Текст книги "Дети Духов. Часть 2"

– Чего мы салавы не поделили меж собой? Не будь как отец твой, Бешенный…

– Неймётся всё Государыне, власти хочет…

Впрочем, не все уж такие, были и ответы:

– Ну наши-то тоже… Зачем Таннов пригласили?!

– Бояре меж собой не договорятся, а мы страдаем в осаде этакой.

А то и обсуждения досужие, но то больше от жёнок:

– Какой хорошенький… Молоденький совсем…

– Смотри-ка, удачей помечен…

– Говорят он в Славе, на поединке знатного визайского витязя победил…

Так ещё и Жадун сзади тихонько приговаривает, вроде как успокаивающе:

– Не пожалел ещё, Храбор Ратович? С непривычки то и испугаться можно. Так здесь-то ещё ничего, люд мирный, а в Староторже и на куски порвать могут… Но ты на чернь внимание не обращай, нам вон с теми, что на помосте, договориться надоть… Главное не уступай не в чём, и на мир не соглашайся, предателям нет веры, обманут…

Помост всё ближе и ближе, уже и лица людей разглядеть можно. Рыцарь в плаще и со шлемом под мышкой, видно великий комтур, рядом жрец иноземный. В центре боярин, хоть и не такой как Жадун, но тоже довольно обширный. За ним, в воинском облачении, воевода. А далее волхв.

Заехав за отцепление из порыжских дружинных и таннских кнехтов, кони остановились, прямо возле лестницы, с одной стороны которой стоит витязь, а с другой рыцарь, с приветственно обнажёнными мечами. На их лица, как и на других людей, Храбор и не взглянул, перед глазами только лица тех, кто на помосте. Слез и, откинув поводья, пошёл негнущимися ногами по ступеням, как на плаху. За ним Верн, вздымая стяг Великого воеводы, и Жадун, чуть припаздывая, с отдышкой, своей тяжестью доски ступеней прогибая. Только Храбору то не лучше, у самого гул толпы в ушах, да взор затуманен, а в уме часть слов Государыни вертится, при его назначении сказанные – «Предателей покарать, дабы никому не повадно было!»

Как только Храбор встал на помост, лицо центрального боярина расплылось в жабьей улыбке, он шагнул вперёд, представляясь:

– Ото всего свободного города Порыжа, Я, выборный посадник Плюй, рад приветствовать Великого воеводу Сал…

Договорить он не сумел, Храбор также шагнул к нему, одновременно выхватил меч и с силой воткнул в живот посадника. По самую рукоять, так что тот вышел из сгорбившейся спины. Боярин заклокотал захлёбываясь, запрокинул голову, страшно вытаращив глаза в лицо своего убийцы, и обвис всем телом, хватаясь за плечи юноши, смрадно выдыхая, и заливая его руки и поясницу горячей кровью из своего живота.

Тут же всё стихло и взор прояснился. Напротив, в застывших позах, переговорщики: испуганно отшатнувшийся волхв, недоумевающе-вытягивающееся лицо воеводы, жрец с неприязненной гримасой, строгий и серьёзный комтур, с тянущейся к мечу рукой. А за ними замершая морозная площадь. И тишина стоит такая, будто люди и дышать перестали, даже парок от дыхания толпы исчез.

– Я могу договорится с врагом, но никогда с предателем! – громко выдохнул Храбор, и поведя плечами и руками вверх, освободил себя от, на колени рухнувшей тяжести. Затем, уперев ногу в плечо боярина, с силой выдернул меч на себя. Так что тело повело в сторону разворачивая, успел ещё сделать выверенный шаг в бок, вздымая меч и тут же со всего размаху опустить его на склонённую шею. Гулко стукнувшаяся о помост голова чуть прокатилась к краю и шлёпнулась в притоптанный снег, как раз к ногам рыцаря у лестницы. И пока все взгляды провожали её, Храбор не жалеючи наполнил морозным воздухом свои лёгкие, и гаркнул на всю площадь – ВАШ ПОСАДНИК КАЗНЁН ПРЕД ДУХАМИ И ЛЮДЬМИ, РУКОЙ ВЕЛИКОГО ВОЕВОДЫ, ПО СЛОВУ ГОСУДАРЫНИ И ПРИГОВОРОМ ДУМНЫХ ЛЮДЕЙ, ВСЕЙ ЕДИНОЙ САЛАВИИ!

Молчание. Бледное, помертвевшее от страха, лицо Верна, всё так же ровно держащего стяг, словно боясь пошевелиться. Жадун, зачем-то с силой сжав своё запястье, очумело смотрит на растапливающее иней и тут же покрывающееся ледяной корочкой, расплывающееся по помосту, в разные стороны от тела, кровавое пятно. Лишь рыцарь, с обнажённым мечом у лестницы, брезгливо отодвинулся от отрубленной головы, ступив на ступеньку, чем и привлёк к себе внимание.

– Ты… – узнал Храбор – Видно и правда танны не верны своему слову.

– Я не нарушил клятвы, и мой меч пока не поднялся ни на одного салава… В отличии от твоего… И не поднимется, пока не встретит Броня Одноглазого, убийцу моего верного друга и оруженосца – и будто в подтверждении своих слов, де Эпи задвинул двуручный клинок в ножны.

Храбор посмотрел на свои липкие руки, красные, чуть потряхивающиеся, на измазанный в крови меч, не зная куда его деть. Проговорил просто:

– Его нет. Уехал на войну с Пакией… – поворотил голову к переговорщикам. Возможно, эта сцена с рыцарем, а может ещё что повлияло, но лица их будто чуть расслабились – Коли танны желают уйти, мы пропустим и не будем чинить препятствия… – и чопорный комтур чуть заметно склонил голову, соглашаясь на эти условия. Храбор перевёл взгляд на воеводу – Прикажите открыть ворота. Более крови не будет.

Первым очухался волхв:

– Крови более не будет! Осада снимается! Орден Двоебога покидает Порыж! – заорал увещевательно.

И тут же всё зашевелилось, толпа снова загомонила недоумённо. Какие-то приказы, какие-то люди кинулись с поручениями. А Храбор опёрся о плечо своего стремянного, пытаясь разогнать тёмные круги перед глазами – «Всё, устал, не могу более…»

Он толком и не осознал, как оказался перед теремом наместника, где уже копошились дружинные, под предводительством дьяка дворцового приказа, приставленного к воинству. Спешно выселяли семью наместника и описывали имущество в казну. Тут же и дьяк тайного приказа опрашивал слуг, да занимался дознанием. Храбор и не знал, что таковой в его войске имеется. Впрочем, какая разница, пускай делают что надобно.

Лишь в роскошной умывальне этого терема, куда его завёл Верн, да помогши раздеться усадил в огромный чан, полный тёплой воды, потихоньку отходить начал. Пока стремянной тихо, но так чтобы господин слышал, недовольно ворчал, перебирая одёжку:

– Ну вот, всё заляпано, опять новое платье средь добычи искать… Может из вещей бывшего наместника что подходит? Хотя нет, он толстый больно, вон сколько кровищи натекло… Ладно, пускай отмачивается… – да злобно громыхая доспехом и оружием. Видно, натерпевшейся страху душе парня было всё равно на кого изливаться, пусть хоть и на собственного господина даже – А чистить то сколько!? Вот нельзя было поаккуратнее мечом махать? Вся кольчуга и сапоги теперь в дерьме из брюха…

– Поговори ещё – проворчал Храбор лениво оттирая кровь и глядя как она растворяется в воде бурой мутью – скажи спасибо что я сам в порты не обделался. Думал кончат нас на куски растерзав, да и всё… Бошки только оставят, чтоб над воротами вывесить… – кисть правой руки что-то не отмывается. Храбор потёр посильнее, бесполезно. Вытянул перед собой, разглядывая. Словно красная перчатка натянута.

– Дух кары – Верн тоже уставился на неё – такие обычно…

– У палачей бывают… Ну и пусть – перевернул ладонью к себе. В центре так и осталось сияющее деревце духа жизни. Увечье и излечение на одной руке, странно.

Ещё голову будто сдавливает что-то. Рукой пощупал в волосах, вроде нет ничего. Посмотрел на зеркало огромное, в стену вделанное, от пола до самого потолка. А богато эти бояре торговых городов живут. У них, в Тёмном, ничего подобного и не было, как, впрочем, и умывальни тёплой, да ещё чтоб не где-нибудь во дворе, а в доме самом. Тока что баня на отшибе, возле берега речного, красивого и тихого, с прохладной водицей чистой. Из корыта поднялся и встав перед зеркалом, волосы со лба задрал. А там тоненькая золотая полоска у самых корней тянется, через весь лоб, от виска к виску, и далее уходит, словно обруч на голове.

– Дух победы с вами! – ахнул Верн – Что в людей уверенность вселяет…

Стоя перед зеркалом, в чём мать родила, Храбор смотрел на своё отражение. Статное, покрытое буграми мышц, чуть коренастое тело. С маленькими листочками дуба в некоторых местах, знаками духа мощи, но это от тренировок постоянных, дабы естество после боя унять. А лицо ещё какое-то детское, даже пушок толком не лезет, с листом клевера ярко зелёным на всю левую щёку, даже на глаз чуть налез. Уже множество знаков духа у него. Конечно, по сравнению с обычными людьми. Не с Государыней Яркой же сравнивать? У которой они сплошняком друг на друга лезут, так что кажется будто шевелятся, борются меж собой и толкаются. Правда он её голой если и видел, то только в детстве далёком, когда на все эти знаки внимания не обращал, да и не помнит совсем этого, но судя по лицу и рукам… Знака меча только нет… Как-то на него теперь Заря взглянет? А может и она изменилась, стала такой, что и не узнать её? Да и где-то она сейчас? Слухи доходили будто пропала! – «А я тут… Воюю всё…» – Руки его сжались, мышцы ещё сильнее надулись, а лицо утратило всю детскость, стало грозным, злым даже, страшным – «Может таким меня и видят люди в бою. Может таким и отец мой был, Рат, по прозванию Бешенный!» – на отражение стремянного глянул, а тот из-за его спины голову высунул, да куда-то в пах зырит, шею так и сяк вытягивая.

– Боя-то не было – догадался Храбор, что он там углядеть пытается – из-за простой крови, естество у меня вздыматься не будет. – заметил с достоинством. Вдруг, неожиданно повернувшись, схватил паренька за руку, состроив зверское выражение лица – А вот, подраться если!? – и сдвинул его засученный рукав ещё выше, до самого локтя – «А Бронь-то прав оказался» – на нежной коже тыльной стороны, у самого сгиба, действительно небольшая метка духа меча. Даже провёл пальцем по лезвию – «а я как-то и не примечал ранее» – и отпустив мальчишку, схватил свой меч, первым делом стремянным почищенный – Давай! – воскликнул азартно, вставая в позу.

Верн вынул свой меч, сначала немного настороженно и скованно. Но после нескольких выпадов расслабился, умудряясь, почти не сходя с места, уклоняться от атак, а то и как-то нежно, с ленцой, отводить удары своим лёгким и коротким клинком, запутывая, заставляя ошибаться. Наконец и сам нанёс удар, принудив Храбора неловко отступить, и на его лице заиграла радостная улыбка превосходства. Прям как у Грома, бывало, в таких случаях…

– Ах так?! – воскликнул княжич, сделав мощный замах, уж против превосходящей силы-то паренёк не выдержит – Сейчас покараю тебя… – руку будто жарким паром ожгло, красная метка на мгновение вспыхнула, влажная рукоять выскользнула из ладони, и остриё клинка устремилось прямо в испуганное лицо – Нет! – хорошо Верн поскользнулся на мокром полу, и падая успел задеть своим мечом, пролетающую смерть. Та звякнула и чуть изменив направление, глубоко вонзилась в косяк открывающейся двери.

– Хо-оро-ош! – протянула насмешливо Рябина, переводя взгляд с меча. И заходя, беззастенчиво, но одобрительно, оглядывая точёную и рельефную, не по годам сильную фигуру голого юноши, добавила – Думали трясётся весь, страху-то натерпевшись, дрожит, носа не кажет, а он тут в ножички играется.

– Да уж, один, да против целого города?! – восхитился Задорн входя следом – На такое даже я б не решился. Надо ж выдумать, посадника при всём народе, которые его и усадил, зарезать… – тоже на обнажённое тело уставился, да проговорил, с самым что ни на есть серьёзным выражением лица – Знаешь, тебе надо чаще голым себя выставлять, являть духов народу. Чтоб враги боялись, а друзья уважали… А что, многие так делают…

– Угу, вот прямо так в городскую думу и отведём, сразу на все наши условия согласятся – съязвила воительница, подходя к Храбору, да руку к его щеке протягивая – что он скоморох какой? Государыне Ярке ещё такое предложи… – зацепив дёрнула и посмотрев на пальцы, сдунула красновато-коричневый волосок – Бриться уж пора скоро, а то вон, как на мудях, выросло непойми что, вошке спрятаться негде, то и на лице будет…

– Ну а чего?! – между тем продолжал плесский воевода, берясь за рукоять торчащего из косяка меча и с силой дёрнув – Гм, ничего се… Я сам-то и не видал её никогда, ну дык не старуха ещё, и говорят не уродина вовсе, а наоборот, вполне себе ничего, так что и глаз отвесть не можно… – всё ещё раскачивая меч – Так и чего скрывать красоту от людей, самими духами даденую? Хех! – клинок наконец вышел.

– Холодно же?! Да ну тебя… – отмахнулась Рябина, прекращая глупый спор и снова оборачиваясь к Храбору – Тамо дума уж городская собралась, им с властью что-то решать надобно, посадника нового выбирать… Эй! – это уже стремянному – Чего застыл? Одёжку приличную найди, да обряжай господина-то. И живо чтоб! Не голышом же, право, ему перед боярами местными представать…

Голым он, конечно, не явился, но всё ж удивил бояр да старейшин, когда вошёл в палату городской думы, в сопровождении: Рябины, своего бывшего наставника Боровика и нескольких человек дружины, все при оружии да в бронях, как на битву. И вместо того, чтобы занять специально приготовленное для него креслице, возле пустующего места посадника, просто встал посреди, в позе свободной, ногу отставив, да ладони на рукоять меча сложив. Тем самым заставив стоять и бояр, поднявших зады при появлении, хоть и решительного, но довольно юного и неопытного в таких делах, Великого воеводы, с которым небось легко договориться можно, лишь посулами необязательными да подарками дешёвыми гордость ребячью потешив.

– Хоть и обещал я, что крови более не будет, однако прощения вам не давал и наказание это не отменяет. Потому город Порыж лишается своего выборного посадничества, а главой отныне будет назначенный Государыней наместник! Кроме того – поднял руку и чуть повысил голос, заглушая поднявшийся было ропот – заместо ополчения беспорядочного да дружин боярских, будет у вас постоянное войско, кое подчиняться будет токмо Великому воеводе. И от каждого дворянского владения, в то войско, поступает тяжеловооруженный витязь или десяток легких конников, а с больших наделов, тем паче с боярств, и того больше. Сам город Порыж обязуется содержать полный полк пешцев, копейщиков и лучников, а также с десяток осадных пороков с обслугой. В других же малых городках вашей земли, будет по сотни лучников или больше, то от населения зависит. Городовым воеводой над всем этим войском назначается Боровик Тёмная чаща – указал Храбор на выступившего вперёд Тухлого Гриба – он же, покамест, и наместник ваш, покуда Государыня своего не пришлёт… Вы ничего не теряете – попробовал успокоить заново поднявшееся возмущение – всё одно содержите свои дружины, а так они будут при деле, служить на благо всей Салавии… Да и ополчение всё одно останется, на всякий случай…

Наконец Рябине это надоело и, нахмурив брови, воительница произнесла гневным громким голосом:

– Кто же не согласен, того, немедля, с приличествующей охраной, отправим жалобиться да подавать челобитные самой Государыне и думе государевой. А заодно и оправдываться в предательстве государства Салавского. Ну?!

Желающих от чего-то не нашлось, и вся дума, в едином молчании, приговорила принять новые законы. Перед тем как покинуть собрание, Храбор ещё шепнул Боровику:

– Создай это войско, оно нам понадобится…

– Будь спокоен княжич – и умудрённый годами, бывший дружинник одного из диких родов далёкого отсюда Залеса, пройдя твёрдой походкой, уселся в кресло, когда-то принадлежащее посадникам вольного города, а теперь предназначенное наместнику.

Как вышли из палаты на мороз, к поджидающему их Задорну, так Рябина поинтересовалась:

– Ну что, теперь на Ритагалин?

– Мало нас больно, в логово соваться, силы там скапливается немеряно. Коль разобьют, так прямой путь им на Салавию открыт будет.

– Значит на поклон в Старотож? Золотых поясов о подмоге молить, как этот Жадун намекал?

– А где он, кстати?

– Так сразу после веча, как ворота открыли, приказал возок свой запрягать, и укатил – фыркнул Задорн – да резво так. Токмо просил передать, дабы не забыл ты приглашение, мол «пущай в Староторж непременно будет, ждём всем людом чёрным, и купечеством, и боярством с поясом золотым». Поедешь?

– Коль сейчас ехать, так униженными просителями окажемся, так ещё и неизвестно сколь дадут и каковы условия вытребуют… – задумался Храбор – Нет уж, пускай сами нас просят! А потому поступим вот как…

19. Мрачная жердь

И почему всё так получилось и они попали именно в этот город? Началось всё с одного разговора, вечером у костра, ещё ранней осенью:

– Как ты делаешь это? И духовики находишь, и в кости выигрываешь?! – возмутился Игрун, да ещё и к Волчку придрался – Вот куда тебе? Так и останешься малявкой на всю жизнь…

– Ну и хорошо – ерепенился тот – взрослые гады все…

– И никогда не узнаешь, как хороши ласки с девушкой…

– Я знаю! Вы всё время трётесь друг о друга, так что телеги качаются, да охаете противно! Фу, гадость… – все засмеялись, а Волчок только распалился – Жердь меня тоже гладит и целует, когда думает, что я сплю! И трётся чу-чуть, и между ног у неё сыро…

– Дурак! – от стыда Жердь прикрыла лицо ладонями.

– Серьёзно, что ли?! – Игрун уже к ней повернулся, да и все остальные за ухмылялись – Может помочь…

– Гы, а чем плох медведь? – даже Резвые ноги подначил.

– И правда, не всё тебе девушкой терпеть – хихикнула Жыта – а то, если хочешь, и мы с Мытой многому научить можем…

– Нет! – вскрикнула. Она должно оставаться девушкой, чтобы когда-нибудь, перед духами и людьми… Ведь она вовсе не настоящий скоморох, как все они думают – «Не хватало ещё понести от кого попало… Хотя если бы Чароплёт…» – глянула на него сквозь пальцы, на его сосредоточенное лицо, и аж в животе всё свело от желания. Но тот сидит себе, на общее веселье будто и внимания не обращает, всё с какой-то болванкой возится, вырезает чего-то.

– Эй! Эй! – прекратила это издевательство Пуза – Договорились же, её «первый раз» продадим. Зимой, в городе, как богатеи какие приметят – добавила мечтательно.

– Нужно найти город, в котором перезимовать – переключилась на серьёзный лад Мыта – только достаточно большой, чтобы затеряться можно было. Хоть я и не уверена, что это возможно, слишком уж мы заметные. Но в Слав нам, сами понимаете, после прошлой зимы, пока вся эта история с медведем не забудется, пути нет. Да и в Черсалав теперь лучше не соваться.

– Староторж… – молвил Чароплёт, на мгновение отрываясь от своего занятия. И в ответ на удивлённое молчание, добавил – А что? Большой и богатый город, и в глаза не так бросаться будем и заработать можно.

– Что это ты всё время делаешь? – поинтересовалась Мыта – Всё режешь, режешь чего-то, уж сколько чурок на стружку извёл?

– Новую куклу – Чароплёт ещё немного подточил и показал. На взгляд Жерди, так кукла показалась слишком тонкой и длинной, и груди почти совсем не видать, хотя во всём остальном явно девушка, никак не спутаешь – на кого похожа?

– Не знаю, дылда какая-то – подтвердила мысли Жерди Мыта – да и зачем нам новая кукла?

– А если в чёрный цвет покрасить?

Скоморохи оценивающе посмотрели, а потом все лица, одно за другим, с тем же оценивающим взглядом, повернулись к Мрачной Жерди.

– Что?! Я не такая вовсе…

Ночью, уже лёжа возле медведя на меховом плаще, Волчок сам обнял её и чмокнул неуклюже.

– Прости, я не хотел никому говорить, просто… Можешь и дальше об меня тереться, с тобой мне вовсе не противно.

– Глупый ты и ничего не понимаешь – прижала к себе и погладила – спать давай! – «И чего он так взрослых ненавидит?» – недоумевала Жердь. Но малец никогда не рассказывал, да и остальные молчали, может и сами не знали толком. В прошлую жизнь друг друга, скоморохи не особо-то вникали. Как и в будущую. Да и вообще их интересует только то, что прямо здесь и сейчас происходит, живи мол и радуйся, об остальном духи позаботятся. Наверное поэтому, их, Волчок взрослыми так и не считал – Знаешь, лучше и не становись взрослым – пробормотала, засыпая – от этого всякие волнения беспокойные и желания глупые появляются…

Всю осень, время свадеб, самое жирное для скоморохов время, из-за настойчивого желания Чароплёта попасть в Староторж, провели в дороге. Конечно, по пути их приглашали на многие свадьбы, и скоморохи никогда не отказывались выступать и развлекать гостей, но разве по оплате сравнить деревенские веселья, с празднествами устраиваемые богатыми купцами да боярами, кои в больших количествах водятся в городах. Правда из-за спешки, дабы успеть в город на зимовку, пока не наступили настоящие морозы, подолгу нигде не задерживались.

Если только на готовку грибов. Их Жердь ещё несколько штук нашла, отчего Волчок уже полностью покрылся этим жутким узором по всему телу. Потому как она, для него, их затем ещё и выигрывала, заставляя Игруна возмущаться и злиться.

Впрочем, тот вскоре отстал, как только тело Волчка, вместо разноцветных ладоней, которыми он раньше окрашивал себя, полностью стало белым, и покрытым красными, как радужка его глаз, знаками, похожими на порезы. Ведь следующий гриб наконец достанется Игруну, правда будет это теперь не скоро, под снегом-то грибы не растут.

На зимовку, из-за всего этого, так и не успели. Земля укуталась белым покрывалом, а по дорогам и закованным в лёд рекам пролёг настоящий санный путь. Пришли настоящие морозы. Даже Жердь почувствовала холод. Хорошо хоть от объёмной спины медведя идёт тепло. А если ещё укрыться широким длиннополым меховым плащом, так становится совсем уютно. Можно прилечь, спрятавшись от слепящего белизной снега под, ласково обнимающим тело, мехом. И даже сладко вздремнуть, плавно покачиваясь под скрипучие звуки шагов. Правда во сне, от этого покачивания, ноги потихоньку съезжают по бокам медведя, и голые ступни высовываются из-под плаща на мороз, так что аж пальцы коченеют.

Так и въехала в громадный торговый город, проспав широкие каменные стены и надвратную башню с красивой высокой крышей. Проснулась, а вокруг шум огромных толп, незнакомый запах северного солёного моря, улицы деревом мощёные и: дома, терема, дворцы, множество строений, одно другого выше и красивее. Пока Жита с Мытой дела устраивали, амбар для житья снимали, да разрешение у ярыжки покупали, за место для представлений, остальные город осматривали, оставив обе повозки во дворе кабака, под охраной медведя. К морю ходили на корабли иноземные поглазеть, на площадь вечевую с палатами узорными полюбоваться, да в роскошной громадине главного капища побывали.

В общем Староторж Жерди понравился. Своим нравом свободным, роскошью и красотою необычной, а также приветливыми и благодарными зрителями, толпами на различные представления собирающимися. Главное привыкнуть ко всему этому, а уж показать себя этому городу, так чтоб стыдно не было средь других скоморохов, коих тут вовсе не мало, как заметила по торговым площадям прогуливаясь, и она сможет, не затеряется. А то и удивит даже, всё ж уже много чему научилась. Примерно так она бодрила себя, с головы до пят прячась под своим бесформенным меховым плащом.

Сарайчик, то ли мастерские бывшие, то ли склад пустующий, который сняли в торговом конце Староторжа, оказался ничего себе. Довольно обширный, так что, кроме самих скоморохов, и медведь, и лошади поместились, так с ними и теплее. Ещё и очаг каменный имеется, с дымоходом. Небольшой, только еды приготовить, воды вскипятить, иль руки погреть, но всё одно, теперича не замёрзнуть. А коли застынешь всё ж таки, или там помыться, так недалеко, возле стен городских, под которыми речка течёт, общие бани имеются, вход медяшка всего. Удобно в общем, разве что дрова дорогие. Зато рыбы всякой морской, немеряно. А дух какой идёт? Медведь так и вдыхает, то и дело на Пузу поглядывая, что жаркой занялась.

– Место нам на площади, для представлений, совсем небольшое выделили – в это время объясняла Мыта – потому, думаю, выступать будем по очереди…

– Оно и правильно – оторвалась Пуза от готовки – чего всем сразу на морозе-то мёрзнуть…

– …темнеет рано, так что сначала кукольное зрелище…

– Лучше из новых, то, что Чароплёт придумал! – на этот раз перебил Резвые ноги – Здесь такое хорошо зайти должно…

– …а в сумерках уже начинаем искусные забавы плясовые да всякие выкрутасы телесные…

– С потехой огненной! – воскликнул Игрун – У Жерди и Волчка, в свете факелов, кожа так и будет сиять и переливаться! Чёрное и белое, представляете?! Да и медведь во тьме гораздо страшнее выглядит, с оскалом этаким жутким…

– А ещё мужчин к вечеру соблазнять проще… – добавила Пуза.

– Да вы дадите договорить или как?! – наконец возмутилась Мыта. И хоть с её мелким росточком это и могло показаться кому-то смешным, однако все испуганно притихли, и даже громадный медведь прикрыл морду лапой. Скоморошка, обиженно нахмурившись под преувеличенно внимательными взглядами, покорно ожидающими от неё дальнейших слов, и рявкнула – Завтра начинаем! Всё!

Что там за кукольную историю показывали Жита, Мыта, Чароплёт и Резвые ноги, Жердь толком не знала. На представление не ходила, да даже и до этого особо не следила за ними, когда скоморохи, располагаясь на привалах, только сочиняли да разучивали роли своей дурацкой сказки, при этом периодически фыркая, давясь от смеха и косясь на неё. Девушка с этим ничего общего иметь не желала и, обиженно надув губы, отходила куда подальше, потому как явно её передразнивают.

Вместе с Волчком, Игруном, Пузой, и конечно медведем, вышла на площадь в свою очередь. Даже чуть пораньше, когда сумерки только начинались, так что самый конец представления застали. Громкие одобрительный гул, звон монет в чаше и раскланивающиеся куклы над занавесом.

– Большую толпу собрали – Волчок восхищённо выговорил.

– Нам же лучше – скрывая зависть, фыркнула Пуза – зазывать меньше.

– Если не разойдутся все, пока меняться да готовиться будем – недовольно проворчал Игрун.

Впрочем, Игрун зря тревожился, гуляния в городе только начинались. Не по домам же народу сидеть в долгие зимние вечера, когда во тьме и дел то нормально не поделаешь, особенно мастеровым, что уж говорить о молодёжи купеческой да боярской. Вот и развлекаются.

Публика взволновано посторонилась, пропуская, да на медведя глазея, в предчувствии нового представления. Смотрят, однако близко не подходят, только обсуждают с ленцой, грызя орехи да посасывая леденцы на палочке. Что они, про медведей не слыхивали? Да многие даже и видали, и знали какой это страшный зверь, который одним ударом лапы, с длинными острыми когтями, запросто голову снести может. А тут-то вообще громадный, злой и, явно далеко не молодой и глупый, которому поиграть лишь бы. Такому человека загрызть да скушать, небось привычное дело. Словом, не обычный лесной мишка, а настоящий пещерный медведь, про коих только сказки сказывают, о злобе, силе, да коварстве ихнем.

Зато как факелы по кругу установили, и Жердь скинула плащ и обнажила своё абсолютно чёрное тело, лоснящееся от огней, так сразу на неё взгляды обратили.

– Крашенная небось, Скоморошка же…

– Ага, и глаза, и зубы, и язык даже?

– Что ж такого? Говорят, бывают чёрные люди.

– То не такие – сообщил, явно по виду купец – видал я их, когда с сарахарами торговал. Люди как люди, только кожа чёрная, а так, глаза как у нас, зубы белые, язык красный и ладони светлые. А эта… будто и правда заколдованная… – и покосился на уезжающую с площади повозку, в которую убрали кукольное представление.

Не обращая внимания на разговоры, начала исполнять шуточную сцену, которую придумала вместе с медведем. А в голове то мысль засела – «Что ж там за историю перед этим показали?» – медведь лежит посреди дороги, вроде как спит, похожий на огромную кочку. А Жердь вышагивает на прямых ногах, не глядя себе под ноги, да и наступает на него – «Потом подгляжу, тайно… Сейчас нельзя отвлекаться…» – взяла себя в руки. Медведь начинает шевелиться, ворочаться с боку набок, не понимая, что же произошло, как и девушка, удивлённо пытающаяся сохранить равновесие. Вот он привстаёт, крутится на месте, рычит страшно, а девушка качается испуганно, прижимается к его спине, чтоб не заметил. Наконец он совсем встаёт на задние лапы, пытаясь передними сбить с себя, стащить непонятную помеху, девушка удивительно вовремя шарахается то туда, то сюда, перебирает конечностями под непрекращающийся хохот толпы, и неожиданно оказывается сидящей у него на голове в нелепой позе. Какое-то время медведь смешно ворочает голову в её поисках, но вскоре находит, и задрав нос, широко открывает огромную злобную пасть, чтобы сожрать её. И той ничего не остаётся, как только упереться руками в широкий кончик его наморщившегося носа да встать вверх ногами, при этом обязательно смешно ими болтая, дабы тот не дотянулся ещё и когтями. Кончается всё тем, что медведь сильно чихает, падая при этом на передние лапы, и девушка, под испуганный вдох толпы, слетает с него, но совершив по земле кувырок, встаёт на ноги совершенно невредимая и вытянувшись в струнку, вместе с медведем, делает поклон, под звон падающих вокруг монет и аплодисменты благодарной публики.

Как ни странно, Жерди нравилось это. Нравилось дарить улыбки и радость, а взамен получать благодарность, хоть в виде монет, а хоть и просто так, в виде одобрительных криков и оваций. Да даже вид счастливых лиц задевает какие-то струны в её душе. Такое чувство, будто некие духи будоражат, помогая и поддерживая. Только где ж эти духи? Откуда им взяться? Или это сама тьма дарит такое блаженство? Ведь на её чёрном теле нет места для других знаков…

Так продолжалось день за днём. Толпы собирались всё больше, а ещё шепотки, и взгляды странные на неё. Так что подозрение закрадываться стало. Потому, как не крепилась Мрачная Жердь, а всё ж не выдержала. И однажды, по плотнее завернувшись в меховой плащ, тайно отправилась на кукольное представление.

Смешалась с толпой, но близко подходить не стала. Не хватало ещё маячить в первых рядах, лишнее внимание к себе привлекая. Тем более там уже не простые горожане, всякие богатеи со слугами, некоторым боярыням вон даже стульчики поставили, дабы те со всем удобством могли насладиться зрелищем, о котором уж весь город судачит. Нет уж, Жерди и так сойдёт, возок со сценой и отсюда хорошо видать. И слышно нормально, толпа необычно тихо себя ведёт, пока повествование длится. Эх, самое начало пропустила, ну да ладно, и так понять можно.

Вот кукла, в сарафане и платочке, двигается над занавесом, изображая беззаботность. То цветочек понюхает, то погладит неожиданно высунувшуюся прямо перед ней, откуда-то снизу, ёлку, или просто миром полюбуется, расставив руки. И при этом ещё напевает писклявым голоском, рассказывая зрителям о своей нелёгкой судьбе:

 
В глухом лесу, на куче мха,
С медведями живу одна.
Хоть не имею ни шиша,
Законная царевна я…
 

Потом ещё деревянный медведь, голосом Чароплёта, исполнил «песню одинокого медведя», и так уже не раз слышанную Жердью, скоморохи вечно её в дороге всею толпой орут. Наконец сцена изменилась и действие переместилось во дворец, где придворные распутничают, воруют из казны и занимаются другими неприглядными делами. А царица совещается со своим министром, при этом распивая вино: