Текст книги "Мистерия Сириуса в свете легенд о царях птиц"

Однако Кадру, замыслив хитрый подвох, призвала себе на помощь тысячу своих сыновей.

– Дорогие сыновья, – велела она им, – чтобы избавить меня от участи служанки, станьте черными волосками в хвосте коня. Но сыновья, происходившие от змей, не хотели слушаться ее повеления, и поэтому она прокляла их:

"Когда мудрый святой царь Джанамеджайя, принадлежавший к роду Панду, будет свершать свое жертвоприношение, вы все погибнете в пламени жертвенного костра."

Проклятие Кадру было столь жестоким, даже более жестоким, чем могли бы быть любые предопределения судьбы, что сам Брахма обратил на него внимание. Но великий Праотец, как сонмы полубогов, желая благополучия всем сущим, не стали отменять ее проклятие, ибо заметили, в каком множестве расплодились змеи. Эти ползучие гадины, чей губительный яд глубоко проникает в тело, непрестанно кусали всех других и возымели большую силу. Видя, что змеи столь опасны, и одновременно желая помочь всем сущим, Брахма наделили великого духом Кашьяпу знанием противоядий, необходимых для исцеления укушенных.

Когда ночь перешла в утреннюю зарю и взошедшее Солнце возвестило о наступлении нового дня, обе сестры, Кадру и Винату, побившиеся об заклад на свою личную свободу, весьма взволнованные и раздраженные, отправились осмотреть стоявшего недалеко от них Уччайхшраву. Приближаясь к нему, они увидел огромное море, изобилующее акулами и тимингилами [громадными морскими чудищами, способными заглатывать и китов] и тысячами всевозможных, различной формы и обличия существ.

Густо населенное гигантскими черепахами и злобными крокодилами, море – опасное место, но зато оно является хранилищем жемчужин и дивным обиталищем полубога Варуны и нагов. Оно владыка всех рек, прибежище подводного огня и тюрьма для демонов. Великий страх наводит на всех живущих пенящееся море, сокровищница вод.

Сверкающие небесной синевой, являющиеся источником нектара для богов, удивительные священные морские воды безграничны и непостижимы. Море со своими глубокими течениями и водоворотами бывает ужасным, так и чудится, будто из его глубин доносятся устрашающие яростные крики его обитателей. Так море устрашает всех сущих.

Подхлестываемое налетающими с берегов ветрами, море начинает бурлить и волноваться. Кажется, будто воздев руки волн к небу, оно танцует. Повинуясь прибывающей и убывающей луне, оно то вздымается так, что к нему не подойти, то опускается. Величайшее хранилище жемчужин, море породило и принадлежащую Господу раковину – Панчаджанью.

Когда Говинда, обладающий неизмеримой силой и доблестью, принял облик великого вепря и извлек из глубин моря погрузившуюся в него землю, Он оставил его воды в бурном кипении. Но даже после столетнего подвижничества, просветленный мудрец Атри не мог достичь нижней части бездонного моря.

В самом начале Золотого века, когда безмерно могущественный Вишну погружается в Свой трансцендентный мистический сон, Он ложится на поверхность океанских вод. И священный океан, повелитель рек, безгранично раздвигается в своих неустановившихся берегах и предлагает приношения воды огню, который извергается из пасти божественной кобылицы.

Кадру и Вината смотрели на великое многопенное море, куда, как бы соревнуясь меж собой, непрерывно втекают тысячи больших рек. Море было глубокое и изобиловало акулами и пожирателями китов, тимингилами; из его глубин слышались ужасные крики его обитателей. Эта безграничная, ужасная пучина вод, словно зеркало, отражало в себе столь же безграничное небо. Осмотрев волнующийся океан, глубокий и обширный, как небо, с мерцающими в его глубине подводными огнями, сестры Кадру и Винату быстро перелетели через него и приземлились около небесного коня. Показав на черные волоски в его хвосте, Кадру тотчас же потребовала от удрученной горем Винаты исполнения обязанностей служанки. Бедная Вината была просто в отчаянии, ибо, проиграв спор, она вынуждена была вести жизнь простой служанки.

Меж тем второй сын Винаты, Гаруда, в должный срок вылупился без всякой помощи матери, и на свет появилось новое могущественное существо. Сверкая, точно исполинский язык пламени, ужасная птица вдруг выросла до огромных размеров и взмыла в небо. Увидев его, все сущие укрылись под покровом бога огня, сидевшего рядом с ними в своем космическом обличии. Простершись перед ним ниц, они сказали:

– Дорогой Агни, почему ты объят такой яростью? Уж не хочешь ли ты спалить нас всех дотла? Твое сверкающее пламя угрожающе приближается.

Агни сказал:

– Мои дорогие полубоги, покорители демонов, вы ошибаетесь. Вы видите перед собой не кого иного, как могущественного Гаруду, равного мне своей огненной силой.

Выслушав эти слова Агни, полубоги и мудрецы оправились к Гаруде и вознесли ему всяческие хвалы:

– Ты возвышенный духом мудрец, властелин птиц. Своим могуществом и огненной силой ты уподобляешься солнцу; ты величайшее средство нашего избавления. Могущество исходит от тебя волнами, но ты честен и справедлив, чужд всякой низости и слабости. Ничто не может противостоять твоей силе, ты всегда добиваешься успеха. Мир уже знает о твоей огненной мощи, велика твоя былая слава, столь же велика будет и грядущая.

Великое чудо, ты озаряешь весь мир своими ослепительно яркими лучами, словно ты само солнце. Ты даже превосходишь лучезарное солнце. Ты могуществен, точно сама смерть, превосходя своим могуществом все неизменное и преходящее в этом мире. Подобно тому, как разгневанное солнце может спалить все живое, так и ты можешь испепелить все сущее, как священный огонь, пожирающий жертвенное масло.

Твой взлет внушает ужас, точно разрушительный пожар, бушующий в конце юги, и ты достаточно силен, чтобы остановить цикл космических эпох.

О властитель птиц, мы прибегаем к твоей защите и покровительству, ибо твое могущество так велико, что ты можешь рассеивать тьму, парить среди облаков. Мы склоняемся перед тобой, о бесстрашный, летающий в небесах то близко то далеко Гаруда, восхваляя твое великодушие и непобедимость.

Так горячо восхваляемый полубогами и сонмами мудрецов прекраснокрылый Гаруда замкнулся в своем ужасающем могуществе. Затем Гаруда, царь птиц, полный великой энергии и мощи, который мог летать, куда пожелает, перелетел на дальний берег великого океана и приблизился к своей матери. Проиграв спор и став простой служанкой, Вината испытывала мучительное горе.

В это время Кадру позвала Винату, которая была обречена на услужение, и сказала ей в присутствии сына:

– Дорогая сестра, в одном из океанских заливов есть чудеснейший уединенный остров, называющийся Раманийяка, где живут наги. Отнеси меня туда, Вината!

Вината отнесла на остров свою сестру Кадру, а Гаруда по просьбе матери перенес всех змей. Когда летающий сын Винаты взмыл ввысь, к самому солнцу, змеи под нестерпимо палящими лучами впали в бесчувствие. Видя, что ее дети в опасности, Кадру принялась молиться Индре: "Почтительно склоняюсь перед тобой, о владыка полубогов, склоняюсь перед тобой, о сокрушитель целых армий! Склоняюсь перед тобой, о победитель Намучи, о тысячеокий муж Сачи. Пусть хлынут твои воды и спасут змей, припекаемых пылающими солнцем. Только ты можешь спасти нас от всех опасностей, о лучший из бессмертных!

Ты опустошаешь города своих врагов, ты же ниспосылаешь обильные ливни. Ты туча, ветер и полыхание молнии в небе. Ты гоняешь рассеиваешь сонмы облаков.

Ты ужасная громовая стрела, твое несравненное оружие. Ты грохочущая дождевая туча, ты же создатель и разрушитель планет, тот, кто не знает поражений. Ты свет, озаряющий всех, ибо солнце и пламя подчинены твоей воле. Ты удивительное и великое создание. Ты истинный царь и лучший из бессмертных. Ты представляешь в этом мире Вишну, ты мое самое надежное прибежище, о тысячеокий!

О божественный, ты для нас все: и владелец нектара и повелитель луны; тебе и любовь и поклонение самых могущественных. Ты лунный день, и час, и светлая и темная половина лунного месяца, и миг и мгновение ока. Ты и мельчайшая частица времени, и годы, сезоны, месяцы, дни и ночи. Ты эта чудесная изобильная земля с ее горами и лесами. Ты небо, все в солнечных лучах, разгоняющее мрак, ты же и огромное море с его вздыбленными волнами, с его рыбами, акулами, китами и тимингалами.

Велика твоя слава! Чтимый мудрыми и превозносимый знаменитыми риши, ты радостно пьешь жертвенную сому и принимаешь все жертвы, приносимые тебе ради процветания мира.

Для своего же блага ученые брахманы всегда почитали и почитают тебя, ибо ты обладаешь несравненным могуществом, воспетым еще в ведических гимнах. Ради тебя все дваждырожденные, чей долг – свершать священные жертвоприношения, изучают все Веды и их дополнения".

Внимая восславлениям Кадру, Индра, разъезжающий в колеснице, запряженной гнедыми, затянул все небо стаями синих туч, ярко сверкающих молниями; эти тучи низвергали бурные потоки воды и постоянно грохотали в небе; казалось, они громко ревут друг на друга.

Ливень хлестал с еще небывалой силой, никогда еще не гремел с таким неистовством гром. Впечатление было такое, будто само небо танцует в ужасающих потоках воды и [бешеных] порывах ветра, под барабанные удары грома.

Наслаждаясь дождем, ниспосланным Индрой, змеи ликовали; вся земля была повсеместно покрыта водой.

Легенды о Жар-птицах

Легенды о Симурге народов Средней Азии

Глава из книги «Мистерия Сириуса в свете легенд о царях птиц».

Абу-ль-Касим Фирдоуси (ок. 949 – 1025) в 994 г. написал первую редакцию поэмы «Книга царей» («Шахнамэ») [81], вторая редакция была завершена в 1010 г. В Шахнамэ собраны и переложены в стихи древние иранские легенды, о царях и героях персов и таджиков. Книга написана двустишиями (бейтами), их 60 000.

Двуглавый Симург

В главе «Заль и Рудаба» Фирдоуси рассказывает о Симурге, приемном отце Заля. Поскольку поэма является одним из первых описаний этой необыкновенной птицы, перескажем вкратце её содержание.

У богатыря Сама родился сын ослепительной красоты, но он был совершенно седой.

Узнав об этом, разгневанный отец приказал отвезти сына к подножию самой высокой горы Эльбора. Слуги взяли мальчика, на быстрых конях довезли до подножья горы и оставили там прямо на земле.

У птицы Симург в это время кончилась пища, вылетев в поисках добычи, она обнаружила плачущего младенца. Схватила ребёнка исполинская птица и отнесла к себе в гнездо, где он и стал расти вместе с птенцами.

Мальчик превратился в отрока, а затем и в стройного юношу, которого однажды увидели путешественники. Так пошла молва о седом юноше, которая дошла до Сама. Однажды приснился богатырю сон, будто спустился с горы Эльбора исполин на могучем коне и сказал Саму, что сын его стал настоящим витязем. В великом смятении проснулся шах и решил пойти на поиски сына.

Сам слышит предостерегающие советы, рисующие образ Симурга – грозного, несущего гибель, преграждающего запретный путь:

Сам слышит предостерегающие советы, рисующие образ Симурга – грозного, несущего гибель, преграждающего запретный путь:

 
В пути нападенье Симурга грозит
И снежная буря, что кедры крушит.
Увидишь ты гору главою до туч,
Там птицу, чей облик суров и могуч,
Симургом зовут ее; полного сил,
Его ты с крылатой горой бы сравнил.
В когтях унести в поднебесье слона
И чудище моря с глубокого дна…
Довольно ему над равниною взмыть,
Чтоб солнцу померкнуть, чтоб миру застыть.
Путь, верь мне, назад тебе лучше держать,
Горы и Симурга того не искать.
 

Однако Сам отправляется в путь, достиг горы Эльборо, но как забраться по отвесным скалам он не знал. Но сама птица Симург, выглянув из своего гнезда, увидела шаха, попрощалась с Замом, дала ему на прощанье волшебное перо, которое должно было помочь ему в трудную минуту, и, схватив Заля, опустила его прямо перед поражённым отцом.

После радостного знакомства нарёк Сам своего сына Заль-Зером и они вернулись в родной город. Не будем в подробностях пересказывать перепетии его судьбы. Заль приезжает к Мехрабу кабульскому и влюбляется в его дочь Рудабу. После ряда испытаний Заль и Рудаба сыграли свадьбу, и они зачали необыкновенного ребёнка.

Он был настолько велик и тяжёл, что Рудаба стала чахнуть и сохнуть. Видя, что умирает его возлюбленная Заль достал перо птицы Симург и подержал его над жаровней. Тьма внезапно окутала дворец, и из этой тьмы появилась волшебная птица.

– Утри глаза, шах! – молвила она Залю. – Твоя жена родит тебе небывалого богатыря. Но родиться он должен не так, как прочие. Вели принести острый меч и позвать искусного лекаря. Пусть он рассечёт тело женщины и достанет твоего сына. Напои Рудабу крепким вином и она не почувствует боли. Когда лекарь зашьёт рану, ты сам осторожно омоешь её чудодейственным бальзамом и прикоснёшся к ней моим пером. Рана тут же заживёт

Тут Симург обронила перо и скрылась во мраке. Сам подобрал перо и сделал так, как сказала вещая птица. И вдруг невиданное сияние разлилось по дворцу: это родилось чудесное дитя. Так появился на свет Рустам, величайший богатырь всех времён, которого народ прозвал Могучим.

Когда он вырос и стал богатырём, происходит единоборство Рустама с Исфандияром. Последний неуязвим. Рустам спасается бегством. Тогда старец Заль сжигает хранившееся у него перо Симурга и великая птица слетает с небес. Она излечивает Рустама и открывыает тайну Исфандияра, которого можно поразить, лишь выстрелив стрелой из тамарискового дерева стрелой в глаз. Симург объявляет также, что убившему бронзовотелого царевича предопределено погибнуть страшной смертью, а на том свете изведать многие муки. Но богатырская честь для Рустама всего дороже. Он выходит на новый поединок и убивает Исфандияра волшебной стрелой.

С родословной у Симурга все в порядке: его предок – гигантский пес Сэнмурв, собака с крыльями и рыбьей чешуей (внешние данные подчеркивали, что Сэнмурв одинаково уверенно чувствовал себя на море, на суше и в полете). Химерическое существо обитало на мировом древе.

На других ветвях генеалогического древа восседают еще одни родственники нашего героя – птицы-близнецы из “Шах-наме”, два Симурга – хороший и плохой (и здесь не обошлось без всепроникающего иранского дуализма). Плохую птицу умерщвляет герой Исфандиар, а хорошая активно принимает участие в судьбе героя Рустама: воспитывает в своем гнезде рустамова отца Заля, потом оказывает акушерское содействие рустамовой матери, помогая герою народиться на свет. Затем с помощью Симурга Рустам побеждает Исфандиара – все же вышло так, что положительный Симург наказал-таки убийцу своего негативного двойника. Впрочем, некоторые источники утверждают, что Симург на самом деле был один, но обладал амбивалентной натурой.

Фарид-ад-Дин Аттар в XIII веке возвышает Симурга до символа или образа божественности. Это изложено в «Мантик-аль-Тайр» («Беседе птиц»). Содержание поэмы, состоящей из примерно четырех с половиной тысяч двустиший, вкратце таково. Обитающий где-то далеко царь птиц Симург роняет в центре Китая великолепное перо; птицы, которым постыли раздоры, решают отыскать его. Они знают, что имя царя означает «тридцать птиц», знают, что его дворец находится на Кафе, горе, или горной кольцевидной гряде, окружающей землю. Вначале некоторые птицы выказывают малодушие: соловей ссылается на свою любовь к розе; попугай – на свою красоту, ради которой он должен жить в клетке; куропатка не может расстаться со своими холмами, цапля – с болотами и сова – с развалинами. В конце концов, они пускаются в дерзновенное это путешествие; преодолевают семь долин или морей; название предпоследнего из них «Головокружение», последнего – «Уничтожение». Многие паломники дезертируют, другие погибают при перелете. Тридцать же, достигших благодаря своим трудам очищения, опускаются на гору Симурга. Наконец они ее узрели, и тут они понимают, что они-то и есть «Симург» и что «Симург» – это каждая из них и все они вместе.

Поэма «Язык птиц»

В поэме Навои Низамаддина Мир Алишера (1441–1501) «Язык птиц» [81] творчески развита поэма Фарид-ад-Дина Аттара. Эта поэма оказалась наиболее интересной в описании Симурга, поэтому мы приведём довольно пространные выдержки, характеризующие эту птицу, в интерпритации Навои.

В следующем отрывке Удод рассказывает о Симурге, когда птицы, не найдя себе шаха, были объяты смятением:

 
"К-эй, невежды, – сказал он, – безумное стадо!
Ваше сердце суетам невежества радо.
Шах ведь есть, но не мог его разум ничей
Описать даже сотнею тысяч речей.
Он – властитель пернатых всего мирозданья,
Все он знает про вас – вашу жизнь и деянья.
Он всегда рядом с вами, незрим и неведом,
Вы не с ним – он при вас вездесущим соседом.
Оперенье – ста тысяч цветов перелив,
Сто узоров, и каждый чудесно красив.
Разум сникнет пред тем изобильем узорным,
Но неведенье это не будет позорно.
Пред его совершенством бессилен и разум:
Ведь рассудок не может постичь его разом.
А владенья его Каф-горою зовут,
А его птицей Анкой порою зовут.
А Симург – его имя, известное всюду, —
На земле и под ширю небесною, – всюду!
Быть вдали от него – так судьба вам сулила,
Он же – тут, возле вас, будто шейная жила.
Что за жизнь, если нет его рядом с собой?
Лучше смерть, чем мириться с такою судьбой".
 

Далее Удод рассказал о свойствах Симурга в ответ на почтительные просьбы птиц

 
"Все, что знаю о нем, слово в слово скажу,
Что из тайн я постиг дорогого, – скажу.
Только этим рассказом не кончится дело:
От речей ведь казна не была еще целой.
Шах и сущность его велики беспредельно,
Ваша цель и пути далеки беспредельно.
«Расскажи нам о шахе», – я слышу от вас,
Мне ж и в тысячу лет не закончить рассказ!
Суть его никогда и никем не открыта,
Но и имя его да не будет забыто.
Если влаги живящей касаешься с жаждой,
Счет ведешь не глотками, а капелькой каждой.
Каждый раз, как язык увлажняет уста,
Да вспомянут то имя, чья суть не проста!
Шах велик, моего разумения выше,
Суть его – моего постижения выше.
Как же выразить высшую суть я посмею,
Как же немощным словом дерзнуть я посмею?
Но уж если у птиц есть желанье сейчас,
Чтобы я о том шахе повел свой рассказ,
Я о сути его, хоть и в тысячной доле,
Разных мыслей вам выскажу тысячи боле.
Он ведь наш повелитель, над шахами шах он,
Нет того, чтоб не ведал о наших делах он.
Суть едина и образ един у него.
Больше тысячи свойств и личин у него.
Все они, где природа жива, проявились,
Все в единстве его существа проявились.
Никому не вздохнуть ни единого раза,
Если нет на то воли его и приказа.
То вздымаясь над нами, то падая вмиг,
Он в деяньях бывает и мал и велик.
Пестр он перьями – тысячи пестрых пушинок,
В каждом перышке – тысячи тысяч ворсинок.
С трудной думой он встретится или с простою,
Его мудрость и ум – с океан широтою.
Он вам жизнь буйной силой своею открыл,
В поднебесье вспарили вы взмахами крыл.
Алой крови поток в ваших венах – он, знайте,
И душа в вашем теле и членах – он, знайте.
Даже ближе души он для вашего тела,
Близок так, что уж ближе и нету предела.
От него вы на тысячу лет далеки,
Даже так, что уж дальше и нет, далеки!
И душа для того, кто не с ним, бесполезна,
Жить тому, кто душой не храним, бесполезно!
Если ж с ним единенье достигнуто вами,
Это – лучше владения всеми мирами.
Жить в разлуке с ним – смерть. Восемь райских садов
Будут хуже, чем ад и его семь кругов.
Но найти его запросто, вдруг – невозможно.
Без труда, без терпенья, без мук – невозможно.
К цели двинешься – тысячи бедствий приспели,
Но ее не достигнешь, не ведая цели.
Бесконечная даль – в ту долину идти,
Бесконечны опасности к ней на пути.
Жить без отдыха надо в парении смелом,
Даже если бессмертие будет уделом.
На пути будут реки с водою кровавой,
Нет, не с кровью, а с ядом, со жгучей отравой!
Там хребты вознесли к небесам острия,
И по каждому крови стекает струя.
Там простерлись пустыни – бескрайнее пламя,
И огонь прямо в небо взвился языками.
Там леса угрожают пришельцу враждою,
Ветви злобой чреваты, а листья – бедою.
Там по небу тяжелые тучи кружат,
И не ливень из них, а каменьями – град.
Просверк молний из туч там в падении яром
Опаляет весь мир и сжигает пожаром.
Там скиталец ночлег в непогоду не сыщет,
И вовеки ни пищу, ни воду не сыщет.
Миллионы пернатых, покинув свой кров,
Бились крыльями в небо десятки веков,
Но никто не бывал в том пределе доныне,
И никто не достиг этой цели доныне!
Но отдавшему жизнь в этой доле исканий
Смерть – ста жизней прекрасней, бессмертья желанней.
Сколько птиц в цветнике всего мира – везде,
Сколько их ни найдется – в полете, в гнезде, —
Клич вселенский им крикнуть проворнее надо,
В те края дать дороги им горние надо.
Пусть умрут на пути к той долине забвенья
За того, кто не ведал доныне забвенья.
Коль ста тысячам душ благо смерти дано,
Смерть – во благо: ведь каждой бессмертье дано!
Если ж счастье в судьбе им радетелем будет,
Если рок вожаком к добродетелям будет,
Пусть их путь пролегает в бескрайней пустыне,
Где ни счастья, ни радостей нет и в помине,
Но обрящут все птицы цветущий тот дол,
Где бы сонм их навек единенье обрел,
Да пребудут при шахе под благостной сенью,
Да сподобятся вечному с ним единенью,
Да найдут свой приют на небесном престоле
И да вступят под сень Гамаюновой воли!"
 

Здесь Гамаюн (Хумаюн) – птица счастья, дарующая счастье тому, на кого падет Джебраил – библ. архангел Гавриил. Далее начинается рассказ о наиболее интересном месте, связанном с Симургом.

Это описание города Китая и рассказ о том, как туда упало перо Симурга.

 
В дни иные, – поведал Удод птичьим стаям, —
На востоке был город, он звался Китаем.
Нет, не город! То был целый мир без предела,
Словно десять миров, там народу пестрело!
А страна там прекраснее райских садов,
А вода там чудеснее райских прудов!
Как-то ночью властитель всех гнезд в этом мире
Пролетал над вселенной в подоблачной шири,
И полет его горний пролег над Китаем —
Над страною, что схожа по прелести с раем.
Вдруг сияньем залило полночную тьму,
И народ беспредельно дивился тому.
Это шах тот перо обронил, пролетая,
И оделись в сиянье пределы Китая.
То перо было пестрым, с чудесным узором, —
Если все описать, слово будет нескорым.
И наутро народ вновь обрел свой покой,
Но дивился перу и расцветке такой.
То перо разожгло любопытство к узорам,
Каждый стал в рисованьи умелым и спорым.
И от этого всем им – и детям, и взрослым —
Дар был послан к художествам, к дивным ремеслам.
Был один человек там уменьем высок —
В живописном искусстве великий знаток.
Его имя – Мани, а пером – Чудодей он,
Дар его был редчайшею славой овеян.
Правду пишут мужи разуменья, считая
Манихейскую мудрость твореньем Китая.
То перо и сейчас озаряет Китай,
Словно гурия светлым сиянием – рай.
Вот как было. Перо то явилось чудесно,
А что дальше случилось – совсем неизвестно.
Повстречают его – и утратят дар речи,
И ни слова не могут промолвить о встрече.
Рассказать о нем не было воли судеб:
Кто перо повидал, тот в мгновение слеп.
Тьма ворсинок в пере! Вот где славное свойство!
Знай: из качеств его – это главное свойство!
Сколько было бесчисленных изображений
И владельца пера, и его проявлений!
Оперенье его не сравнимо ни с чем,
А вот имя его – имя ведомо всем.
Неизвестно, каким он проследовал краем,
Хоть и нету земли, где б он не был незнаем.
Наша воля его повеленьям подвластна,
Ослушанье – стократною карой опасно.
Для покорных надежда – свидание с ним,
А строптивый испугом и мукой томим.
Ни в одном государстве нет шаха бесценней,
А лишенным его – сотни тысяч мучений.
Он замолк и, с тревогой и криком летая,
Всполошилась в волненьи пернатая стая
 

О том, как рассказ Удода о Симурге и огонь рвения воспламенили сердца птиц

 
Не пристало без шаха жить птичьему роду.
Жить бы нам вот с таким, как сказал ты нам, шахом,
Все теперь о нем ведомо птицам и птахам.
Но в неведенье мы, как в оковах, живем,
Мы в разлуке с ним в муках суровых живем.
Лучше смерть, чем в неведенье гибнуть всечасно,
Кто разумен, тому наше бедствие ясно.
Раз уж ты между нами нарекся вожатым,
Нашей просьбе внемли, помоги ты пернатым.
Благосклонен к смиренным просителям будь,
В наших странствиях нам предводителем будь.
 
 
Мы на поиски шаха пуститься готовы,
Со слезами восторга все птицы готовы.
Мы увидеть его одержимы желаньем,
Не отступим от поисков и не устанем.
Будем крыльями бить и сильней, и быстрей,
Одолеем просторы пустынь и морей.
Иль достигнуть желания нашего сможем,
Или души и жизни за это положим!"
 

О том, как Удод одобрил рвение птиц и высказал им поощрение

 
И сказал им Удод, радость в сердце питая:
"Ваша речь мне по сердцу, о падшая стая!
Если нам небосвод обещает подмогу,
Если все вы готовы в такую дорогу,
Я готов, сколько рвения есть у меня,
Сколько сил и умения есть у меня,
Быть всегда вместе с вами в великом и в малом
И вести вас по всем перепутьям-привалам.
Будет трудно в пути – я подмогой вам буду
И утехой в печалях дорогой вам буду.
Если вы на пути попадете в беду —
Чтобы справиться с горем, я средство найду.
Что ни встретите – радость ли, злую судьбину,
На мгновение даже я вас не покину.
В перелете беречь вас надежно я буду,
На ночлегах вам стражей надежною буду".
И когда он у птиц их решенье узнал,
Много высказал им он великих похвал.
И на сборище, к высшим свершеньям готовом,
Обратился он к птицам с восторженным словом:
"Вы взыскуете тайны познанья вселенной!
Сам ваш облик глаголет о тайне бесценной.
Где началом природы был рай осиян,
Не об этом ли вечность слагает дестан?
К тайнам шаха отныне причастны вы стали,
Меж собою в той тайне согласны вы стали.
Ваши песни поются в его прославленье,
И дестаны – величья его восхваленье.
Речь его – ваша пища, а мысль – ваша снедь,
А без речи и мысли его вам не петь!
Он внушил вам все сущее, дал все, что надо,
Но сокрыл этот светоч от вашего взгляда".
И когда в птичьем сборище вспыхнула смута,
Каждый был там – как странник, лишенный приюта.
И потерян был путь в сокровенный тот сад,
Словно вовсе у памяти был он отнят.
В сад вселенной дорогу им сделал открытой
Тот, кто бренную землю им сделал защитой.
"В этой бренной обители так уж случилось,
Что не тешат сердец ваших благость и милость,
Если ж бог доведет, вам помочь я смогу,
Снова с ними свести вас воочью смогу.
Это странствие бедами будет чревато,
Но за них вам сердец очищенье – отплата.
Одолеете путь – и победа приспела,
Будут чистыми души, а с ними и тело.
Снова счастье сиянье свое вам вернет,
А за ним и блаженству наступит черед.
А познаете шаха дерзанием смелым —
И для душ ваших вечность да будет уделом.
Вы спознаетесь в странствиях с трудной судьбою,
И увидите шаха в единстве с собою".
 

Обращение Удода к попугаю

 
"Попугай сладкогласный, ты песню пропой нам
Рассудительной речью, напевом достойным.
О взыскующий шаха! В зеленом халате
Будь ты Хызром в пути для заблудших собратий.
Поначалу о родине нам расскажи,
Нас порадуй, потешься и сам, – расскажи.
Ведь отчизна твоя Индустаном зовется,
Шахским садом в цветенье багряном зовется.
Твой напев – это сладкая нега свиданья,
Кто глотнет той услады – слагает сказанья.
Удостоен сидеть ты на шахской руке,
Отзвук шахских речей – на твоем языке.
Ты с чужбины к далекому дому сбирайся,
И лететь прямо к саду родному сбирайся".
 

Обращение Удода к павлину

 
"Покажи нам, Павлин, свой цветник сокровенный,
Ты яви нам свой блеск – изумленье вселенной!
Над твоей головою – корона главенства,
А сокровище тела – само совершенство.
Ты великой красы в оперенье достиг,
Описать твою прелесть – немеет язык.
Твоему существу подобает величье,
Твоему естеству – совершенство в обличье.
Но забыл ты приют свой в отчизне далекой,
Блещет шахский цветник в красоте одинокой.
Но смотри, свой родимый цветник не забудь,
Прутья гнусной темницы сумей разомкнуть.
И о пиршествах шахских напевы слагая,
Ты лети к цветникам позабытого края!"
 

Обращение Удода к соловью

 
"Соловей! О певец, вдохновляемый страстью,
Звонкой песней залейся, внушаемой страстью!
Песнь любви ты слагаешь – в ней тысячи трелей,
Безголосых срамишь ты, чтоб были умелей.
Тебя шахские розы пьянят красотой,
И вкушаешь ты страсти пьянящий настой.
Лишь оденутся розы пылающим цветом,
В каждом перышке пламя зардеет отсветом.
А вдали от садов твоя песнь онемела,
Стало пеплом от жара разлуки все тело.
В голубых небесах к дальним странам лети,
Вдаль к возлюбленным розам багряным лети.
Сотни роз в цветнике рдеют пламенем ярым,
Рдеют тысячи искр в твоем сердце пожаром".
 

Обращение Удода к горлице

 
"Спой нам песню, о Горлица сада вселенной,
Дай услышать в ней отзвуки лада вселенной!
Пусть пернатые стаи в смущении смолкнут,
Пусть в бессилье, услышав то пение, смолкнут.
Венчик перьев на шейке, как четки, надет,
Рассказать о нем – слов восхищения нет.
Ты в любом цветнике – словно диво всем птахам,
Твои перья окрашены кровью и прахом.
Запоешь ты – и словно бы стоном застонешь,
В лад безумною страстью влюбленным застонешь.
Только вспомнишь любви очарованный сад, —
Голос твой словно трепетной негой объят.
Не останься в печалях, порадуй нас вестью,
Что летишь ты в цветник свой, вспарив к поднебесью".
 

Обращение Удода к куропатке

 
"Куропатка из дальней нагорной долины!
От печали глаза твои – будто рубины.
Как Фархад среди гор, ты в труде неустанна,
Ты, не зная покоя, спешишь беспрестанно.
Красный клюв твой – пылающий жаром тюльпан,
Он от крови страданий, наверно, багрян.
Каф-горою близ горних высот ты бродила,
Не о ней ли в сей дали ты стонешь уныло?
То не хохотом взвились высокие звуки, —
Это – крик твоей ядом напитанной муки.
К Каф-горе ты спешишь, путь далекий открыт,
Пусть надежда свиданья тебя веселит.
Близок час ликования, – ввысь, на свободу!
Через скалы разлуки стремись на свободу".
 

Обращение Удода к фазану

 
"О Фазан пестроперый, изяществом славный,
Кипарис – твой слуга в своей доле неравной!
Весь цветник – это дар твоего совершенства,
Розы меркнут от чар твоего совершенства.
Блеск твой видели горы и в долах сады,
Красотой твоей горы и долы горды.
Люб ты живности всякой в полянах веселых,
Мил ты тварям, живущим в заброшенных долах.
И хотя совершенство твое несравненно,
А краса – несравнимо ни с чем совершенна,
Ты красою своей никогда не гордись,
Красотой, как она не горда, не гордись.
Вспомни ту красоту, что не знает порока,
В край пылающих роз путь стреми свой высоко".
 

Обращение Удода к турачу

 
"Эй, послушай, Турач, ты изящен и строен,
Словно птица души, ты любви удостоен.
Лес в наряд свой одет красотою твоею,
Дан лугам яркий цвет красотою твоею.
Твой пьянящий напев так чарующе мил,
Что у внемлющих сердце лишается сил.
Вид твой – чудо чудес, оперенье красиво,
Облик дивно прекрасен, а речь – словно диво.
И с таким совершенством, с повадкой такою,
Да и с речью пленительно-сладкой такою
Ты по вольному должен обычаю жить
Или шаху достойной добычею быть.
Мчится шах на охоту – добычею падай,
И за жертву твою будет вечность наградой".
 

Обращение Удода к голубю

 
"Взмой, о Голубь, биением крыл в поднебесье,
Спой нам песню о том, как парил в поднебесье.
Разве в темном жилище томиться приятней?
Ты ослепнешь навеки, томясь в голубятне.
Вспомни небо над шахским чертогом, вспари,
В горнем небе летай от зари до зари.
Иль забыл ты, как сердце в паренье пологом
Замирает и бьется над шахским чертогом?
Видно, ты поотвык быть с султанами рядом,
Ворковать разучился торжественным ладом?
Полетай в те края и над крышей вспари,
И над высью времен, даже выше, вспари.
Пусть изловят тебя – это жребий приметный:
Ты дорогу найдешь к голубятне заветной".
 

Обращение Удода к соколу