Текст книги "Узники Тауэра"

Тюремные правила

К XV веку условия и правила содержания узников в Тауэре окончательно установились, и архивы королевской тюрьмы дают возможность описать их в главных чертах.

Все управление Тауэром находилось в руках констебля – обыкновенно человека благородного происхождения и высокого звания, – который жил в восточной башне, получившей название башни Констебля. За свои обязанности тюремщика он получал плату – поштучно за каждого узника: двадцать фунтов стерлингов за герцога и графа, десять – за барона, пять – за рыцаря. Простолюдины, в общем-то, не имели права находиться в Тауэре, и если они порой все-таки попадали туда, то это вызывало протесты констебля, вынужденного оплачивать их содержание из своего кармана. Сохранились письменные жалобы констеблей, что такой-то не имеет средств быть узником и его следует отпустить или перевести в другую тюрьму.

Содержание узников было делом самих узников. При заточении в Тауэр имущество опальных конфисковывалось в пользу короны, и государственное казначейство из этих средств выдавало констеблю деньги на питание, освещение и отопление для заключенных. Нельзя сказать, чтобы казна отличалась при этом особой щедростью, однако и морить узников голодом никто не собирался. При Ричарде II на содержание герцога отпускалось пять марок в неделю, графа – сорок шиллингов, барона – двадцать, рыцаря – десять шиллингов. Подобная же иерархия соблюдалась для лиц духовного звания; епископ, например, был приравнен в этом списке к барону. Если узнику дозволялось содержать при себе слуг, то для них назначали отдельную плату: еженедельный взнос на содержание капеллана герцога составлял шесть шиллингов и восемь пенсов, для дворянина свиты – три шиллинга и четыре пенса, прочим слугам полагался один шиллинг и восемь пенсов. Впоследствии эти средства увеличивались соразмерно уменьшению ценности золота. В царствование Эдуарда VI содержание герцогини Сомерсет с двумя фрейлинами и тремя слугами стоило восемь фунтов в неделю. Надо помнить, однако, что эти суммы раскрадывались тюремщиками, особенно деньги, отпускаемые на освещение и отопление.

Вторым лицом после констебля в Тауэре был наместник, получавший двадцать фунтов в год. При Генрихе VIII наместник сделался главным распорядителем тюрьмы и выстроил себе новый дом в парадном отделении замка, у Колокольной башни, получивший название Наместничьего дома. По обеим сторонам от него располагались небольшие дома двух его помощников. Все поступавшие в Тауэр узники первое время содержались в Наместничьем доме, пока для них готовили темницу в какой-нибудь из башен: одним из них отделывали будущее жилище по их собственному вкусу, другим, победнее, по вкусу наместника.

Со временем эта троица стала смотреть на средства, выдаваемые для заключенных, как на свои собственные и требовать деньги на содержание узников с них самих. Например, знаменитый Уильям Рэйли платил двести восемь фунтов только за свой стол.

Голые стены, дубовый пол, решетчатое окно и железная дверь – вот что давало государство узнику в период королевского абсолютизма. Стулья, столы, посуду, книги, белье, пищу, дрова, свечи – все это он должен был покупать сам через посредство слуг и поставщиков, которые стремились погреть на этом руки. Надо заметить, что, тем не менее, все это имущество вовсе не считалось собственностью заключенного и после его освобождения или смерти доставалось начальству Тауэра, согласно правилу, что заключенный не имел права ничего вынести из тюрьмы.

О том, как жилось узникам Тауэра в XV–XVI веках, можно судить на примере двух нижеследующих архивных дел.

Сэр Генри Уайт, владелец Элингтонского замка в Кенте, попал в Тауэр в последние годы войны Алой и Белой розы. Будучи приверженцем Ланкастеров, он провел здесь немало времени. В его деле сказано: «Он часто содержался (в Тауэре. – С.Ц.), и однажды его поместили в холодную и узкую башню, где он томился, не имея ни постели, ни одежды, ни пищи. Он умер бы с голоду, если бы Бог, пославший ворона питать своего пророка (святого Илию. – С. Ц.), не послал этому мученику во имя Бога и отечества кошку, которая его согревала и кормила. Я передаю здесь то, что слышал от тех, которым он сам рассказывал. Однажды в его темнице явилась кошка и как бы предала себя в его руки. Сэр Генри был очень ей рад, положил ее к себе на грудь, чтоб отогреть холодное свое тело и различными ласками снискать ее любовь. После этого она стала приходить к нему по нескольку раз в день и, когда могла, приносила ему голубя. Тогда он стал жаловаться тюремщику на холод и дурную пищу. Ответ был: „Я не могу ее улучшить“. – „Но, – сказал сэр Генри, – если я достану сам провизию, вы мне ее приготовите?“ – „Конечно“, – отвечал тюремщик и дал слово, которое и сдержал, так что время от времени узник мог питаться жареными голубями, которых ему доставляла кошка. Поэтому впоследствии сэр Генри Уайт, во дни своего счастья и могущества, всегда любил кошек, как многие любят болонок или легавых; вы, вероятно, не увидите другого его портрета как с кошкой…»

Действительно, в одной из портретных галерей Англии есть изображение Генри Уайта с его верной кошкой, держащей в лапах голубя.

Этот страдалец был подвергнут пытке, изобретенной самим Ричардом III, – при помощи щипцов, которые прикреплялись к нижней губе лошади, чтобы заставить ее смирно стоять, пока ей пускали кровь. Ричард III вообще очень любил укрощать этим орудием своих врагов. Однажды, подвергнув Уайта этой пытке и придя в восхищение от мужества узника, король воскликнул:

– Уайт, почему ты такой дурак? Ты служишь призраку. Твой господин (Генри Тюдор, граф Ричмонд, претендент на престол. – С. Ц.) – нищий изгнанник, брось его и переходи ко мне. Клянусь, награда будет хороша!

– Если бы я избрал вас в свои повелители, – отвечал Уайт, – то служил бы вам так же верно. Но граф, как он ни беден и ни несчастен, мой господин, и никакие пытки и соблазны не заставят меня изменить ему.

22 августа 1485 года Ричард III потерпел поражение от Генри Тюдора в битве при Босуорте. Королевская корона, найденная в кустах, была возложена на голову победителя, ставшего Генрихом VII, и верный Уайт мог убедиться, что он действительно служит не призраку. Утвердясь на престоле, Генрих VII сделал его баронетом, членом Тайного совета, лордом-казначеем, камергером и хранителем королевских сокровищ. Бывший узник Тауэра купил себе один из великолепнейших замков Кента, где и окончил свои дни в благоденствии и спокойствии, среди многочисленного семейства и полчища кошек.

Не столь счастливо закончилась история Томаса Гарда, третьего герцога Норфолка, попавшего в Тауэр семьдесят лет спустя, во времена Эдуарда VI.

Сэр Томас Гард был не только одним из первых аристократов Англии, но также дядей двух королев и близким родственником короля Генриха VIII. Он служил Англии в качестве королевского советника и представителя при иностранных дворах, на море и на поле битвы. Генрих VIII имел к нему такое доверие, что назначил его душеприказчиком при малолетнем сыне Эдуарде. Но злые языки наговорили Генриху VIII, лежавшему на смертном одре, что старший сын сэра Томаса, лорд Сюррей, искал руки принцессы Марии и выставил на своем щите герб Эдуарда Исповедника (который носили только особы королевской крови). Напрасно лорд Сюррей доказывал свое право на королевский герб генеалогическими изысканиями. Король приказал арестовать и отца и сына. Они были брошены в Тауэр отдельно друг от друга.

Лорд Сюррей вскоре отправился на плаху. Сэр Томас Гард тоже был приговорен к смерти, но в ту ночь, когда палач точил свой топор, умер король Генрих VIII. Приговор над герцогом Норфолком побоялись исполнить, и все царствование Эдуарда VI он провел в Тауэре.

Несчастный отец полностью покорился судьбе. Существует письмо, где он просит позволения послать за книгами в его дом, так как, пишет сэр Томас, «без книг я не могу лежать с открытыми глазами, а вечно дремлю, хотя спать не могу, и не спал вот уже двенадцать лет». При нем состоял всего один слуга. Тогдашний наместник Тауэра, сэр Эдуард Уорнер, получал двадцать два фунта, восемнадцать шиллингов и восемь пенсов в месяц на содержание высокого узника, но бесстыдно разворовывал эти деньги, что видно по одной из записок сэра Томаса, в которой он смиренно просит тюремщика прислать ему одеяло, чтобы укрыться от холода.

Таковы были удобства, предоставляемые в государственной тюрьме Англии ее первым аристократам – и это в то время, когда закон отнюдь не равнял знатных и незнатных людей! Можно себе представить, как содержались там дворяне попроще. Правда, дворянин по закону имел одно важное преимущество: его нельзя было пытать. И вот случалось, что барон сидел в темнице по соседству со своим менее знатным сторонником или сообщником-горожанином и через окно упрашивал его ни в чем не сознаваться, а молчать как благородный человек, на что тот возражал, что легко молчать лорду, которого заставляют отвечать на допросе словами, а каково молчать ему, бедному человеку, который должен отвечать всеми своими членами и суставами?

Глава четвертая
Тауэр во времена абсолютизма Тюдоров

Первая половина XVI столетия имела огромное значение в истории Англии. Королевский абсолютизм окончательно окреп и утвердился. Единственная организация, которая могла противиться королевской власти, – церковь – была побеждена и сделана простым орудием королевского деспотизма. Беспощадное подавление мятежей дало почувствовать народу его уязвимость и беспомощность. Система жесточайшего террора держала у ног короля всю Англию. Самые благородные головы падали на эшафоте. Парламент собирался только для того, чтобы санкционировать акты королевского беззакония.

История произошедшей в те годы в стране перемены – это история одного человека: Генриха VIII Тюдора.

В 1509 году умер основатель династии король Генрих VII. Его сыну, Генриху VIII, было восемнадцать лет. Мужественная красота, сила, ум сочетались в нем с открытым, великодушным характером. Даже один противник короля признавал, что в начале царствования от Генриха VIII «можно было ожидать всего хорошего».

Генрих VIII обладал истинно королевской внешностью. Он был выше ростом всех своих придворных, крупнее их по фигуре, с величественной осанкой, превосходный борец, великолепный охотник, один из лучших стрелков Англии, рыцарь, спешивавший на турнирах одного соперника за другим; с этими качествами молодой король соединял широту и разнообразие взглядов, составлявших отличительную особенность людей Возрождения. Его прекрасный голос, любовь к музыке, искусство игры на лютне и органе, вкус к поэзии и живописи не мешали ему питать пристрастие и к более практическим искусствам – медицине и кораблестроению.

В характере Генриха VIII была народническая струнка, заставлявшая его все время искать любви народа. При своем восшествии на престол он обещал согласовать систему внутреннего управления с ожиданиями своих подданных, уничтожить вымогательства, которые практиковались под предлогом исполнения давно забытых законов, и предать суду проворовавшихся министров финансов своего отца.

От всего сердца король симпатизировал гуманистам, людям Возрождения, и сам был хорошим лингвистом, обнаруживая неподдельный интерес к богословию и наукам. Когда ему было девять лет, его ум и таланты удивили Эразма Роттердамского; а когда наследник стал королем, великий ученый поспешил вновь приехать в Англию и выразил свою радость в знаменитой «Похвале глупости» – этой песне торжествующего разума, произносящего приговор над миром невежества и ханжества, который должен исчезнуть перед светом знания во время нового царствования.

Но под внешней блестящей оболочкой в натуре Генриха VIII таились безграничное самолюбие и эгоистичность. Уолси, ближайший сподвижник Генриха VIII в первую половину его царствования, говорил на смертном одре: «Этот государь, обладающий необыкновенной царственной смелостью, скорее подвергнет опасности половину своего государства, нежели поступится самым ничтожным из своих желаний. Уверяю вас, что я часто стоял перед ним на коленях, иногда по три часа кряду, убеждая его отказаться от его желания, и не мог ничего сделать». Это своеволие Генриха VIII в конце концов попрало все основные законы государства и даже самую религию народа.

Конечно, этот переворот в жизни страны не мог совершиться одной волей короля. В этом деле Генрих VIII нашел себе помощников – под стать себе самому. Первым из них был Томас Уолси, который, собственно, и придал королевскому абсолютизму характер всеобъемлющей системы.

Он был сыном богатого горожанина. Выдающиеся способности Уолси сделали его заметной личностью, и в конце царствования Генриха VII он был принят на королевскую службу. Организационные таланты, проявленные им в 1513 году при снаряжении королевской армии для войны против Франции и Шотландии, снискали ему доверие Генриха VIII, который осыпал его отличиями – сделал епископом в Турне, затем перевел на линкольнскую кафедру, а впоследствии возвел в сан архиепископа Йоркского. В 1515 году король добыл для него в Риме кардинальскую шапку и сделал канцлером.

Завистники говорили, что Уолси добился всего этого, развлекая короля песнями, танцами и каруселями. Действительно, по характеру Уолси был скорее человеком светским, любящим чувственные удовольствия. Но из толпы придворных его выдвинуло не умение доставить королю развлечения, а подлинные государственные способности. Именно его разнообразные таланты, огромное трудолюбие, широта взглядов привлекли к нему Генриха VIII, который умел угадывать и замечать выдающихся людей.

Со временем все управление внутренними и внешними делами сосредоточилось у него в руках. Уолси застал Англию второстепенной державой, боявшейся Франции и подчиненной политике Испании, а сделал одной из ведущих стран Европы, которая общалась с германским императором и Римским Папой как с равными.

Уолси работал без отдыха: утро он посвящал занятиям по должности канцлера, ночь заставала его за работой в казначействе или министерстве внутренних дел – устраивающим дела церкви, распутывающим злоупотребления, учреждающим школы и коллегии, изучающим депеши и ведущим дипломатическую переписку. Даже Томас Мор, его враг, признавал, что в качестве канцлера Уолси превзошел все ожидания. В 1519 году Генрих VIII выхлопотал у Папы назначение архиепископа Йоркского легатом Английского королевства, что отдавало в руки Уолси и духовную власть в стране. Это приучило англичан к системе абсолютизма, которая возобладала при Тюдорах, так как через Уолси Генрих VIII, собственно говоря, сосредоточил политическую и религиозную власть в своих руках.

Вскоре Генрих VIII дал почувствовать всем, что такое воля короля. Дело касалось его развода с первой супругой, королевой Екатериной. Матримониальные отношения государей вообще представляли огромную важность для средневековых монархий. Но к каким последствиям для страны приведет этот бракоразводный процесс, не мог предположить, конечно, и самый дальновидный человек.

Объединение Франции сделало реальной угрозу французского вторжения в Англию, в связи с чем отец Генриха VIII, Генрих VII, решил заручиться союзниками на случай войны. В 1502 году он заключил брачный контракт с шотландским королем, выдав за него свою дочь, Маргариту Тюдор (этот брак впоследствии привел на английский престол династию Стюартов), а своего старшего сына Артура сосватал за принцессу Екатерину Арагонскую, дочь испанских государей Фердинанда и Изабеллы. Однако сразу после свадьбы наследник заболел и, прохворав три месяца, умер. Екатерина осталась вдовой. Испания настаивала на ее браке со вторым сыном Генриха VII, принцем Генрихом, но король сообразил, что затягивание этого вопроса позволяет Англии вести самостоятельную политику, не привязываясь к Испании и не раздражая Францию. Хотя вторичное обручение и состоялось, Екатерина многие годы так и жила – обрученной, но незамужней, изнывая от любви к своему нареченному и от оскорбленной гордости.

Ее положение изменилось после воцарения Генриха VIII. Военные успехи Франции в Северной Италии заставили молодого короля искать более тесного союза с Испанией. Спустя два месяца после коронации Генриха VIII Екатерина стала его законной супругой. Этот брак вовлек Англию в долгие войны на континенте.

Семейная жизнь Генриха VIII складывалась несчастливо. От нежеланной супруги ему нужно было только одно – чтобы она родила ему наследника. Между тем проходили годы, а Екатерина рожала девочку за девочкой, которые умирали в младенчестве. В 1520 году Генрих VIII потерял надежду иметь от Екатерины сына и провозгласил наследницей единственную оставшуюся в живых дочь – Марию Тюдор. А чтобы обезопасить ее права на престол от возможных покушений, единственный претендент-мужчина – герцог Бэкингем, потомок младшего сына Эдуарда III, – был схвачен и обезглавлен в Тауэре.

Военные поражения охладили интерес Генриха VIII к внешней политике. Потеряв надежду на великие свершения, он всецело предался охоте, спорту и придворным развлечениям.

Самой привлекательной и веселой из придворных дам в то время была Анна Болейн. Она происходила из купеческой семьи, лишь недавно пробравшейся в знать благодаря двум бракам: ее дед женился на наследнице графов Ормонд, а отец, Томас, получил руку сестры герцога Норфолка. Родство с одним из первых английских аристократов обеспечило Томасу Болейну место посланника при французском, а затем при императорском дворах. Его сын Джордж, образованный юноша, поэт, стал одним из молодых придворных, в обществе которых Генрих VIII любил проводить время.

Анна родилась в 1507 году во Франции, и ей было всего пятнадцать лет, когда она вместе с отцом перебралась в Англию, где стала появляться при дворе. Она отнюдь не была первой красавицей, однако ее светлые глаза, густые, развевающиеся волосы, неизменная веселость и непринужденное остроумие произвели неизгладимое впечатление на короля. Вскоре милости, посыпавшиеся на ее отца, показали, что она приобрела влияние на Генриха VIII.

В 1524 году их близость получила особое значение ввиду решения короля развестись с Екатериной. Королева в то время была уже пожилой женщиной, ее прелести давно увяли. Генрих VIII поступил с ней без всякой жалости, обвинив в прелюбодействе. Он мечтал соединить свою жизнь с молодой и веселой Анной Болейн, о чем прямо и заявил ей в одном из писем: «Если вам будет угодно быть верной и честной возлюбленной и отдаться телом и душой мне, человеку, бывшему и теперь намеренному быть вашим преданным слугой, – я обещаю вам не только назвать вас возлюбленной, но и сделать единственной своей повелительницей, всех других устранить и служить только вам». Екатерина попробовала смягчить его сердце и пала к его ногам. «Государь, – взывала она, – умоляю вас сжалиться надо мной. Беру Бога в свидетели, что я всегда была вам верной и преданной женой, что я считала своим постоянным долгом делать все, что вам было угодно. Я в течение многих лет была вашей женой, я родила вам много детей. Богу известно, что к вашему ложу я пришла девственницей, и я полагаюсь на вашу собственную совесть, что вы не скажете, что это не так. Я умоляю быть ко мне справедливым». Но этот трогательный призыв не мог повлиять на ее супруга, который уже поселил Анну Болейн во дворце и окружил ее королевскими почестями.

Начатый королем бракоразводный процесс отразился на судьбе не одной только Екатерины – он отправил в Тауэр и погубил многих людей, как противников, так и потакателей королевской воли. Первым пал Уолси, который в качестве верноподданного одобрял намерение Генриха VIII, а в качестве архиепископа настаивал на одобрении развода Папой. Между тем Папа в то время находился в зависимости от императора Священной Римской империи Карла V, приходившегося Екатерине племянником. Поэтому переговоры с Римом о разводе шли туго, и, в конце концов, раздраженный Генрих VIII изгнал Уолси.

Место опального фаворита занял Томас Кромвель. Ни об одном сподвижнике Генриха VIII историки не желали бы знать так много и не знают так мало, как об этом человеке. На службе у Генриха VIII мы находим его уже пожилым человеком; о его молодости можно только догадываться по слухам, распускаемым о нем современниками. Говорили, что он был сыном кузнеца. Юность его прошла в приключениях. Он воспитался в самой беззастенчивой военной школе того времени – в итальянских войнах, в которых участвовал в качестве простого солдата, – был «рубакой», как позже сам признавался в доверительных беседах со своими друзьями. Там он не только изучил итальянский язык, но также усвоил манеры и тон современной ему Италии – Италии Борджиа и Медичи. С чисто возрожденческой разносторонностью способностей он из военного лагеря перешел в торговую контору и сделался торговым агентом у венецианских купцов; предание утверждает, что он был конторщиком в Антверпене.

В 1512 году мы видим его зажиточным торговцем шерстью в Нидерландах. Вернувшись в Англию, Кромвель присоединил к своим профессиям занятие serivenera – нечто среднее между нотариусом и банкиром, и приобрел место в палате общин. В 1528 году он поступил на службу к Уолси. Из всех слуг опального канцлера он единственный сохранил верность хозяину и не оставил его до самого конца, воспротивившись в парламенте объявлению Уолси государственным изменником. Тем не менее, Уолси был арестован в одном из принадлежавших ему замков, куда он удалился после отставки, и отправлен в Тауэр. По пути в тюрьму он заболел дизентерией и скончался.

Доверие Генриха VIII Кромвель приобрел тем, что в интимных беседах советовал королю разрубить гордиев узел бракоразводного процесса своим личным решением, не дожидаясь санкции Папы. Скоро новый фаворит сделался всемогущ.

Но тут королю пришлось столкнуться с сильным сопротивлением его ближайшего окружения. Тогда Генрих VIII прибегнул к террору, хотя правильнее будет сказать, что казни второй половины его царствования явились делом рук Кромвеля, без слов угадывавшего королевскую волю. Именно он дал почувствовать людям, как писал Эразм, «что под каждым камнем сидит скорпион». Исповедь и частные разговоры – все доходило до ушей всезнающего временщика. Суды стали лишь орудием введенного им террора.

Справедливости ради надо сказать, что в его кровожадности не было места ни мстительности, ни ненависти. Кромвель был поклонником и учеником Макиавелли. Им двигало одно сознание государственной пользы и необходимости в том виде, в каком он их понимал. В его дневнике встречаем следующие записи: «Item[8]8
  Так же (лат.).


[Закрыть] – аббата Ридинга привлечь к суду и казнить в Ридинге»; «Item – узнать волю короля относительно мистера Мора»; «Item – когда нужно казнить мистера Фишера и других».

Кромвелем двигала неколебимая и слепая вера в преследуемую им цель – утверждение королевского абсолютизма. Он напоминает дровосека, пробивающего себе путь сквозь заросли с топором в руках.

О некоторых из его жертв и пойдет речь далее.