Текст книги "Дикий фраер"

Глава 3
Бьют – беги, а стреляют – тем более

Занималось утро того самого дня, когда коммерсант Костя Филиппок еще в глаза не видел чемоданчика, начиненного долларами, и понятия не имел, какой одуряющий запах может издавать такая куча денег. Он еще напевал и перешучивался со своим зеркальным отражением, намыленным для самого тщательного в его жизни бритья.

Девушка по вызову с несерьезным именем Элька пересчитывала украденные у бандита деньги и взвешивала на ладони его золотые побрякушки, пытаясь определить их стоимость. Потом добыча отправилась в тайник за подкладкой сумочки, и все равно самой ценной вещью для Эльки оставался хранившийся там портрет еще совсем маленького Антошки. Новых фотографий повзрослевшего сынишки она не делала, чтобы не вспоминать лишний раз о его обезображенной мордашке и слепоте. Чмокнув снимок, Элька принялась нервно красить правый глаз, собираясь на вокзал со своим нехитрым скарбом. Из радиоприемника звучала бодрящая, как старое выдержанное вино, песня «Бони-М» про билет в один конец.

Пока Костя и Элька готовились таким образом к важным переменам в своей жизни, в Курганске цвел (здоровым румянцем) и пах (ядреным молодым потом) еще один герой этой истории, переводящий дух под новехонькой штангой. Когда он не напрягался, лицо его сияло доверчивой открытостью форточки, в которую еще не забирался домушник. Душа его тоже была нараспашку, а потому натура представлялась простой и незатейливой, как грабли, пока на них не наступят.

Звали парня Петром, и был он светловолос или белобрыс – это в зависимости от точки зрения наблюдателя. Зато ширина его плеч не допускала двух разных мнений – они были такими же внушительными, как у скульптурного атлета, и на ощупь казались не менее твердокаменными. Хоть сейчас на постамент в парк культуры и отдыха. Только вместо фигового листка лучше бы прикрепить лопушок средних размеров, чтобы не смущать понапрасну гуляющих.

Плечистый Петр неподвижно полежал на холодном полу, считая до шестидесяти, а потом опять принялся методично отжимать штангу, поскольку стремился поддерживать форму и наращивать мышечную массу. Ведь не за красивые глаза шеф держал его и охранником офиса, и личным телохранителем, ну, и денщиком по совместительству, хотя Петр предпочел бы называться, скажем, адъютантом, если бы знал это звучное словцо.

Для деревенского парня, с горем пополам закончившего ПТУ и считавшего своим величайшим достижением в жизни армейское звание гвардии сержанта, охрана сухонького тела немолодого коммерсанта по фамилии Лехман представлялась работой, о которой можно только мечтать. «Не бей лежачего», – вот как высказывался по этому поводу Петин батя, не скрывая своего презрения к столь несерьезному занятию. Но ничего лучшего он сыну предложить не мог, а потому с поучениями не лез, угрюмо отмалчивался.

Без Петиных заработков его родителям и старшей сестре приходилось бы совсем худо, особенно матушке, страдающей тяжелой формой сахарного диабета. Получалось, что в периоды обострений болезни Петр только и работал на инсулин, а когда у матушки наступало облегчение, трудности возникали у сестры, в одиночку растившей двух детей в далеком городе Новороссийске.

Лехман был единственным Петиным благодетелем, и они оба отлично это понимали. Несколько раз шеф устраивал охраннику разного рода проверки, и ни разу тот не дал повода усомниться в своей преданности. Петра можно было со спокойной душой оставить у незапертого сейфа, а утром даже не пересчитывать доверенные ему ценности (Лехман, конечно, ревизию потом проводил, но скорее по привычке).

Убедившись в том, что новый охранник обладает столь редкими по нынешним временам качествами, как порядочность и честность, Лехман стал выплачивать ему очень даже неплохую зарплату, причем исправно и в срок, что в общем-то было для него нехарактерно.

Петр просто обалдел от счастья, когда несколько дней назад в его распоряжение была предоставлена также однокомнатная квартира. Это позволило съехать наконец от вреднющей тетки с ее шумным семейством и зажить на свой лад.

Обзаведясь индивидуальной жилплощадью, Петр первым делом повесил на стену здоровенный плакат с изображением девушки своей мечты – невыносимо прекрасной кареглазой блондинки в открытом белом купальнике. Такую он мечтал встретить однажды, и при одной мысли о том, что может произойти дальше, у Петра начиналось томительное мление в груди.

По вечерам, оставаясь с незнакомкой один на один, Петр, немного стесняясь самого себя, беседовал с ней о разных пустяках, и иногда ему казалось, что она его слышит и даже едва заметно подмигивает время от времени.

Рассказывать о себе было в общем-то нечего. Дни Петра проходили довольно однообразно, монотонно, без всяких приключений. Если не считать всякую пьяную шваль на улицах, тихого, вежливого Лехмана никто особо не донимал. Никаких неожиданностей типа гонок с преследованиями или шумных перестрелок в размеренных трудовых буднях шефа не происходило и не предвиделось. С одной стороны, Петра это не слишком воодушевляло, но зато с другой – никак не огорчало, поэтому он просто плыл по течению, жил как бог на душу положит и ждал девушку своей мечты. Между делом он исправно чистил морды хулиганам, прокладывал Лехману дорогу в толпе или, наоборот, таскал за ним всякие тяжести, и иногда Петру казалось, что прожить так ему суждено до конца дней, если не своих, то лехманских.

Однажды ему случилось вычитать где-то, что его ратная должность называется «бодигард», и Петр заучил слово, показавшееся ему строгим и очень мужественным. Рослый, аккуратный, подтянутый, он даже в дешевом костюмчике старался выглядеть браво, поэтому останавливался у каждого зеркала, позволявшего полюбоваться собой в полный рост. Шеф, по его глубокому убеждению, совершенно напрасно одевался так затрапезно, что порой даже неловко становилось за него в приличном ресторанном обществе. Ни тебе атласных галстуков, ни бриллиантовых запонок, ни часиков золотых. Совок совком, если посмотреть со стороны.

Ко всему прочему, правая рука шефа двигалась так плохо, что больше походила на протез. Лехман говорил, что это у него такая болезнь суставов, называется по…ли…ар…трит. С натугой вспомнив заковыристое словечко, которое даже в мозгу умещалось по слогам, Петр привычно удивился тому, что шеф никак не желает раскошелиться на лечение. Конечно, выглядел он не очень представительно, но во внутреннем кармане лехманского клетчатого пиджачишки деньги никогда не переводились, а его желтая «шестерка» постоянно вылизывалась и драилась в автосервисах. При всем своем уважении к шефу Петр мысленно корил его за излишнюю прижимистость.

Имелся у того, по Петиному разумению, еще один крупный недостаток: необъяснимая тяга к перемене мест. Только обзаведется Лехман новым офисом, только к нему потянутся новые клиенты, как – хлоп! – очередной переезд со сменой вывески и телефонных номеров. Потому-то и не было у Петиного шефа постоянных партнеров, настоящего размаха и деловой солидности.

Петр построил бы собственный бизнес совсем иначе, дай ему волю (и денег, побольше денег). Первым делом он определил бы всех своих близких и дальних родичей на самые шикарные заморские курорты под пальмы, да и себя бы не обидел. Одних секретарш нанял бы штук пять, а самую фигуристую, с ногами от ушей, назначил бы своим личным референдумом («кажется, так это звучит?» – подумал он с некоторым сомнением).

В этот момент его блуждающий взгляд остановился на плакате с блондинкой, и Петр, продолжая энергично работать со штангой, заподозрил, что ей не очень понравится, если кто-то рядом начнет выписывать кренделя ногами более длинными, чем у нее самой. Ладно, мысленно согласился Петр, обойдусь одной секретаршей, немолодой даже. Но уж непременно какой-нибудь «Линкольн» под зад – без этого и коммерсовать по-крупному как-то неловко. Плюс кабинет с баром и золотыми рыбками в маленьком бассейне, как в кино показывают. Плюс…

Перечислять свои запросы Петр мог бы до бесконечности, но зарядка подошла к концу, водные процедуры – тоже, так что наступило время завтрака, а во время еды он думал только о том, какой кусок отправить в рот, чем его сдобрить, чем запить и стоит ли взять добавку. Потом и вовсе стало не до мечтаний, потому что пришлось ехать в троллейбусе за Лехманом, потом вместе с ним, уже на машине, за секретаршей Юлечкой, потом всем маленьким коллективом – в офис.

Всю дорогу Лехман делал Петру, севшему за руль, мелкие замечания: то за чесночный запах изо рта, то за нестриженые ногти, то вообще придирался просто так, например, поучая, что приличный молодой человек не должен произносить в присутствии дамы такие слова, как «сраная», даже если погода действительно выдалась не ахти. Во время редких пауз шефа включалась Юлечка, которая почему-то прихватила с собой объемистую дорожную сумку и приставала к шефу с глупыми жалобами насчет своего устаревшего купальника, в котором стыдно показаться на Лазурном берегу.

– Разве вы в отпуск собираетесь? – удивился Петр. – Зима же на носу.

– Какой еще отпуск! – сердито проскрипел Лехман, нервно барабаня здоровой рукой по поверхности серого чемоданчика, который не пожелал ставить в багажник, а держал на коленях. – У меня сегодня деловые переговоры в Москве, мы с Юлей вылетаем в 12. 45…

– А я? – спросил обиженно Петр.

– Ты остаешься за главного, Петя. – Лехман поощрительно улыбнулся. – Не робей, завтра я уже буду на месте… А ты, Юля… – он повернулся назад, чтобы закончить мысль посуровевшим тоном: —…не морочь парню голову своими неуместными фантазиями. Купальники какие-то придумала! О работе нужно думать, о работе!

Она насмешливо фыркнула:

– Как скажете, Михаил Иосифович. Слушаюсь и повинуюсь.

Петр собрал кожу на лбу в гармошку. Для него не было секретом, что секретарша уже несколько раз переспала с шефом, но напрасно тот позволяет ей разговаривать с собой таким вызывающим тоном. Женщина должна знать свое место, а если ей его не указать, начинает безмерно наглеть.

Лично он, Петр, тоже мимоходом поимел Юлечку, после чего у нее глаза целую неделю находились навыкате и были по-коровьи мечтательными, с поволокой. Но вот с ним она почему-то соблюдала дистанцию и со всякими лазурными берегами к нему не приставала.

В подвал спускались гуськом, первым шел Петр, поскольку заржавевший замок двери поддавался далеко не каждому. Ночной дождь оставил у входа изрядную лужу, и если бы не кирпичи, предусмотрительно уложенные посреди нее, черпать бы всем троим воду туфлями.

– Через полчасика ко мне явится директор фирмы «Бриз», пропустишь, – распорядился Лехман, прежде чем скрыться с оживленно кудахчущей Юлечкой в своем кабинете.

Она, когда туда заходит, наверное, сразу ложится на стол и раздевается, подумал Петр. Нет, сначала все-таки раздевается, иначе не сподручно. Представив себе, какие неудобства терпит из-за секретарши старенький шеф со своей почти негнущейся рукой, Петр неодобрительно вздохнул и стал прохаживаться по длинному коридору, жалея, что забыл купить сборник анекдотов или журнал с веселыми эротическими картинками. В приличных фирмах, где ему порой приходилось бывать с Лехманом по долгу службы, охранники на входе смотрели телевизор, но от шефа глупо было ждать подобной щедрости. И это было лишним поводом снова мысленно укорить его за скупость.

Немного развлек Петра визит полноватого директора «Бриза», с которым удалось перекинуться парой фраз. Выходя из подвала, он помахал Петру ручкой и наградил его приветливой улыбкой. Пустяк, а приятно.

Лехман, возникший в коридоре вскоре после того, как посетитель удалился, напротив, выглядел озабоченным и почему-то до крайности взвинченным.

– Сейчас выезжаем в аэропорт, – предупредил он. – Помоги Юле донести вещи.

– Так рано в аэропорт? – изумился Петр. – Больше двух часов до вылета.

– Это хорошо, что ты ориентируешься во времени, – процедил Лехман, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. – Но я нанимал тебя не для этого.

Юлечка, выглянувшая из-за плеча шефа, обидно захихикала, подпортив Петино настроение еще сильнее. Помада вокруг губ, как всегда, размазана, рожица самодовольная, как у гульнувшей мартовской кошки. Тьфу, смотреть противно! Насупив светлые брови, Петр решил про себя, что в следующий раз, когда нахальная секретарша вздумает потереться о него задом, ей ничего не обломится.

После того как все расселись по своим местам и «шестерка» тронулась с места, с шипением рассекая дождевую воду, скопившуюся во дворе, Лехман выглядел уже вполне добродушным и довольным жизнью. Серый чемоданчик снова покоился у него на коленях.

– Ты, Петя, – говорил Лехман, посасывая белую сигаретку, – как проводишь нас, машину оставь на платной стоянке, я тебе денег дам, чтобы уплатил за два месяца вперед.

– Два месяца? – озадачился Петр. – Но вы же сказали, что завтра вернетесь…

– Предусмотрительность – вот отличительная черта настоящего бизнесмена, – наставительно сказал шеф. – Лучше перестраховаться, чем недостраховаться. Семь раз отмерь, один раз отрежь. Что посеешь, то и пожнешь, а что припасешь, то и пососешь… Ну, ты у меня парень сообразительный, должен понимать, что к чему.

Пришлось Петру сделать вид, что он действительно понимает туманные речи шефа. Того порой заносило, и тогда, чтобы не выводить его из себя, следовало посильнее оттопыривать нижнюю губу, кивать с умным видом да помалкивать. С таким проникновенным выражением лица Петр и гнал машину по городу, внюхиваясь в едва уловимый аромат шампанского, витавший в салоне, и слушая продолжение инструкций:

– Если вдруг по какой-то причине мы с Юлей в Москве задержимся, ты попусту в офисе не отирайся, по домам нас тоже не ищи. Просто сиди и жди. Я сам тебя найду.

Петр снова глубокомысленно кивнул, но потом спохватился и напомнил:

– Вы зарплату за прошлый месяц обещали, Михаил Иосифович. Матушка пишет, лекарства у нее уже почти на исходе. И потом это… с продуктами у меня уже туговато.

– Денег пока нет, – поскучнел Лехман, выбив пальцами раздраженную дробь из своего чемоданчика. – А насчет продуктов… – Он обернулся назад и спросил у секретарши: – Юлечка, ты тормозок в дорогу случайно не прихватила?

– А как же? – удивилась она. – Бутерброды, помидорчики, рыбка копченая, куриных сосисок целая упаковка. Еще бабка испекла…

– Вы просто умницы, ты и твоя бабушка, – перебил ее Лехман. – Не дали Пете помереть от голода. Отдай ему свои запасы, Юлечка, а я уж как-нибудь тебя прокормлю. – Он хохотнул.

Из ассортимента, предложенного секретаршей, Петр выбрал только сосиски, и теперь они перекочевали во внутренний карман куртки, но душу грели не так сильно, как это смогли бы сделать денежные купюры. Испытывая сильное желание все же отстоять свои интересы, Петр открыл рот и даже успел произнести протестующее:

– Но…

– Никаких «но», – холодно отрезал шеф. – На войне как на войне.

– Мы в Чечне, что ли?

– Хуже, Петя, много хуже. Ты однажды и сам поймешь. – Лехман тихонько засмеялся. По звучанию это напоминало шипение проколотой камеры.

Юлино подхихикиванье отлично подошло бы для озвучивания маленькой бабы-яги. Даже Петр зачем-то коротко ухнул филином за компанию, хотя не понял лехманского юмора.

За этим весельем и не заметили, как выехали на загородную трассу, ведущую в аэропорт. Двухсторонняя, покрытая ровнехоньким асфальтом, она оставалась тем не менее малооживленной, поскольку в последние годы самолеты из Курганска летали редко и нерегулярно. Не хватало техники, топлива, а главное, в городе образовался дефицит пассажиров, способных расщедриться на комфортное путешествие. Если не считать чартерных рейсов в Китай и Турцию, то Москва превратилась в единственный пункт назначения, куда можно было перенестись из Курганска по воздуху без ведьминого помела.

На этой пустынной дороге у Лехмана внезапно изменилось настроение, он сделался угрюмым и замкнутым. Петр заметил, что он, не отрываясь, смотрит в зеркальце заднего обзора и, полюбопытствовав тоже, обнаружил там мелькающее отражение бежевой «Волги», пристроившейся метрах в двухстах.

– Стрелять умеешь, Петя? – ни с того ни с сего спросил Лехман.

– Это смотря из чего, – озадаченно ответил он. – В армии карабин приходилось в руках держать, конечно. Пару раз даже автоматы выдавали. Настоящие. А еще гранаты. Ну, это когда дивизионные учения проходили и к нам с проверкой прибыл сам начальник штаба по фамилии…

– Сохрани свои воспоминания для военных мемуаров, – поморщился Лехман. – Вот пистолет, видишь? – Он действительно продемонстрировал плоскую никелированную штуковину, подозрительно смахивающую на детский пугач. – Поднимаешь флажок предохранителя… вот так… и нажимаешь на спусковой крючок. Больше от тебя ничего не требуется. Понял?

– Нет, – честно признался Петр. – Зачем мне нажимать на спусковой крючок?

– А затем, что ты у меня охранником числишься, голова садовая! – осерчал Лехман. – Знаешь, сколько у меня завистников и недоброжелателей? Про конкуренцию слышать приходилось, надеюсь?

– Приходилось. – Петр согласно кивнул головой, которую вовсе не считал садовой. – Это когда бизнесмены друг друга шмаляют без конца, да? В «Дорожном патруле» их чуть ли не каждый день показывают, убитых. Я вот чем давно интересуюсь, Михаил Иосифович… Зачем менты с них штаны обязательно стаскивают? Деньги ищут?

– Штаны стаскивают? С убитых?

Лехман машинально полез поправлять брючный ремень. В отместку за «садовую голову» Петр уже собирался огорошить его еще одним каверзным вопросом, но тут в мужской разговор вмешалась Юлечка.

– Ой, – пискнула она за спинами мужчин. – За нами бандиты гонятся, что ли?

– Типун тебе на язык! – завопил Лехман с плаксивой интонацией. Потом, взяв себя в руки, обратился к Петру уже почти ровным голосом: – Про штаны мы с тобой потом побеседуем, в другой обстановке. А сейчас держи пистолет. По моей команде остановишься. Если, не дай бог, «Волга» затормозит тоже, выскакивай из машины и стреляй. Я пересяду за руль, развернусь и тебя подберу.

– Ой-ей-ей! – запричитала Юлечка в убыстренном темпе. – Да что же это происходит?!

– В кого стрелять-то? – тоскливо спросил Петр, помаленьку утапливая педаль тормоза, хотя поучаствовать в происходящем напрашивалась как раз соседняя нога, порывающаяся поддать газу.

– Стреляй во всех, кого увидишь, – безжалостно проинструктировал его Лехман, перегнувшись через спинку сиденья, чтобы лучше видеть приближающуюся «Волгу». – Стоп!.. Приготовься!

Петр подчинился и весь подобрался, холодея от скверного предчувствия. Про себя он сразу решил, что станет палить мимо, дабы не брать грех на душу, но это совсем не означало, что возможные противники тоже будут целиться поверх его головы. Нет, ничего хорошего он от этого приключения не ждал. Тем более что на километровом столбике перед его глазами маячило число «13».

– Я сейчас уписаюсь! – завизжала Юлечка, когда до бежевой «Волги» осталось несколько десятков метров. – У меня мочеточники застужены после ваших подвалов!

– Терпи, дура! – рявкнул Петр, которому подтирать лужи за секретаршей хотелось еще меньше, чем участвовать во взаправдашней перестрелке.

В этот момент – вж-ж-и-хххх! – «Волга», не сбавляя скорости, пронеслась мимо. Петр успел заметить за рулем ее единственного пассажира и скорчился от неожиданного приступа смеха:

– Вот ошалел бы мужик, если бы я на дорогу выскочил и начал… начал… Ха-ха-ха! – не в силах договорить фразу до конца, он просто показал пальцем, как нажимает на воображаемый спусковой крючок.

Настоящий пистолет, который, слава тебе, господи, не пригодился, мирно лежал на его сдвинутых коленях.

– Осторожность никогда не помешает, – назидательно произнес заметно приободрившийся Лехман. – А ты молодец, Петя, хорошо держался. По возвращении получишь премию, даю слово.

– Спасибо. Я же за вас в огонь и в воду, Михаил Иосифович, сами знаете. Помните, как позавчера на рынке три хачика к вам привязались? Я еще их мордами в селедку, в селедку! А того, который вас, Михаил Иосифович, этим… гм… пидором гнойным обозвал, я…

– Кому интересны эти идиотские подробности! – взвился Лехман, едва не ударившись головой о потолок салона. – Я же тебя уже просил: прибереги героические эпизоды своей карьеры для потомков!

Пожав широкими плечами, Петр собрался было тронуть «жигуль» с места, когда Юлечка опять полезла со своими прохудившимися мочеточниками.

– Мне нужно сходить в кусты, – жеманно заявила она.

– Неужели нельзя потерпеть немного? – поморщился Лехман.

– Нельзя! – обиделась она. – Сами меня на дорожку шампанским угощали. А оно мочегонное.

Петр приспустил стекло и с чувством сплюнул на дорогу. Если бы не присутствие шефа, он обязательно посоветовал бы Юлечке не расставаться с горшком. Носить его на голове, чтобы он всегда был под рукой. От бесконечного склонения слова «моча» его и самого неудержимо тянуло отлить, но подключаться к Юлечкиному нытью он посчитал ниже своего достоинства. Стиснул зубы и стал глядеть прямо перед собой.

– Михаил Иосифович! – не унималась секретарша за его спиной.

– Ладно, иди, – смилостивился Лехман над ее страданиями после минутного раздумья. – Только скоренько, радость моя. Не застудись еще сильнее.

– Одна не пойду, – продолжала капризничать перебравшая шампанского Юлечка. – В посадках всегда маньяки. Еще бы просто насиловали, а то ведь убивают! Пусть меня Петя проводит.

Это предложение совсем не понравилось Лехману. Прикинув что-то в уме, он посмотрелся в зеркальце заднего обзора, скорбно вздохнул и заявил:

– Я сам тебя провожу. Подышу заодно свежим воздухом. А Петя покараулит в машине с пистолетом, да, Петя?

– Запросто, – откликнулся Петр.

Выбравшись на дорогу, Лехман зачем-то прихватил с собой свой чемоданчик, явно слишком увесистый и неудобный для того, чтобы без толку таскать его с собой по кустам.

– Ой, – пьяненько пропищала Юлечка, останавливаясь рядом с шефом. – Тут канава! Вы меня обязательно придерживайте, Михаил Иосифович. Если я упаду и испачкаюсь, то уже никуда не поеду.

«Вот же коза безмозглая! – выругался про себя Петр, прекрасно понимая затруднительное положение Лехмана, перетаптывающегося на месте. – Шеф же в правой руке и карандаш-то с трудом удерживает, не то что тебя, кобыла! Левая чемоданчиком занята. Что он тебе протянуть может? Конец свой?»

Наверное, похожие мысли посетили и Лехмана, но ему не хотелось напоминать о своей немощи молоденькой любовнице, с которой они впервые собрались в дальние края. Вернувшись к машине, он решительно поставил чемоданчик на переднее сиденье и предупредил:

– Оставляю под твою ответственность, Петя. И умоляю тебя: не пытайся заглянуть внутрь. Замки с кодом, тебе их все равно не открыть. Кроме того, внутри ничего интереснее деловой документации нет.

– Михаил Иосифович! – обиделся Петр. – Вы мне в прошлом месяце сорок девять штук доверяли, забыли? А когда золотой песок я на пробу сдавал в лабораторию, то разве хоть крупинка пропала?

– Шучу, шучу. – В подтверждение своих слов Лехман растянул губы в улыбке. – Просто сиди здесь и жди нас. Я на тебя надеюсь. Доверяю тебе, как себе самому, мой мальчик. – С этими словами он наклонился и проворно завладел ключом зажигания.

Когда шеф, галантно придерживая спутницу за локоток, стал форсировать придорожную канаву, оскальзываясь на глинистой почве гладкими подошвами, Петр здраво рассудил, что парочка проведет в отдаленных кустиках никак не меньше пяти минут. Пока Юлечка высмотрит подходящее местечко, пока справится со своими теплыми одежками, которых на женщинах осенью, как на капусте – листьев…

С той же задачей Петр брался управиться в десять раз быстрее. Он едва дождался, пока его оставили в покое, и теперь его ничего не могло удержать на месте.

Юлечкина сумка покоилась в запертом багажнике, а в машине находились только два ценных предмета: хозяйский чемоданчик и пистолет, за сохранность которых Петр отвечал головой. Прихватив их, Петр выбрался из машины, бегом пересек совершенно пустынное шоссе и примостился за ближайшим деревом, намереваясь справить нужду.

Так и застыл он, сжимая в одной руке увесистый кейс, а в другой – почти игрушечный пистолетик. Потому что подозрительная бежевая «Волга» возвращалась на всех парах из-за того самого поворота, где недавно скрылась из виду. «Не может быть! – сказал себе Петр. – Это просто совпадение такое».

«Волга» вопреки его ожиданиям не промчалась мимо, а, опасно накренясь, пересекла бесконечный газон, служащий разделительной полосой, и с яростным визгом затормозила возле брошенной на произвол судьбы «шестерки». Петр заметил Юлину голову, настороженно высунувшуюся поверх редкого кустарника, увидел шефа, сиганувшего в сторону придорожного леска, а потом его внимание приковал мужчина, выбравшийся из бежевой машины. В надвинутом до подбородка вязаном колпаке с прорезями для глаз, при самом настоящем автомате, он выглядел отъявленным головорезом, за действиями которых интересно наблюдать в кино, но никак не в реальной жизни.

Дадах! Да-да-да-дадах! Автомат, который налетчик картинно приложил к бедру, поднял такой тарарам, что со всех деревьев разом взмыли черные вороны, заглушая эхо выстрелов своим возмущенным карканьем. Петру показалось, что по кустам и деревьям на противоположной стороне шоссе прошелся невидимый кнут, сшибающий тонкие ветки и лоскуты коры. Стегнул он и по спине улепетывающего шефа, ноги которого сразу заплелись и понесли его не прямо, а в сторону, на открытое пространство. Дадах! Дадах! Лехманская фигурка встрепенулась еще раз, прежде чем рухнуть ничком в жухлую траву.

– А-а-а-а! – это истошно заголосила Юлечка, припустившая через кусты вдоль дороги. Вопила она на всю округу, а вот бежала медленно и неуклюже, почему-то мелко-мелко семеня ногами.

«Не успела натянуть штаны и все остальное», – машинально отметил Петр, когда Юлечка показалась на прогалине во весь рост.

Короткая очередь переломила ее пополам, как хворостинку, и так же легко швырнула на ствол старой березы. Когда она съехала вниз, на белой коре дерева остались ярко-красные пятна, заметные даже с большого расстояния. Петру показалось, что он различает четыре параллельных росчерка, оставленных окровавленными пальцами Юлечки.

Кра! Кра! Кра! – надрывались вороны, усеявшие все небо над леском. Их беспорядочная стая напоминала хлопья сажи, летающие над пепелищем.

Внося дополнительное оживление в пейзаж, по дороге, один за другим, пронеслись два красных «Икаруса», волочащие за собой шлейфы дыма и облачка грязных брызг. Убийца, заранее сдернувший с головы маску и прикрывший опущенный автомат своим корпусом, коротко посмотрел им вслед.

«Теперь он застрелит меня», – с отчаянием подумал Петр, утративший всякую способность двигаться. В скорости реакции он смог бы состязаться разве что с паралитиком. Что-то внутри него перемкнуло, когда он увидел, как убивают людей. Он просто стоял истуканом и ждал, когда настанет его черед.

Его худшие опасения сбылись. Убийца, так буднично перечеркнувший две чужие жизни автоматными очередями, мельком заглянул в салон «шестерки», перешел к багажнику и вдруг поднял глаза на Петра, точно их примагнитило его неотрывным взглядом.

– Ты! – крикнул мужчина, маня Петра пальцем. – Брось пистолет и иди сюда! С чемоданом! – Когда он открывал рот, там поблескивали золотые коронки.

Неизвестно почему, но их хищное сверкание вывело Петра из столбняка. Приглушенно вскрикнув от избытка чувств, он вскинул пистолет, вспомнил лехманские наставления, сдвинул рычажок предохранителя и изо всех сил нажал пальцем на спусковой крючок.

Никаких результатов эти манипуляции не дали, даже сухого щелчка осечки не последовало.

– Затвор надо было передернуть, чудило, – насмешливо крикнул золотозубый, вскидывая автомат.

Петр, одна рука которого была занята чемоданчиком, сообразил, что ничего и никогда он уже передернуть не успеет, машинально попятился и… со всего размаху сел на старый автомобильный скат, подвернувшийся под ноги.

Самих выстрелов он почему-то не услышал, зато очень даже отчетливо ощутил, как волосы на макушке тронуло ветерком, вызванным очередью, которая вспорола воздух над головой. Соседнее дерево вздрогнуло, словно по нему ударили палкой. Прежде чем на Петра просыпались сухие листья, он уже был на ногах, понесших его прочь с невероятной скоростью. Ноги сами находили дорогу, обминая бугорки и впадины, и оставалось только уповать на то, что они не подведут, не подвернутся неожиданно и не зацепятся за хворост, густо устилающий землю.

Он бежал к спасительному леску, потому что даже тонкие ветви и голые стволы деревьев сулили хоть какое-то укрытие от вездесущих пуль. А они не замедлили ринуться вдогонку. Когда протарахтела новая очередь, Петру показалось, что вслед ему с яростью швырнули жменю мелких камней, с шорохом врезавшихся в заросли как раз там, куда он намеревался вломиться с разбегу каким-то мгновением раньше. Но ноги мудро выбрали узкую просеку, и это спасло Петру жизнь.

Потом ноги приняли еще одно неожиданное решение: вынудили взвиться в воздух над кучей бурелома в таком высоком и затяжном прыжке, что у него перехватило дух. Пули крошили гнилые останки деревьев под Петиными ногами, а он все летел и летел вперед и приземлился лишь тогда, когда преследователь перестал жать на гашетку. А приземлившись, кубарем покатился вниз по возникшему впереди откосу, успевая увидеть то фрагмент неба с росчерками нависших ветвей, то клочок земли, поросший мертвой травой, и так до самого низа, где беглеца ожидало купание в холодной, но вовсе не родниковой водице, явственно пованивавшей канализацией.

Это была просто безымянная речушка в пару метров шириной, и, когда Петр вскочил на ноги, вода не доходила ему даже до колен. Пистолет куда-то запропастился при падении, а тяжелый чемоданчик по-прежнему оставался в Петиной руке, совершенно бесполезный и даже неуместный при беге по пересеченной местности. От него следовало избавиться, но так, чтобы при необходимости документы можно было найти. Зачем? Да потому что за доверенные вещи принято отвечать, даже если они чужие.

Понимая, что преследователь вот-вот выберется на открытое пространство и увидит его, Петр высмотрел среди камышей темную корягу и, широко размахнувшись, метнул в ее направлении свою ношу, надеясь, что при необходимости сумеет найти это место. Теперь, когда его руки освободились, он с удвоенным проворством начал выбираться из балки, карабкаясь вверх по ее крутому склону чуть ли не на четвереньках. Продолжай он волочить за собой чемоданчик, восхождение заняло бы не меньше пяти минут, которых Петру никто дарить не собирался.