Текст книги "Оранжевый солдатик. Стихи"

Эмигрант

Знакомому, уехавшему далеко и навсегда.

 
Тульские закаты хороши.
Утомившись долгим днём июньским,
Солнце уползло за гаражи —
Там гуляют наши без закуски.
 
 
Раньше я там тоже водку пил
Под блатняк, эстраду и романсы,
Но случилось чудо – вот купил
One-way ticket до счастливых станций.
 
 
Bye, Россия! Я не ренегат.
Все твои слова – мои навеки.
Я надеюсь растопить снега
В русском одиноком человеке.
 
 
Родина, любовь моя сильна,
Я её аккордом не измерю.
Просто надоело посылать
Солнце на другой конец села
За перцовкой, куревом и смертью.
 
 
Bye, Россия, bye,
Баю-бай…
 

Русский

 
Я своровал свой голос в базарном сне.
Стало настолько ясно, куда ясней:
Шапка моя в порядке и не горит,
Я никогда не пробовал говорить.
Это
судьба с младенчества,
от начал —
в мамкином пузе барахтаться и молчать,
родину-мать-отечество
на печи
бить под шумок.
Если хочет,
пускай кричит.
 
 
Я потерял свой голос в болотном сне.
Стало настолько просто, что просто смех:
Вместо меня доходчиво говорят
Слуги мои, отечества и царя.
Это
перерождение
или смерть?
Господи,
если ты – русский, я должен петь.
Это тихотворение
или крик?
 
 
Это ещё не умолкнувшее внутри.
 

Конец учебного года

 
«Я не путаю рамсы
И сижу на попе ровно», —
Без базара и подробно
Рассказал о школе сын.
Я могу понять сынка.
Да в натуре, да ещё бы —
Я мотал пять лет учёбы
От звонка и до звонка!
Станет всем, а был никем —
Сын откинулся из школы
С банкой чёткой «Кока-колы»,
Без параши в дневнике!
 

Лотерея

 
Льдом окован, снегом занесён,
Две недели мир не видел солнца.
Мир и солнце, словно незнакомцы,
Разошлись, забыли обо всём.
 
 
Начинает розыгрыш призов
Колесо задумчивой метели.
Мир не видел солнца две недели,
И сегодня вновь не повезет.
 
 
Всё живое – мёртвое почти.
На дорогах, крышах и деревьях
Снег – билет несчастной лотереи,
Порванный на мелкие клочки.
 

Димон

 
Димон лежит и курит на скамейке.
Штаны, рубаха, туфли – первый сорт!
Кряхтит, жуёт цветные карамельки —
Все говорят, что он уже не торт.
 
 
Причина перемены есть, конечно, —
Влюбился, запожарилось в груди,
В одну из поэтесс настолько нежно,
Что дай ей бог любимой быть другим.
 
 
Подъезд. Фонарь. Хоккейная коробка.
«Газель». Качели. Клумба. Тень сосны.
Он встал на добрый путь настолько робко,
Что дай вам бог не повстречаться с ним.
 

Обмани

 
Разложи колоду на столе,
Расскажи, кем был, кто есть, кем буду я.
Обмани, что проживу сто лет.
Про победу праздников над буднями
Расскажи. Я только улыбнусь,
Обниму тебя, моя пророчица,
Притворюсь, что верю, – ну и пусть,
Просто мне обманываться хочется.
 
 
Все твои слова – по сердцу нож,
Кто тебя послушал – не отмолится.
На заре в окошко упорхнёшь,
Обернувшись легкокрылой горлицей.
Я всё знаю. Нечего гадать,
Что дала мне жизнь, а что оттяпала —
Я хотел поверить в Бога, да.
Получилось – не поверить в дьявола.
 

Сказка

 
Сказка – ложь, и в ней намёков нет.
Например, в отдельно взятом чуде
Нет Ванюши на лихом коне, —
Есть любовь!
Вот это правда, люди.
 
 
Квася отфутболила Балду
Сказочным, но несчастливым утром —
Складно излагала, а на лбу
Бесновалась жилка у Премудрой.
 
 
«Думай обо мне, как о сестре…» —
Обалдеть, какая же ты дура!
Догорая,
тает на костре
Дорогая
лягушачья шкура.
 

Концерт в клубе

 
Здесь народу не дают плетей,
Он не пашет до седьмого пота.
Десять тысяч творческих людей —
Что угодно, лишь бы не работать.
 
 
Злой Ильич у клуба, что Кащей,
В светлом завтра нас не видит, братцы.
Он бы нас, поэтов-алкашей,
Отучил по тройкам собираться.
 
 
В клубе ностальгический концерт.
Бабки тихо выдыхают вместе
О Паране, Ване-молодце.
Лысые не любят эту песню.
 
 
Здесь тепло, спокойно и легко…
Клонит в сон… смешались кони… люди…
Может быть, приснишься голяком…
Может быть, пойму, за что ты любишь…
 

Вода

Тонко падает с крыши

Ручейками вода.

Я пришла к тебе,

Слышишь?

До конца.

Навсегда.

Клавдия Холодова

 
Я – холодный осенний
Нескончаемый дождь.
Тихо падаю в землю.
Ты по лужам идёшь.
 
 
Потеплее оделась,
Зонт раскрыла – и в путь,
К разноцветному детству
Попытавшись свернуть.
 
 
Улыбаясь устало,
Смотришь вдаль, а потом
Замечаешь мой старый
Покосившийся дом.
 
 
– Я пришла к тебе,
Слышишь?
До конца.
Навсегда.
 
 
Молча падаю с крыши.
Я – всего лишь вода.
 

Новая вода

 
Если пальцем в небо попадёшь —
Небу станет больно, хлынет дождь,
Братья-близнецы – дома-буханки
Превратятся в кашу.
Но охотно
Пекарь напечёт нам новых крыш,
Стен, дверей, которых не открыть,
Радостно разбудит спозаранку,
Шум повесив нам на подоконник.
Это будет завтра. А пока
Успокойся, вот моя рука.
Вместе вскроем небо, словно банку,
Приведём постылый мир в негодность.
Что же это, если не любовь?
Кто же это?
Это мы с тобой
Создадим реальность, не обманку —
Новый
Апокалипсис
Сегодня.
 
 
– Ты готова?
– Я готова, да…
 
 
Скоро хлынет новая вода.
 

Ахматовой

Успеете наахатъся,

Я научу шарахаться,

Вас, смелых, от меня.

Анна Ахматова

 
Кричали «те» – их бог, как шельму, метил.
Молчали «эти», но играли в «тех».
Они плевали на нейтралитет —
Когда и медь, и золото в монете,
То вместе с медью золоту темнеть.
 
 
Мы – «эти», господа, но нам не долго
Мечтать о револьвере у виска —
Теперь и в нашем сене есть иголка,
Которую нетрудно отыскать.
 
 
Строчит карандашом в своём блокноте,
Потерянная, странная – из «тех».
Пока тиха, но скоро вы поймёте —
Как много у неё для нас гвоздей.
 

Неземной

Венедикту Ерофееву

 
Пролетит над мостовой
Вдоль раскидистых деревьев
Лох печальный, чудо в перьях —
Светлый ангел неземной.
Повстречается со мной —
Он туда, а я оттуда,
Огорчать его не буду
Тем, что кончилось вино.
 
 
Вымер сельский магазин,
Милый сердцу продуктовый…
– Ангел, чёрт, не важно, кто вы,
Не пытайтесь тормозить!
Ангел, синий, в куполах,
Задержавшись на мгновенье,
Мне ответит:
– Трубы, Веня,
Так горят – спаси Аллах…
 
 
Почему не расскажу
Повстречавшемуся чуду
Весть о том, что злые люди
Превратили сказку в жуть?
Потому не расскажу:
Этот ангел жив надеждой —
Он летит, а я, как прежде,
По сырой земле хожу.
 

Пират

Включили новое кино,

и началась иная пьянка.

Борис Рыжий

 
Пират, доживший до седин, —
То исключение из правил,
С которым мы сейчас сидим
В трактире шумном, байки травим.
 
 
Юнцы в ударе! Шутки, смех…
За кружкой пенистого эля
Любой – развязен, каждый – смел,
Герой и в драке, и в постели.
 
 
Пират молчит. А нас, цыплят,
Уже влечёт волною мутной,
И мы давай его цеплять
Неосторожно, неразумно.
 
 
– Бродяга, скольких ты убил?
Он улыбается, спокоен:
– Я прачку в Портсмуте любил…
«И всё такое, всё такое»…
 

Нужные слова

 
Неважно, кто я – трус или слабак,
Настал момент себе признаться в этом:
Когда я перестану быть поэтом,
Тогда найдутся нужные слова.
 
 
Седьмое небо к солнышку зовёт,
Заходится грибным дождём от грусти.
Какого чёрта я назвался груздем?
Ведь не спешу в заветный кузовок.
 
 
Сверну в кювет, и станет проще чуть
Дымить и превращаться в пыль с годами…
А нужные слова прекрасной даме
Я лучше прозой ночью прошепчу.
 

Не спасти сержанта Смирнова

 
Скоро солнце за горы свалится —
По часам живём, не по дням.
Пристрелялся «чех», издевается —
Головы не даёт поднять.
 
 
Рожей в землю. Аргун. Окраина.
Встать бы, сука, пойти поссать!
Но Смирнов я – меня, как Райана,
Не полезет никто спасать.
 
 
Алексей, а не Джеймс к тому же я,
И сержант я, не рядовой.
Поскорей бы «прощай, оружие»…
Только выжить бы… и… домой…
 

Лазарь

Посвящается Лазарю Папернику,

Герою Советского Союза

 
Лазарь, ты – счастливчик, не дожил
До весны семнадцатого года —
Был бы ты сейчас не просто «жид»,
Был бы – «пёс пархатый», «враг народа».
 
 
Лазарь, а не Фёдор, не Андрей —
Выслушал бы много ты за это:
Комиссар, чекист, палач… Еврей!!!
Да уж, незавидная анкета.
 
 
То, что героически погиб,
Подорвал себя с врагом гранатой —
Агитационный перегиб,
Частный случай.
Вспоминать не надо.
 

Рисунок

Солнечный круг,

Небо вокруг —

Это рисунок мальчишки.

Лев Ошанин

 
На рисунке мальчика Серёжи —
Птица, на её хвосте – звезда,
Раз, два, три… – просыпался горошек
В чистом небе летнего листа.
 
 
Девочка Наташа очень даже
Умная – четыре ей не дашь:
«Вот дурак, нарисовал какашек!» —
Думает, хватая карандаш.
 
 
Знаю, что простить обиду трудно,
Но, Сергей, Наталью ты не бей.
Ничего! Пусть портит твой рисунок,
Превращает бомбы в голубей.
 

Жигулёвское

 
Висок буравя заскорузлым пальцем,
Собой являя бедного страдальца,
Один мужик другому мужику
Сказал:
– Моя жена совсем ку-ку…
 
 
Пинал кирзой «жигуль» седьмой модели,
Который ездил медленней, чем велик:
 
 
– Неделю я кукую в гараже,
Мне это опротивело уже:
Не починю разбитое «корыто» —
Домой дороги нет, и дверь – закрыта…
 
 
«Некрасовская женщина» – жена
По-пушкински «корытом» взбешена.
 
 
– Ах, как же я хочу без проволочек
Свалиться ей на грудь, как сбитый лётчик,
Зарыться в дорогие телеса…
 
 
С лица скатилась мутная слеза.
 
 
Второй мужик ответил, холостой:
– Не плачь, тебя возьму я на постой!
Кручину отфильтруем «Жигулёвским»,
Закусим горечь рыбкой золотой.
 

Нелюбовь

 
Вечны только «мне» и «я»,
Но не «мы».
Глупые сомнения
Отмени.
 
 
Острыми осколками
Злых зубов
Рви свою высокую
Нелюбовь.
 
 
Больно до затмения,
Ну и что ж?
Страшно. Тем не менее,
Уничтожь.
 

Ансамбль

Неизвестным и забытым музыкантам

посвящается

 
Таких не представляет к орденам
Весна приказом маршальским, а осень,
Глухого мира серый кардинал,
За вас молитвы небу не возносит.
 
 
Но музыка небесная подчас
Рождается в подземном переходе.
Спрошу, не стушевавшись в этот раз,
Не нужен ли ансамблю гитараст,
А вы меня – о бабах и погоде.
 

Абрикосовое варенье

 
Город блядей, дождей и велосипедов
нервно встречает приехавших погостить,
твёрдо уверен в том, что приносят беды
люди не нашей крови, другой кости.
 
 
Ты привезла занятную вещь, поверь мне,
чтобы прервать мой крепкий дождливый сон —
баночку абрикоса-ва-ва-варенья,
маленькую вселенную юных солнц.
 
 
Знаешь, я раньше тоже крутил педали,
ловко рулил рулем и звонил в звонок,
вдоль-поперёк изъездил чужие дали —
вот и уснул однажды без задних ног.
 
 
Что ты забыла здесь, о мой сладкий сахар?
Ты же – не блядь, не дождь, не велосипед…
Аборигенский dance я пляшу в трусах, а
ты говоришь:
– Привет! Нифигасибе…
 

Тихо

 
Здесь песенки поются, да не те.
Читаются стишата, да другие.
Отряду разожравшихся валькирий
На поле битвы незачем лететь.
На липких блюдцах тает дикий мёд.
Чаи гонять устали командиры.
Солдаты спят. Так тихо в этом мире —
Ни пороха, ни крови на мундирах.
Где жизнь, где смерть – никто не разберёт.
 

Гость

 
Уселась моль на вбитый в стену гвоздь.
В подвале мыши забавлялись кошкой.
На кухне алюминиевой ложкой
Неспешно ел мои пельмени гость.
 
 
Я выменял на книги самогон —
Спасибо (при) читающим бабулькам.
Не глядя гость в стаканы лил по булькам
Вонючий очищающий огонь.
 
 
Я песни выл, стихи ему кричал,
Которые пожиже и погаже —
Надеялся на то, что он покажет
Спасительные лодку и причал.
 
 
Когда в прихожей ожил телефон,
Ответил гость, а я свалился на пол.
Потом он объяснил, что это папа
Зачем-то снова требует его.
 
 
– Давай-ка на прощанье по одной.
Пускай тебя не мучают кошмары…
А голос был знакомый и родной,
На лбу и на руках белели шрамы,
Сначала не замеченные мной.
 

Гамадрилы

 
Никому не нужен гамадрил…
Всем приятней кошечки, собачки, птички.
Кто бы там чего не говорил —
Постарайся быть как можно тише.
 
 
Сядь на ветку, скушай свой банан —
Преходящи ласка и земные блага.
Мы же – гамадрилы, и по нам
Никогда никто не станет плакать.
 
 
Выше кроны только облака —
Можно с ними разделить свои печали.
Главная, финальная строка
В этот раз находится в начале.
 

Повзрослел

 
Я повзрослел. В меня вселился бес
Добра и счастья. Сгиньте, отморозки!
Святые улыбаются с небес,
Когда шагаю гордо на «Петровский».
 
 
Я верю в то, что разум победит,
Вражда утихнет, прекратятся споры —
Не словом «хуй», а надписью «Зенит»
Украсятся столичные заборы.
 

Последний

 
В рубище ветхом над каменным кругом
Задумался старый гончар.
Сил не осталось —
Только усталость.
Работу пора кончать.
 
 
Создал немало кувшинов молочных
Старик для своих лягушат.
Больно мужчине —
В каждом кувшине
Барахтается душа.
 
 
Мастер решился. Целует глину.
Улыбка. Печаль. Почему?
Буду последним,
Кого он слепит
По образу своему.
 

Вождь Швабра

 
Ты просила:
– Возьми меня
На охоту, на волю, в ночь…
Будем волчьи шкуры менять
На патроны, соль и вино.
Забери меня в свой шалаш,
Я хорошей стану женой —
Ты забудешь своих шалав,
Не захочешь жизни иной.
 
 
Я ответил:
– Зачем тебе
Покидать свой уютный дом?
Я останусь с тобой теперь,
Мне не важно, что было до.
Пусть развалится мой вигвам,
Одинокий умрёт очаг —
Небо озера Мичиган
Не начало моих начал.
 
 
Я тогда был совсем большой,
Не такая вошь, как теперь —
Руки помнят ружьё,
Ещё —
Руки знают, как плачет зверь.
 

Рыжая

 
Трудно привыкнуть быть
чистым
пустым
листом,
Белым наброском нейтрального полотна.
Ночь, что была мне подругой уже лет сто,
Стала со мною неласкова,
Холодна.
 
 
Небо плюётся белым, но это не снег —
Это моя ненавистная одиночь.
За руки взявшись за мною идут след в след
Дети мои нерождённые —
Сын и дочь.
 
 
Сделай меня разноцветным, теки сюда,
Рыжая девушка, памятником не стой.
Это не сложно, не только огонь – вода
Пишет на том, кто был
чистым
пустым
листом.
 

Борис

 
Вчера мой бестолковый пёс Борис
Облаял вдруг Священную корову.
Факир тотчас возьми да испарись —
Он лучшим был, такого нет второго.
 
 
Корову обижать – страшней греха
Не выдумать. Ещё бы – здесь не Раша!
Однако продолжал кобель брехать…
Тотчас усоп великий махараджа.
 
 
Ты что творишь? С тобой хоть не гуляй!
Отдам тебя корейцам, гад паршивый!
Борис подумал чуть – и снова в лай…
Никто ему не страшен, даже Шива.
 
 
Он знает, что грозил я не всерьёз —
Не в этой жизни быть ему на блюде,
Что мы два друга – человек и пёс…
Своих хозяев пусть боятся
Люди.
 

Люди и деревья

 
Человек и дерево похожи,
Жизнь начав, которой имя – бой,
Оба беззащитны, тонкокожи,
Оба откликаются на боль.
 
 
Но в процессе жизненного роста,
Как одежду, примеряют роль —
Обрастает человек коростой,
Обрастает дерево корой.
 
 
Люди часто думают о рае,
Для деревьев рая нет – лишь ад:
Штабелями в запертом сарае
Брёвна их безмолвные лежат.
 
 
Люди и деревья умирают —
Это их роднит, смывает кровь.
Людям, размечтавшимся о рае, —
Крест из досок,
Деревянный гроб.
 

24 февраля

 
Встать! Суд идёт…
Делить сегодня нечего
И тем, кто прав, и тем, кто прав не меньше.
С прошедшим Днем защитника Отечества
Хочу поздравить и мужчин, и женщин.
 
 
Из доказательств, белой ниткой шитых,
Из обвинений, правильных по сути,
Понятно, что Ему нужны защитники —
Не только обвинители и судьи.
 

Ревность

 
Почему ты грустишь? Не порхаешь, смеясь,
По отцовскому злату, царевна?
– Потому что меня укусила змея.
Та змея называется – ревность.
 
 
– Разве это беда? Погулять бы пошла,
Иль в круиз – заскучала Европа.
– Придержи-ка язык, пожалеешь, пошляк!
Не пристало мне слушать холопа!
 
 
Ведь ей люб не какой-то там Джек Воробей,
Люб ей Финист, пардон, Ясный Сокол!
Грозно смотрит царевна. Молчу, оробев.
Тихо в горнице стало высокой.
 
 
Выбираю войну – уведи меня, шлях,
До окраины южной скорее!
«Придержи-ка язык, пожалеешь, пошляк!»…
Я жалею тебя.
Я жалею.
 

Люди-раны

 
Воскрес из мёртвых телефон —
Опять скандал закатит.
Доступен еле-еле он
В моём глухом Замкадье.
 
 
Потрепыхался и подох —
Теперь не будет связи.
Понятно «раньше», а итог
Останется неясен.
 
 
Болят в Москве, болят и тут
Смешные люди-раны,
Но верят в то, что заживут
Однажды утром ранним.
 

Воробей

 
Люди умерли, люди спят,
В людях завтра проснутся дети.
Укради мой голодный взгляд,
Обокравшая всех на свете.
 
 
Дети завтра тебя убьют,
Не считая ни злой, ни гадкой —
Просто каждому воробью
В этой жизни нужна рогатка.
 
 
Полночь траурный шьёт наряд.
Звёзды можно обжечь руками.
Я стреляю по фонарям.
Остаётся последний камень.
 

Грязь

 
Я был везде, но никого не встретил.
Курю на лавке. Захожу в подъезд.
Мне нравится мой дом, мои соседи —
Стукач не выдаёт, свинья не ест.
 
 
Чужие пожелтевшие окурки
Красноречивей линии судьбы,
Привычны и ступеньки в штукатурке,
И «наше всё» – корявое «здесь был…».
 
 
Я знаю этот склеп пятиэтажный,
Он впору мне,
Он для меня как раз,
Он – мира часть, в котором точно так же:
Чем дальше от земли, тем чище грязь.
 

Дядя Лёша

 
Был дядя Лёша —
Дяди Лёши нет.
Азартно пил и, наконец, упился —
Забавный и неугомонный дед,
Когда-то отмотавший за убийство.
 
 
К подъезду гроб спустили. Ожил двор.
Народ собрался – ахи, охи, всхлипы…
Я слышу пиццикато – перебор
Когда-то им самим рождённой скрипки.
 
 
Мне первому её он показал —
Поглаживал по грифу, чуть не плача:
– Эх, помнят руки, погляди, пацан,
Почти готова, завтра буду лачить…
 
 
Рыбачил, забывая всё и вся…
С весёлым пролетарским красноречьем
Рассказывал, как чудо-карася
Измором брал на нашей чудо-речке.
 
 
Ладонью вытирал с обложек пыль,
Давая мне читать романы Яна…
Он много пил, конечно, крепко пил,
Но странно – я его не помню пьяным.
 
 
Он счастлив был, что ночи здесь тихи,
Что изредка они ему крошили,
Как хлеб для птицы, горькие стихи,
Его стихи… Но он любил чужие.
 
 
Сегодня тянет холодом с реки.
Придёт сентябрь. Потом – другое лето.
Но запертые горькие стихи
Останутся кричать в тетрадных клетках.
 

Двое

 
Если ты со мной, то всегда одна,
Словно за стеной – не твоя вина.
Если я с тобой, то всегда один —
Тонущий дельфин в море разных вин.
 
 
Любим, но молчим. Прячем, но храним
Этот редкий дар. Что нам делать с ним?
Лучшая из пар – Дура и Кретин.
У меня – Одна, у тебя – Один.
 

Ночные чтения

 
Мы пришли к тебе. Читали Блока.
Ты шумела: «Это соль земли!»
Я бубнил: «Да… в общем-то… неплохо…»
«Барка жизни встала на мели».
 
 
Ближе к ночи мы взялись за Фета.
Тучами досуг заволокло —
Что ни стих, то мятная конфета…
«Ветер гнул упругое стекло».
 
 
Позже стали приобщаться к сказкам
Пушкина и лирике его.
Я часы разглядывал с опаской —
Дядя хуже выдумать не мог?!
 
 
Тяжко мне от этих потрясений,
Грусти, ожиданий и тревог.
Ты шепнула ласково: «Есенин…
Как мы обойдёмся без него?»
 
 
До утра чудесными стихами
Серость будней беспощадно жгли.
Напрочь позабыв, зачем пришли,
Спать легли с восьмыми петухами.
 

Метаморфоза

 
Намертво осень с зимою сплелись —
Безобразные злобные суки.
Музыку громче! Добавлю в плейлист
Тошнотворную сладость самбуки.
 
 
Помнишь, ты слушала это гомно,
Называя его «нашей песней»?
Странная вещь приключилась со мной —
Ненавистная песня чудесна.
 
 
В страшной, промозглой, отчаянной мгле
Ты умела сиять ярким светом.
Та, что была лучше всех на Земле,
Но однажды поверила в это.
 

Мой Иерихон

 
Лето.
Иерихон.
Я устал, ожидая беды.
Я молчу о плохом.
В первых каплях небесной воды
Распустились зонты.
Чья-то радость скулит на асфальте
От такой красоты.
Ты смеёшься:
«Не троньте!
            Оставьте!
 
 
Это ересь того,
Кто не станет моим человеком
Ни за что, никогда!»
И с тобой заливается смехом
Новой жизни вода.
«Никогда…
           Ни за что…» —
 
 
И ни ахнуть на это, ни охнуть.
Заштрихованы грифелем штор
Голубые волокна.
 

Сны

 
Выпив крепенькой,
Чтобы согреться,
Радостью горя,
Дремлет девонька,
Прячет под сердцем
Стужу января.
 
 
Счастьем делятся
Солнце чужое,
Море и песок.
Жарко девице,
Там хорошо ей
Пить березы сок.
 
 
Жаль, останутся
Снами – Ямайки
Тёплые края…
Спит красавица
В драной фуфайке —
Родина моя.
 

Два рая

 
Устроили бедлам Адам и Ева,
И априори, только народясь,
Потомкам, понадеявшись на heaven,
Приходится искать свой paradise.
 
 
Не помню я того, что знают дети,
Неведомы мне тайны мудрецов,
Блестящий ум – чужая добродетель,
Морщины испоганили лицо…
Но знаю я, что выбор здесь не нужен,
Мне оба эти рая по душе:
Небесный, отражающийся в лужах,
Земной, который с милой в шалаше.
 

Будущее

 
Дней бесконечных, в триста затяжек,
Много. Они страшны —
Рвётся на крыши многоэтажек
Будущее страны.
Прошлое с ним давно потеряло
Крови единой связь,
Год за годом свои сериалы
Хавает, не давясь.
То, что является настоящим,
Крутится за гроши,
Верит – пока не сыграет в ящик,
Будущим будет жить.
Вечные дети, птицы без стаи,
Короток ваш полёт.
День бесконечный жизни листает.
Крепок февральский лёд.
 

Дай

 
Дай мне чувство радости простое,
Смелость и спешащую за ней
Веру в то, что я чего-то стою,
Дай решить, что дать тебе взамен,
Дай покой, который только снится,
Силу дай себе не изменять,
Дай возможность вглядываться в лица
Навсегда оставивших меня,
Дай мне шанс в заклеенном конверте —
Ту любовь, которая смогла б
Преданно меня у жадной смерти
Выдрать из голодных ловких лап,
Дай услышать от моей надежды
Тихое пронзительное «да» —
Дай,
простив за то, что, как и прежде,
Я не в силах ничего отдать.
 

Набор

 
Подарила мне набор мелков
Со словами: «Нарисуй свой мир
До меня. Прошу тебя, возьми!»
Вывожу название легко
 
 
На асфальте сером и пустом
(ФИО) летом. Синим – небеса,
Жёлтым – солнце, белым – отчий дом…
Дилетанту нравится писать
 
 
Яркое большое полотно.
Вот! Зелёным – земляничный луг,
Чёрным – залетевшую в окно
Птицу, красным – пятна на полу.
 
 
Ты спросила: «Почему, Серёг,
Этот мир прекрасный не сберёг?»
 

Не надо ничего

 
Когда последний поп умчится в рай
На резвом BMW, оставив нам с тобою
Дорогу к храму, небо через край, —
Настанет час делиться радостью и болью
С Единственным, который всё простит,
Запутавшихся нас поймёт и не осудит.
Цветком из праха сможет прорасти
Простая мысль, что мы с тобою – люди
По образу, подобию Его.
А больше нам не надо ничего.
 

Оттепель

 
Добрый мужчина вновь обратился в мрак.
Добрая женщина снова чернее ночи.
В люстре под потолком притаился враг.
Зверь пока невелик, но коварен очень.
 
 
Лопнуло время, в лампочке умер свет.
Враг опускается к людям, садится между.
Шваркнула спичка, больше не прячет зверь
Два раскалённых ока во тьме кромешной.
 
 
Зверь выдыхает дым, он глядит в окно:
Оттепель золото лунное в луже моет.
Два ледяных дыханья слились в одно —
Тёплое, человеческое, живое.
 
 
Добрый мужчина вновь обратится в мрак.
Добрая женщина станет чернее ночи.
В люстре под потолком притаился враг.
Зверь научился ждать, он коварен очень.