443], а А.Н. Леонтьева – как «крупного теоретика, одного из создателей советской психологии» [72, с. 449]. Отсюда становится понятным, что в учебнике А.Н. Ждан под советской психологией совокупность возникших в СССР (т.е. в советское время – в 20-е годы и последующие десятилетия) психологических теорий, школ, направлений и подходов (в лице Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна др.). Их «отличительной чертой является методологическая ориентация на марксизм» [72, с. 403]. Очевидно, именно в этом смысле, применительно к концепциям данных авторов, в учебнике А.Н. Ждан говорится о возникновении и дальнейшем развитии советской психологии.

Подчеркнем, что строгое следование характерному для прежних, советских времен пониманию советской психологии (хотя и с отказом от наиболее одиозных, собственно идеологических характеристик советской психологии – «самая передовая», «единственно верная», «подлинно научная» и т.д.) не позволило бы А.Н. Ждан, реализуя учебные задачи, отразить все многообразие психологической науки в СССР (особенно это касается 20-х годов). Иначе как предельно широким толкованием советской психологии трудно объяснить наличие в главе о «возникновении и развитии советской психологии» параграфов, посвященных концепциям В.А. Вагнера, А.А. Ухтомского, В.Н. Ивановского и Д.Н. Узнадзе [72, с. 413-415, 428-433], которые, очевидно, ни по своему происхождению, ни по содержанию никак не могут быть отнесены к марксистским.

Действительно, если речь идет об «отечественной психологии советского периода», то при описании периода 20-30-х годов должны излагаться все или, по крайней мере, наиболее существенные теории, взгляды и подходы в эти годы в СССР – В.М. Бехтерева, И.П. Павлова, Л.С. Выготского и т.д. Если же речь идет о возникновении и становлении советской психологии, то тогда под это определение теории В.М. Бехтерева и И.П. Павлова уже не попадают – ведь речь идет не обо всей психологии в СССР в этот период, а о новой (марксистской, диалектической) психологии. Поэтому вполне закономерно, что в главе о советской психологии в учебнике А.Н. Ждан речь идет не только о психологии, отличительной чертой которой является «методологическая ориентация на марксизм», но и о других направлениях, то есть, фактически, обо всей психологии в СССР. Понятно, что только при этом условии может быть достигнуто эмпирически целостное описание основных направлений 20-х годов (как традиционных, так и новых, как марксистских, так и немарксистских) и всего последующего развития советской психологии.

Это несоответствие стало бы еще более явным, если бы А.Н. Ждан не отнесла описание концепций В.М. Бехтерева и И.П. Павлова (в том числе и их судьбу уже в советское время) целиком в предшествующий, пятый раздел [72, с. 274-281], хронологически ограниченный первым десятилетием XX в. С концепциями А.А. Ухтомского и Д.Н. Узнадзе такое перемещение, казалось бы, невозможно в принципе, так как они были впервые заявлены именно 1920-е годы. Однако, заметим, это не помешало М.Г. Ярошевскому в рассмотренном выше учебном пособии [231] компактно изложить в параграфе пятом «Русский путь в науке о поведении» теоретические воззрения не только И.М. Сеченова, И.П. Павлова и В.М. Бехтерева, но и А.А. Ухтомского, хотя непосредственно в тексте говорится, что «представление о доминанте как общем принципе работы нервных центров так же, как и сам этот термин, было введено Ухтомским в 1923 году» [231, с. 367]. Благодаря такому разделению в следующем, шестом параграфе «Пути развития отечественной психологии в 20-50-е годы XX столетия» в книге М.Г. Ярошевского оказались только имена К.Н. Корнилова, Г.Г. Шпета, Л.С. Выготского и судьба педологии. С этой точки зрения наиболее удачным (в силу своей естественности в ходе следования хронологическом принципу) представляется вариант Т.Д. Марцинковской, в работе которой воззрения И.П. Павлова, В.М. Бехтерева и А.А. Ухтомского [129, с. 487-495]) излагаются в главе «Отечественная психология в 20-40-е годы XX века».

Помимо отмеченных нюансов, учебник «История психологии» А.Н. Ждан [72] представляет большой интерес в связи с тем, что вопросы о сущности советской психологии и об интерпретации советской психологии в мировом историко-психологическом контексте в этой работе разрешаются в совершенно ином ключе по сравнению с рассмотренными выше работами А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского.

Во-первых, в учебнике А.Н. Ждан, в отличие от учебного пособия М.Г. Ярошевского [231], нет раздела, целиком посвященного истории отечественной психологии. Сведения о досоветском периоде приводятся в виде небольших глав в разделах, посвященных характеристике мировой психологии в определенные периоды развития, наряду со сведениями о психологии немецкой, французской и т.д.

Во-вторых, сведения о советской психологии представлены только в разделе VII «Возникновение и развитие советской психологии. Современное состояние психологии в России».

В целом для позиции А.Н. Ждан характерно, что в то время как российская психология досоветского периода (начиная с XVIII в.) органично вписана в мировой исторический контекст (в виде глав «Психологическая мысль в России в XVIII в.» и «Развитие психологии в России в XIX в.» в соответствующих разделах, посвященных общему изложению истории психологии), советская психология вместе с современной российской психологией излагается отдельно от остальной психологии XX столетия.

Перед нами, таким образом, снова не одна психология, а две – но не отечественная и зарубежная, как у М.Г. Ярошевского (а также, как мы убедимся далее, и у Т.Д. Марцинковской), а советская и зарубежная. Если в работах других авторов весь поток истории изначально разделен на два – на историю зарубежной и отечественной психологии, то в учебнике А.Н. Ждан картина иная – вплоть до советского периода идет один поток, в котором в качестве составной части содержатся сведения о психологии в России в XVIII и XIX вв., но затем, начиная с 20-х гг. XX в., в связи с появлением советской психологии, этот поток также распадается на два – на психологию зарубежную и советскую (психология в современной России рассматривается в качестве непосредственного продолжения советской).

Следовательно, если у А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского советская психология выступает как чужеродная, идеологическая «вставка» в тело психологии («особый путь» и связанные с ним представления о том, какой должна быть советская психология), то у А.Н. Ждан (а также, как мы убедимся далее, и у Т.Д. Марцинковской) советская психология оценивается как особое, собственно психологическое образование под названием «советская психология».

Но было бы большой ошибкой считать позицию А.Н. Ждан лишь простым повторением и воспроизведением традиционной советской точки зрения на советскую психологию. Дело в том, что А.Н. Ждан отбросила все идеологические, компрометирующие, наиболее одиозные качества, которые раньше приписывались советской психологии. Прежде всего это проявляется в утверждении не противопоставления, а сходства, единства, взаимодействия и преемственности советской психологии как с предшествующей русской дореволюционной психологией, так и с психологией зарубежной. Советская психология уже не интерпретируется как единственно верное учение и не противопоставляется всей остальной («буржуазной») психологии.

Но как квалифицировать то, что осталось от советской психологии после такой очищающей операции? И если советская психология – это не «новая, марксистская психология», не одно из направлений в мировой психологии XX столетия, а вся психология советского периода, то тогда какие имеются основания уделять ей особое внимание, рассматривая обособленно от истории всей мировой психологии – вырывая, таким образом, из исторического контекста?

Этот же самый вопрос, только относительно всей отечественной психологии, мы могли бы задать и раньше, при анализе работ А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского. Не в меньшей степени он относится и к учебнику Т.Д. Марцинковской.

§ 4. Т. Д. Марцинковская о развитии отечественной психологии советского периода

В учебнике Т.Д. Марцинковской [129] наряду с главами, посвященными основным направлениям в зарубежной психологии XX столетия, имеется отдельная (заключительная) глава «Развитие отечественной психологии» (хронологически – с середины XIX в. до наших дней), включающая в себя параграфы «Общий обзор развития психологии в России», «Зарождение российской психологии. Две тенденции в ее развитии», «Психология на рубеже XIX – XX веков», «Отечественная психология в 20-40-е годы XX века» и «Российская психология во второй половине XX века». По вопросу о позиционировании советской психологии в книге Т.Д. Марцинковской картина открывается противоположная по сравнению с учебником А.Н. Ждан: на уровне заголовков речь идет, как и М.Г. Ярошевского, о различных этапах развития отечественной психологии («в 20-40-е годы XX века», «во второй половине XX века»), но непосредственно в тексте речь идет о «становлении новой, советской психологии», о различных теориях, школах, подходах и направлениях всей психологической науки в СССР.

Советский период рассматривается Т.Д. Марцинковской в главе «Развитие отечественной психологии» в широком временном диапазоне и контексте – как составная часть истории отечественной психологии (главным образом в контексте XIX-XX вв.), т.е. также, как и в главе VIII «Развитие психологии в России» у М.Г. Ярошевского [231, с. 310-394], причем в обоих случаях советская психология не выделяется ни содержательно, ни хронологически, что видно по входящим в данные главы параграфам.

Впрочем, относительно содержания понятия «советская психология» в работе Т.Д. Марцинковской обнаруживается та же двойственность и неопределенность, что и в учебнике А.Н. Ждан. Различие только в том, что если у А.Н. Ждан в заголовке указывается, что речь пойдет о советской психологии, а в тексте фактически описывается вся психология в СССР, то у Т.Д. Марцинковской, наоборот, в названиях глав фигурирует «отечественная (российская) психология», но непосредственно в тексте говорится о «советской психологии». Но в итоге в обоих случаях – и у А.Н. Ждан, и у Т.Д. Марцинковской – эмпирически целостное описание основных направлений 20-х годов (традиционных и новых, марксистских и немарксистских) достигается за счет не всегда последовательного совмещения двух трактовок советской психологии – как «психологии в СССР» и как «новой, марксистской психологии».

Принципиально избегая дублирования и стремясь в главе «Развитие отечественной психологии» показать «целостную картину становления» психологической науки в нашей стране, «ее специфику по сравнению с зарубежной» [129, с. 422], Т.Д. Марцинковская в предшествующих главах излагает историю мировой психологии, не приводя сведений о российской психологии. Из такого структурирования материала можно сделать вывод, что Т.Д. Марцинковской взят за основу и в качестве образца вариант, содержащийся в работе М.Г. Ярошевского [231] (где, напомним, Т.Д. Марцинковская выступала в качестве соавтора). Как и у М.Г. Ярошевского, проблема отображения советской психологии в контексте всей истории российской психологии Т.Д. Марцинковской решается за счет полного «извлечения» советской психологии из мирового контекста, – с дальнейшим рассмотрением в контексте отечественной истории. Характерно, что при этом Т.Д. Марцинковская пишет о том, что «двадцатые годы стали временем рождения советской психологии, активных поисков ее методологических основ и путей развития» [129, с. 487], в то же время подчеркивая, что «советская психология, которая формировалась в начале 20-х годов XX в., развивалась не на пустом месте, она вобрала в себя многие традиции отечественной психологии, естествознания, педагогики и философии» [129, с. 487].

Судя по названию главы – «Развитие отечественной психологии» – и заголовкам входящих в нее параграфов, непосредственно посвященных советскому периоду истории отечественной психологии («Отечественная психология в 20-40-е годы XX века» и «Российская психология во второй половине XX века»), в пособии Т.Д. Марцинковской вроде бы подразумевается позиция М.Г. Ярошевского: советская психология – это психология в СССР, поэтому нет никаких логических оснований говорить по отношению к так понимаемой советской психологии о ее зарождении, возникновении, становлении, создании, формировании и т.п. Такой вывод тем более напрашивается, что во втором параграфе данной главы, который называется «Зарождение российской психологии. Две тенденции в ее развитии», речь идет зарождении психологии в России во второй половине XIX в. (в лице И.М. Сеченова, К.Д. Кавелина, М.М. Троицкого, М.И. Владиславлева и др.). Ясно, что если в России психология возникла в XIX в. и продолжала существовать и развиваться и далее, то говорить о возникновении психологии в СССР (именно психологии вообще, в целом, как науки) говорить не приходится – к моменту возникновения СССР, в начале 20-х годов, на территории СССР психология уже была.

Но при более внимательном взгляде, при тщательном изучении содержания указанных параграфов выясняется, что Т.Д. Марцинковская фактически исходит из того же определения советской психологии, что и А.Н. Ждан. Мы имеем в виду тот факт, что у Т.Д. Марцинковской предельно ясно выражается взгляд на начальный период развития советской психологии – в словах о том, что «советская психология… формировалась в начале 20-х годов XX века», «двадцатые годы стали временем рождения советской психологии, активных поисков ее методологических основ и путей развития» [129, с. 487]. Т.Д. Марцинковская прямо говорит о том, что целью П.П. Блонского, К.Н. Корнилова, М.Я. Басова, А.Б. Залкинда, Л.С. Выготского и других психологов было построение «иной, марксистской психологии» [129, с. 487], что в 20-30-е годы «были заложены основы советской психологии» [129, с. 523].

В то же время Т.Д. Марцинковская в дальнейшем (при изложении взглядов Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна и А.Н. Леонтьева, не говоря уже о других ученых, творивших в 20-30-е годы и последующие десятилетия советской истории) ни кого не характеризует, в отличие от А.Н. Ждан, как «основоположников советской психологии». Так, например, о Л.С. Выготском говорится, что им были развиты «основы нового понимания механизмов психического развития» [129, с. 513], а при общей оценке взглядов С.Л. Рубинштейна говорится лишь о том, что в центре его внимания были «методологические проблемы» [129, с. 525] и что его идеи «прочно вошли в методологический фонд отечественной психологии» [129, с. 526]. Поэтому высказывания Т.Д. Марцинковской о возникновении советской (марксистской) психологии по большому счету следует расценивать как не имеющие принципиального значения остаточные проявления идущей с советских времен традиции в описании и оценках периода 20-30-х годов.

Данный анализ точки зрения Т.Д. Марцинковской на историю советской психологии может быть с полным правом отнесен к написанному Т.Д. Марцинковской совместно с А.В. Юревичем учебнику «История психологии», предназначенному для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук [130], так как в этом издание раздел, посвященный истории советской психологии, практически полностью совпадает с аналогичным разделом в учебнике «История психологии» Т.Д. Марцинковской [129].

С нашей точки зрения, взгляд Т.Д. Марцинковской на советскую психологию, несмотря на то, что в названиях параграфов и при изложении отдельных теорий речь идет об отечественной, а не советской психологии, содержательно близок позиции А.Н. Ждан. Именно, «советская психология» у Т.Д. Марцинковской, как и А.Н. Ждан – это не просто синоним к выражению «психология в СССР». Сущность, главный отличительный признак советской психологии в том, что это психология, ориентированная на марксистскую философию, т.е. имеющая в качестве своей методологической основы диалектический материализм, развивающаяся на основе марксистской методологии. Далее Т.Д. Марцинковской уточняется, что основы этой новой психологии были заложены в 1920-1930-е годы и что конкретно советская психология воплотилась прежде всего в теориях, концепциях, школах и подходах Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна, Б.Г. Ананьева и других отечественных психологов.

§ 5. Вопросы изучения истории советской психологии в работах В.А. Кольцовой

О взглядах В.А. Кольцовой на историю советской психологии можно судить главным образом по вышедшей в 1997 г. коллективной монографии «Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории» [158], где В.А. Кольцова является одним из авторов трех глав, посвященных истории отечественной психологии. Кроме того, исследовательский интерес представляют еще три монографии В.А. Кольцовой: «Теоретико-методологические основы истории психологии» [80], «Советская психологическая наука в годы Великой Отечественной войны (19411945)» (в соавторстве с Ю.Н. Олейником) [85] и «История психологии: проблемы методологии» [81].

В предисловии к монографии «Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории» [158] авторы ясно выражают свое исходное понимание проблемы, во многом определяющее логику и конечные результаты исследования: «В предлагаемой книге, написанной группой авторов, предпринята попытка проанализировать и обобщить лишь некоторые наиболее существенные тенденции, принципы, пути и итоги развития психологической науки в России XX столетия. Такое обобщение – сколько-нибудь полное и систематическое – является исключительно трудной задачей (ввиду гигантского объема подлежащего изучению материала)… Основной замысел нашей книги – довольно скромный. Он состоит в том, чтобы на фоне общей и краткой характеристики психологии в нашей стране (за последнее столетие) попытаться раскрыть некоторые главные линии развития лишь в психологии личности, социальной психологии и психологии познания» [158, с. 3].

Учитывая, что и содержательно, и хронологически в истории российской психологии двадцатого столетия центральное место занимает советский период, данные слова – о подходе, вынужденно носящем «очерковый» характер, не претендующем на целостное отображение всего объекта исследования – с полным основанием могут быть отнесены и к исследованию истории советской психологии, к пониманию ее содержания, особенностей ее функционирования и развития.

Монография состоит из трех частей. Интересующая нас первая часть, авторами которой являются В.А. Кольцова, Ю.Н. Олейник и Б.Н. Тугайбаева, непосредственно посвящена истории отечественной психологии в XX веке и состоит из трех глав. Первая глава «Психология в России начала XX века» является вводной, речь в ней идет об отечественной психологии дореволюционного периода. Далее идут главы «Развитие психологии в России в 20-30-е годы» и «Развитие психологии в годы войны и в послевоенный период». Завершается исторический обзор параграфом «Состояние и тенденции развития психологии в России в 90-е годы», охватывая, таким образом, все десятилетия российской психологии XX столетия.

В главе «Развитие психологии в России в 20-30-е годы» изложение дается по типичной для отечественной психологической историографии постсоветского периода схеме: все внимание авторы сосредотачивают на том новом, что создавалось в 1920-1930-е годы. В отдельных параграфах излагаются вопросы развития в СССР поведенчества, психоанализа, советской психотехники, советской педологии, затем авторы переходят к вопросу о теоретических и методологических проблемах периода.

Об отношении авторов монографии к вопросу о классификации содержания советской психологии 1920-1930-х годов свидетельствует, в частности, тезис, сформулированный в параграфе «Поведенчество как фактор формирования материалистических основ в советской психологии в 20-30-е годы»: «После революции в теоретическом отношении психология представляла чрезвычайно пеструю картину. В ней выделялись различные течения: эмпирическая психология, поведенчество (в различных его вариантах – реактология, рефлексология), фрейдизм, социально-ориентированные области психологии; наряду с материалистическими, естественно-научными, сохранялись и продолжали развиваться, по крайней мере в первые послереволюционные годы, воззрения религиозно– идеалистического толка» [158, с. 62-63]. В итоге делается вывод: «Таким образом, поведенческий подход в психологии не смог стать тем интегрирующим основанием, которое объединило бы различные подходы в понимании психического. Поиск предмета психологии продолжался. В связи с этим, углублялось и осознание значимости марксистской теории как основания перестройки психологии, происходило все более тесное объединение ученых на основе марксистской философии. И если в начале 20-х гг. марксистская психология рассматривалась как одно из возможных методологических оснований психологии, то уже в конце 20-начале 30-х гг. она оценивалась как единственно возможная и подлинно научная линия в ее развитии» [158, с. 72-73].

При подведении итогов развития советской психологии в предвоенный период отмечается: «Несмотря на существенные интеллектуальные потери, понесенные психологией в результате обрушившихся на нее репрессий и гонений, психологическая наука в СССР продолжала развиваться. Благодаря таланту и творческой инициативе советских ученых, им удалось серьезно продвинуться в осмыслении психологии…» [158, с. 96]. При этом еще раз обращается внимание на продуктивное использование советскими психологами марксизма – благодаря отношению к нему «не как к господствующей идеологии, а как к системе теоретических воззрений» [158, с. 96]. Это «расщепление» марксизма на «хорошую» (правильно, продуктивно используемую) философию марксизма и «плохую» (негативно влияющую) марксистскую идеологию присуще практически всем современным отечественным авторам, пишущим об истории советской психологии. В целом, как видим, авторы монографии стремятся удержать то позитивное, о чем говорилось о советской психологии и в работах советского периода, не отрицая, однако, факта репрессий и других форм деструктивного воздействия со стороны господствующей государственной идеологии на советскую психологическую науку.

Монография В.А. Кольцовой «Теоретико– методологические основы истории психологии» [80], как можно судить уже по ее названию, не посвящена непосредственно истории советской психологии. Книга представляет интерес прежде всего с точки зрения общих вопросов методологии историко– психологического исследования. Не касаясь этих вопросов, рассмотрим рассуждения и оценки В.А. Кольцовой относительно истории советской психологии, высказанные в связи с вопросом о социальной истории науки [80, с. 128-130].

Говоря о социальных аспектах развития науки, В.А. Кольцова указывает на негативные факторы и условия развития советской психологии, отмечая, что на протяжении 20-30-х и 50-х гг. советская психология неоднократно подвергалась «гонениям и разгромам со стороны тоталитарного государства» [80, с. 128]. Здесь же В.А. Кольцова пишет об итоговых достижениях советских психологов: «Благодаря огромным творческим усилиям наших ученых в результате более чем 70– летнего развития психологии в СССР возникла новая оригинальная научная школа, характеризующаяся специфическими традициями и подходами. К числу значимых достижений советской психологии в научно– содержательном плане относятся глубокое познание механизмов функционирования психики, ее исследование в контексте деятельности и общения, в структуре целостной личности и индивидуальности, реализация исторического, комплексного и системного подходов в психологии и т.д.» [80, с. 128-129].

Ссылаясь на свои предшествующие публикации, В.А. Кольцова подчеркивает, что «единство методолого-теоретических оснований породило оригинальную модель понимания психической реальности, включающую ее всестороннее и полное описание, охватывающую все ее значимые свойства и характеристики» [80, с. 129]. В.А. Кольцова также отмечает «организационное единство и высокую мобильность в деятельности психологического сообщества», позволившие «нашим ученым выстоять в трагические для нашей науки 30-е гг., успешно решить сложнейшие задачи, поставленные перед психологией в военное время, отстоять ее самостоятельность в послевоенных дискуссиях. Все указанное, бесспорно, является важным завоеванием психологической мысли, требует сохранения и дальнейшего творческого развития» [80, с. 129].

Таким образом, общее отношение В.А. Кольцовой к пониманию и изложению истории советской психологии не претерпело в монографии «Теоретико– методологические основы истории психологии» каких– либо принципиальных изменений по сравнению со взглядами, изложенными в коллективной монографии «Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории» [158].

То же самое можно сказать и относительно написанной совместно с Ю.Н. Олейником и вышедшей в 2006 г. монографии «Советская психологическая наука в годы Великой Отечественной войны (19411945)» [85], где имеется небольшая глава «Состояние психологических исследований в СССР накануне Второй мировой войны» [85, с. 15-30], являющаяся вводной к изложению заявленной в названии книги центральной темы исследования. Изучение этой главы позволяет определить, насколько изменились взгляды В.А. Кольцовой (а также и Ю.Н. Олейника) на историю советской психологии спустя почти десять лет после публикации монографии «Психологическая наука в России XX столетия».

В работе обращается внимание на «сложность и противоречивость социальной истории психологической науки в СССР», которые «предопределили в значительной степени ход и направления ее развития, содержательное и организационное своеобразие» [85, с. 15]. В качестве «важных предпосылок возрастания интенсивности научной деятельности психологического сообщества» в советской психологии 20-х годов указываются две основные группы факторов: потребности общественной практики (т.е. факторы социальные – «восстановление народного хозяйства», «движение за ликвидацию неграмотности», «перестройка системы образования» и т.д.) [85, с. 16-18] и теоретические дискуссии [85, с. 18-20], направленные «на поиск новых методологических, философских оснований психологического знания» [85, с. 18] (факторы методологические, теоретические).

Опираясь на первоисточники 1920-1930-х гг. (М.Я. Басова, П.П. Блонского, Л.С. Выготского, С.Г. Геллерштейна, а также на собственные аналитические работы и на работы других исследователей (В.Г. Казакова, Ю.В. Котеловой, О.Г. Носковой, Ю.Н. Олейника, Ф.А. Фрадкина), авторы делают вывод о том, что «в результате проведения широкомасштабных прикладных исследований советская психология, во-первых, накапливала значительную новую научную фактологию, необходимую для построения системы психологической науки, во-вторых, обретала чрезвычайно полезный опыт взаимодействия с практикой» [85, с. 18].