Текст книги "Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории"

Вслед за законностью подверглась эрозии и демократия. Прежде всего это коснулось «неукоснительного соблюдения конституции» (чего всерьез требовала программа Народного фронта).

Парламент (кортесы), полноценно работавший до 1936 года, уже на первом году войны был превращен в орган номинальной власти. Его сессии стали чрезвычайно короткими – не более трех дней и созывались правительством дважды в год. Парламентский вотум недоверия правительству за три года войны ни разу не был применен. Судьба правительства теперь решалась не во время гласных дебатов, не в кулуарах кортесов и тем более не на избирательных участках, а в инстанциях крупнейших партий и в посольстве Советского Союза. Изменения в составе правительства, полная смена его состава дважды производились, правда с согласия президента, но уже в обход кортесов. Сессии самих кортесов за первые два года войны превратились в дисциплинированное выслушивание и одобрение программных речей премьер-министра.

Деградировали институты судебной власти, чего не наблюдалось в Штатах и на белых территориях России. С увольнением или эмиграцией массы дипломированных юристов суды остались без квалифицированных кадров. При Народном фронте экстренно выдвинутые «из народа» политизированные республиканские судьи стали выносить приговоры, угодные исполнительной власти, крупнейшим партиям, профсоюзам, мафиозным кланам, члены которых называли себя «общественными силами». Высший судебный орган страны, наделенный функцией конституционного надзора – Трибунал конституционных гарантий, о котором красиво рассказывали четыре статьи конституции, формально был сохранен, но за годы войны он не провел ни одного заседания. Верховный суд Республики был и вовсе упразднен. (Высшей судебно-апелляционной инстанцией стало – в прямое нарушение конституции – правительство, на утверждение которого поступали смертные приговоры.) Сдержки и противовесы в механизме власти уходили в небытие или становились декорациями.

Закрепленные конституцией обязательные консультации премьер-министра с президентом были шаг за шагом сведены к нулю. Если глава государства выдвигал возражения, они теперь оставались без последствий. Почти все конфликты президента с другими республиканскими деятелями заканчивались в пользу его оппонентов. Пробелы и недомолвки в небрежно отредактированных конституционных нормах, регулировавших статус президента, способствовали этому. Старый деятель республиканского и антиклерикального движения Асанья все более превращался в рядового гражданина, если, конечно, не считать его титула, охраны и материальных привилегий[85]85
  Иногда предполагают, что в России подобная участь ожидала Керенского, если бы он не был низложен в 1917 году.


[Закрыть]. Его должность стала выглядеть ненужной (то же самое относилось и к кортесам). В августе 1938 года четвертый за время войны правительственный кризис завершился переформированием правительства уже без согласования с президентом, и, конечно, снова помимо кортесов. Это стало еще одним попранием конституционализма.

Очень скоро стали безвластными и бессильными городские и сельские муниципалитеты. Их полномочия были «в рабочем порядке» узурпированы партиями и профсоюзами.

За время войны в Республике перестала существовать правительственная демократия. Правда, голосование министров по любому вопросу долго сохранялось. Но независимо от соотношения партийных сил и результатов голосования стало приниматься к исполнению мнение одного-единственного человека – главы правительства. Инициатором противоправного нововведения стал глава четвертого по счету правительства Народного фронта[86]86
  Иногда именуется «правительством широкой народной коалиции», так как работало с участием почти всех антифашистских партий и движений.


[Закрыть] (сентябрь 1936 – май 1937 года) левый социалист Ларго Кабальеро, в прошлом рабочий-каменщик и штукатур, затем профсоюзный деятель. Он не получил школьного образования[87]87
  Освоил грамоту самоучкой на третьем десятке лет жизни. Прямая противоположность другому выходцу из низших классов – Линкольну, получившему школьное и высшее образование и не находившему конституционные процедуры «запутанными» или «тягостными».


[Закрыть], не терпел запутанных конституционно-правовых процедур и не без оснований был прозван его поклонниками «испанским Лениным и Сталиным».

Впрочем, окончательно республиканское правительство стало послушным инструментом в руках его главы при следующем премьер-министре – умеренном социалисте Хуане Негрине. Негрина, выходца из богатой семьи с Канарских островов и обладателя университетского диплома и ученой степени, не сравнивали со Сталиным. К неудовольствию советских историков он не стоял на классовых позициях и не был «пролетарским революционером», однако именно он поступил радикально: перестал проводить в правительстве голосование по всем вопросам, кроме вынесения смертных приговоров. «Ультралевый» социалист Ларго Кабальеро при его неотесанности и органической неприязни к «буржуазной республике» все же в отношениях с президентом следовал конституционным нормам. А благовоспитанный центрист Негрин, вступив в конфликт с Асаньей, не остановился перед тем, чтобы в разгаре труднейшего сражения на реке Эбро (1938 год) отозвать с фронта немногочисленные бронетанковые и авиационные силы, в поддержке которых бойцы на линии огня отчаянно нуждались, и устроить в столице неожиданный военный парад. И только милитаристская демонстрация заставила президента тогда утвердить новый состав правительства.

Иначе говоря, глава правительства Республики, официально защищавшей демократию и конституционно закрепленные права человека, поступил в данном случае немногим лучше мятежных генералов, всецело отрицавших права человека и демократию в целом. Одни исследователи поэтому называют Негрина диктатором, другие – узурпатором президентских полномочий, третьи – испанским Политбюро.

Нарушениями демократических прав граждан сопровождались операции учрежденной при Негрине Национальной службы безопасности и Национальной республиканской гвардии. Они широко использовали тайных агентов в штатском, поощряли доносы, арестовывали без ордера и применяли то, что до XX века называли пытками, а затем стали именовать «мерами физического воздействия». Численность их формирований была доведена правительством к 1938 году до 70 000 человек. Характерно, что их снабжали дефицитнейшим вооружением – автоматами и минометами, в которых правительство систематически отказывало фронтовым частям. Не сулившая ничего хорошего фигура офицера Службы безопасности заменила в Республике прежнюю фигуру гражданского гвардейца.

Наряду со Службой безопасности под сенью Народного фронта продолжали действовать не предусмотренные законом органы внесудебной расправы, созданные партиями и профсоюзами. Коммунисты и анархисты содержали секретные застенки и практиковали похищения и тайные убийства. Похищенных обычно находили затем мертвыми на обочинах дорог. Виновных, как правило, не выявляли. Такого не было в России и Штатах. До сих пор не установлено, кем именно и как был умерщвлен лидер входившей в Народный фронт «марксистско-ленинской партии» троцкист Андрес Нин – в прошлом работник Коминтерна, подвергавший критике как коммунистов и социалистов, так и националистов. Выяснено только, что ответственность за его арест лежала на начальнике полиции Мадрида Даниэле Ортеге, вскоре переведенном с данного поста «на другую работу».

Среди других жертв республиканского террора был вождь Фаланги Хосе Антонио Примо де Ривера. Арестованный ранее мятежа и приговоренный за незаконное хранение оружия к лишению свободы, он осудил мятеж и сделал властям предложение оставить его заложником, отправив кого-либо из его родичей или друзей на мирные переговоры с националистами. Насколько искренней была его примирительная позиция – неизвестно. Республиканцы увидели в инициативе Примо только демагогию. Вскоре суд вынес ему смертный приговор. (Официальным обоснованием приговора была необходимость отмщения за расстрел в националистической Испании взятого мятежниками в заложники сына Ларго Кабальеро.) Подавать прошение о смягчении приговора или о пересмотре дела де Ривера не стал.

Казнь Примо де Риверы в субтропическом Аликанте напоминает в некоторых отношениях расстрел адмирала Колчака в ледяном Иркутске. Но и о разнице не стоит забывать: глава Фаланги предстал перед гласным судом и был признан виновным в присутствии его противников и сторонников, перед лицом страны и всего мира, его погребли на кладбище, тогда как адмирала тайно отправило на смерть импровизированное судилище, которое отказало ему даже в могиле.

Незадолго до казни Примо в пригородах Мадрида было расстреляно около 7000 фалангистов, находившихся в тюрьмах Республики. Далеко не всем из них был вынесен судебный приговор, тем более смертный. Их уничтожили в дни штурма столицы националистами, когда судьба столицы и Народного фронта висела на волоске. Руководил расправой 21‑летний Сантьяго Каррильо – социалист, ставший коммунистом. В дальнейшем ему суждено было стать главой испанской компартии.

С другой стороны, даже при массовом терроре Республика уважала хотя бы некоторые права и свободы граждан (см. также выше). У испанского республиканского террора были ограничители.

Глубокие разногласия левого социалиста и испанского патриота Ларго Кабальеро с советским послом (а фактически – со Сталиным) и с компартией завершился распадом и падением его правительства. Однако во многом послушному Советскому Союзу социалисту-космополиту Негрину только со второй попытки удалось лишить Ларго поста генерального секретаря Всеобщего союза трудящихся. У бывшего премьер-министра отобрали редакторство в газетах «Аделанте» и «Кларидад» (последняя была его детищем), за ним установили слежку, но не лишили депутатской неприкосновенности и права выезда за границу и не мешали ему произносить на митингах речи антикоммунистической направленности.

Не менее драматический конфликт между умеренным социалистом военным министром Республики Прието, с одной стороны, и советскими военными и компартией, с другой – завершился аналогично – «добровольным» отказом видного деятеля Социалистической партии от министерского портфеля. Но вопреки требованиям военных и коммунистов, считавших Прието единственным виновником многих военных поражений, Негрин не предъявил опальному министру обвинений и (в отличие от Ларго Кабальеро) не позволил подвергнуть его шельмованию в печати. Осуждению на митингах в газетах и по радио подвергались безымянные «пораженцы и капитулянты». Вскоре Прието получил синекуру – пост специального посла в странах Латинской Америки, что позволило ему выехать за рубеж. Надолго остановившись в Париже, он беспрепятственно стал публиковать статьи о «происках русских в Испании» и о «причинах поражения Республики».

Сходной была судьба ветерана республиканского движения президента Асаньи. Отстраненный де-факто от власти, он после очередного военного поражения Республики вышел в отставку и беспрепятственно обосновался за границей – в Швейцарии, где у него была вилла. Не последовало санкций и против группы республиканских генералов, которые после отступления из Каталонии во Францию открыто отказались вернуться в Мадрид, ссылаясь на безнадежность ситуации (так поступили как неохотно служившие Республике Кабрера, Посас, Рикельме, Асенсио Торрадо, так и лояльные к ней Льяно Энкомиенда и Рохо).

Положение на занятой националистами части испанской территории складывалось во многом по-другому.

Мятежное «национальное правительство», противопоставившее себя Народному фронту, было полностью противозаконным и антиконституционным. В первое время его положение было донельзя шатким и уязвимым во многих отношениях – много худшим, нежели у большевиков в России. Восставшие военные овладели только экономически отсталой и малонаселенной периферией страны. В их распоряжении не было ни промышленного потенциала, ни золотого запаса, ни (поначалу) военного и транспортного флота.

После краха восстания в Мадриде и Барселоне восставшие, подобно Белому движению России, долго не могли создать на контролируемой ими территории общегосударственного административного центра. Наспех образованные ими органы управления около двух лет оставались из-за соперничества военных, монархо-помещичьих кланов и фалангистских группировок рассредоточенными между тремя историческими городами Старой Кастилии – Саламанкой, Бургосом и Вальядолидом. Провозгласить «временной столицей государства» Бургос и перевести туда ставку и центральный аппарат правительства Франко удалось только в 1938 году. Но и после этого часть правительственных учреждений и иностранные посольства работали в Саламанке. Вальядолиду же позволили играть роль штаб-квартиры Испанской фаланги, членам которой одно время под страхом смерти было запрещено появляться в Бургосе.

Однако в прочих гораздо более важных аспектах мобилизации человеческих и иных ресурсов восставшие уверенно шли впереди республиканцев. На территории националистов немедленно перестали существовать основные элементы демократии. Конституция была объявлена недействительной. Повсеместно и на неопределенное время введено военное положение, восстановлена смертная казнь, закрыты границы. Немедленно были упразднены гражданские права и свободы, запрещены партии и движения, кроме Фаланги, а также профсоюзы. Объявлены вне закона забастовки, как, впрочем, и массовые увольнения – локауты. Собрания могли быть допущены только с предварительно испрошенного разрешения военных властей. Цены и зарплата заморожены. Удлинен рабочий день без повышения заработной платы. Аннулированы учрежденные республиканцами пособия безработных (незначительные по размеру). Националисты заменили суды военными трибуналами, разбиравшими дела в упрощенном и ускоренном порядке и открыто руководствовавшимися презумпцией виновности обвиняемых[88]88
  Кроме того, в трибуналах не было адвокатов.


[Закрыть]. Былая принадлежность к любому профсоюзу, к любой из республиканских партий, размещение платных объявлений в социалистических газетах, былая дружба с видным анархистом или пацифистом и т. д. могли теперь стать частью обвинительного приговора. Преступными деяниями стали также проституция и нудизм.

В националистической Испании, называвшей себя «новым государством», из всех общественных и политических объединений право на существование сохранила только Испанская фаланга и ее дочерние организации – женская, благотворительная и др. Но Фаланга, в отличие от большевистской партии, не овладела полнотой политической власти. Решающие посты в правительстве Франко, созданном в 1938 году в Бургосе, заняли кадровые военные. Фалангисты получили несколько второстепенных постов. И произошло это лишь после навязанного Франко Фаланге ее объединения с остатками распущенных монархо-клерикальных партий.

Проведенное военными в порядке административного принуждения слияние молодежной по составу и антимонархической Фаланги с пожилыми консерваторами-католиками из монархических партий закономерно сопровождалось непониманием и брожением в среде фалангистов. Некоторые из них даже перешли в оппозицию к Франко и в разное время подверглись репрессиям. Во многих местах Наварры, Галисии, Андалузии в годы Гражданской войны, да и после ее окончания вспыхивали уличные схватки между фалангистами и монархистами. Газетная полемика между ними почти не прекращалась. Поскольку члены Фаланги были вооружены, умеренная часть монархистов вроде Хиля Роблеса в эти годы предпочла покинуть родину и обосноваться в Португалии или Латинской Америке.

Хронические раздоры между Фалангой и влитыми в ее структуры монархо-клерикальными группировками стали в дальнейшем неотъемлемой чертой политического развития националистической Испании.

Невзирая на вышесказанное, националисты в воссоздании государственной машины добились в короткий срок многого, далеко опередив в этом отношении республиканцев. Восставшим помогло то обстоятельство, что в их распоряжении было абсолютное большинство чиновничества. Госаппарат на территории националистов вскоре стал действовать практически без сбоев. В армии и флоте, отданных под надзор квалифицированных и безжалостных германских инструкторов, сохранилась прочная дисциплина.

Первоначально националистам угрожала валютная катастрофа: они не собирались пользоваться республиканской валютой, a в их распоряжении не было ни центрального банка, ни монетного двора. Однако противники Народного фронта вышли из тупика: по их настоянию иностранные союзники-немцы напечатали, хотя в минимальном количестве, новые песеты, курс которых вскоре на биржах Танжера Амстердама и Лондона превзошел курс республиканской валюты.

В разгаре войны при 12–13‑миллионном населении националистической Испании в ее действующей армии насчитывалось не менее 500 000 человек (не считая резервов). Это было несколько меньше, чем у республиканцев, но в пересчете на душу населения почти в 20 раз больше, чем, например, у Деникина на Юге России. Подготовленных резервов у Франко насчитывалось при всем этом втрое больше, чем у Республики. Обучение солдат и матросов было поставлено солидно, так как в распоряжении националистов остался весь унтер-офицерский состав, который при условии его добротной подготовки цементирует вооруженные силы. Если у республиканцев на тренировку рекрутов отпускали одну-две недели, то националисты обучали новобранцев по нескольку месяцев и с настоящим оружием. Малочисленный военный флот националистов с первых же месяцев войны стал действовать с редкой интенсивностью и напором, тогда как активность гораздо более многочисленных республиканских морских сил шла по убывающей (см. главу 4).

Установленный восставшими режим был классической военной диктатурой, гораздо яснее выраженной, нежели на белых территориях России. Официально диктатура именовалась ее создателями «новым государством» (Estado Nuovo) и «крестовым походом[89]89
  Ключевое слово тут – «крестовый». Крестоносцев с давних времен было принято считать не виновными ни в чем.


[Закрыть] (Crusada) против коммунизма, либерализма и масонства».

Неотъемлемой чертой общественной жизни националистической Испании стал, как, впрочем, и на республиканской территории, политический террор. Правда, по современным оценкам, в националистических репрессиях было не больше и не меньше бесчеловечности, нежели в республиканских. В репрессиях «нового государства» было больше упорядоченности, системности. Развернувшиеся на мятежной территории самочинные расправы над непокорными или подозрительными (жертвами которых стали многие профсоюзные активисты и крупный поэт Федерико Гарсиа Лорка), особенно массовые в Андалузии, Наварре и на Балеарах, примерно через год были всецело вытеснены судебной репрессией по законам военного времени – наказаниями по приговорам военных трибуналов. Специализированного карательного органа, подобного ВЧК у большевиков, контрразведке у белых и Национальной службе безопасности у республиканцев, испанские националисты так и не создали, что не помешало им выиграть войну.

Данные о репрессиях, происходивших в тылу националистов и республиканцев, позволяют увидеть следующую картину:

* Официальные данные.

** Подсчеты историков и демографов конца XX – начала XXI века.

Венцом антидемократической карательной политики националистов стал изданный в конце войны, когда победа «нового государства» не вызывала сомнений – 9 февраля 1939 года, закон «О политической ответственности». Закон подвел правовую базу под политизированную и идеологизированную репрессивную политику восставших. В отличие от республиканского законодательства, закон карал не только направленные против «крестового похода» действия, но и бездействие физических и юридических лиц. На основании его норм можно было карать даже вольные или невольные промедления и проволочки, допущенные самими участниками «крестового похода». Положениям закона была придана обратная сила. В соответствии с ним подлежали наказанию «деяния или бездействие» (выделено мною. – С.Д.) сторонников Республики и других лиц, начиная с недолговечной «Астурийской советской республики» октября 1934 года. Механизм отмены закона в его тексте обозначен не был.

По обоснованному мнению историков и юристов, данный закон заслуженно занимает место среди наиболее антидемократических и позорных юридических актов XX века – в одном ряду с законодательством Третьего германского рейха, фашистской Италии, маоистского и чанкайшистского Китая и т. д. Являясь номинально правовым актом, он по содержанию был насквозь противоправным. В дальнейшем он был дополнен Законом о возмездии от 26 апреля 1940 года и Органическим законом о государственной безопасности от 29 марта 1941 года, которые тоже отличались безжалостностью и изобиловали юридическими натяжками: в частности, «незаконная пропаганда» и распространение «неблагоприятных слухов» были этими законами приравнены к военному мятежу. Но законы 1940–1941 годов по крайней мере не имели обратной силы.

На его основании, в частности, был приговорен к десятилетнему тюремному заключению заменивший казненного Примо де Риверу на посту лидера Испанской фаланги Мануэль Эдилья. Выходец из рабочего класса, но сторонник авторитарных порядков и ненавистник Республики, он смело возражал против сосредоточения полноты власти в руках Франко. Судьба фалангиста Эдильи была сходна с судьбой социалиста Мартова в России – выпущенный через несколько лет на свободу, он уже не мог играть политической роли и вскоре, в возрасте 39 лет, скончался.

Антидемократические, авторитарно настроенные правительства (красные – в России, националисты – в Испании) выиграли две гражданские войны из рассматриваемых трех. Демократические или по крайней мере политически терпимые белые и испанские республиканцы всецело проиграли вооруженную борьбу. Только американская Гражданская война завершилась победой приверженцев буржуазной демократии, а не сторонников авторитарного строя.