Текст книги "Персональная политическая история"

Персональная политическая история
Сергей Чефранов

© Сергей Чефранов, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Для того, чтобы предсказать погоду на завтра, бывает достаточно посмотреть на закатное небо. Чтобы предсказать ее на неделю вперед, нужно быть серьезным специалистом и владеть многими данными. А чтобы понять, каким будет лето, снова бывает достаточно обычного житейского опыта, примет, воспоминаний о лете прошлогоднем и позапрошлогоднем. Так и с историей и своим отношением с ней

Чтобы четко, до боли в сердце, узреть несколько следующих десятилетий, достаточно жить жизнью обычного человека, но только не потерявшего памяти.

От автора

Мы живем в эпоху, когда монолог власти повсеместно (не только в России) заглушает монолог частного человека

Я осмеливаюсь предложить небезразличному читателю сборник своих умозаключений, полученных частично чтением, частично благодаря собственным раздумьям, полагаясь лишь на свое искреннее убеждение, что человек – существо общественное, и вне диалога нет общественного договора, нет общества

Добровольная, почетная и сложная обязанность мыслящего человека – общаться и так – в диалоге – создавать цивилизации!

Санкт-Петербург

Право на беспечность

Случайное возбуждение … – это

повседневная пища человека XX

века…

Э. Майяни

***

Длительная лихорадка приучает организм не верить утомленности и усталости, приучает к мысли, что очень важно – уметь не вникать в ощущения, порожденные пульсацией воспаленной крови, не вникать в боль и не верить боли.

Свободный человек выходит на площадь, запруженную народом, над которым, как чайки над косяком трески, беснуются флаги и транспаранты, а крики сучковатыми кольями вырастают из глоток, устремляясь в небо. Самое удивительное, и, может быть, самое страшное в том, что эти ужасные колья, достигающие невиданных размеров, отбрасывают тень на небо! Это так дико для свободного человека, что он поворачивается и уходит с площади, не дожидаясь вынесения площадью резолюции, хотя эта резолюция, конечно же, когда-нибудь может коснуться и его.

За пределами площади небо так высоко и так нереально прозрачно, что ничто не может отбросить на него ни тени, ни полутени, даже самые высокие деревья – сосны и эвкалипты.

Свободный человек идет с площади, пробирается между домами, а за ним – так скатерть сливается со стола – тащится его собственная тень. Она ломается на углах домов и там, где стены переходят в асфальт. Несмотря на то, что сам свободный человек исключительно здоров, тень его корчится как калека-нищий, разбитый какой-то неприятной болезнью, окунающей в безысходность, хотя эта безысходность – суть не болезни, а симбиоза тела и мостовой. Даже у мертвых раскрываются глаза в ином мире, иначе говоря – при перемене обстоятельств места, времени и действия. Невозможно победить болезнь, не покидая кабинета врача. Невозможно победить ее, увеличивая ежедневную дозу лекарства.

Но если действительно – не покинуть и не уменьшить? Разве не вперед человека распространяется его влияние на среду собственного обитания и даже на те среды, в которые он еще как бы не проник? Что можно сказать о грани между причиной и следствием, здоровьем и болезнью, телом и его тенью? Только то, что тело максимально приближено к своей тени, когда лежит на ней или стоит у стенки. Это тот вывод, который кто-то повесит себе на шею, как камень, а кто-то накрутит на объектив своего фотоаппарата как поляризационный фильтр.

Но все же самое главное – уметь не вслушиваться в крики, не доверяться боли, ибо боль – это даже не объект исследования по ту сторону фильтра. Боль – это что-то хватающее за ноги. Важно ощутить, что за частоколом, отбрасывающим тень на небо, нет солнца. Это не то небо.

***

Годовалый ребенок, проснувшись, сразу же начинает шевелиться в своей кроватке, порывается встать и проявляет удивительную самостоятельность, протягивая ручки и дотрагиваясь до подвешенных над кроваткой игрушек. В крайнем случае, он начинает требовать пищи и кричит. Так или иначе, улыбается он, или плачет, но после пробуждения его глаза ни на мгновенье больше не закрываются, маленький человек не знает преимуществ сна перед явью и изучает явь, всячески экспериментируя с ней.

С годами, по мере знакомства с окружающим миром, у человека появляется привычка оттягивать миг пробуждения. Некоторые даже накрывают голову одеялом, только бы не слышать пронзительного звона, которым разрушает очарование утра любой будильник. Ни в какое время не раздается столько ругательств, как утром. Состояние сна становится необходимым и привлекательным, его преимущества перед явью обретают очевидность, такую очевидность, что о них не говорят и не пытаются их осмыслить.

На самом деле это довольно странно. Человек – комок в некоторой степени сложно организованной материи, предназначенный для жизни, исторически понимаемой прежде всего как последовательность поступков, акций, стремится к обратному, стремится к пассивности сна, где поступок не является необходимым условием получения удовольствия или достижения иной цели и тем более обретения смысла. Ведь если снится обед, удовольствие все равно извлекается не из блюд, а из состояния сна. В некотором смысле, человек, не желающий пробуждения, не желает и жить. Это тот нелепый результат, который многие люди получают по мере своего продвижения к естественному концу.

Я неспроста, определяя жизнь как последовательность поступков, добавил, что так она понимается исторически, традиционно. Есть и иные понимания, которые все так или иначе подходят под определение умозрительных. Об этом можно рассуждать долго и все это сочинение, может быть, есть не более, чем попытка расшифровать одну из черных точек, которые слагаются на этом листе в слово Бытие.

Вероятно, человек не желает просыпаться по той лишь причине, что реальная жизнь доставляет ему немало хлопот, огорчений и даже трудностей, которых человек вовсе не желает и которых страшится. Во сне их обычно не бывает. С тех пор, как человек перестал замечать в окружающем мире что-либо кроме себя, загадочность, свойственная всякой жизни, тем более человеческой, исчезла под натиском его будничных проблем, а вместе с загадочностью исчезли и поэтичность, и гармоничность, в общем, всякая приятственность. Социальные и бытовые темы, некогда дававшие художникам повод для праздника на полотне, по мере того, как в глазах людей стал преобладать металлический блеск, хотя бы и отраженный, превратились в темы борьбы и неустроенности. Над тончайшими переходами цветов, звуков и смыслов друг в друга стали преобладать грани, углы, четкий и однообразный ритм, постулат. Жизнь индивидуума из искры, взлетающей с земли и гаснущей в неизвестном космосе, превратилась в кляксу, в пятно, расползающееся во все стороны по поверхности планеты и превращающееся по мере высыхания в пепел. Это очень хорошо заметно в Старом Свете: количество машин и механизмов, создаваемых в год, намного превышает количество рождающихся детей. Живая плоть продолжается неживой материей. Органическое перетекает в неорганическое, как некогда живая мелочь, сложившаяся в известняк.

***

Поскольку возможности человека обычно превосходят его желания (популярность обратного мнения обусловлена ленью – физической и душевной, в которой человек не имеет смелости или стыдится признаться), то он постоянно оказывается перед необходимостью делать выбор. Выбор касается всевозможных вещей, и каждый поступок, из которых в конечном счете складывается целая жизнь, непременно предваряется им. Это обстоятельство бесконечно усложняет жизнь обычного человека, который, как мы это знаем о себе, не любит сложностей и стремится их избегать. Поэтому обычный человек предпочитает руководствоваться чужим мнением на свой счет, чужой волей.

Почитаем Геродота, у которого находим завлекательное описание военного похода одного африканского царя против другого:

«…Сам же царь с остальным войском двинулся на эфиопов. Не успело, однако, войско пройти пятой части пути, как уже истощились взятые с собой съестные припасы. Вьючные животные были также забиты и съедены. Если бы Камбис, заметив это, одумался и повернул назад, то, несмотря на свою первую ошибку, он все-таки поступил бы как благоразумный человек. Однако царь, ни о чем не рассуждая, шел все вперед и вперед. Пока воины находили еще съедобную траву и коренья, они питались ими. Когда же пришли в песчаную пустыню, то некоторые воины совершили страшное дело: каждого десятого они по жребию убивали и съедали. Когда Камбис узнал об этом, то в страхе, что воины съедят друг друга, прекратил поход и велел повернуть назад…

Так кончился поход на эфиопов…»

Обратим внимание на то, что замечательным и могучим воинам, для которых, несомненно, в порядке вещей было проявлять чудеса храбрости и вообще, видимо, склонных к риску, мысль убить и съесть одного из себе подобных показалась более реальной и вполне осуществимой, чем мысль проявить неповиновение и прекратить самоубийственный поход хотя бы в тот самый момент, когда муки голода стали невыносимы. Конечно, реализация второго варианта действий, реализация неповиновения требует намного больше энергии, чем рассчитаться и бросить жребий между себе подобными. Поэтому кому-то не повезло. В ожидании проявления воли начальника, воли царя, воины стали делать то, что не замечается ни за какими животными, разве только за крысами – и то в специальных условиях.

Чуть менее странен современный человек. Миллионы людей приходят на избирательные участки и отдают свой единственный голос тому, кто, как им хорошо известно, будет их нещадно обманывать. «Из двух зол выбирают меньшее» – повторяет современный человек старинную мудрость, восходящую, по видимому, еще к временам Камбиса, и выбирает с легким сердцем, самопревращаясь в жертву чужих политических страстей и игр. Человека легко понять – мало чьей жизни хватает на то, чтобы, родившись между двух зол, достичь добра.

Эти же люди трудятся на заводах и отходами производства отравляют воздух, которым дышат, и пищу, которую едят. Дышат и едят сами и их дети, рождающиеся больными и к тому же без всякой надежды на выздоровление. Эпоха, которую некоторые религии называют Кали-Юга, есть длительный эксперимент человечества над самим собой. Я не думаю, что будет слишком смело сравнить время с петухом, разрывающим навозную кучу человечества в поисках бриллиантового зерна.

Также вся реклама основывается на потребности людей руководствоваться чужим мнением и чужой волей. Собственно говоря, действие рекламы приводит к тому, что человек перестает принадлежать себе и принадлежит теперь общественному вкусу и общественному мнению, которые на самом деле есть полнейшая безвкусица и отсутствие какого бы то ни было мнения. Большинство по своей сути безлико и безвольно, особенно, разобщенное большинство, в которое превратилось сидящее перед телевизорами человечество. Мы видим на экране себя, но не чувствуем собственного дыхания, и уже только в обратной связи – от массы к отдельному человеку, появляются черты, позже узнаваемые в миллионах рекламных проспектов, плакатов и шоу, цветоделенных, растрированных, озвученных, обработанных в соответствии с техническими и технологическими возможностями времени. Технология диктует вкус. Социальные технологии имеют привкус крови.

***

Ничто так не напоминает о быте, бедах и характере России, как Владимирская площадь в Петербурге. С одной стороны – церковь, с колокольни которой с завидной регулярностью несется хрустальный, отреставрированный звон. Напротив церкви – ломбард и его жертвы, и те добротно, но не броско одетые люди, кто прилип к явлению, которое называется «бедность». А по узкому переулку несколько шагов приводят на один из самых старых петербургских рынков, где к концу ХХ века появился новый ходовой товар – наркотики.

На эту площадь выходишь, как на лобное место. Окунаешься в мир, отличный от тех миров, которые называются новостройками, спальными районами, или более конкретно: Купчино, Юго-Запад, Лахта, Гражданка, Веселый поселок и т. д. На этой площади хорошо думается и хорошо вспоминается.

История городов, иллюстрирующая техноэволюцию человечества, подробно описывает причины появления городских слобод, как они возникали, во что трансформировались, чем жили. Признаки, по которым люди выбирали друг друга для «компактного» проживания были просты: профессиональная принадлежность или национальность. Иногда они соединялись.

Государственная власть всегда принимала участие в процессе обособления городских жителей по профессиональным или национальным признакам. Участие это было или доброжелательным, как, например, выдача видов на жительство, разрешения называть улицы соответствующим образом или строить церкви, синагоги, кирки… Иногда вмешательство было силовым – история знает немало примеров насильной департации народов или ограничения области проживания (черта оседлости или даже резервации).

Мегаполисы, сложившиеся в мире к концу ХХ века, позволяют взглянуть на эти же проблемы с другой стороны. Спальные или промышленные районы городов теперь формируются не постепенно, а одновременной застройкой больших пространств и переселением большого числа семей. Промышленные корпорации, строительные комитеты во властных структурах и агентства недвижимости являются операторами этих процессов, формируя не только сами человеческие потоки, но и образ жизни переселенцев. Далее начинают действовать общие социальные механизмы общества, формирующие сознание: реклама, образование, пресса и телевидение, массовая культура. В результате образуются группы населения, проживающие «компактно» на отведенном обществом месте, отличающиеся друг от друга не только профессиональной или национальной принадлежностью, но и реально достижимым потолком личного развития каждого ее члена. Чтобы жить не так, как в Гарлеме, надо прежде всего уехать из Гарлема. Чтобы защитить ребенка от вредных выбросов заводов на Обуховской стороне, надо уехать в другой район. Для этого нужно заработать денег, что в условиях современной России для многих является неразрешимой задачей.

Сказать «для многих» мало. Важно, что эти «многие», для которых финансовые вопросы стоят так остро, что часто заставляют выбирать между жизнью и смертью, являются наиболее репродуктивной частью общества. Большая часть городского населения России оказывается «не у дел», обстоятельства экономического развития страны отбрасывают их все дальше и дальше от рычагов, которыми они сами могут управлять своей жизнью, выбирая школу для детей, работу, квартиру. Малая преуспевшая часть общества принимает на себя функции по регулированию их жизни, обеспечивая развлечениями, которые точнее было бы назвать отвлечениями, и питанием, все большую часть которого составляет алкоголь и другие наркотики. Но вот с обеспечением работой дело обстоит плохо. Работы, особенно оплачиваемой, мало.

Таким образом, в городах России сейчас включен и раскручивается социальный механизм распределения населения по группам компактного проживания в соответствии с социальной принадлежностью.

Отличие этих процессов от тех, что происходили в прошлом, в том, что, во-первых, эти носят глобальный характер, во-вторых, приводят к необратимым последствиям для общества, в-третьих, антагонистичны и агрессивны. Вероятно, об этом надо не просто говорить, а делать выводы и строить социальные программы развития городской инфраструктуры – прежде всего милиции и медицинских учреждений. Наверное, не зря местом бандитских перестрелок чаще всего бывают широкие окраинные проспекты: с них проще всего уйти до того, как будет начата очередная операция «перехват». Легко представить, как высотки престижных и дорогих кондоминиумов будут стоять, подобно редким эвкалиптам, а под ними опасными и агрессивными асфальтовыми джунглями раскинется рабочий «подлесок», энергия которого благодаря безработице будет властвовать, подобно смерчу. Управлять социальными процессами – пока это задача государства, которую можно решать. Через некоторое время это может превратиться в неразрешимую частную проблему граждан.

Но мы с читателем пока стоим на Владимирской площади, которая в 1998 году была отремонтирована так, что приобрела европейский лоск. Мы стоим и слушаем приятный колокольный звон, сверяя по нему часы и память.

А вот по кому он звонит?

***

Относительно многих политиков я могу сказать, что они неприятны мне тем, что сделали ложь и глупость условиями своего существования. Я мог бы простить оба эти качества по отдельности, подобно тому, как мы прощаем мать, лгущую ради блага детей, или глупость хорошенькой женщине, но оба эти свойства одновременно и особенно в мужчинах – невыносимы!

Вспомним, что народным депутатам СССР в период между их съездами полагалось работать на своих обычных местах. Это позволяет характеризовать их политическую деятельность как общественную нагрузку. Однако депутаты нынешней Думы, похоже, уже навсегда влились в свои кресла и уже не представляют для себя иной деятельности, кроме как законотворческой и политической, что, впрочем, не одно и то же. Самое главное, что и мы – зрители думских баталий уже не представляем их на других местах. Таким образом, можно говорить о том, что в России появилась новая профессия, которую надо было бы внести в государственный реестр с организацией соответствующего профсоюза, и эта профессия называется политика. Увы, профессия в чем-то схожая с профессией ассенизатора – приходиться тщательно мыться перед каждым возвращением домой или выходом на публику. У них даже есть своя униформа – пиджак, галстук, микрофон.

А вот эволюция должности президента пока отстает. Пока она значительно в большей степени, чем депутатские, зависит от воли выборщиков, чем от социальных технологий, которые применяются при выборах. Президент ведь один, к нему и внимание более пристальное. Так что должность президента в России пока общественная, косвенным признаком чего является то обстоятельство, что пользы от нее самому президенту меньше, чем вреда. Виллу не построишь (депутаты не дадут), а здоровье испортишь (опять же помощники найдутся).

С некоторой долей образности можно сказать, что конфликт между президентом и думой – это конфликт между режиссером-любителем и профессиональной труппой. Или между любителем-судьей и профессиональными футбольными командами, которые обмениваются пасами, забивают голы по взаимной договоренности, а судья только и знает, что карточки показывать. Публика в это время, безусловно, кричит: «Судью на мыло». Перед каждой игрой траву на поле подстригают. Трава – это народ.

Хорошего спектакля в таком театре не увидишь. Мировая общественность в лице представителей профессионально организованных сверху донизу стран уже отчаялась в этом, сдает обратно билеты и со спокойной совестью заклеивает наши афиши с надписью «Мир» своими – с надписью «Выгода», что практически то же, что «Война». Действительно, как назовут потомки нынешнее разрушение экономики Югославии, как не расчищением рынка для товаров развитых стран, точнее, отработкой методов таких чисток? А кто впустит Россию со своими товарами на уже заполненный до отказа рынок? С товарами, которых пока что и нет.

Механизм подготовки профессиональных политиков думского уровня в России есть. Иначе их ротация была бы значительно сильнее, и они не выглядели бы столь благополучными. С подготовкой президентов хуже, школы (не в гайдаровском смысле) пока нет.

Школой для первого лица государства может быть общественная жизнь национальной либо монархической, либо аристократических или промышленных, также национальных династий. Ни того, ни другого у нас нет. Но могут быть еще самозванцы (это ближе, но пользы не принесет), или же внешние антикризисные управляющие. Собственно говоря, наша политика есть отражение нашей сегодняшней национальной безыдейности. Может быть, действительно, как в древние времена, призвать «на трон иностранца, вручить ему плеть, сказать, чтобы сек». Может, выйдем из кризиса вместе со всем миром, а не «в пику» ему?

***

Достижением науки об успехе является ясное понимание того, что успех есть результат общения. Миллионы людей, занятых в торговле, управлении, юриспруденции или политике оттачивают свое умение общаться ради успеха. Однако в иных сферах – производстве, науке, религии успех часто противопоказан общению, если под этим понимается «болтовня», а является плодом кропотливого труда одиночек или целых коллективов. Между этими двумя человеческими группами существует разница, которую нельзя назвать иначе, чем пропастью. И чем далее развивается человечество, тем ярче обрисовываются ее обрывистые края. Человек, рождающийся в семье шахтера, призван корпеть под землей, если он ясно не поймет однажды, что для того, чтобы выгодно продать себя наверху, ему надо уметь общаться. Общаться с людьми, которые могут дать ему «путевку в жизнь». Иногда это бывает семья, иногда родной трудовой коллектив, который выдвигает его в лидеры профсоюза. Однако, чем меньше востребован в обществе кропотливый труд, чем хуже он оплачивается, тем меньше шансов у человека преодолеть эту пропасть, и, соответственно, тем больше желание это сделать. Вероятно, в любом непроизводительном обществе социальная атмосфера постепенно накаляется и возникает потребность в клапанах для «спускания пара», то есть в словесном решение вопросов. Чем хуже работают предприятия, тем больше на них управляющих.

Любая программа новостей служит иллюстрацией, как ухоженные и лоснящиеся люди в пиджаках и галстуках говорят о том, как решить проблемы людей в грязных спецовках или в камуфляже. На каждое слово приходится сотня выстрелов, обвал в шахте или украденные деньги учителей. Противоречие между этими двумя системами – общения ради успеха и труда ради успеха подобно противоречию между водой и паром. Вода первична, пар вторичен. Капля камень точит, а пар необходимо сжать и направить, чтобы он совершил работу. И, как пар, общество, занятое общением ради успеха, чем выше оно отрывается от породивших его масс, тем холоднее становится.

Вероятно, суть управления государством заключается в том, чтобы «из воды сделать пар и направить его на турбину».

Беда в том, что во многих государствах, в России в частности, ответственность за выработку необходимого механизма преобразования воды в пар, лежит в «самых холодных слоях» общественной атмосферы. А среди экипажа случайно запущенного воздушного шара тут же начинается драка, цель которой – выкинуть неудачников, чтобы подняться еще выше. Человек обычный стремится оградить себя от огня страстей, если они не приносят удовлетворения. Плох тот политик, который не мечтает стать президентом и занять место в кабинете, доступ в который лежит через ледяную канцелярию.

В этом, вероятно, есть некий биологический закон отмирания совести как чувства социальной ответственности в процессе социального развития индивидуума. Ответственность за коллектив перерастает в ответственность перед выборщиками, ответственность за страну превращается в отчетность перед «серыми кардиналами». Не отмирает, вероятно, только инстинкт сохранения и продолжения рода, ибо многое оправдывается интересами личных фамилий. Может быть в целях большей эффективности управления, выбирать из холостых? Или выхолащивать избранных? Обучать их и селить в специальных огороженных местах? А дальше – довериться компьютеру?

Это утопия! Но вопрос эффективности управления государством, тем не менее, актуален.

У Фрезера в «Ветвях золотого дуба» описаны обычаи какого-то африканского племени, в котором вождя выбирали, но никто не хотел быть вождем, так как по обычаю племени, один день в году отводился на то, чтобы каждый обиженный вождем мог подойти к нему и ударить. Убивать запрещалось, только ударить. Обиженных набиралась целая очередь, так что к очередным выборам, которые часто объявлялись на следующий же день, все молодые, сильные и умные мужчины прятались в джунглях, чтобы случайно не удостоиться чести быть выбранными новым вождем.

Конечно, обидно нам, накануне XXI века, учиться у дикарей века прошлого. Тем более, что у соседей уже выработаны механизмы удержания чиновников и политиков в «рамках приличий». Впрочем, бомбардировки, громкие процессы взяточников, азиатские кризисы и прочее позволяют усомниться в 100% надежности этих механизмов. И, что более важно, применимы ли они в России сейчас – в ее нынешних социальных условиях?

Вопрос в выработке правил контроля электората за выбранными, и выбранных за электоратом. Механизм должен быть цивилизованным, по российским понятиям – без мордобития и крови. Может ли электорат взять на себя ответственность за выработку таких правил. Безусловно, нет. Он снова начнет с выборов.

Могут ли уже сформированные институты власти сделать это? Вероятно, должны. Это в их интересах.

Сделать это можно двумя способами, по крайней мере, начать.

Первый заключается в том, чтобы вместо того, чтобы узаконивать льготы, оклады, гарантии и прочее самим себе, узаконить открытую систему контроля за собой со стороны любого выборщика, а затем придерживаться ее. Технически это сделать возможно, а вот решиться – очень непросто.

Остается второй путь – жесткая власть, которая в интересах дисциплины и развития производства отменит «по праву меча» все прежние ошибки (долги МВФ, например), а заодно и достижения в области культурной и социальной жизни (хотя бы, свободу СМИ). Произойдет ли это перед новыми выборами, или через некоторое время после них – вопрос несущественный. Будет ли новый режим опираться на потребности уже развитых стран в российском сырье и использовать их деньги и товары, или же он рискнет поднять голову под американскими крылатыми ракетами – вот вопрос, который затронет за живое. Так или иначе, предстоит выбирать между страной третьего мира, где возможно выгодно продать себя и найти место в иностранной компании, что получится у единиц, и голодающей страной за железным занавесом, мечтающей о собственном солнце, а пока воюющей с миром не только внешним, но и внутренним.

Чье самосознание нам ближе – маленькой Дании, не оказавшей сопротивления Германии во второй мировой войне, или Ирака и Югославии, не сломленных ракетными ударами цивилизованных полицейских?