Текст книги "Путь командарма (сборник)"

Провал

Хаммельбург.

Декабрь 1942 года

Потапов потянулся и принялся приседать, одновременно разводя в стороны крепкие, мускулистые руки.

«Раз-два, три-четыре… Раз-два, три-четыре!»

И в это время с улицы донесся крик, за которым последовала длинная автоматная очередь. Как выяснилось позже – в воздух.

Сразу после нее из блока военнопленных офицеров двое вооруженных эсэсовцев выволокли на улицу жилистого мужчину, в котором Михаил Иванович без труда узнал полковника Новодарова, за ним – еще одного узника и еще…

Чуть позже к группе присоединились генералы Тонконогов, Шепетов, Тхор, доставленные из других жилых помещений. Вскоре их всех погрузили в кузов автомобиля. Мгновенье – и машина скрылась за лагерными воротами.

За всем этим со стороны спокойно наблюдали комендант лагеря Пелет и капитан фон Зиверс.

Конечно же, Михаил Иванович сразу догадался, что план побега провалился.

И стал ждать, когда придут за ним.

Но этого не случилось.

Зато произошли два неожиданных события. Поздно вечером кто-то подбросил ему клочок свернутой бумаги, на котором красным карандашом была написана одна-единственная фамилия: Наумов. О том, что Андрей Зиновьевич чуть ли не открыто сотрудничает с фашистами, старожилам лагеря было известно давно. И Потапов понял, что таким нехитрым образом неизвестный соратник пытается предупредить его насчет предателя…

А за несколько часов до этого к нему в комнату наведался сам Вольфрам фон Зиверс, чтобы провести, так сказать, профилактическую воспитательную беседу…

Контрудар

Украина, Дубновский район Ровненской области.

24–27 июня 1941 года

После очередного (третьего по счету) раздела Польши в конце XVIII века граница между Российской и Австрийской империями была проведена по линии Збараж – Броды – Берестечко – Сокаль[61]61
  Збараж – город в Тернопольской области Украины. Броды – город во Львовской области. Берестечко – городок в Гороховском районе Волынской области, известный тем, что возле него произошло одно из самых кровопролитных сражений между казаками Хмельницкого и польской шляхтой.


[Закрыть].

Для обороны своих западных рубежей царское правительство вознамерилось возвести целый ряд новых оборонительных укреплений, среди которых видное место занимал так называемый Дубенский (правильно – Дубновский) форт, более известный под названием Таракановский, призванный защищать в основном железнодорожную ветвь Львов – Киев.

Работы по наращиванию холма для новой крепости начались еще в 60-х годах XIX века. Главным идеологом фортификации выступил герой обороны Севастополя, военный инженер генерал-адъютант Эдуард Тотлебен. В 1873 году на возведение форта правительство России выделило из своей казны 66 миллионов рублей. Гигантскую, по тем временам, сумму! Кроме камня и кирпича строители массово использовали и новый материал – бетон.

Наконец в 1890 году величественное оборонительное сооружение предъявили для осмотра членам царской семьи во главе с императором Александром III, что должно было свидетельствовать о полной готовности объекта.

На тот момент форт считался практически неприступным и мог решить исход любой военной кампании: взять его штурмом было невозможно, а оставить врага у себя в глубоком тылу – противоречило всем правилам ведения войны.

Однако… В начале Первой мировой части российского Юго-Западного фронта почему-то оставили Тараканов без боя. Зато бойцы 4-й австрийской армии, сменившие их за стенами крепости, стояли до конца, и почти все были уничтожены во время легендарного Брусиловского прорыва летом 1916 года.

А в годы Великой Отечественной войны крепость вообще никто не защищал. Хотя гораздо меньшая по размерам – Брестская – держалась долго, сопротивлялась отчаянно, став мерилом стойкости, эталоном мужества для всего мира.

И все же небольшой украинской деревеньке с экзотическим названием Тараканов суждено было оставить свой след и в истории того периода. Ведь именно здесь разыгралось самое крупное танковое сражение первого периода очередной мировой бойни.

Наступление противника сдерживали войска трех советских армий: 5-й – М.И. Потапова, 6-й – И.Н. Музыченко и 26-й – Ф.Я Костенко. Против танковых подразделений вермахта были брошены: 19-й механизированный корпус под командованием уже известного нам Николая Владимировича Фекленко и 9-й – «восходящей звезды» советского военного искусства Константина Константиновича Рокоссовского, приданные 5-й армии; 15-й механизированный корпус Ивана Игнатьевича Карпезо из состава 6-й армии РККА, и 8-й мехкорпус Дмитрия Ивановича Рябышева из 26-й армии.

22 июня 1-я танковая группа Пауля Людвига Эвальда фон Клейста прорвала фронт на стыке 5-й и 6-й армий РККА и выдвинулась в направлении Радехов – Берестечко. К 24 июня она заняла рубеж на реке Стырь, за которой располагались войска 131-й моторизованной дивизии 9-го механизированного корпуса.

На Радехов выдвигался и 15-й мехкорпус РККА из двух танковых дивизий (третья – 212-я моторизованная – осталась в Бродах). При этом значительная часть его гусеничных машин была уже потеряна в ходе столкновений с 11-й танковой дивизией вермахта.

На рассвете 24 июня 24-й танковый полк 20-й танковой дивизии полковника Михаила Ефремовича Катукова из состава этого корпуса с ходу атаковал части 13-й немецкой танковой дивизии, захватив около 300 пленных. Наши потери составили 33 танка БТ.

19-й мехкорпус генерал-майора Фекленко, с начала войны начавший выдвижение к западной границе, вечером 24 июня вышел на берег реки Иквы[62]62
  Иква – правый приток реки Стырь.


[Закрыть] в районе Млынова. Передовая рота 40-й танковой дивизии заблокировала переправу немецкой 13-й танковой дивизии. Но развить успех не удалось.

Предложение начальника штаба Юго-Западного фронта генерала Максима Алексеевича Пуркаева: отвести войска на восток и помышлять о контратаках лишь после создания сплошной линии обороны, – было отвергнуто, и под давлением представителя Ставки Главного командования Г. К. Жукова принято решение нанести удар по немецкой группировке силами всех мехкорпусов и трех стрелковых корпусов фронтового подчинения – 31-го, 36-го и 37-го.

В реальности же указанные части находились только на пути к фронту и вступали в бой по мере прибытия без взаимной координации действий!

В итоге получилось, что в наступлении приняли участие только 9-й и 19-й механизированные корпуса с севера, 8-й и 15-й – с юга. Во встречное танковое сражение с ними вступили войска 9-й, 11-й, 14-й и 16-й танковых дивизий из 1-й танковой группы и 6-й армии вермахта.

Руководствуясь указанием Военного совета ЮЗФ, командующий 5-й армией генерал-майор М.И. Потапов приказал сместить направление удара двух упомянутых механизированных корпусов на левый фланг немецкой группировки, то есть на Млынов, а 36-го стрелкового корпуса – на Дубно.

На этот же населенный пункт нацелились и части 15-го мехкорпуса, которые сначала должны были выйти к Берестечко.

Но всего лишь за одну ночь – с 26 на 27 июня – немцы переправили через реку свою пехоту и смогли сосредоточить против 9-го механизированного корпуса, шедшего в авангарде советских сил, свои 13-ю танковую, 25-ю моторизованную, 11-ю пехотную и части 14-й танковой дивизии.

Обнаружив перед собой свежие войска противника, Рокоссовский, у которого уже не было резервов, дальнейшее наступление отменил и сообщил в штаб, что атака не удалась.

В то же время против нашего правого фланга под Луцком вели активные действия войска 298-й и 299-й пехотных дивизий немцев при поддержке 14-й танковой дивизии вермахта. На данное направление пришлось срочно перебросить 20-ю танковую дивизию РККА, что стабилизировало положение до первых чисел июля.

19-й мехкорпус Фекленко, как и 9-й, развить наступление не смог. Более того, под ударами немецких 11-й и 13-й танковых дивизий он отошел на Ровно, а затем на Гощу, потеряв при отступлении большую часть танков, автомашин и орудий.

Похожая участь постигла и необстрелянный 36-й стрелковый корпус, не имевший единого руководства.

С Южного направления предполагалась организация наступления на Дубно 8-го и 15-го мехкорпусов совместно с 8-й танковой дивизией 4-го механизированного корпуса – того самого, который Потапов передал Власову.

Однако пойти в атаку смогли только наспех организованные сводные отряды 24-го танкового полка подполковника Петра Ильича Волкова и 34-й танковой дивизии под командованием бригадного комиссара Николая Кирилловича Попеля.

Остальные части корпуса к этому времени только перебрасывались на новое направление.

Но даже с такими «нестыковками» контрудар советских войск стал для фашистов полной неожиданностью. Смяв оборонительные заслоны, подвижная группа Попеля к вечеру вышла на окраину Дубно, захватив тыловые запасы 11-й танковой дивизии и несколько десятков неповрежденных танков.

Советское главнокомандование отправило ей вдогонку колонну автомобилей с боеприпасами и горючесмазочными материалами, но какой-то полупьяный командир кавалерийской дивизии завернул машины обратно, мол, Дубно уже занят немцами, наших там нет!

Ах, если бы…

По мнению военных аналитиков, в те дни немцы, преследуемые нашими войсками, драпали так, как еще никогда не драпали, позже это бегство не без оснований будут сравнивать с бегством врага под Сталинградом!

Если бы (опять – если бы!) Попель, уже находящийся с другой стороны Иквы, вовремя просек ситуацию и ударил противнику в тыл (что, кстати, после войны ставили ему в вину) – ход истории, несомненно, был бы изменен. Однако за ночь немцы пришли в себя и смогли перебросить к месту прорыва части 16-й моторизованной, 75-й и 111-й пехотных дивизий, которые быстро перерезали все пути снабжения героического отряда. Попытки подошедших частей 8-го механизированного корпуса пробить новую брешь в обороне не удались. Под ударами авиации, артиллерии и превосходящих сил противника им пришлось перейти к перманентной обороне.

На левом фланге, прорвав оборону 212-й моторизованной дивизии 15-го механизированного корпуса, около 40 вражеских танков вышли к штабу 12-й танковой дивизии. Командир дивизии генерал-майор Тимофей Андреевич Мишанин отправил им навстречу резерв – шесть танков КВ и 4 Т-34, которым удалось остановить противника, не понеся при этом никаких потерь, ибо немецкие танковые пушки просто не могли пробить их броню.

Однако в целом наступление 15-го мехкорпуса было заведомо обречено на провал. Понеся гигантские потери от огня противотанковых орудий, его части не смогли переправиться через реку Островку[63]63
  Островка – маленькая речка в Радеховском районе Львовской области, левый приток реки Стырь.


[Закрыть] и откатились в итоге на исходные позиции по речке Радоставке[64]64
  Радоставка – река в пределах Буского, Радеховского и Бродовского районов, левый приток реки Стырь.


[Закрыть].

29 июня 15-му механизированному корпусу было приказано смениться частями 37-го стрелкового корпуса и отойти на Золочевские высоты в районе Бялы Камень – Сасув – Золочев – Ляцке[65]65
  В украинской транскрипции Билый Каминь, Сасив, Ляцьке (Лядське – теперь Червонэ, то есть Красное) – деревни Золочевского района.


[Закрыть]. Вопреки приказу, отход начался без смены войск и без уведомления генерал-лейтенанта Рябышева, пользуясь чем, германские войска беспрепятственно обошли наши фланги и в тот же день заняли Буек[66]66
  Буск, по-украински с мягким знаком – Буськ, – город, райцентр Львовской области.


[Закрыть] и Броды, удерживаемые одним батальоном 212-й моторизованной дивизии РККА.

На правом фланге 8-го механизированного корпуса части 140-й и 146-й стрелковых дивизий 36-го стрелкового корпуса и 14-й кавалерийской дивизии РККА вообще не оказали сопротивления врагу и отступили.

Но позже они все же сумели прорвать смыкающееся кольцо окружения и организованно отойти на рубеж Золочевских высот.

А отряд Попеля остался отрезанным в глубоком тылу противника и занял круговую оборону в районе Дубно.

Держалась подвижная группа аж до 2 июля, после чего, уничтожив оставшуюся технику, потихоньку начала пробиваться из окружения к своим. Пройдя по тылам более двух сотен километров, через несколько дней отважные красные воины вышли в расположение 15-го стрелкового корпуса 5-й армии…

Как бы там ни было, крупнейшее с начала Второй мировой войны танковое сражение значительно снизило темпы продвижения немецко-фашистских войск, в частности, 1-й танковой группы. А гитлеровскому фельдмаршалу Гердту фон Рундштедту пришлось задействовать все свое умение и значительные силы, чтобы отразить контрудар советских войск в районе города Дубно.

Кроме этого, в неудавшейся операции ярко просматривался и моральный позитив. Теперь всему миру стало ясно: блиц-криг не удастся, не пройдет!

Как военный военному

Хаммельбург.

Декабрь 1942 года

Фон Зиверс переступил порог и, сложив холеные ручки на тощей груди, уставился прямо в переносицу русского командарма.

– Ну.

«Хрен гну!» – хотелось выкрикнуть Потапову, и он еле сдержался, чтобы не наговорить лишнего.

– Я жду!

– Чего? – прикинулся недоумком Михаил Иванович, хотя цель визита немецкого контрразведчика ему была ясна наперед.

– Давайте… Рассказывайте, кто стоял за этим… – Вольф запнулся, подбирая нужное русское словечко, – бе-зо-бразием?

– Каким?

– Не прикидывайтесь шлангом, господин генерал! Кажется, так говорят на вашей родине?

– Так точно!

– Доложите мне как военный человек военному, как профессионал профессионалу: кто, что и почему. Вы ведь уважаете коллег-офицеров?

– Да, это правда. К кадровым военным я отношусь с почтением, независимо от того, погоны какой армии они носят.

– Так в чем дело?

– К сожалению, ничем помочь вам не могу. Как ни прискорбно…

– Почему? – побагровел капитан.

– Я еще не успел освоиться в лагере, обтереться и поэтому просто не могу знать, что затевали мои боевые товарищи.

– Товарищи?

– А как же иначе! Генерал Тхор командовал, точнее, служил в моей армии заместителем командующего авиационной дивизии; с полковником Новодаровым я часто встречался до войны, как-никак мы с ним представляем один и тот же род войск – механизированные, танковые…

– А Шепетов?

– С Иваном Михайловичем я познакомился уже здесь. В Хаммельбурге… Он заходил ко мне пару раз на чашку чая.

– И все?

– Да!

В глазах русского командарма светилась такая искренность, что Зиверс, казалось, поверил в правдивость его слов.

Ничего не ответив, он резко развернулся и чуть ли не строевым шагом пошел к выходу…

В дверях остановился и снова повернул к дерзкому узнику красное лицо:

– А вам неинтересно, куда увезли ваших… товарищей?

– Интересно.

– В Нюрнбергскую тюрьму.

– Понял.

– Там их допросят, – капитан вздохнул, словно сожалея о печальной участи советских военнопленных. – И…

Он красноречиво обвел правой рукой вокруг своего горла и резко вздернул ее кверху.

– Смотрите, как бы с вами не случилось нечто подобное!

Помутнение рассудка

Хаммельбург.

Весна 1943 года

После провала планов побега жизнь обитателей Хаммельбургского лагеря серьезно ухудшилась. Хотя еще вчера военнопленные считали, что их содержат так плохо, что дальше просто некуда. Оказалось – есть!

А тут еще «сорока на хвосте» принесла весть о полном разгроме немецко-фашистских войск под Сталинградом…

И началось…

Репрессии, бесконечные шмоны[67]67
  Шмон (жаргон) – обыск в местах лишения свободы, проводимых в целях выявления запрещенных предметов (оружия, агитационных материалов и т. д.).


[Закрыть]…

Высокопоставленным узникам урезали питание, значительно сократили, а вскоре и вовсе ликвидировали денежное содержание…

Но самое страшное, теперь их за малейшую провинность, как самых обычных военнопленных солдат, могли убить на месте или отправить в штрафной лагерь СС «Флоссенбюрг», чтобы там уже подвергнуть «специальному обращению», – так скромно нацисты именовали «тайную казнь».

Как позже станет известно Потапову, Григория Илларионовича Тхора лишили жизни еще в январе 1943-го, а генерала Шепетова мучили до 19 апреля 1943 года…

Тем временем жизнь за колючей проволокой в Хаммельбурге текла своим чередом.

В это непростое время Михаилу Ивановичу часто приходилось общаться с еще одним некогда хорошо знакомым коллегой – генералом Евгением Арсентьевичем Егоровым.

4-й стрелковый корпус, которым он командовал в начале войны, участвовал в приграничном сражении в составе 3-й армии Западного фронта, вел тяжелые оборонительные бои западнее города Гродно, в ходе которых и попал в плотное кольцо окружения.

К исходу 28 июня 1941 года в распоряжении комкора Егорова оставалось чуть больше полка. Присоединив к нему остатки частей 85-й стрелковой дивизии, генерал отдал приказ занять оборону в районе местечка Деречин[68]68
  Деречин – поселок городского типа в Зельвенском районе Гродненской области Белоруссии.


[Закрыть], принять бой, если не удастся его избежать, и сразу отойти на восток к реке Щара[69]69
  Река Щара – левый приток Немана.


[Закрыть].

При отступлении штабная колонна попала под яростный огонь противника. Евгений Арсентьевич был ранен и взят в плен. Сначала его содержали в Бело-Подляске[70]70
  Вообще-то, город в Люблинском воеводстве Польши называется Бяла Подляска, так что правильно будет «в Бялой Подляске», но в большинстве советских документов того периода это название пишется через дефис, и автор решил не менять орфографию.


[Закрыть], а уже в августе перевели в офицерский лагерь «ХIII-Д».

В сентябре 1941-го командир корпуса Егоров добровольно дал согласие на сотрудничество с военным командованием противника и вступил в так называемую Русскую трудовую народную партию (РТНП), созданную с санкции германского руководства бывшими советскими офицерами и генералами, перешедшими на сторону врага. Он занимал должность начальника штаба военного отдела, был председателем партийной комиссии (партийного суда), в ноябре 1941 года вместе с другими офицерами и генералами подписал обращение к командованию вермахта с просьбой сформировать из числа военнопленных добровольческую армию и направить ее на фронт для борьбы против Красной Армии. Как руководитель вербовочной комиссии Егоров лично принимал участие в переманивании военнопленных на сторону врага (всего им было привлечено около 800 человек), проводил агитацию, направленную против СССР и руководящей коммунистической партии.

В феврале 1942 года Евгений Арсентьевич посетил лагерь «Проминент», где имел долгую и обстоятельную беседу с командармом Потаповым. После этого с ним вдруг случилась странная метаморфоза…

Егоров признал ошибочным свое заявление о вхождении в РТНП и отозвал его, одновременно прекратив всякую антисоветскую деятельность.

Но об этой маленькой своей победе Михаил Иванович Потапов никогда никому не рассказывал. Даже верному другу Музыченко.

Поэтому тот долго не мог «врубиться», о чем идет речь, и без устали вертел круглой головой, переводя пытливый взор с одного своего товарища на другого, зашедшего, кстати, попрощаться.

– Ну, все, Иван Николаевич! Сегодня меня переводят в другой лагерь. И даже, по секрету, скажу в какой: Нюрнбергский! Комендант принял немного шнапса – ну и проговорился по пьяни… Вот, дал полчаса на сборы…

– Держись, Евгений Арсентьевич, ты нашей Родине живым нужен! – в духе времени отреагировал на это заявление Музыченко, втайне надеявшийся, что и он сам еще понадобится непредсказуемому и мстительному советскому руководству.

– И ты прощевай, Михайло Иванович… Спасибо тебе, родной, за все, – комкор повернул лицо к Потапову и неожиданно для всех… низко поклонился.

– Не за что! – как всегда, невозмутимо отреагировал тот.

– Ежели со мной беда случится – передай родным, что Егоров никогда не был предателем… В плен попал в силу случайного стечения обстоятельств… А на сговор с врагом пошел из-за временного помутнения рассудка.

– Понял. Обязательно передам.

– Еще раз спасибо, что надоумил дурака… Я твои наставления теперь до самой смерти помнить буду. Можешь не сомневаться!

– А я и не сомневался в тебе, Евгений Арсентьевич. Не может боевой советский генерал обратить оружие против собственного народа, защищать который он клятвенно обещал до самой смерти.

– Согласен! – вытер неожиданно вспотевшее чело комкор Егоров.

Пленные или предатели?

Хаммельбург.

14 апреля 1943 года

– А ты от меня точно что-то скрываешь! – хитро прищурился Музыченко, искоса поглядывая на своего товарища.

– Нет-нет, ничего… – неуклюже начал оправдываться Потапов, никогда не умевший лгать.

– Ну-ка, признавайся, за что он тебя благодарил?

– Кто?

– Конь в пальто…

– Какой конь, Ваня?

– Егорка!

– Генерал Егоров?

– Так точно…

– Ну… Я… Как бы это правильно сказать…

– А ты не старайся правильно, старайся честно.

– Ладно. Короче, это я отговорил Евгения Арсентьевича от идеи сотрудничества с фашистами.

– А он, паскудник, и тебя пытался переманить на сторону врага?!

– Ага, – точно эхо, подтвердил Михаил Иванович.

– Разреши узнать – когда?

– Год назад… Еще в «Проминенте».

– Так вот куда он все время пропадал… А мне плел что-то насчет постоянных допросов в Пятом отделе имперской безопасности.

– Егоров имел полномочия от самого Гитлера на свободное перемещение по оккупированной территории. С целью вербовки советских военнопленных. Но после разговора со мной изменил позицию, и власти рейха его мандат аннулировали.

Музыченко надолго замолчал и друг выпалил:

– Меня Егорка тоже завербовать пытался. Но я ответил отказом.

– И правильно сделал.

– Ой, сомневаюсь… Слыхал, что наш Верховный учудил?

– Нет.

– «У Гитлера нет русских военнопленных, есть только предатели, с которыми мы разберемся, как только закончится война».

– Где ты взял такую чушь?

– Берлинское радио сообщило.

– Ерунда все это. Пропаганда Геббельса…

– Уж больно на правду смахивает! Здесь, в Хаммельбургском лагере, одно время держали сына Сталина – Якова. Так вот… Сам фюрер предложил обменять его на фельдмаршала Паулюса, угодившего в плен под Сталинградом… «Я солдат на маршалов не меняю», – ответил Иосиф Виссарионович.

– Об этом тебе сам Яша сказал?

– Да.

– А его кто облагодетельствовал?

– Криминальный комиссар имперской безопасности Штрук. Он курировал Якова Иосифовича, как и многих других пленных родственников вождей…

– Вот видишь, Штрук – лицо заинтересованное!

– А сегодня, – проигнорировал его ремарку Иван Николаевич. – Сталин и вовсе заявил: «Нет у меня никакого сына Якова»… То бишь от родной кровинки отказался… Что тогда говорить о нас с тобою?

– Тем, у кого совесть чиста, бояться нечего, – заверил Потапов.

– Поживем – увидим… – уклончиво подытожил смысл разговора Музыченко.