Текст книги "Дети Духов. Часть 2"

Кажется, что сам воздух остановился и сгустился. Тишина всё явственнее, такая, что аж в ушах зазвенело. И в этой тишине, фигура на помосте плавно выпрямляется, приподнимаясь. И вдруг крутанулась, ленты взметнулись, красивые руки вскинулись вверх, босая ножка топнула по помосту, и весь мир взорвался грохотом. Так что Гром чуть не оглох, а затем и… почти ослеп. Шаманка, в каком-то странном танце, всё вертелась на этом огромном барабане, вплетённые в её волосы ленты широким куполом расправились вокруг неё. И серебристые бисерины на концах тех лент тоненько застучали, создавая мелодию, согласную с ударами гулкими. Всё быстрее и быстрее, ленты всё выше и выше, открывая её мелькающие ножки, бёдра, попу, живот, грудки и наконец личико. И всё это ловкое, молодое и красивое тело, покрыто знаками, расплывающимися от быстрого вращения и потому непонятными. Гром всё вглядывался и вглядывался и только под конец, когда дева, вдруг сомкнув ноги и опустив руки резко остановилась, и прежде, чем ленты снова полностью обмотали её в несколько слоёв, укрыв от взоров, в это самое мгновение он успел разглядеть. От лица, по плечам, животу, спине, ногам, сверху вниз, её смугловатое тело золотом перечёркивали тонкие ломанные грозовые молнии.

Она снова села и недвижимо застыла, а вокруг аж воздух заискрился от неожиданно спустившегося с небес холода. Люди стали расходиться, рабы начали заново устанавливать юрту над помостом. А Гром всё стоял напротив этой фигуры сам замерев, не замечая, как парок от дыхания осаживается на лицо инеем, и пялился на то место, где должно быть её лицо. И непонятно, видит ли она сквозь эти ленты, знает ли вообще, что он тут стоит, смотрит ли на него?

– Ну ты чего застыл? – толкнула его в бок Бурька – И не дозовёшься, встал как вкопанный…

– Уходить надобно… – добавил с другой стороны Босяк, с опаской поглядывая на недобро посматривающую в их сторону, стражу.

– Это моя суженная – прохрипел, пришедший наконец в себя, Гром.

– Аккуратнее княжич – откуда-то возник Гнол Мун – истинные Кромеши покорили множество народов, но очень редко когда смешивают свою кровь с другими, дабы только в их роду рождались великие воины и великие шаманки.

– Шаманка, слышишь меня? – не обращая ни на что внимания, Гром вплотную приблизился к барабану, чуть не хватаясь за него и смотря только на эту застывшую статую – Ответь, мне надо с тобой поговорить…

– Она всё равно не понимает твоего языка…

– Видишь, даже Гнол предупреждает – схватил его за руку Босяк – опасно рядом с ней находиться…

– Научишь меня? – попросил Гром переводчика, когда Босяк с Бурькой уже потащили его прочь.

А чуть в стороне, сидя на своём коне, в окружении своих тысячников и нукеров, за этой сценой молча наблюдал Дайчин, и по лицу темника совсем непонять было, что он об этом думает.

Всю ночь Гром не мог уснуть, ворочался и вздыхал, тем самым не давая спать и Бурьке с Босяком, перед глазами всё стояла ветвистая молния, а в ушах слышался небесный гром. Лишь чуть закемарил под утро, как тут же «БУМ» этот гром снова разбудил его. Открыв глаза, увидал как нукеры спешно снаряжаются.

– Что случилось – спросил спросонок.

– Вставай! – рявкнула в ответ Бурька, напяливая свою бронь.

И словно подтверждая её слова, вновь пророкотал гулкий удар «БУМ». Выскочил вместе со всеми в яркое морозное утро и, снаряжая в общей толпе нетерпеливо топающего ногой Черныша, опять прозвучало «БУМ». Вскочили на коней и всем отрядом поскакали, и только тут Гром увидал, что огромная юрта опять разобрана, а на барабане стоит одинокая шаманка в свободно опавших лентах, и по их шевелению заметно: вот она чуть подняла ногу и резко опустила «БУМ» разнеслось по всей степи. А чуть дальше, на вершине холма, на своём коне восседает темник, глядя в сторону реки. К нему-то отряд нукеров и подскакал. Гром пробился вперёд, и перед ним открылся весь вид неожиданно замёрзшей реки, вмёрзшие в лёд корабли возле островов. И даже отсюда чувствуется страх готовящихся к битве людей на островах. А здесь, вдоль берега, уже выстроился готовый к бою тумен. «БУМ».

– Глупцы, они думают, что богатство даёт им безопасность и власть, но вскоре сами присоединятся к тем рабам, которых вчера скупали – лицо Дайчина повернулось к Грому, и он договорил – городов не должно быть, не для того существует открытая для всех Мать Земля, чтобы её стенами перегораживали и на части делили. Себе присваивали, и плату с других за проход требовали.

– Почему же ты не захватил Забугар, после того как разгромил войско на Бредянке?

– Потому что осада долгое и нудное занятие, а зимой людям и лошадям надо что-то есть. Великий хан не поручал мне захватывать всё подряд. Он мне поручил лишь собрать сведения, покорить мелкие племена да проложить путь для Великой Орды. Под копыта коней которой и лягут все страны, большие и малые. И твоя Салавия тоже…

– Ну, может захватить вы и сможете, но как удержите? Многие народы поднимут восстания и будут бороться против чужеродных правителей с чужими обычаями и законами. Неужто столько войск везде содержать?

– Зачем? Править народами пусть свои будут, а нам достаточно править правителями.

– Ха… Государыня Ярка никогда не согласится на власть над собой…

– Она не согласится, другие найдутся… Вот ты например… – и так испытующе глянул, что Гром посчитал за лучшее промолчать – Ну что, уже почувствовал музыку воина в душе?

«БУМ» и действительно его сердце наполнилось неутомим желанием битвы.

Дайчин дал сигнал, и сотня нукеров, как и весь тумен, устремилась вперёд. И Гром, сам того не ожидая, помчался с ними. Топот Черныша слился с топотом сотни лошадей и боем шаманки в единую музыку. И он сам влился в единый организм сотни. Пришло новое чувство, чувство какой-то общности, возвышающее, поднимающее вверх и дающее всемогущество. Он откуда-то знал, где его место, куда повернёт сотня, когда вздеть щит прикрывая товарища, а когда лук с натянутой тетивой, ощущая, что ничьи стрелы при этом не достигнут его. Понимая самим нутром, в котором отдавался приказ барабана шаманки, что все вместе они неуязвимы. И весь отряд, одновременно, вздел мечи, как единый клинок, и сам собой изо рта вырвался общий крик:

– ОРДА-А-А… – и многорукое непобедимое чудовище, обрушилось на беспомощного врага…

17. Сговоры и обманы

Лошадь шагала неспешно и Пытун её не торопил. На дороге отчётливо проглядывали следы двух повозок и медведя, так что никуда не денутся и можно следовать из далека, потому как лишний раз попадаться на глаза скоморохов совершенно не обязательно.

Скоморох вышел из придорожных кустов неожиданно. С мечом, и голый весь, хоть бы срам прикрыл чем, как обычно они это делают. Подошёл, да лошадку под узды взял:

– Куда следуешь, мил человек? Не скоморохов ли высматриваешь часом?

– Именно – усмехнулся Пытун прищурив левый глаз, с отпечатком волчьей лапы под ним, знак следопыта. Да положил руку на тесак, торчащий из-за пояса – для празднеств в Староторже требуются очень.

– Что ж там, своих не хватает?

– Хватает, да таких нету. Особливо чёрных девок, по всей Салавии не сыскать… – похлопал по кошелю с намёком – Боярину моему очень посмотреть охота… – и шёпотом, чуть пригнувшись с лошади – Слух ходит, будто княжна она, Наследная… Так за такое известие приплатит столько, что не в жизнь более по дорогам скитаться не понадобится.

– А боярин-то твой не из золотых поясов случаем? Жадуном кличут? Знать права она – получив утвердительную ухмылку, проговорил скоморох непонятно – враги на нашу Наследную княжну действительно клюют, как рыба на червя. Не видят только, что этот чёрный, уродливый, очень гибкий и длинный, ловко извивающейся червяк, на самом деле, насаженная на крючок пиявка – и похлопал мечом по бедру противника.

– Кто ты? – потянул тот свой длинный тесак из-за пояса, вмиг став серьёзным.

– Скоморох.

– Что-то слишком благородно для скомороха… – и изогнувшись с лошади, нанёс удар, быстро, неожиданно, да мимо. Каким-то чудом тот успел увернуться, проскользнув под головой лошади, а в следующий миг Пытун почувствовал, как клинок, поддев кольчугу, глубоко вошёл под пояс с другого бока. И завалился, рухнув на обочину.

Прикончив соглядатая, Чароплёт оттащил тело подальше в кусты – «Похоронить бы… Да ладно, авось найдут скоро…» – тяжко вздохнул оглядев, но ничего не взял, только кошель срезал.

– Кыш! Пшла вон! – замахав руками прогнал лошадь в сторону. Затем развернулся и быстрым шагом пошёл по следам, оставленными повозками скоморохов.

– Моё поместье – отворив дверцу возка, кивнул Жадун на высокий терем, перед которым склонили головы поместные холопы и толпа деревенских. Впереди девка с караваем, а по бокам от неё ключник и староста деревни – В Староторже тебе пока лучше не показываться, не дай злой дух прознает кто? – тихо объяснил, перед тем как вылезти с помощью услужливо подскочивших слуг – А здесь будь как дома и ни о чём не тревожься.

– Госпожа Смеяна здесь – с поклоном предупредил ключник.

– Виляй – кивнул боярин и приказал, поведя головой в сторону Мяты – устрой мою племянницу как следует, девок ей в служанки подбери, и чтоб ни в чём отказу она не знала.

И тот немедленно, со всем уважением и предупредительностью, подал руку брюхатой «сродственнице» господина, о которой прежде никогда и не слыхивал даже.

Мята и тому была рада, что хоть куда-то наконец прибыли. И так уж всю растрясло, так ещё и живот растёт, так что скоро как у самого Жадуна будет. Она устала, стала раздражительной и нервной, а на глазах то и дело появлялись слёзы. Но на боярина голос повышать остерегалась, стараясь держать себя в руках и быть послушной. Уже хорошо знала, что этот, с виду добрый и покладистый человек, может быть очень жёстким, за его хитрыми мыслями не получится уследить, а действия невозможно предугадать. Зато можно оторваться на слугах, которых раньше у неё никогда не было.

А вот хоть на этой, Жуле – «Имя-то какое-то не салавское…» – что к ней приставили. Красивая, чем-то на саму Мяту похожая, только волосы по светлее, как солома выгоревшая, да знаков духов у ней нет никаких – «Ха, неудачница, а туда же…» – но зато хвастливая и мнит о себе не весь что. Пока новую госпожу в бане отмывала, а потом к ужину обряжала, все уши прожужжала. Про то, что любимица господина Жадуна. Что нашёл то он её якобы в Ритагалине, у таннов, нищенкой маленькой, пожалел да с к себе взял, в поместье это привёз и здесь вырастил. И что подарки он ей каждый раз привозит разные, да балует по-всякому…

– Ай! – Мята воскликнула – Не умеешь косы плести?! – да по щеке влепила служанке. Звонко получилось, прям как Лунка учила – Волос не напасёшься на тебя… – хоть не очень-то и больно та дёрнула, но надо же сразу показать, кто тут хозяин, а то сядет на шею – Ну что встала колом?! Уж ужин подали небось, проводи давай… – ничего, уж она-то ей спуску не даст, поставит на место холопку безродную, научит как вести себя с господами…

– Что ж такого случилось, что посадник собственную дочь прислал? – вопросил Жадун гостью за ужином – По здорову ли батюшка? Как сестра старшая твоя, Горделина, да конунги, мужья ваши?

– Благодарствую. Мужья наши, как и договаривались, привели из Варгота дружины свои. Сестрица на сносях нынче – отвечала боярыня Смеяна, подозрительно стрельнув красивыми чёрными глазами на, молчаливо поедающую уху, Мяту – Батюшка бодр, хоть и стар зело. Беспокоится, давно вестей от вас не было. В справе ли дело наше? К тому ж и совет ваш надобен. Война. Порыж предался таннам, а Государыня рать свою послала… Во главе её Храбора Черсалава поставив. И со Староторжа ополчение требует. Ещё старшина купеческая неспокойна, народ баламутит. То войско требовали Забугарии в подмогу, теперича недовольны, что варги на Староторжских землях стоят.

– Вести добрые, пущай бьют друг друга. Да и то, что Черсалав здесь, очень удачно. Надобно его в гости зазвать – также на, ничего не понимающую из этого разговора, Мяту глянул – опосля, как родишь. Да покажем ребёнка, и коснуться попросим. Коль он родственник, так дух Рода обязательно должен передаться твоему сыну. Вот где у нас все эти Черсалавы окажутся! – сжал боярин пухлый кулак. Заново к Смеяне повернулся – К Храбору я сам съезжу, от ополчения Варгами отговорюсь, а заодно и приглашу. А купцы пущай пока бузят себе, у нас сила есть. Хошь Государыне жалуются. Ей не до них нынче, а будет и ещё хуже. Враги так и подбираются со всех сторон, хоть саму убить не получается, так всё одно войск мало, а казна пуста. – задумался – Они все империи строят, земли под власть свою силой берут – проговорил непонятно о ком – не понимают, что другими управлять можно не токмо мечами одними, а деньгами… И пускай мнят, что у них власть, коли все в долгах и без слова твоего шагу ступить не могут… Сколь проще было бы, ежели б у нас в долг взяла, а за то властью чуток поделилась… – посетовал – Ну коль не хочет, сама виновата. Так батюшке и передай.

Утром гостья уехала, а через несколько дней и Жадун, оставив Мяту в окружении слуг, роскоши и постоянном беспокойстве да страхе. Во что это она такое вляпалась, и что-то дальше будет? Только и оставалось, что Жулу эту воспитывать. Это отвлекало и успокаивало. А ещё историю ей свою пересказывать, малость приукрашивая, конечно, чтоб не зазнавалась служанка излишне, с собой сравнивая…

Ритагален, тяжёлый мрачный замок, высившийся на краю выступающей в море скалы, казался неприступным. И возможно токовым и являлся, ведь с самого возведения так никто и не отважился проверить. Ни местные дикие язычники, до тех пор, пока их огнём и мечом не обратили к свету Двоебога. Ни Варги, что ещё издали замечали выступающие из моря высоченные стены, и проплывали мимо. Даже Староторж, с которым чаще всего приходилось сталкиваться ордену таннов, да и другие салавские княжества, ограничивались лишь ответными походами с разорением земель.

Это сердце, откуда танны когда-то начали свою экспансию, а сам город возник позже, как база для закованного в металл войска. С крепкими стенами, за которые запрещено заходить местным вассам, и удобной бухтой, над которой и возвышался замок, хоть и ставший одним из форпостов городской стены, но так и оставшийся главной резиденцией. Отсюда видно как весь город, пока ещё не заполненный рыцарями, так и окрестности, также вовсе не разукрашенные разноцветными шатрами с кнехтами. А ещё бурное море, тяжело разбивающее свои волны о скалы внизу. Из-за осенне-зимней непогоды вовсе не заполненное парусами кораблей, которые должны привезти доблестных рыцарей из разных земель, что решили встать под знамёна Павшего, откликнувшись на призыв ордена Таннов к священному походу, благословлённому самим Архижрецом. Кто ради благородного спасения душ язычников, кто ради славы, а кто и ради богатства, которые сулил захват салавских городов и ограбление их земель.

Это всё не очень радовало магистра, ведь ранее весны великую армию собрать не удастся. Великий комтур, поддавшись уговорам легата Аккуса, подвёл его, начав слишком рано. А вот и результат:

– Их было слишком много, целая рать, никакой возможности удержать – высказывал рыцарь свои жалкие оправдания – а Виль был захвачен обманом. Моего оруженосца…

Великий магистр был старым и опытным воином, и прекрасно понимал, что глупо собирать армию вторжения, чтобы потом её морозить, отбивая собственные земли. Сколько будет потерь, раненых, убитых, обмороженных? Потрачено припасов? И самое главное, время?! Надолго ли хватит рыцарей в таких условиях? Ведь они собираются вовсе не за этим…

– Это ловушка – тихо бормотал он, глядя в окно – они специально заманивают нас, хотят наше войско сковать на наших же, разорённых ими землях, и томить, заставляя с великим трудом отбивать мелкие рыцарские замки, да страдать от холода и голода… – раздумывая, магистр не особо-то вслушивался в разговоры за спиной:

– По слухам воеводой у них сын того самого Рата Черсалава? – вопросил ландкомтур – Говорят молодой и неопытный совсем, шестнадцати лет будто нет ещё. Небось хочет славу Бешенного получить?

– Молодой, но как показалось без гордыни особой, и воин хороший – возразил де Эпи – а правой рукой у него Бронь Одноглазый – кулак его сжался – этот опытен и очень хитёр.

– Наслышаны – произнёс верховный жрец Ритагалена – в былые времена, вместе с князем Миром, много крови попортил Пакии. Там его до сих пор проклинают, ха-ха… – пухлое и добродушное лицо исказила хитрая улыбка – Возможно именно поэтому они так смело ждут, когда мы их разобьём. И такому человеку вы поклялись не воевать с Салавией? – весёлое выражение сменилось благостной укоризной.

– Не ему, а княжичу Храбору Черсалавскому…

– Не важно – настаивал жрец – Падший не признаёт клятв данных мерзким язычникам…

– Мы не пойдём на Порыж! – оборотив лицо от окна, наконец решил магистр и тем самым прервал эти рассуждения о всяких глупостях – Великая армия пойдёт вдоль моря, мимо Долгого мыса, прямо на Староторж! Ландкомтур Карриер, соберите отряд и выдвигайтесь к Вилю. По возможности отбивайте замки, но не рискуйте. Главное сдержите салавов…

– Но магистр… – удивился де Эпи – Как же отряд великого комтура в Порыже?

– Ничего не поделаешь – вступился ландкомтур – они хотя бы отвлекут на себя салавскую рать.

– Бросить своих братьев?! Их надо предупредить! Рыцарская честь…

– Именно вы, де Эпи, и должны восстановить её, эту самую честь! – перебил Магистр – Именно вам великий комтур Рюст поручил держать Друговраг, и именно вы не справились с этой задачей! Отдали крепость и впустили салавов на земли ордена. Где они теперь бесчинствуют и захватывают замки, и даже города, к чему, кстати, и ваш погибший оруженосец причастен. Ещё и вышли из плена, дав странное обещание, не поднимать руки на салавов… Молчите! – снова прервал, попытавшегося было возразить, рыцаря. И уже спокойней приказал – Выберите наконец какая клятва вам дороже: данная салавскому воеводе или ордену Падшего? Отправляйтесь с ландкомтуром и попытайтесь искупить свою вину! – де Эпи прикусил побледневшие губы, сдерживая резкие слова, молча поклонился и вышел. А магистр тихо проговорил, обращаясь к ландкомтуру – справишься и, возможно, станешь следующим великим комтуром…

С седла коня Ночки, чуть покачиваясь, свешивался мешок. Выделанная кожа, вышитая бисером и золотыми нитями. Ветер, едущий рядом с хатун, всю дорогу поглядывал на него, и вот, только теперь, решился высказать:

– Многие поганы не поймут этого, а родичи хана Кирюка затаят злобу.

Ночка даже глазом не повела, однако ехавший чуть позади Тол Мун перевёл её молчание:

– Он сам согласился на это.

– Всё одно. Мёртвый поган, тем более хан, должен принадлежать степи, а не служить украшением…

Далее он не договорил, впереди показалось стойбище кромешей.

У юрты темника их ждали. Ночка ловко соскочила со своего коня, взмахнув вышитыми, с разрезами по бёдрам и сзади, доходящими до пят полами своего чёрного, прям как лицо, кафтана. Захватив мешок, прошла между двух костров и, перешагнув порог, вошла в юрту. За ней Тол Мун, более никого не пустили.

Плошки с огнями на стойках, роскошные ковры, лица полукругом. А впереди, в креслице, сам темник Дайчин. К нему-то Ночка и направилась, чуть не дойдя, потому как воины по бокам кресла темника подались вперёд, положив руки на клинки. С поклоном глубоким положила мешок к его ногам, развязав тесёмки приспустила ткань, и так же с поклоном поднялась, чуть отступив назад.

Тол Мун за её спиной, тут же молвил:

– Хатун Ночка, ханша левого и среднего когтя, приветствует в твоём лице повелителя кромешей Делхий-эзена и желает его покровительства и помощи, дабы подчинить ему и южный коготь, а также город Арах, которые прислуживают презренным визайцам. А в качестве залога своей верности, преподносит ему в дар голову своего мужа, хана Кирюка.

Дайчин, что до этого неотрывно смотрел на гостью, теперь, вытянув подбородок, издалека, стараясь не приближать лицо, заглянул в раскрытый мешок. И долго, внимательно, разглядывал подарок, цокая языком и произнося с одобрением и даже удивлением:

– Ты подтверждаешь слухи, что ходят о тебе, ты красива и смертельно опасна. Надо же, как искусно выделано и хорошо сохранено.

– Монахи из страны Мун владеют древним и тайным знанием – пояснил Тол.

Дайчин вопросительно повернул голову на лево.

– Это так, повелитель – согласно кивнул Гнол Мун, подтверждая эти слова.

– Что же ты молчал?! Какие головы просто так пропали?! Впредь тоже будешь делать такие, для меня… – и перевёл взор на хатун, она быстро ответила ему взглядом, однако недостаточно быстро, чтобы темник не успел не заметить, как до этого она смотрела ему по правую руку – Что, знакомое лицо? – и сам повернулся к Грому – Возьми. Ты преподнесёшь это Дэлхий-эзену. Я же вижу, как ты смотришь на Дочь неба, но за невесту нужен выкуп! – и с хитрецой взглянул на Ночку – А у тебя, «убийца» – намеренно, с явно выраженным недоверием выделив это слово – ещё будет возможность подарить головы врагов. В помощь тебе пойдёт Хуранд – один из тысячников встал и поклонился. А Дайчин пояснил с усмешкой – лучше поторопись, и покори всех поганов, а город разрушь до того, как повелитель Кромешей прибудет сюда со всей ордой. Иначе… – его взгляд снова упал на подарок в мешке, давая непрозрачный намёк о судьбе её прелестной головки.

Ночка нахмурилась недовольно, но послушно поклонилась. А слуга её перевёл:

– Когда вы вернётесь, Дэлхий-эзена будет ждать целая гора из черепов наших врагов – и добавил по салавски, специально для Грома – не держи её на морозе, княжич, но и в тепло не клади. Хорошо подходит прохлада, так она лучше сохранится…

Маленький отряд, в сопровождении Гнол Муна и нукеров, двигался по стойбищу в обратном направлении. На окраинах Ночка внимательно разглядывала жилища рабов, хотя, когда ехали сюда, не проявляла особого интереса. Возле одной из кузниц, вдруг остановила коня.

– Что-то не так? – поинтересовался Ветер.

– У хатун конь расковался – сообщил Тол Мун.

– Да нет, я только что проверял…

– Ты будешь спорить с госпожой? Говорят тебе, расковался, и нужно найти кузнеца!

– Ну ладно – Ветер пожал плечами, внимательно следя как раб-салав проверяет копыта лошади – без всякой охраны, и не бегут?! – покачал головой – И куда столько? У нас в колодки и на базар Араха.

– У Дэлхий-эзена большая армия, её надо обеспечивать – пояснил Гнол Мун – а в степи бежать некуда, голодно, холодно, и не спрячешься, всё одно догонят…

– Это да – натужно согласился Тол – вот если б небесная шаманка была, так и доведёт, и следы заметёт. До самого Алатырь-камня, а там корабли ещё остались…

– Ты Тол как был глупцом, так и остался – фыркнул Гнол – вот ещё, с чего это Дочь Неба будет рабам помогать?

Ночка слушала разговор, отметив про себя – «Тол, и советник Дайчина, оба из страны Мун, явно знают друг друга, и явно недолюбливают…» – а глазами следила за рабами, что тоже внимательно навострили уши – «Надеюсь они услышали и поняли то, что надо…».

Конечно, мечтая в детстве, Малина свою свадьбу совсем по-другому представляла. Что женихом её будет витязь, молодой и прекрасный, от безумной любви её выбравший, а не политического умысла ради. И возьмёт он её при свете дня, ничего не скрывая, перед духами и людьми. А не во тьме ночной, ото всех спрятавшись, по обряду двоебожному, словно тати какие. А празднество может и не такое роскошное, в большом дворце, да с присутствием самой Государыни, но весёлое и искреннее.

Она не стала задувать свечи и погружать, жарко натопленную и усыпанную подарками горницу, в полумрак, пытаясь хоть так сохранить свойственную светлым духам иллюзию честности и открытости. Смело скинула фату, летник, сапожки, стараясь при этом не глядеть на своего жениха, который к окошку отвернулся и даже кафтан ещё не снял, стоит смирно, губы кусает да тайно переданную записку теребит. Впрочем, Малина догадывалась от кого, и даже примерно знала, о чём в ней написано. Быстренько забралась на широкую кровать с задранным балдахином, и выпрямилась, выражая послушание и готовность.

Не смотря на духоту, по обнажённому телу прошла дрожь – «Да чего уж теперь-то? Будь что будет…» – сжав кулачки и прикрыв глаза, попробовала себя успокоить. Ведь от тех детских фантазий давно уж избавилась. Ещё когда господин Всезнай, увидав её знак, на службу предложил пойти, предупредив, что тогда не будет у неё желаний своих, а токмо служение Государству. Правда они с Государыней её в жёны княжичу Грому прочили поначалу, которого Малина и не знала-то толком. Так что всё по-честному, тем более что и этого жениха она сама из списка выбрала. Протёрла выкатившуюся слезу – «Ну чего он там возится так долго?» – вроде шорох какой-то? Открыла глаза, приподняла голову, вглядываясь в полумрак, по сторонам непонимающе покрутила. А в горнице-то и нет никого – «Сбежал?! Фух ты!» – вздохнула облегчённо, снова прикрывая глаза, да расслабленно откинулась, улыбнувшись – «Думала уж и не решится…»

Внезапно снова распахнула глаза, когда уже во сне почувствовала, как что-то изменилось. Тьма. Все свечи потухли одновременно. Будто дух зимы, уже во всю накрывающий землю, ненароком забрёл в светёлку и, взгрустнув от такой брачной ночи, тяжко вздохнул. Заодно и сковав тело девушки, да не морозом, а жутью странной, чужой, потусторонней, так что не пальцем пошевелить, ни вздохнуть во всю грудь. А по коже обнажённой, вдруг чьи-то ладони пошли, шелковистые, успокаивающие, от самых ног и до лица. И тело чьё-то прижалось согревая, голое, ласковое, так что в голове совсем помутилось. И чьи-то губы мягко касаются, да целуют вкусно. Тут то и рассеялся мрак. Показалось будто образы духов разных, светятся, парят вокруг, да к ней липнут, трогают приятно везде, и прямо внутрь проникают, саму душу мило щекочут. Такое блаженство дарят, что тело, от удовольствия сведённое, выгибается непослушно и стон сам собой наружу рвётся. А перед глазами вдруг взор знакомый, серый, льдистый, насмешливо-строгий. И голос женский, коему подчинятся она обязана, но не такой как обычно, а нежный, притягательный, прошептал:

– Раздели со мной замыслы… Служи Государству нашему… Почувствуй силу духов моих…

А в это время, в горнице одной из знатных гостиниц Слава, что недалеко от Большого дворца, и потому принимающую лишь самых знатных постояльцев, ну или хотя бы достаточно богатых для того, чтобы иметь удовольствие общаться с благородным сословием, сплелись два мужских тела.

– Ты какой-то неутомимый сегодня – проговорил один, беря с пола кубок с вином и, согнув одну ногу коленом вверх, устало откинулся спиной на подушку – а тебе ещё молодую жену ублажать.

– Ненавижу её! – сразу вскинулся второй – Мучить буду, изводить по-всякому.

– Несчастная княжна – усмехнулся Диорат, попивая винцо – слыхал, родители её во время колосожания погибли, княжество Государыня отобрала, вместо этого себе служить заставила, да ещё за такого извращенца как ты замуж выдала. К тому ж двоебожника. Чем же бедняжка так перед богами провинилась?

– Вот как раз именно тем, что так верно служит ей. Будто отказаться не могла… – промямлил Нежин, смущённо положив ладонь на устало вздымающуюся грудь дружка – сама виновата.

– А ты сам будто не мог отказаться?

– Как?! Ты же знаешь, на меня родичи насели… Не посмотрели даже, что она язычница и что слухи о её соблазнениях и разврате при дворе всякие ходят… – его губы чуть прикасались, подбирая терпкие, сладко-солёные капли, от пролитого вина и пота, а рука скользнула по гладкому, совершенному торсу ниже, лаская промежность – Так породниться хотят, да на должность посла устроить… А Государыня небось убить меня хочет, приказала, как реки льдом станут, в Арах отправляться, а оттуда зимнем морем в Визай… Тут уж либо поганы горло перережут, или в ледяной буре потопнешь… Ну ничего, коль живым доберусь, такое ей посольство устрою! Тебе только верно служить буду… – губы уже дошли до живота, солнечного сплетения, с золотым символом какого-то божества – Даже Двоебога предам, и вашим, визайским богам, поклоняться стану… – и не останавливаясь на этом, пошли ещё ниже – Тебя только люблю…

– Не советую – снисходительно улыбнулся Диорат – наши боги своенравны, честолюбивы и со странным чувством юмора. Ты не знаешь какой из них тебя выберет, а их покровительство чаще приносит совсем не то, что ты бы желал.

– Давай сбежим?! – целуя в уд – Я выполню любое твоё желание… – беря его в рот.

– Нет у меня никаких желаний – равнодушно произнёс Диорат, выливая себе остатки вина – я пустой как этот кувшин – и действительно, его ствол, не смотря на все старания Нежина, в этот раз никак не желал подниматься, и грустно плюхнулся на бок, как только тот его отпустил – возвращаться тебе надо, как бы кто не прознал…

И опять глаза Малины приоткрылись. Сонные, ещё толком в сознание не пришедшие, щурящиеся от раннего света, что уже в окошко пробивается. По телу истома приятная. И что-то не так?! Ну да, духи эти ночные! Видения странные! Государыни слова!!! Вспомнила, вскочила, тут же к зеркалу подскочила, вертясь да внимательно вглядываясь в поисках знаков духов, что налипли в ночи. Но вроде всё нормально. Молодая упругая кожа, чистая и гладкая. Как обычно лишь двумя духами отмечена, звезда родовая на лобке, да ягодка в ветвях на левой груди. Сзади ещё посмотреть…

За этом занятием, в нелепой позе, и застал её муж новоявленный, Нежин Дэнец. По обнажённому телу жены равнодушным взглядом скользнул, на отражавшейся в зеркале, миленькой, зардевшейся от смущения попе, взгляд задержал – «Всё одно у меня ягодицы красивее» – решил. Да из кучи подарков новый узорный клинок вынул. Снова к испуганной девушке повернулся:

– Кровь на постель капнуть… Дабы позора не было… – пояснил.

Малина согласно кивнула – «Пожалуй так и правда лучше всего будет».

Одинокий рыцарь в натёртом доспехами стёганном камзоле, ведя гружённую позвякивающим мешком лошадь в поводу, спустился в овраг по узкой, крутой и заснеженной тропке. Он хорошо знал эту место, не зря столько времени провёл на границе. Здесь Катанка усмиряла свой нрав, и воды текли так медленно, что кое-где возле берега покрылись ледком. Пришлось потерпеть, переходя в брод голыми ногами, да и лошадь совсем неохотно ступала в холодную воду. На той стороне, выбравшись, поприседал несколько раз, разминая занемевшие колени и ступни. Костёр разжигать не решился, прямо так, на мокрые ноги, напялил шерстяные брэ, узкие шоссы и кожаные чоботы. Зато согрелся, вновь взбираясь в гору, аж в пот кинуло. Оказавшись наверху, облегчённо вздохнул, проверил снаряжение, припас, сбрую, сложенные в мешок доспехи с торчащей рукояткой меча, там же и плащ. Затем, не давая ни себе ни лошади передохнуть, вскочил в седло, пустив её рысью по уводящей в сторону тропинке.