Текст книги "Шаг в палеолит"

Глава 3
Встреча

Ещё через два дня я вышел к перекатам. Река к этому месту стала метров семьдесят шириной. Берега поросли всякой растительностью, закрывая доступ к воде на значительном пространстве. Но ряд последовательных перекатов, один из которых протянулся от берега до берега, был очень мелкий. А ещё холмы и на моём, и на противоположном берегу разошлись в стороны, образуя как бы проходы. И понятно, это природное образование, но всё равно ощущение, будто кто-то специально сделал удобный путь и переправу. И действительно, тут проходила настоящая звериная дорога. Вытоптанная земля, много, очень много следов, кое-где виднеются костяки разной степени разобранности, черепа и отдельные кости. Да уж, опасное местечко, но чертовски удобное, чтобы перейти на ту сторону и посмотреть, что там. Подвисать в глубоких раздумьях в таком месте – это искать себе приключения на одно место. Решение пришло практически сразу, и в первую очередь потому, что место прошлой ночёвки было недалеко, и оно было шикарно.

Вчера я заночевал под каменным выступом, тут вообще всё чаще из склона начинают выпирать каменные выходы, и камень похож на плитняк, я такие выходы под Каменск-Шахтинском видел. Та же слоистая структура, цвет, так же раскалываются на весьма ровные бруски и «кирпичи», хоть бери и дом строй. Выступ небольшой, самому спрятаться да велик с вещами расположить, а на входе – костерок. По сравнению с тем, как я раньше перекантовывался, – почти крепость. Но была в этом выступе интересная особенность – вертикальная трещина с метр шириной и глубиной метра три. Вот если в этой трещине на деревянных распорках подвесить всё ценное и пока лишнее, то я смогу, взяв только необходимое, налегке проскочить на ту сторону. Вдруг там уже рай земной, а я всё ещё здесь.

Как утверждают опытные туристы, «идёшь в поход на сутки – бери всего на три» и «лучше взять ненужное, чем забыть необходимое», поэтому я паковался вдумчиво.

Решил взять кожаный ранец, ремни переставил с рюкзака. Одеяло и спальник принайтовил по бокам. Полиэтилен – беру. Идти буду в камуфляже и сверху куртка. Термобельё, футболка и запасные тёплые носки – в ранец. Котелок, который поменьше, тарелка, кружка, ложка. Проверенная в деле закидушка. Две полторашки с водой, пара пакетиков чая, чуть сахарку, несколько сухарей и сушек, пара бомж-пакетов, кусок сальца. Ну и вечером сегодня рыбки поймаю, запеку с собой. Ещё кое-что по мелочи возьму, и всё. Да, оружие тоже всё возьму. Ну а остальное – «на консервацию», кто знает, как там повернётся.

Что ж, мы предполагаем, а Бог располагает. Когда я подошёл к перекатам, солнце стояло уже достаточно высоко. Прежде чем соваться на ту сторону, решил проверить, что на этой. Как и обычно, забрался на гребень осмотреться и… резко присел. Вот это да! Метрах в трёхстах двигалась группа людей! Я быстро переместился за большой камень, лежащий чуть ниже по склону. Да, однозначно – это люди. Причём то, что они хомо эректус, видно хорошо, а вот насколько они сапиенсы, пока непонятно, далековато. Зато очень совершенно ясно, что у этих людей большие проблемы. За ними по пятам следовала стая гиен.

Двое на волокуше, сделанной из жердей, тащили безвольное тело, накрытое шкурой. Ещё один хромал рядом, опираясь на копьё, явно испытывая проблемы с левой ногой. И последний член группы как бы прикрывал остальных в их поспешном отступлении, постоянно что-то громко выкрикивая, делая угрожающие движения копьём и время от времени кидая камни в гиен, на которые они реагировали весьма вяло. И весь этот шумный табор пёр прямо на меня. Что-то мне даже за камушком неуютно стало, а уж мужикам и вовсе не позавидуешь. Гиен было штук пятнадцать. Не настолько они были отважны, чтобы атаковать в лоб, но они чувствовали слабину, чувствовали усталость своей жертвы и потому кружили вокруг охотников, постоянно изображая, что сейчас нападут. Своим гнусным хихиканьем и подвыванием, ложными бросками и шустрыми отскоками постоянно давили на психику! Они знали: рано или поздно стая бросит слабых на растерзание, чтобы остальные жили. Так повелевает инстинкт. Но люди не звери, они упорно шли вперёд, никого не бросая. Если они дойдут до переката, то спасены. Если гиены сообразят, что добыча уходит, они могут решиться на массовую атаку. И тогда…

– Мерзкие твари, – холодная злоба кипела во мне, – мы ещё посмотрим, кто кого.

Я ни секунды не раздумывал, вмешаться или нет, к гиенам у меня сформировалась особая «любовь». Надо только выбрать для нападения самый подходящий момент. И он представился совсем скоро.

Как только охотники приблизились к проходу, ведущему к перекату, до стаи дошло, куда хочет ускользнуть жертва. Словно по команде, гиены начали манёвр плотного окружения. Видя это, носильщики бросили волокушу и схватились за копья. Хромоногий неловко опёрся на больную ногу и выставил копьё в сторону хищников. Четвёртый тоже подтянулся поближе к волокуше. Все скинули на землю котомки, которые несли за плечами. Мужики собирались подороже продать свою жизнь в этой схватке.

От меня до охотников было метров тридцать, а до ближайших гиен – метров двадцать. Удивительно, но меня, сидевшего за камнем, буквально под носом, не учуяла ни одна тварь. Наверное, очень были увлечены предстоящим обедом. Возможно, массовую атаку я опередил на какие-то секунды. Иначе в общей свалке шанс отбиться был бы невелик.

Как всегда, драка для меня – это калейдоскоп ярких фрагментов. Вот я выскакиваю из-за камня и, сокращая дистанцию, мечу сулицу. Сулица бьёт под лопатку ближайшего зверя, та с вяканьем валится, словно куль. Ещё одной успеваю ударить по боку Прелестью, рана ужасная, видны разрубленные рёбра. Ещё две твари с визгом уносятся в сторону. Выдернув на бегу сулицу, подбегаю к охотникам. Выпученные глаза, открытые рты, они поражены до глубины своей первобытной души, как только копьём не ткнули. Правда, рассусоливать некогда, кидаю в расстроенный мной правый фланг сулицу, и – промах. Но всё равно – там замешательство, паника. Согласованная атака сорвана. Левый фланг кидается без поддержки. Охотники моментально поворачиваются и встречают гиен копьями. Молодцы. Скорость их реакции на изменение событий потрясает. Своих не бросим, помощи ждать неоткуда – будем умирать, подоспела помощь – неожиданная, непонятная – очень хорошо, погодим умирать. Потом разберёмся, кто помог, откуда взялся, а сейчас надо использовать любой шанс.

Мужики ловко бьют копьями, не подпуская гиен близко. Мне же с Прелестью для атаки нужен простор. Пока правый фланг всё ещё не организовался. С криком «Р-р-азой-дись!» проскакиваю вперёд линии обороняющихся, трусливые твари моментально отскакивают в стороны, но не все одинаково ловкие. Быстрый, косой удар на вытянутую руку – и одна из них кувыркается без передней лапы. Я тут же заскакиваю за строй. И вовремя. Наконец следует более-менее общая атака. Машу глефой, как косой, не давая приблизиться со своей стороны. Крики, визг, дикий хохот, оскаленные пасти, кровавые слюни. Я тоже ору: из разрешённого к печати – только предлоги! За спиной раздаётся пронзительный вскрик, оборачиваюсь… Мама дорогая! Хромоногого сбили с ног, и ему на грудь запрыгнула здоровенная тварь, пытающаяся добраться до его горла. Бедняга успел загородиться древком копья, гиена делает несколько судорожных сжатий челюстями – и древко с хрустом перегрызено. Но я уже рядом. Хищный свист моей Прелести – и голова гиены, кувыркаясь и разбрызгивая кровь, скачет по земле. Хоть мы и отбили натиск, но, несмотря на потери, противник не собирался уходить с поля боя. С хныканьем и подвыванием гиены продолжали кружить вокруг, всё ещё надеясь на реванш. Охотники внимательно отслеживали все их перемещения. Хромоногий ворочался, безуспешно пытаясь выбраться из-под туши чудовища, привалившей его.

– Да вы страх потеряли, твари! – закричал я. – Вам тут ничего не обломится! Пошли на…

Кроме надоевшего визга и ноя, никакой реакции.

– Ну, ща я вам покажу!

Я нащупал колчан с дротиками, болтавшийся сзади. Как ни странно, всё было на месте. Достав дротик, я прицелился, до гиен было метров десять – пятнадцать… Н-на, получи! Ага, как же, даже не рядом! Достал следующий и… тут сбоку: «Та!» Я покосился: рядом стоял один из охотников. Мужик явно был в возрасте. Седой веник бороды, такой же веник на голове, морщинистое лицо и… совершенно ясные, молодые, голубые глаза. Он протягивал узловатую руку к дротику.

– Та, та!

– Дать тебе?

– Та ме. Та!

– Ну, на, – протянул я ему дротик.

Мгновенно определив баланс, дед прищурился и с силой метнул его. Вот это да! Ай да дед! Дротик поразил гиену прямо в глаз. Причём сила удара была такова, что наконечник явно вонзился в мозг. Вонючка упала без единого звука.

– Давай ещё, – протянул я деду последний дротик.

Следующим броском охотник попал гиене в брюхо, в районе задней лапы. Завизжав, она стала крутиться на месте, хватая дротик зубами, пока не вырвала его, а потом с подвыванием кинулась бежать. И словно труба протрубила отступление, остальные товарки кинулись вслед. Ух-х! Вот это я понимаю – веселуха! Адреналин под горлом плещется.

Но дед никому не дал расслабляться, видать, он у них за главного был. С криком «Сиить хатат сиить, сиить!» кинулся собирать дротики. Двое охотников стащили труп гиены с хромоногого, который на удивление не особо и пострадал. Сунув ему в руки копьё, они подхватили волокушу с так и не пришедшим в себя человеком и скоренько поволокли её в сторону брода. Хромоногий заковылял следом. Не глядя, я сунул принесённые дротики в колчан, и, подобрав сулицу, мы с дедом двинулись следом, прикрывая отступление. Конечно, старый охотник прав, отсюда надо валить как можно быстрее. Вряд ли гиены сейчас кинутся снова, но на шум может появиться кто-то и посерьёзней, какой-нибудь Лёва Пещерный, местный авторитет.

Лишь у головы гиены дед ненадолго задержался, внимательно рассматривая срез. Как бы не веря собственным глазам, он поцокал языком, с уважением глядя то на меня, то на мою Прелесть.

– Гуг дах, гуг! – Старик ударял ребром ладони себе по шее. – Гуг!

– Хороший удар, говоришь, а, дед? Я сам в шоке! – И, видя непонимание в глазах, добавил: – Гуг, да?

– Гуг, гуг, – закивал охотник, скалясь щербатым ртом, и энергично замахал рукой в сторону переправы: – Хатат сиить, хатат!

Что ж, и тут всё понятно: либо «Пойдём скорее, пойдём», либо «Скорее пойдем, скорее». Мы достаточно быстро добрались до переката, и охотники, подхватив раненого под плечи и колени, почти без остановки устремились на противоположную сторону. Стало ясно, что эти места им хорошо знакомы.

«Чёрт, – я невольно притормозил возле воды, – а мне что делать? Здесь оставаться? За ними идти? А как же вещи, ведь не скажешь: „Мужики, вы тут побудьте полдня, за великом сгоняю! “»

Дед остановился посреди переправы, удивлённо обернулся, мол, что ты там застрял, придурок, и замахал рукой: «Хатат, хатат! Пошли, пошли». Последним доводом стали звуки, долетевшие с места столкновения, – визгливое рычание и мерзкий хохот, там явно разгоралось пиршество. Не-е-ет, с такими соседями тут делать нечего.

– Мерзкие каннибалы, чтоб вам… и……всех, – смачно выматерился я и вошёл в воду.

Вместо того чтобы идти в проход, как я почему-то думал, дед и компания скорым шагом отправились вниз по течению и где-то через три часа ходьбы подошли к каменному карнизу по типу того, в котором я спрятал свои вещи. Но прежде, чем мы приблизились к нему вплотную, дед взмахом руки отослал одного из охотников в разведку, посмотреть, что там и как. Тот, пригибаясь, осторожно подкрался и после недолгого высматривания призывно поманил рукой, мол, всё спокойно. Да, этот карниз был намного, если так можно выразиться, комфортабельнее. И шире, и глубже, и выше, чем мой. Под ним вполне могло разместиться десять-пятнадцать человек без особого стеснения. Сразу было видно, что тут останавливались, и не раз. В глубине полости лежали кучки сухой травы, листьев и камыша, на входе – большое костровище, обложенное камнями.

Как только мы забрались под карниз, тут же попадали на подстилки совершенно без сил. И бой, и последующее отступление – всё это сильно измотало нас. И вот наконец появилась возможность спокойно отдохнуть в относительной безопасности, а также рассмотреть друг друга как следует. Вот мы и лежали и молча пялились друг на друга. Уж не знаю, каким я предстал в глазах моих новых знакомых, но первобытные люди оказались вполне нормальными мужиками. Никаких, слава богу, надбровных дуг и выступающих нижних челюстей. Никаких негроидных или монголоидных черт лица, обычные, среднестатистические русские рожи. И рост вполне нормальный, не метр с кепкой, а около метра семидесяти, плюс-минус туда-сюда. Конечно, я со своим метр восемьдесят семь был на голову выше любого из них, но, что самое интересное, у охотников удивление вызывала моя одежда, оружие, лёгкий интерес – внешний вид, однако не мой рост. Значит, такие рослые, как я, и тут водятся. Пропорции тела гармоничные, и хотя в плечах не богатыри, чувствуется, крепко сбитые. И, судя по сухопарым, жилистым торсам, рукам и ногам, силушка имеется. На голове волосы, в основном тёмно-русые, разной степени косматости и у всех прилично грязные, были перехвачены либо кожаным ремешком, либо меховой повязкой. Бороды, как я уже говорил, веником, причём помойным. Только у хромоногого вместо бороды – козлиная бородка в три волосинки. Видать, совсем ещё пацан. Тем двоим, что тащили волокушу, навскидку годов под тридцать, и только дед был такой же седой, как я. Сколько ему лет, на глаз определить было трудно.

Одежда у всех была однотипная: две шкуры длиной до колена, сшитые на плечах, дырка для головы, по паре завязок на боках, и подпоясаны плохо выделанным кожаным ремнём, на котором болтались различные кожаные и меховые мешочки. Ещё у каждого была меховая котомка с одной лямкой, на вид весьма увесистая. Ноги у них были до колена обёрнуты шкурой и обмотаны ремешками. К ступням, охватывая их, такими же ремешками крепились куски толстой кожи. Костюмчики брутальные, но… с чистотой у них как бы не очень. Вообще ребятки прилично «озонировали».

Ну и, конечно, у каждого на шее, как и у меня, болтался «список личных побед». У всех, понятое дело, разный. У деда – самый авторитетный, у молодого – типа моего, очень скромный.

Так, молча и с любопытством глядя друг на друга, мы некоторое время и отдыхали, пока дед, захлопав в ладоши, не начал раздавать указания. И все задвигались, засуетились. Молодой достал из мешочка на поясе сухую чурочку и тонкую острую каменную пластинку, и с завидной сноровкой начал нарезать тонкую стружку. Охотники подносили для костра сухостой, выламывая его возле берега. Дед же тоже достал из мешочка небольшой деревянный тубус серо-зелёного цвета, что-то мне очень напоминающий. «Ба-а, да это как бы не бамбук!» – промелькнуло у меня. Вытащив деревянную пробку, дед достал из тубуса пук сухого мха, плоскую дощечку с обугленным отверстием и веретенообразную палочку. Прижав ногой дощечку и вставив в отверстие веретено, дед принялся энергично вращать его туда-сюда, выказывая большой опыт в этом деле, так как довольно быстро из-под веретена появился лёгкий дымок. Но дальше дело что-то застопорилось, сколько старый охотник ни старался, кроме чуть более густого дыма, никакого результата. Все напряжённо наблюдали за процессом, дело-то нешуточное, в эти времена без огня остаться – врагу не пожелаешь. В конце концов мне это надоело, так мы тут и вправду без костра сидеть будем. А у меня вообще-то берцы всё ещё сырые.

– Что, дед, спички отсырели? А ну-ка, дай я.

Я отщипнул сухого мха, чиркнув зажигалкой, подпалил его и подсунул под приготовленные стружки и мелкие щепки.

– Ого! – подпрыгнул дед, выпучив глаза. – Шаам!

– Шаам! Шаам! – загомонили остальные, с восторгом глядя на разгорающийся огонь.

– Ы шаам, э? – тыча в меня пальцем, спрашивал дед.

– Ясен пень, шаам! А ты как думал, старый, я во-от такой, – раскинул я руки, – шаам!

– О, магут шаам! Гуг, гуг! – радостно закивал дед. Он схватил меня за рукав: – Хатат, хатат. – И подтащил меня к хромоногому. – Зирит, – показал он двумя пальцами сначала на глаза, а потом на ногу молодому охотнику, – зирит нанаг.

– Ты хочешь, чтобы я посмотрел его ногу? – повторяя его жест, переспросил я его.

– Так, так, – закивал он, – зерит нанаг.

– Мля-а, во я со своей распальцовкой встрял… – Тоже мне великий шаман нашёлся. И ведь заднюю не врубишь, не удобно может получиться. – Так, боец, ну-ка распакуй копыто, – показал я рукой, что надо размотать шкуру.

Он понятливо закивал и быстро размотал свои обмотки.

– Фу-у, малый, – помахал я ладонью перед носом, – да твои ноги гиены жрать не станут. Так, ладно, что тут у нас?

Судя по опухшей и посиневшей лодыжке, это всё-таки скорее вывих, чем перелом. Я такое видел не раз, и у самого было, и, кстати, приёмы первой доврачебной помощи в пожарке двадцать семь лет в тетрадку записывал. Не скажу, что силён в этом вопросе, но кое-что в голове отложилось. Боли сейчас парень испытывает сильнейшие, но молчит и только морщится – уважаю. Я аккуратно взялся за стопу, стараясь определить, куда пошёл вывих. Молодой сначала напрягся, но, видя, что ничего неприятного не происходит, расслабился. Ну что ж, или – или. Или получится, или… Я резко с поворотом рванул стопу. Парень пронзительно вскрикнул и откинулся на спину. Некоторое время он лежал, закусив губу, на лице выступил пот. Постепенно на его лице стала расплываться довольная улыбка. Ага, получилось. Так, основную проблему я ему снял, теперь поменьше напрягать ногу – и всё будет нормально. Плотно обмотав шкурой сустав, я обвязал его кожаным ремешком.

– Так ходи, – наказал я малому. – Так ходи, понял?

– Шаам, – улыбаясь и прикладывая руку к сердцу, проговорил молодой охотник, кивая. – Боси шаам, боси.

Дед тут же потащил меня к лежащему бессознательному телу. Откинув шкуру, он просительно стал заглядывать мне в глаза.

– Э? Шаам, э?

Передо мной лежал обнажённый, только обувь на ногах, парень лет двадцати пяти. Через всю грудь шли три глубокие, вывернутые, покрасневшие раны. Ещё две поменьше были на бедре. И там и там раны были присыпаны каким-то порошком. Растительный антисептик? У парня явно была высокая температура. Раны надо было чистить и штопать. Я ничем не мог ему сейчас помочь. Если только дать какой-нибудь антибиотик, когда он придёт в себя.

– Нет, дед, – покачал я головой, – здесь я бессилен.

– Нан, нан шаам!

– Нет.

Дед опустил голову и, тяжело вздохнув, накрыл больного шкурой. Старый, пожил на свете и, наверное, понимал предел возможностей шаманов. Видать, с реальными чудесами у местных специалистов бубна и зажигательных танцев не очень.

Потом между дедом и двумя старшими охотниками разгорелась бурная дискуссия, в которой молодой благоразумно не участвовал. Судя по жестикуляции и время от времени проскакивающим словам, смысл которых я, кажется, понимал, охотники собрались сходить за добычей, и дед был не против, но очень был против, чтобы они совались в степь, куда те, как я понял, как раз и собрались. Впрочем, пререкались они недолго, деду скоро это надоело, и он энергичным жестом руки и не менее энергичным словом – прямо родным русским повеяло – отправил охотников вдоль реки вниз по течению. Вообще-то и мне тоже надо внести свой вклад в, так сказать, «общий котёл». Своей пайкой я пока светить не буду, а пойду проверенным путём. Достав из ранца закидушку, направился к реке. Дед молча последовал за мной, а пацан остался за кострового.

Когда мы подошли к берегу, стайки уток и немногочисленные гуси неспешно отгребли подальше от нас, к центру реки. Дед проводил их пристальным взглядом, да уж, не с его копьём на такую дичь ходить. Найдя удобное местечко и привязав блесну, отработанным движением я закинул её подальше. Рывок, рывок, потяжка – пусто. Ещё заброс, рывок, рывок – есть! Небольшая щучка у меня в руках.

– Ого! – воскликнул дед.

Ясно, что такой способ ловли он видит впервые.

– А то, – согласился я. – Сам до сих пор охреневаю.

Дальше всё по алгоритму: блесну снять, тройник, грузило поставить, щуку режем на куски, нанизываем – и в воду. Дед внимательно следил за всеми моими действиями, но молчал и под руку не лез. Закинув снасть, я удовлетворённо потёр руки и уселся на камень. Подождём.

– Ну что ж, пока суд да дело, давай-ка, дед, мы с тобой пообщаемся, ибо чувствую я непреодолимую тягу к изучению вашего языка. Начнём с простого. – И, стукнув себя в грудь, произнёс: – Я – Пётр! – И ткнул пальцем в деда: – Э? – Мол, я – Пётр, а ты?

Ха, да уж, это тебе не киношный абориген, который в умильном идиотизме повторяет произнесённое Большим Белым Братом, как попугай. Дед прекрасно всё понял.

– Ых Хатак!

– Ых, я так понимаю, это – я, а Хатак – имя. Хатак, Хатак. – Я потыкал в него рукой.

– Так, так, Хатак. – И он изобразил пальцами идущие ноги, – Хатак. Пётр, э?

– Ба-а, дед, да ты Ходок. Неужто по бабам?

– Э, Пётр?

– Пётр. – Я поискал глазами и поднял небольшой камень. – Пётр!

– Пётр – канам? – указывая на камень, уточнил дед.

– Так, так… – закивал я.

Тут наша содержательная беседа была прервана поклёвкой. После недолгой, но напряжённой борьбы я вытянул на берег сомика килограмма на три.

– Ого! – опять воскликнул дед. – Гуг, Пётр, гуг!

– Гуг, Хатак, гуг. – Я нанизал новый кусок наживки и, размахнувшись, запустил снасть в воду. – И, надеюсь, будет ещё лучше.

Так, общаясь и вытаскивая время от времени сомиков, мы просидели почти до вечера. Солнце уже почти опустилось к горизонту, предвещая скорые сумерки, и я решил, что семи сомиков, каждый примерно по три кэгэ, для пяти человек достаточно, даже если ушедшие охотники вернутся ни с чем. Подойдя к лозиннику, я достал топорик и срубил несколько штук под внимательным взглядом Хатака, а потом протянул топорик ему и предложил продолжить. Взяв в руки топорик, Хатак долго изучал лезвие, пробовал на остроту, бил заскорузлым ногтем и внимательно слушал раздававшийся звук, даже лизнул, короче, дед ушёл в созерцание.

– Хатак, эй! – позвал я его и, когда он сфокусировал на мне свой взгляд, сделал несколько рубящих махов рукой: – Руби, руби!

Дед ловко подсёк лозинку, посмотрел на срез, потом на лезвие.

– О-о-о-о! – выдал он заключение. И пошло: удар, исследование результата: – О-о-о!

Я же стал разделывать ножом рыбу на куски, тут же нанизывая их на очищенные лозинки. Потом мы переносили всё поближе к костру. Молодой весьма удивился, когда увидел столько рыбы, но это не помешало ему быстро допрыгать вглубь ниши и притащить большой тонкий и очень ровный камень, который стал пристраивать над углями. Вот вам и первобытная сковородка, и, судя по следам, пользовались ей не раз. Также с большой сноровкой он стал прилаживать над углями прутики с рыбой, и уже вскоре в вечернем воздухе поплыл дразнящий аромат жареного.

Не успела приготовиться первая партия, как вернулись охотники, с недовольными и уставшими лицами. За всё это время они смогли добыть лишь пару птичек с куропатку размером и одного большого суслика. Этого было мало на такую ораву голодных мужиков, и они это прекрасно понимали, а тут такой приятный сюрприз. Лица их сразу посветлели, на них появились улыбки. Охотники оживлённо загомонили, видать, выясняли у деда подробности, откуда такое богатство. Дед тыкал в меня пальцем, часто употреблял слова «Пётр», «гуг», «шаам», «ого», короче, разворачивал перед слушателями красочное полотно эпической рыбалки. Потом Хатак начал представлять имена остальных охотников. Честно говоря, набор звуков, которые должны были что-то значить, сразу запомнить я даже не пытался. Про себя я их оставил как: Молодой, Первый, Второй и Раненый. Ну а я был представлен как шаам Канам, то есть шаман Пётр.

А тут и рыба прожарилась, народ подсел костру и дружно навалился на подрумяненные, истекающие соком куски. Мужики явно расслабились, они стали перебрасываться фразами, иногда смеялись, глаза их лучились довольством. Ещё сегодня днём они вполне могли стать пищей для гиен. Но они победили, они целы, они сыты, они живы.

Когда ели рыбу, произошло одно очень значимое событие. Дело в том, что в то время, как охотники хватали горячие куски рыбы, не сильно заботясь, чтобы они прожарились получше, рвали их руками и с большим удовольствием закидывали в рот, я поступал как культурный человек. Дожидался, пока рыбка пропечётся, разламывал аккуратно, дул, не спеша пережёвывал, чем явно веселил остальных. А ещё посыпал кусочки солью, беря её маленькими щепотками из небольшой солонки, которую носил с собой. Охотники с любопытством поглядывали на это, но помалкивали, и лишь ближе к концу трапезы, когда эти проглоты почти всё сожрали, Хатак, как самый авторитетный, осмелился и, протянув руку, попросил:

– Та ме. – «Дай мне».

Ну, я и сыпанул жменьку, думал, он, как и я, по чуть-чуть посыпать будет, а он возьми да и закинь всё сразу в рот. Пару секунд он ещё крепился, а потом начал плеваться, тереть язык, рожи корчить. Остальные аж напугались. Дальше последовал, как приблизительно я перевёл, следующий диалог.

– Что? Что случилось, Хатак? – загомонили охотники.

– Шаман Пётр ест горький камень! Он дал мне тоже попробовать – ужас! – трёт язык Хатак.

– Шаман Пётр ест горький камень! Почему? Зачем? – удивляются охотники.

– Потому что Пётр – это и значит – камень. Может, горький камень – это камень его силы? Значит, правильно, его нужно называть Горький Камень, – предполагает Ходок.

– Да, да… – соглашаются остальные. – Точно, шаман Горький Камень, да!

– Не просто шаман Горький Камень, тупицы, где вы видели, как другие шаманы достают огонь из руки и едят горький камень? Он – Большой шаман Горький Камень.

– Да, да, – трясут бородами остальные, – точно, Большой шаман Горький Камень.

Ну, конечно, не один в один, но что-то подобное точно говорили. И с тех пор я и стал Магут шаам Хори Каман. Но не этот, по сути, комичный момент был важным, а то, что последовало дальше. Поднявшись, Хатак быстро сходил и принёс одну из котомок. Развязав горловину мешка, он раскрыл его и пододвинул ко мне:

– Зрит. – «Смотри».

В котомке находились грязно-серые крупные кристаллы вперемешку с песком. Я взял один из них и осторожно лизнул – да, точно, это соль. Нормальный галит, без какой-либо горечи. Значит, в котомках они несли соль, и в каждой такой котомке, судя по объёму, килограммов по двадцать. Куда и откуда они её несут? Добывали или меняли? Очень важные вопросы, на которые необходимо найти ответы. Нужно срочно учить язык.

С утра самочувствие было не ахти. Кости ломило, мышцы тянуло – ещё бы, так вчера нагрузил организм, да в моём-то возрасте. Но ничего, пока сходил умыться, туалет, то, сё… На удивление быстро пришёл в норму. Вчера после того, как поели, я почувствовал, что вырубаюсь. Только и успел кинуть одеяло на подстилку из травы и листьев. Думал, посижу, с дедом пообщаюсь, поучу слова… Куда там!

Молодой вовсю шуршал возле костра. Первый и Второй, съев на двоих суслика, уже ушли на охоту. Хатак неторопливо ощипывал куропаток.

– Хао, Хатак! – поприветствовал я деда, как делали киношные индейцы, типа пошутил.

– Хао, Хори Каман! – совершенно серьёзно ответил Хатак.

Я как стоял, так и сел. Вот так да! Пальцем в небо! Или не в небо? Североамериканские индейцы, по сути, переселенцы с евразийского континента во времена оледенения. И это приветствие – часть протоязыка, на котором, как утверждают учёные, когда-то говорили все люди. Неудивительно, что я так быстро стал понимать, что мне говорят. Элементарный язык проще в изучении, чем сложно развитый. Ме – мне, та – дай, нанаг – нога, каман – камень, хы – ты. А зрит – смотреть, это вообще древнерусское зрить – смотреть, отсюда зрак – глаз. Немецкое гут – хорошо, тут – гуг, ых – немецкое ихь – я, ватла – ватер – вода, нан – найн – нет. Поляки и сейчас говорят: так – да. А ещё: магут – большой, то есть могучий, шаам – шаман, хатат – ходить. Неужели всё так просто?! А с другой стороны, почему и нет? Новые слова рождаются небыстро, трансформация языка от простого к сложному, как опять же утверждают учёные, очень длительный процесс. Практически во всех индоевропейских языках встречаются единые древние корни. Здешнее слово «дах» – ударить, как я думаю, вообще производное от действия. Ого – удивление, и у нас «ого». Только если я скажу: «Ты удивил меня», то Хатак скажет: «Ого, ме хы».

С жестами ещё интересней. Многие практически один в один. Я заметил, что жесты и мимика играют большую роль при общении, чем в моё время. Здесь очень чётко видно: язык жестов появился как бы не раньше звукового.

Но сильно углубиться в эти мысли я не успел, потому что из-под навеса раздался слабый голос раненого, и Хатак, а за ним и я поспешили к нему. Его затуманенный взгляд еле сфокусировался на нас. С трудом, но опознав деда, он сделал слабое движение рукой к потрескавшимся губам.

– Воды! – крикнул дед Молодому, а сам скинул шкуру, внимательно осмотрел и понюхал раны.

Я тоже принюхался, но вроде характерного сладковатого запашка не уловил. Хотя зрелище, конечно…

– Э? – спросил у меня дед.

Я неопределённо пожал плечами, мол, пока вроде нормально, пациент скорее жив, чем мёртв. Тут приковылял Молодой и попытался сунуть в рот раненому какой-то волосатый грязноватый бурдюк. За что тут же получил от меня подзатыльник – не надо пихать в рот парню всякую гадость, ему и так хреново. Пока Молодой непонимающе хлопал глазами, я сходил, принёс полторашку и поднёс её к губам раненого. Почувствовав воду, тот жадно стал пить. Подняв брови, дед многозначительно посмотрел на Молодого, мол, ты понял, насколько Большой шаман Горький Камень, у него даже вода сама в воздухе висит.

После того как больной попил, его взгляд слегка прояснился. Я извлёк из пузырька таблетку тетрациклина, надеюсь, хуже не будет, и жестами показал, что надо проглотить. Парень перевёл взгляд на деда, и тот кивком подтвердил: делай, что говорят. Пробовали покормить кусочками вчерашней рыбы, специально прибережённой на такой случай, но… не пошло. Почти сразу парень снова отключился. Так, нужен бульон. Припахав охотников заканчивать с куропатками, я достал котелок и, налив воды, пристроил его над костром.

– О-о-о! – сказали первобытные люди, увидев очередное чудо.

Как бы мужиков не хватил футуршок. Нарезав тушки помельче и закинув их в котелок, я сел варить бульон и общаться. Помогая себе жестами и мимикой, мешая русские слова со словами, которые успел запомнить, я спросил: