Текст книги "Глаз урагана"

Глава четвертая

Египет, Каир, район Гарден Сити,

административный квартал,

посольство Соединенных Штатов Америки,

25 мая, день

Гул огромного города прорезали сотни пронзительных голосов муэдзинов, призывающих с минаретов к полуденной молитве. Их пение, тысячекратно усиленное динамиками, слилось в жутковатый рев, от которого у грешников и неправоверных волосы встали дыбом. Заслышав извечное «ля иллаха иль алла», купола мечетей, казалось, устремились выше к небу, а христианские кресты Шубры словно просели, стремясь сделаться маленькими и незаметными. Завибрировали в резонансе с намазом пастельные виллы, зеркальные небоскребы, фанерные халупы и мраморные дворцы. Вздрогнули обитаемые склепы Города Мертвых и спальные кварталы, украшенные мозаичными портретами Насера и Хрущева. Примолкли толпы чумазых попрошаек, осаждающих туристов. Оборвались автомобильные гудки, причитания торговцев и музыкальная какофония.

А потом все снова загремело, заскрежетало, засверкало и пришло в движение, подобно вселенской карусели. Понеслись потоки машин по хайвеям, заработали на полную мощность кондиционеры, заколыхались бахромистые пальмы, заклацали фотоаппараты, завопили верблюды, затлели горы мусора, осыпались песчаными ручейками пирамиды. Время неудержимо летело вперед. Хотелось надеяться, что ему не будет конца, а если он все же настанет, то пусть это случится очень и очень не скоро.

– Вы верите в Бога, Саша? – осведомился полковник Лэдли, отойдя от окна с редкостными стеклами-хамелеонами.

«Сащ-ща» – вот как звучало имя в его произношении. Уже от одного этого шипения мурашки ползли по телу.

Саша посмотрел на свои руки, покрывшиеся гусиной кожей, на встопорщившиеся волоски и подумал, что в подобных ситуациях хочется быть не просто верующим, а настоящим религиозным фанатиком. Иначе очень уж страшно. И у кого просить помощи, если не у Господа Бога?

– Какое вам дело? – мрачно спросил он.

– Очередная военная тайна? – Лэдли сделал большие глаза. – Понимаю. Фамилию называть отказываетесь, правду говорить не хотите, сотрудничать тоже не желаете.

– Похмелиться дайте, тогда и поговорим, – буркнул Саша. – И одежду верните.

Раздетый догола, он сидел на неудобном дубовом кресле, привязанный за запястья и щиколотки к подлокотникам и ножкам. Ремешки были из сыромятной кожи, без пряжек и застежек. Очень предусмотрительно, ведь металл мог оставить на коже сидящего отметины. Те, кто желал избежать нежелательных последствий подобного рода, не стали менять ремни на стальные браслеты наручников или эластичные бинты. Кресло не нуждалось в модернизации. Оно осталось в здании с колониальных времен. Потертое и угловатое, оно помнило сотни упрямцев, которые сперва отмалчивались, а потом безостановочно вопили, умоляя их выслушать.

Люди такие непоследовательные, такие слабохарактерные, такие безвольные. Но на этом непостоянстве базируется строгая, четкая система человеческих отношений. Сильное меньшинство диктует свою волю слабому меньшинству.

Улыбнувшись, Лэдли сел за стол и забросил в рот мятную лепешку. Ночь выдалась почти бессонная, во рту ощущался отвратительный гнилостный привкус, хотя зубы были не только тщательно почищены, но и обработаны специальной ниткой. От постоянных перемен климата у Лэдли начались нелады с пищеварением. Это раздражало. Но не настолько, чтобы утратить контроль над эмоциями.

– Вы представить себе не можете, как я счастлив иметь дело с русским, – сказал Лэдли. – Уже и забыл, когда общался накоротке с вашими соотечественниками. Достоевский, Пушкин, Чайковский… – Американец мечтательно зажмурился и тут же открыл глаза. – Как вам мое произношение? – Он изобразил озабоченность. – Не испортилось без практики?

– Отвратительное произношение, – ответил Саша. – А голос еще хуже. Ква-ква.

– Поэтому вы не соглашаетесь на контакт?

– Идите вы со своим контактом! Я вам все рассказал. Нажрался вчера с друзьями. По пьяни наехал на Наташку. Если бы ее лупоглазый араб не возникал, ничего бы не было.

– Наталия Верещагина отрицает факт знакомства с вами, – напомнил Лэдли.

– И на этот вопрос я отвечал, – устало произнес Саша. – Какой замужней бабе охота распространяться насчет своих долбарей?

– Дол… Как?

– Хахалей. Это слово вам знакомо?

– О, хах-хал, да. – Лэдли кивнул.

– Теперь вы меня понимаете?

– Понимаю. Отлично.

– Поверили?

– Конечно.

– Ну наконец-то. Штаны отдайте.

– Я всегда верил русским, – продолжал Лэдли, не двигаясь с места. – И когда они утверждали, что их институты не имеют никакого отношения к оборонной промышленности. И когда пытались внушить мне, что в термине «почтовый ящик» нет ничего секретного. И когда врали про так называемые первые отделы своих предприятий, якобы занимающиеся исключительно кадрами. – Лэдли скрестил руки на груди. – Я верил, но не доверял. И проверял, проверял… Здесь, – Лэдли с многозначительным видом приставил палец к виску, – хранится множество полученной от русских информации. Я никогда ничего не забываю. Изделие «Тишина» – это бесшумный автоматно-гранатометный комплекс для спецназа. Система «Даль» – зенитно-ракетный комплекс противовоздушной обороны. «Вал» – беззвучная и беспламенная снайперская винтовка под патроны СП-6.

– Зачем вы мне это рассказываете? – поморщился Саша.

– Ради вашего же блага, – охотно пояснил Лэдли. – Потому что, как только мы исчерпаем темы для светской беседы, придется переходить к следующему этапу допроса, а это не доставит удовольствия ни мне, ни вам. – Американец придал интонации доверительные нотки. – Давайте хотя бы познакомимся, чтобы мне было что доложить боссам. Я Стэнли Нортон из британской МИ-6…

Он сделал паузу, рассчитывая услышать реплику о своем явно не лондонском произношении. Саша промолчал. Что было для него плюсом и минусом одновременно.

– А вы, – возобновил монолог Лэдли, – уроженец Нижнего Новгорода, проживающий в трехзвездочном отеле «Виктория». Номер сингл с телевизором и душем, но без кондиционера. Двадцать пять долларов в сутки. В стоимость проживания входят завтраки. Все так, Николай Николаевич?

– Я Саша, – буркнул русский.

– Разве вы больше не называете сотрудников внешней разведки Николаями Николаевичами? Прискорбно. Знаете, Александр Трофимович, я испытываю ностальгию по славному прошлому. Вы ведь Александр Трофимович, я не ошибся?

– Не ошиблись.

– Ну а раз так, то, может, все же соизволите назвать свою фамилию?

– Зачем? Вы же и без меня все разнюхали.

– В любой ситуации, – сказал Лэдли, – необходимо искать компромисс. Я иду навстречу вам, вы идете навстречу мне. – Он свел указательные пальцы. – Фамилия – пустяк. Ну Горовец, ну и что в ней особенного? Но если вы, наконец, представитесь, то это будет свидетельствовать о наличии доброй воли. Почему вы запираетесь? Вам есть что скрывать?

– Есть, – неожиданно сорвался на крик Саша, дергаясь в кресле. – Я же не идиот, чтобы не соображать, что к чему! Мягко стелете, да твердо спать, сволочи! Раскрутить меня надумали? Не выйдет! Сашу Горовца на мякине не проведешь, ему мозги дешевыми понтами не запудришь!

– Вы о чем? – округлил глаза Лэдли.

– О том самом! О подходцах ваших гнилых! Телевизор смотрим, ученые. – Опустив голову, Саша заговорил медленнее и тише: – Сейчас вы со мной пооткровенничаете немного, потом денег предложите, потом хитрые бумажки подмахнуть заставите. Был частный предприниматель Горовец, стал какой-нибудь секретный агент по кличке Кактус. И пришьют ему, болезному, очередное покушение на Березовского, или траванут полонием, или еще в какую муйню подпрягут. – Саша зло зыркнул исподлобья. – Думаете, я не просекаю? Еще как просекаю! Как только меня из кутузки сюда привезли, я сразу врубился: раскручивать будут. Только мне шпионские игры ваши без надобности. Я еще не рехнулся, чтобы добровольно шею в петлю совать.

Подперев щеку кулаком, Лэдли наслаждался ситуацией. Любопытный экземпляр попался – хитрый, опытный, способный на импровизации. Работать с таким сплошное удовольствие. Особенно когда материал станет мягким и податливым, как глина, вернувшись к своему исходному, первозданному состоянию. Разве не из глины и праха вылепил творец первого человека?

* * *

Против русского свидетельствовало все: имеющаяся информация, анализ происшествия возле ресторана «Аль-Мушараби», общее видение ситуации, частные детали, результаты наблюдений. И наконец, профессиональные знания полковника ЦРУ. Его многолетний опыт. Нюх ищейки. Никакие ухищрения и увертки не могли сбить Лэдли со следа.

Выслушав пылкую тираду, он встал, вышел из-за стола, обошел кресло и остановился за спиной человека, взявшегося играть роль русского бизнесмена Саши. Положил руки на резную спинку. Заговорил, любовно оглаживая полированные выпуклости:

– Вы храбры и умны, но эти качества в данный момент бесполезны, согласитесь. Потому что ваша легенда шита белыми нитками. Плюс к этому масса досадных мелких промахов.

– Каких еще промахов? – заерзал Саша.

– Например, нормальный человек непременно поинтересовался бы, с какой целью его раздели, – сказал Лэдли.

– Ясно с какой.

– Да?

– Мужик без штанов упирается меньше, чем когда при параде.

– Откуда такие познания? – заинтересовался Лэдли.

– В России где бизнес, там и долги, – ответил Саша. – А где долги, там и бандиты.

– Приму к сведению. Но психологический расчет здесь ни при чем. Ваша одежда находится на экспертизе. Полчаса назад мои подозрения подтвердились.

– Какие, на хрен, подозрения?

– Вы несколько часов провели в египетской тюрьме. Затем вас вывели во двор с завязанными глазами. Вы услышали клацанье винтовочных затворов.

– И что?

– На вашем белье, – с удовольствием пояснил Лэдли, – не обнаружено характерных признаков, свидетельствующих об активном выделении адреналина и кортизола. Химический состав пота и мочи в пределах нормы. Странно. Полицейские специально устроили спектакль, чтобы вас испугать, а вы сохранили полное самообладание.

– Пьяный был, – сказал Саша. – Откуда страху взяться? Пьяному море по колено, слыхали?

– Слыхал. А еще мне рассказывали, что русские разведчики всегда сохраняют трезвую голову.

– Опять двадцать пять! Да вы возьмите у меня кровь на анализ! Я пол-литра водяры высосал, медики подтвердят.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Лэдли, лаская резные завитушки кресла. – Убежден также, что в желудке у вас обнаружится повышенное содержание масла.

– Знаю я этот фокус с маслом, – проворчал Саша. – Дед рассказывал. Слопаешь пачки две, а потом можешь хоть два дня на свадьбе гулять, не пьянея. Только зачем? Лично я спиртное употребляю для того, чтобы балдеть, а не ради вкусовых ощущений.

– Разумно, – согласился Лэдли. – И действительно, зачем перегружать организм жирами? Существуют сильнодействующие таблетки. Волшебные шпионские пилюли, как их иногда называют. Полифепам, энтеросорбент. Вы какие употребляете?

– Никакие.

Ответу предшествовала секундная заминка. Саша отлично знал, что экспертиза выведет его на чистую воду. Но Лэдли не нуждался в дополнительных услугах экспертов. Ему было достаточно уже имеющегося медицинского заключения.

– Сиденье вашего кресла раздвижное, Саша, – сообщил Лэдли. – Стоит мне покрутить набалдашник на спинке, и доски разъедутся в стороны. Ваши гениталии окажутся в щели. После этого я стану вращать винт в обратном направлении. Примитивно, но действенно. – Лэдли медленно повернул набалдашник. – Зачем тратить время на уколы? Сыворотка правды вызывает множество побочных эффектов. Допрашиваемый бредит, несет всякую чепуху, исповедуется, кается, пускает слюни… Неприятное зрелище. Лучше уж на мошонку воздействовать, чем на мозги. Согласны?

– Эй! – Саша сделал безуспешную попытку подскочить вместе с креслом. – Кончайте это! Я вам не подопытный кролик!

– Громче, – посоветовал Лэдли. – Тут у нас полная звукоизоляция, так что не стесняйтесь проявлять эмоции в полной мере. Кстати, ничего не имею против отборного русского мата. С удовольствием пополню свой лексикон новыми выражениями.

– Стойте! – завопил Саша, ощутив прикосновение дубовых тисков.

Его волосы моментально взмокли, по вискам стекали капли пота.

– Двухминутная передышка, – объявил Лэдли. – Но предупреждаю: потом я уже не остановлюсь, пока не доведу начатое до конца. Хоть голосовые связки порвите – ничего не поможет. – Он хихикнул. – В каждом взрослом мужчине прячется любопытный мальчишка, которому не терпится посмотреть, как работает какой-нибудь механизм. Признайтесь: вы разбирали в детстве отцовские бритвы, часы, фотоаппараты?

Скошенный назад глаз Саши глядел дико, как глядит осаженный за узду жеребец.

– У меня не было отца, – сказал он сипло.

– Не совсем так, – усмехнулся с чувством превосходства Лэдли. – Он покинул семью, когда вы были пятилетним ребенком. Так что, думаю, вы все же успели попортить немало отцовских вещей. Но это к делу не относится. Ваша биография представляет для меня интерес с того момента, как вы закончили МГУ и исчезли неведомо куда на долгие четыре года. – Наблюдая за напрягшимся затылком русского, Лэдли хихикнул. – В какой академии вы продолжали обучение? Улица Хавская? Проспект Пельше? Большой Кисельный переулок?

– Я тачки из Польши в Россию гонял, – сказал Саша, – вот и все мои академии.

– Завидую. В Варшаве полно красивых женщин. Вам будет что вспомнить долгими бессонными ночами на просторной супружеской кровати, половина которой всегда будет свободна.

– Идите вы…

Выругавшись, Саша услышал за своей спиной сказанный насмешливым тоном совет:

– Не тратьте время на имитацию героизма, которого вы не испытываете. У вас десять секунд… Девять…

– Хватит! Я буду говорить.

– Ваше право, – разочарованно вздохнул Лэдли. – Свобода слова и волеизъявления – это святое. Как вы относитесь к гласности?

– Плохо отношусь, – процедил Саша. – А что?

– Интервью с вами будет сниматься на камеру. В присутствии двух надежных журналистов. Они опубликуют материалы о провале российского шпиона только в том случае, если в дальнейшем наши отношения испортятся. Возражения будут?

Лэдли обошел кресло, чтобы видеть лицо собеседника.

– Без штанов выступать не стану, – твердо произнес тот.

– И это правильно, Саша. Вы оденетесь, приведете себя в порядок, выпьете кофе и будете держаться так, что ни один человек не заподозрит вас в нежелании говорить правду. Ведь так?

Не произнеся ни слова, Саша кивнул. Это действие сказало Лэдли больше, чем самые пылкие речи. Короткое движение было преисполнено отчаянием и подавленностью. Русский сломался. Лэдли не испытывал к нему презрения. Перед началом допроса он ради любопытства посидел на антикварном кресле, представляя, что должен чувствовать человек, очутившийся на этом месте. Так что положительный результат не являлся для него сюрпризом. Все неожиданности – приятные и обескураживающие – были впереди.

Глава пятая

Египет, Каир, район Докки, улица Гиза, 95,

посольство Российской Федерации,

25 мая, день

Нежелание тюремной администрации не только освободить Александра Горовца, но и хотя бы устроить ему свидание с представителем российского посольства наводило на самые мрачные предположения. Провал агента.

В половине одиннадцатого, когда египетская полиция ответила повторным отказом предъявить задержанного, было объявлено о возникновении ситуации угрозы первой степени. Кулинарная аббревиатура СУПС вошла в обиход лет тридцать назад и породила немало шуток на предмет «ощипывания» и «потрошения» арестованных агентов, но черный юмор, как обычно, казался забавным только тем, кого не затрагивал непосредственно. Русским разведчикам и дипломатам в Каире было не до смеха.

В тишине кабинетов началась лихорадочная работа. Шла спешная «перепашка поля». Мониторы компьютеров, казалось, туманились от испарины, на страницы документов срывались капли пота, телефоны не замолкали ни на минуту.

«Полем» в данном случае являлся весь Египет, с его закованным в бетон Нилом, перекатывающимися по пустыне песчаными валами и летающими в знойном мареве пирамидами. Страну пересекали не только туристические, но весьма специфические маршруты, как легальные, так и тайные. Например, маршруты для выявления наружного наблюдения, по которым следовали разведчики перед началом оперативных мероприятий. Вдоль них размещались посты наблюдения, выявляющие и отсекающие «хвосты» слежки. Теперь те, которые были известны Горовцу, подлежали ликвидации и замене новыми.

Легче знаменитого Сфинкса реставрировать, честное слово!

Но его, окаменевшего в пустыне, вся эта суета не касалась. И возлежал он на своем постаменте, вперив слепой немигающий взор в гигантский муравейник, называющийся Каиром.

Полтора десятка миллионов его обитателей не подозревали о существовании множества незримых нитей, рычагов, кнопок и систем противовесов, задействованных этим утром. Все так же гремела музыка, звучала многоязычная речь, гудели автомобильные двигатели, верещали мобильники. Мели пыль длинные одежды мусульманок, мелькали оголенные ноги христианок, плыли солидные мужчины в деловых костюмах, сновали молодые люди в драных джинсах и пляжных шортах.

Людей не было на корректируемых картах, как не было утопающих в жидкой унавоженной грязи трущоб и блистательного Гелиополиса, воздвигнутого на костях фараоновых полчищ, покрытых многометровой толщей нильского ила. Однако пунктиры маршрутов пролегали и здесь, соединяя воедино итальянские таверны и залитые кровью бойни, швейцарские кондитерские и дымящиеся свалки, кривые улочки, на которых не разъехаться двум мопедам, и широченные авеню, где привольно и шестидверным «Линкольнам», и обшарпанным «шестеркам», и набитым под завязку автобусам, и повозкам, неспешно влачимым мохнатыми ишаками…

Эстакады взмывают над средневековыми кварталами, плавно опускаются, раздваиваются, растраиваются, учетверяются, выписывают восьмерки. Одни дороги ныряют в зеленые оазисы, застроенные особняками, теннисными кортами, гольф-клубами, бассейнами и торговыми представительствами. Другие мчатся мимо придорожных кафе с ароматными кальянами и вонючими опилками на полу. А вот это шоссе, протянувшееся вдоль замусоренного канала, приводит прямиком в район «ковровых школ», где один из складов используется для хранения и выдачи спецтехники. Случалось ли бывать здесь дебоширу Саше, сгинувшему в каирских застенках? Это необходимо проверить и перепроверить, чтобы избежать захвата базы с последующими разоблачениями в прессе. Как необходимо обезопасить наблюдательный пункт на одном из минаретов, смахивающем на приведенную в боевую готовность ракету «земля—воздух».

Явки, резиденции, конспиративные квартиры… Их несколько десятков в Каире. Здесь проводятся встречи, даются инструкции, принимаются отчеты о выполнении заданий, отрабатываются линии поведения, легенды, мимика, фразы, жесты. В этих квартирах скрываются нелегалы, сюда проникают информаторы, тут обучают новичков и хранят оборудование для печатания фальшивых документов и банкнот. Содержанием явочных квартир занимается специальная категория агентов, и каждый из них знает нечто такое, чего не положено знать противнику.

А кроме того, в тайниках находятся секретные документы, шифры и коды, оружие, передатчики, взрывчатка, деньги, продукты, одежда. Некоторые из них крупногабаритные – КГТ, некоторые предназначены для хранения всяких полезных мелочей – МГТ, есть временные «закладки», есть «маяки» и «почтовые ящики», есть настоящие бункеры скрытого базирования (МБС), где в случае войны невесть откуда появятся подразделения спецназа.

Все это обширное хозяйство превратилось в мину замедленного действия, заложенную под российское посольство. Для предотвращения грандиозного взрыва требовалась тонкая, ювелирная работа. Разведчики, подобно саперам, ошибаются только один раз, но смерть их не бывает быстрой и безболезненной.

* * *

Завершив зачистку своего участка работы, Беликов передал схемы и графики по инстанции, спрятал документы в сейф и посмотрел на часы. До очередного визита в тюрьму оставалось время, которое можно было потратить на обед или на менее приятные дела. У дипломатов его ранга обязанностей всегда по горло, а сроки поджимают, поджимают, поджимают…

Как обязательный галстук, будь он проклят!

Ослабив узел на пару миллиметров, Беликов положил перед собой чистый лист бумаги и взял дешевую с виду гелиевую ручку. Ее стержень был устроен таким образом, что постоянно менял угол наклона и толщину нажима. Печатные буквы, начертанные такой ручкой, не подлежали точной идентификации, а бумага, использовавшаяся сотрудниками посольства в особых случаях, еще более осложняла работу экспертов-почерковедов. Шершавая и пористая, она создавала эффект промокашки, придавая написанным строкам неопрятную расплывчатость.

Консерватизм? Почему бы и нет?

В девяностые годы технический прогресс сыграл злую шутку со многими сотрудниками спецслужб. Донесения, печатавшиеся на компьютерах, оседали в недрах электронной памяти, откуда впоследствии извлекались и реанимировались всяческого рода умельцами. Получив немало жестоких уроков, Служба внешней разведки России возвратила в обиход портативные пишущие машинки с одноразовыми лентами и сменными валиками. На них печатались документы высшей степени секретности, копировавшиеся впоследствии на ксероксах. А однажды Беликову выпала честь составить докладную записку, существующую в единственном экземпляре!

Именно после этого он был переведен из Ирака в Египет, где перестал вздрагивать при каждом громком звуке и шарахаться от каждой подозрительной тени. Но до полного спокойствия было далеко. Значительно дальше, чем хотелось бы Беликову. Это расстояние не измерялось километрами и не зависело от часовых поясов или государственных границ. Оно было вне пространства, вне времени. Для разведчика огромная удача, если ему позволят уйти на покой и умереть своей смертью, не строча под диктовку лживые мемуары. Умереть не в тюрьме или психиатрической клинике, не от загадочной болезни и не от несчастного случая.

Почему-то разведчики чаще прочих граждан тонут, попадают в автокатастрофы, падают с балкона или погибают при утечке бытового газа. А в некоторых странах, таких, как Египет, их еще и расстреливают. И вешают. И подвергают нечеловеческим пыткам.

Выживет ли Саша?

Не то чтобы Беликов испытывал к коллеге теплые чувства, но судьба Саши не давала ему покоя. Потому что после Горовца обязательно придет черед следующего. Кто это будет? Беликов? Его любовница из консульского отдела? Прикомандированный к посольству Галатей?

Вот на ком нужно сосредоточиться вместо того, чтобы предаваться бесполезным и безрадостным мыслям. Галатей Максим Григорьевич. Беликову поручено составить оперативку на этого человека, а подобные поручения следует выполнять должным образом и в срок, чтобы самому не угодить в разработку.

Итак…

Беликов покусал ручку, уставившись на позолоченные солнцем жалюзи, уселся поудобнее и начал писать:

Настоящее имя Г мне неизвестно. Впервые мы познакомились в сентябре 2006 г. в Багдаде, где некоторое время общались по долгу службы. Впечатление он произвел на меня приятное, хотя в дальнейшем я убедился, что оно обманчиво.

Характер и поведение Г изменчивы. Он может быть безупречно галантным или подчеркнуто грубым, причем вне зависимости от того, с кем имеет дело. Так, подвергнув психологической обработке известную Вам Н, он проявил высочайшей степени цинизм и жестокость. На мой последующий вопрос, готов ли он был искалечить Н в случае отказа сотрудничать, Г ответил приблизительно следующее: «Я обязан быть беспощадным. Прояви я к ней малейшее сострадание, и пиши пропало».

Беликов перечел написанное. Зачем ему понадобилось искажать слова Галатея? Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Вероятно, сработало подсознательное ощущение опасности, исходящей от этого человека. Такие, как Галатей, способны убивать и калечить. Именно поэтому им повышают оклады, но не звания. Они нужны руководству не в тиши кабинетов, а там, где тонкий интеллект сочетается с грубой физической силой. Бывают «белые» агенты, бывают «черные», а есть редкая разновидность так называемых «серых» спецов, с равным успехом выполняющих как чистую, так и грязную работу. Беликову не хотелось иметь дело с интеллектуалом, способным на насилие.

Не являясь специалистом, – написал он, – рискну предположить, что неровность характера Г вызвана психическими отклонениями. В первую очередь это презрительное и даже брезгливое отношение к женщинам, тщательно скрываемое, но проскальзывающее в некоторых поступках и репликах. В доверительной беседе, состоявшейся после празднования Нового года, переводчица иракского посольства призналась, что Г, прежде чем вступить в половой контакт, предложил ей принять душ, сделав это в обидной безапелляционной форме. Переводчицу задело также то обстоятельство, что на протяжении всей ночи Г ни разу не позволил поцеловать себя в губы и вел себя подчеркнуто грубо.

О его высокомерии в отношении к женскому полу свидетельствуют также определенные высказывания, сделанные в моем присутствии. Предполагаю, что Г является убежденным холостяком, хотя его подлинная биография мне неизвестна. Причиной того могут быть садистские и даже гомосексуальные наклонности.

Это был удар ниже пояса. Треть агентов проваливается из-за женщин, поскольку постель с древних времен остается наиболее удобным полигоном для выведывания тайн, плетения интриг и вербовки. Это нежелательный, но неизбежный процент потерь, учитываемый при подготовках операций, как при военных учениях или боевых действиях. Руководство постоянно помнит об ахиллесовой пяте подчиненных и способно как-то контролировать ситуацию, отслеживая и предотвращая случайные половые связи. Другое дело – сексуальные отклонения. Они скрываются куда более тщательно, чем естественное влечение к противоположному полу.

Агент, обуреваемый комплексами, является слишком уязвимой и легкой мишенью для противника. Спутавшись с женщиной, мужчина не всегда может потерять голову от страсти и дать волю языку. А вот будучи гомосексуалистом, садистом или мазохистом, он попадется на удочку в девяносто девяти случаях из ста. Психическое отклонение само по себе является прекрасным поводом для шантажа. Никто не желает предстать перед близкими и знакомыми в качестве извращенца. Сфотографированный с хлыстом мужчина будет лезть из кожи, чтобы предотвратить обнародование снимков.

Беликов даже не надеялся обзавестись столь убийственным компроматом на Галатея, однако намекал, что в принципе это возможно. Почему бы и нет? А вдруг? Негативные штришки к портрету всегда затмевают положительные черты.

Как в том старом анекдоте про дипломата, которому год за годом отказывают в переводе на руководящий пост. Получив очередной отрицательный ответ, он напрямик спрашивает у чиновника: «В чем дело? Почему мне не доверяют?» – «Так ведь в молодости ты был замешан в какую-то темную историю с шапкой, – отвечает чиновник. – Не знаю точно, в чем суть, но отношение к тебе настороженное». – «Шапка? В молодости? – недоумевает дипломат. – Ах да, однажды в университете был культпоход в театр, и там у меня свистнули пыжиковую шапку!» – «Вот видишь, – наставительно говорит чиновник. – Значит, нет дыма без огня. Все-таки репутация у тебя запятнана, так что не обессудь».

– Не обессудь, Максим Григорьевич, – рассеянно пробормотал Беликов, приступая к следующему абзацу.

Педантичность, дотошность и аккуратность Г граничат с маниакальностью. При этом он скуп, что проявляется в том, как он расплачивается в ресторанах. Я дважды ужинал с Г, и оба раза он доставал из бумажника ровно такую сумму, которая покрывала его собственные заказы. Думается, такой человек всегда преследует материальную выгоду.

Кривизна букв, выходящих из-под стержня, слегка раздражала, но писание печатным почерком было занятием привычным, механическим, никак не отражающимся на четкости мыслей. Беликов опасался человека, о котором составлял докладную записку, и не стремился при оценке Галатея быть объективным. Отсутствие конкретных фактов не мешало, оно даже помогало. Абстрактными умозаключениями легче манипулировать. Выстраивать их в удобном для себя порядке. Выставляя Галатея в черном свете, Беликов рассчитывал избавиться от его присутствия.

Следующий настораживающий фактор, – продолжал он, – заключается в абсолютной аполитичности Г. Он никогда не обсуждает политические события, читает только специальную литературу, телевизионные программы смотрит бегло, беспрестанно переключаясь с канала на канал, выпуски новостей игнорирует. Нелюдим, тщеславен, честолюбив, очень высокого мнения о своих профессиональных качествах. Страдает недооценкой сотрудников и противников.

Размяв пальцы, Беликов приступил к главному. Давно известно, что отчетливее всего в памяти откладываются начало и конец сообщения. Первый абзац содержал упоминание «обманчивости» натуры Галатея. В заключительном абзаце следовало развить эту мысль и дать понять, что он неблагонадежен. Такому человеку нельзя доверять. Его легко завербовать, но и перевербовать тоже не составляет труда. Так не разумнее ли поставить на таком человеке крест? Прикинув, как отреагирует Галатей в том случае, если когда-нибудь прочитает донесение, Беликов ответил на свой вопрос утвердительно: «Да, поставить крест давно пора. В буквальном смысле».

Ручка забегала быстрее, торопясь зафиксировать на бумаге умозаключения, складывающиеся в голове Беликова.

Законченный индивидуалист, Г утверждает, что его родина находится там, где находится он сам. По его словам, государств как таковых больше не существует, мир поделен по сферам влияния между несколькими бизнес-группами. Развивая тему, он заявил, что разведки все больше уподобляются корпоративным службам безопасности, а шпионаж сводится к промышленному. На мое предложение податься в частную фирму, где платят больше, Г ответил обещанием подумать. Считаю, что человек такого склада характера способен вести двойную и даже тройную игру.

«Хотя, – усмехнулся Беликов, – тройная игра – это явный перебор. Свихнешься от противоречивых указаний».

Поставив точку, он включил ксерокс и, прежде чем скопировать лист, установил специальный режим, сжимающий текст по горизонтали. Множительная техника посольства позволяла проделывать и не такие фокусы. Кабинет Беликова был оборудован также установкой для уничтожения бумаг, куда отправился оригинал записки.

Ксерокопия была аккуратно сложена вчетверо с помощью обычной ароматической салфетки для протирки рук. Затем, пользуясь ею же, Беликов надел на бумажный прямоугольник пластмассовую канцелярскую скрепку. Это позволяло прятать и доставать письмо из кармана, не оставляя отпечатков пальцев. Конечно, существовали методики идентификации автора по жиропотовым выделениям и структуре ДНК, но этот процесс весьма трудоемкий и дорогостоящий.