Текст книги "Битва президентов"

Корчиньский машинально кивнул, хотя собеседник не мог его видеть. Популярную в Польше аббревиатуру ТКМ придумал он самолично. Расшифровывалась она как «теперь, курва, мы». Это было что-то вроде лозунга победителей, которые, придя к власти, обещают все переделать по-своему и отомстить врагам. Термин не сходил со страниц таких авторитетных газет, как «Речь Посполита» и «Политика», чем Корчиньский очень гордился.

– ТКМ, – пробормотал он, – вот именно. Я согласен участвовать в президентской гонке, Марек. Но публичное заявление об этом делать рановато.

– Правильно, Мирек. Пусть сперва закончится траур.

– Он закончится, – сказал Корчиньский, глаза которого остекленели, словно он видел перед собой не гостиничный номер, а красочную картину инаугурации.

– Тогда доброй ночи, Мирек, – пожелал Мышкевич.

– Что? Ах да. И тебе доброй ночи, Марек. На днях я с тобой свяжусь. Никуда не отлучайся из Варшавы.

Отключив телефон, Корчиньский подошел к окну, раздвинул шторы и уставился на ночные огни Кракова. Город, который оскорбил память покойного президента, спал как ни в чем не бывало. Брат Стаса Корчиньского долго смотрел на него, а потом подышал на стекло и вывел пальцем три буквы. ТКМ. Еще до того, как они испарились, Мирослав разделся, взбил подушку и юркнул под одеяло. Это была первая ночь после катастрофы, когда он уснул не с несчастным лицом, а со счастливой улыбкой на губах.

3

Первый помощник заместителя директора ФСБ Луконин поднес к губам стакан в серебряном подстаканнике и собрался сделать первый глоток, когда рука его предательски дрогнула. Пришлось поставить стакан на стол, прежде чем внимательно прочитать сообщение. Сделав это не один раз, а трижды, Луконин негромко выругался.

По долгу службы он ежедневно знакомился с милицейскими сводками, отыскивая в них то, что могло заинтересовать Департамент по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом. Прежде чем попасть на стол к Луконину, сводки просеивались в трех отделах, а потом уж он лично выискивал в них те крупицы, на которые следовало обратить внимание начальства. Он привык к этой кропотливой, но необременительной работе, затрачивая на нее по полчаса служебного времени. Происходило это, как правило, утром. Но уже давненько Луконину не доводилось обнаруживать в сводках нечто такое, отчего он не мог сделать глоток чаю.

Приученный не болтать лишнего в кабинете, он ругаться больше не стал, а аккуратно закрыл папку, спрятал ее в стол и некоторое время сидел молча, беззвучно шевеля губами. Сутулый, с покатыми плечами и припущенными вялыми веками, он походил на большую нахохлившуюся птицу, каким-то чудом залетевшую в кабинет на третьем этаже знаменитого здания на Лубянке.

Луконин носил чин генерала и был известен далеко за пределами Главного управления ФСБ. К нему обращались за помощью и банкиры, и руководители крупнейших нефтяных компаний, и политики, и многие другие, никак не афишировавшие свои связи с Лукониным. Его бескровное, невыразительное лицо порой мелькало на телеэкране, где он многословно и невнятно вещал то ли о борьбе с коррупцией, то ли об искоренении терроризма. Но основная его деятельность не ограничивалась рамками служебных полномочий. В девяностые годы, когда, подобно грибам, стали плодиться концерны, корпорации и банки, поднимающиеся на руинах СССР, Луконин помогал бизнесменам проглатывать фирмы конкурентов, захватывать трубопроводы, заводы и нефтехранилища, устранять соперников, добывать компромат и многое другое, в результате чего обогащались и заказчики, и он сам. Имелись в биографии Луконина также эпизоды, которым самое место в обвинительных приговорах, но под судом и следствием он никогда не находился, а уголовные дела против него до сих пор не возбуждались.

Ближайшим его соратником (или подельником, в зависимости от точки зрения) являлся начальник оперативного отдела, носивший громкую фамилию Разин и – исключительно по праздникам – полковничьи погоны. Это был крепкий круглоголовый мужчина сорока пяти лет, которого подчиненные звали Филином. За глаза. Вот именно, что за глаза – большие, немигающие, желтоватые. Дополнительное сходство с вышеупомянутой птицей придавал ему маленький острый нос, будто клюв опускающийся ко рту. Стоило Луконину представить себе этот характерный нос подчиненного, как ему неудержимо захотелось врезать по нему кулаком, а еще лучше – чем-нибудь более увесистым и накричать на подчиненного, однако голос, которым генерал заговорил в телефонную трубку, был невыразителен и тих.

– Утро доброе, Алексей Анатольевич, – размеренно произнес он, болтая ложечкой в остывшем чае. – Надо бы нам с вами проехаться кой-куда для проверки оперативной информации. У вас на утро не запланировано ничего важного?

– Никак нет, – четко, по-военному отрапортовал Разин. – Оружие прихватить?

– Это лишнее, – сказал Луконин. – Спускайтесь вниз, Алексей Анатольевич. Поедем на моей машине.

Несколько минут спустя они обменялись рукопожатиями, одновременно распахнули чмокающие дверцы просторного генеральского «Мерседеса» и забрались на задние сиденья. Водитель, спортивного вида молодой человек с обширными залысинами, обернулся и вопросительно посмотрел.

– Четвертый маршрут, – молвил Луконин, погружаясь в глубокое мягкое сиденье.

– Есть, четвертый маршрут, товарищ генерал.

«Мерседес» тронулся с места и влился в шумный уличный поток. Из салона, пахнущего кожей и дорогим одеколоном, Москва выглядела нереальной, как фильм, прокручивающийся исключительно для пассажиров. Они не ехали, а рывками переносились с перекрестка на перекресток, где вновь застревали между автомобилями.

Наконец «Мерседес» вырвался из пробок на простор набережной. Ветер гнал по свинцовой глади Москвы-реки рябь, она ничего не отражала, а пароходики на ней казались ненастоящими и лишними.

Добежав до середины Крымского моста, «Мерседес» остановился. Луконин, не сделав приглашающего жеста, выбрался из салона, и Разин безропотно последовал за ним. Колоссальное сооружение моста слегка подрагивало под их ногами, а синусоиды тросов еле слышно вибрировали, подобно до предела натянутым струнам рояля. Здесь, на виду у проносящихся машин, генерал и полковник могли спокойно говорить о чем угодно, не опасаясь прослушивания. Они всегда выбирались на оперативный простор, когда требовалось обсудить нечто важное, и Разин понимал, что им предстоит не просто дышать относительно свежим воздухом. Тем не менее его ввел в заблуждение обманчиво-расслабленный голос генерала.

– Красота, – протянул тот. – Жаль, что нечасто удается вырваться на природу. А что, если я приглашу тебя на рыбалку, Алеша?

– Сейчас? – изумился Разин, сделавшись еще больше похожим на филина.

Отставной прапорщик Барвин, едва не задохнувшийся в душегубке, и многие другие, знавшие этого человека под оперативным псевдонимом Иван Иваныч, вряд ли опознали бы его здесь, посреди Москвы, без фальшивых усов, затемненных очков и в деловом костюме цвета мокрого асфальта. И все же это был тот самый человек. Полковник ФСБ Разин Алексей Анатольевич. Глядя на генерала, он лихорадочно соображал, что означает это неожиданное приглашение.

– Сейчас, – подтвердил Луконин, непринужденно опираясь на перила. – Махнем куда-нибудь подальше от столицы, закинем удочки, откроем пивко. А обратно я вернусь один. И хочешь знать, почему? Потому что мои люди утопят тебя, как котенка. Для этого даже необязательно выезжать за черту города. Тебя могут утопить прямо в ванной… или даже в дождевой луже. Как тебе такая перспектива?

– Если от моего мнения что-то зависит, – криво улыбнулся Разин, – то я, пожалуй, отказался бы.

Он умел держать удар и не запаниковал, услышав неприкрытую угрозу. Это Луконину понравилось. Возмущало его иное.

– Помнишь, как демократы рылись в наших архивах, сбрасывали с пьедестала Феликса Эдмундовича и грабили наши кабинеты на Лубянке? – спросил он, глядя не на Разина, а на свинцовую реку. – Тогда я пообещал тебе, что мы вернемся, и мы вернулись. Наша организация снова набрала прежнюю силу. Мы сохранили свою агентуру в армии, в милиции, во всех силовых структурах. – Продолжая говорить, Луконин двинулся по тротуару, вынуждая побледневшего Разина следовать за собой. – Мы незримо присутствуем в банках, министерствах и средствах массовой информации. Наши люди в церкви, в Кремле, во всех политических партиях. За каждым олигархом и журналистом стоит наш человек. Сам президент во многом зависит от таких, как мы с тобой. Согласен?

– Да, – коротко подтвердил Разин, не решаясь дать более развернутый ответ.

– Но государство не желает оплачивать наши услуги в полном объеме, – развивал мысль Луконин. – Поэтому мы вынуждены искать способы обеспечить себе достойное существование. Рыночная экономика, закон джунглей. А раз джунгли, то выть по-волчьи приходится, так?

– Совершенно верно, – повторил Разин, силясь понять, с какой целью генералу вздумалось читать ему эту лекцию.

Еще в звании капитана он начал выполнять особые поручения Луконина, который тогда ходил в подполковниках. На первых порах занимались они примитивным шантажом и вымогательством, потом сливали за деньги кое-какую информацию, позже крышевали бизнесменов и даже брались за организацию заказных убийств. Когда же эра всеобщего беспредела завершилась, оба сосредоточились на служебных карьерах, а «левую» работу стали выполнять лишь в исключительных случаях, когда степень риска многократно перекрывалась размерами прибыли. По заверениям Луконина, никем не санкционированная операция «Туман» должна была принести им никак не меньше двадцати миллионов долларов одним махом. Даже при неравном распределении суммы полковник Разин мгновенно превращался в мультимиллионера, что его вполне устраивало. Однако сегодня он не испытывал прежнего оптимизма. До дележа денег дело еще не дошло, а ему уже пригрозили расправой. Не слишком ли долго и безнаказанно господин генерал катается на шее Разина? Может быть, дать ему понять, что полковник ФСБ способен собирать компромат не только на людей посторонних, но и на свое непосредственное начальство?

Не подозревая о том, какие мысли бродят в голове Филина, Луконин грузно развернулся и закончил тираду следующими словами:

– Если уж ты прибился к волчьей стае, то веди себя соответственно. Что же ты, Алексей, брюхо легавым подставляешь? Жить надоело?

– Не понял, товарищ генерал, – честно признался Разин.

– Сейчас поймешь, – пообещал Луконин. – Я объясню. В первый и последний раз, потому что второго не будет. Еще раз допустишь подобный прокол, лучше сразу вешайся. Или стреляйся из табельного оружия, чтобы другим о тебя руки марать не пришлось.

– Да в чем дело?! – воскликнул Филин, забывший о субординации.

– Дело в том, – процедил Луконин, понижая голос, – что менты побывали на той свалке, где похоронили съемочную бригаду. Семь трупов и заготовленная братская могила, как тебе это нравится? Возбуждено уголовное дело, и, думаю, параллельное расследование возьмет на себя наша контора. Ты понимаешь, что ты натворил, Алексей? Фильм еще не продан, а тут возня эта с мертвяками. Шум, гам, вонь на всю страну. Нам такая реклама не нужна.

– Не нужна, – рассеянно подтвердил Разин. – Почему семь трупов, товарищ генерал? Их же шесть должно быть!

– Математик из тебя, может, и неплохой, а сотрудник службы государственной безопасности хреновый. Шесть трупов у него! Сосчитал он! – Луконин воровато оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь этот более чем подозрительный разговор. – А известно ли тебе, что на месте преступления обнаружено пять тел в бомжовской рванине и два трупа, принадлежащих разнорабочим городской свалки? Последние скончались от огнестрельных ранений, тогда как пятеро умерли в результате отравления газом, предположительно окисью углерода. Теперь считай, математик, как следует считай! – Луконин сердито засопел. – Куда делось еще одно тело – в камуфляжной форме – и кто застрелил тех двоих? Где его теперь искать?

– Барвин, – прошептал потрясенный Разин. – Барвин, падла.

– Это кто? – быстро спросил Луконин.

На его висках хорошо просматривались набухшие под кожей вены.

– Тот отставной прапорщик, которому я поручил акцию возле аэродрома, – ответил Разин. – Он один был вооружен. Но я ума не приложу, как он умудрился выжить в фургоне.

– Это тебя сейчас должно заботить в первую очередь, – произнес Луконин. – Тебе ведь тоже нужно умудриться выжить. Где ты откопал этого чертового прапорщика?

– Нашел его в нашей компьютерной базе данных. Бывший пограничник с хорошей военной и физической подготовкой. Умом не блещет, но…

– Ты зато, как я погляжу, умом сильно блещешь. Ладно, продолжай.

– Опытный, исполнительный, ответственный, – принялся перечислять Разин. – Службу проходил в подразделении специальной разведки, в должности старшего разведчика-инструктора. Грузия, Туркмения, Дагестан. За боевые заслуги получил коленом под зад и пенсию в размере пяти тысяч рублей. Уговорить его поработать на нас было несложно.

– Он поработал, – кивнул Луконин. – Выполнил то, что от него требовалось. А ты? Тоже выполнил то, что от тебя требовалось? Я так не считаю. – Он поморщился. – Как ты мог его упустить, полковник? Почему лично не проконтролировал?

Разин виновато ответил:

– Не хотел светиться при посторонних. Кроме того, к вам спешил, товарищ генерал. Хотел новости поскорее сообщить.

– Кто спешит, тот… Короче. – Луконин прищурил один глаз, глядя на подчиненного, как петух на червяка. – Насколько я понимаю, ситуация такова. Когда нашу великолепную шестерку выгружали из фургона, один из них притворился мертвым, но на самом деле был как тот Ленин, что и теперь живее всех живых. Я говорю о твоем опытном, исполнительном и ответственном прапорщике Барвине. Ушлый, зараза! Выбрав подходящий момент, достал пистолет и положил ту парочку, которая должна была закопать трупы. Возникает вопрос. Где находились водитель фургона и его напарник? Тоже куда-то спешили?

– Степанцеву и Белоброву было приказано лично проследить за… гм, окончанием процедуры, – доложил Разин, не решившись назвать вещи своими именами. – Они ответят.

– Для начала, – заговорил Луконин, шагая по тротуару в обратном направлении, – пусть они найдут беглеца. С ними разбираться потом будем.

– И со мной?

Этот вопрос, заданный напрямик, заставил генерала задуматься. Он не знал, как быть с Разиным. Мертвый, полковник никак не мог выболтать большие и маленькие секреты своего начальства. Живой, он как нельзя лучше годился для выполнения различных поручений. Случай с воскресшим мертвецом был случайностью. Прежде Разин всегда успешно справлялся с поставленными задачами. Без такого помощника Луконин чувствовал бы себя как без рук.

– На первый раз прощаю, – произнес он, остановившись в метре от «Мерседеса». – Но при условии, что прапорщик Барвин будет ликвидирован в ближайшее время.

– Сроки? – деловито осведомился Разин.

– Сутки.

– Не уложусь.

– Двое суток, – согласился готовый к такому ответу Луконин. – Учти, это максимальный срок.

– Я попробую, – проговорил Разин, – но ничего не обещаю. Сами знаете, сколько времени и сил уходит на поиски человека. Это даже при том условии, что его ищут официально. В нашем случае…

– В твоем случае, – перебил Луконин, доставая из кармана зазвонивший телефон.

Разин деликатно отвернулся, давая понять, что не намерен совать нос в дела начальства, но, разумеется, ловил каждое доносившееся до его ушей слово. Шестое чувство подсказывало ему, что телефонный разговор напрямую касается истории с обнаружением мертвецов на свалке. Он не ошибся. Выслушав собеседника, Луконин словно постарел сразу на несколько лет. Он по-прежнему походил на большую птицу, но теперь это был дряхлый, понурый стервятник, доживающий свои последние дни. «Не дотянет до пенсии, – решил Филин. – Схватит инсульт или инфаркт. Чем же это его так огорошили?»

Любопытство полковника Разина было удовлетворено очень скоро и в полной мере. Спрятав телефон, Луконин заговорил голосом усталого трагика, вынужденного играть давно опостылевшую ему роль.

– Поздравляю, – произнес он тоном, который можно было назвать каким угодно, только не радостным. – Звонили из конторы. Сам… – Луконин мимолетно возвел глаза к небу, более чем прозрачно намекая на директора Федеральной службы безопасности. – Мне поручено расследование группового убийства, предположительно совершенного в районе аэродрома «Северный». Аналитики убеждены, что преступление прямо или косвенно связано с крушением польского самолета. Понимаешь, что это значит?

– Как? – опешил Разин. – Откуда…

Неожиданно скопившаяся во рту слюна мешала ему говорить, но Луконин понимал, что хочет спросить подчиненный.

– От верблюда, – очень по-детски процедил он. – На месте падения «Ту-154» до сих пор толчется много народа. Кто-то увидел белый микроавтобус, кто-то засек подозрительный дым. Хорошо еще, что звонок поступил в управление слишком поздно – не успели твою команду со спутника снять. – Луконин ударил кулаком по капоту «Мерседеса». – Зато на место событий послали оперов из контрразведки, и они обнаружили там использованную дымовую шашку.

– Как это можно увязать с трупами на свалке? – осведомился Разин, пытаясь подавить охватившую его панику.

– Очень просто, – ответил Луконин, отворачиваясь от напрягшегося за стеклом водителя. – Точно такая же шашка была у одного из мертвых бомжей.

– Но зачем она ему понадобилась?

– Да украл он ее! Спер! Слямзил! Думал, небось, загнать за полтинник, а может, просто хотел перед дружками похвастаться. Какое это теперь имеет значение?

Разин повертел головой, точно его шее сделалось тесно в петле галстука.

– Это все Степанцев и Белобров, – пробормотал он. – Я им русским языком велел обыскать трупы.

– Вот что, – принял решение Луконин. – Стрелочников искать некогда. Действовать надо.

– Я готов, – встрепенулся Разин.

– Поиски Барвина поручишь своим ротозеям. На мое имя напишешь докладную. Мол, так и так, по непроверенной информации, он является опасным преступником, представляющим угрозу для национальной безопасности. С таким прикрытием Барвина можно смело объявлять в федеральный розыск, так что прятаться ему недолго. – Луконин задумчиво почесал кончик носа. – Ну а при обнаружении пусть этого умника пристрелят. При попытке к бегству…

– Или при оказании сопротивления, – подхватил Филин. – Не беспокойтесь, товарищ генерал. На этот раз от меня не уйдет. Я его собственными руками прикончу, больше не воскреснет.

– Перед тобой ставится другая задача, – тихо сказал Луконин, поглядывая по сторонам. – Первым делом ты отправишься в Киев к братьям-славянам.

– Зачем?

– Об этом вечером поговорим, после работы. А сейчас пора в контору возвращаться. Аврал у нас. Чрезвычайное происшествие, если ты еще не понял. – Рванув на себя автомобильную дверцу так, словно перед ним находился не «Мерседес», а какой-нибудь допотопный «Москвич» с плохо работающим замком, Луконин забрался внутрь и скомандовал: – Поехали!

Последовавший за ним Разин некстати вспомнил Юрия Гагарина, произнесшего то же самое слово перед полетом в космос. Только голос генерала Луконина прозвучал не задорно, а глухо и мрачно. Такой голос обычно называют замогильным.

«Господи, сохрани и помилуй», – подумал Разин, садясь в автомобиль. Перекреститься он не отважился. Не было у него уверенности в том, что на небесах с одобрением наблюдают за его деятельностью.

4

Поездка в дачный поселок электричкой заняла полтора часа. Все это время Барвин пялился в окно, давая понять, что не намерен вести разговоры с попутчиками. Они и не рвались завести с ним знакомство. Одинокий угрюмый мужчина в камуфляжной форме не располагал к общению. На него косились, и только. Он же ни на кого не смотрел прямо, чтобы его образ не врезался в память сидящим в вагоне.

Мобильник Барвин из предосторожности выбросил, денег на первое время ему хватало. Тысяч пятнадцать он прихватил перед выездом в Смоленскую область, а еще десять позаимствовал у тех двоих, которых пристрелил с лопатами в руках. Но сколько можно протянуть с такой суммой, не появляясь дома и не обращаясь к знакомым? Барвин не задумывался об этом. Он знал, что интенсивные поиски ведутся обычно в течение первых двух-трех недель, а потом страсти утихают и внимание сыщиков переключается на другие объекты. Значит, нужно как-то продержаться месяц, а лучше – два. Летом, как бы ни усердствовал Иван Иваныч, чекисты о существовании Барвина забудут. Это при условии, что его вовлекла в операцию Федеральная служба безопасности, а не частные лица. Тогда вообще все не так страшно. И все же лучше перестраховаться…

Занятый этими размышлениями, Барвин едва не проехал свою станцию и, спохватившись, ринулся к выходу, оттесняя плечами входящих пассажиров. Когда, спрыгнув на платформу, он перевел дух, вслед ему неслись проклятия.

– Чтоб ты сдох, ирод окаянный! – визгливо кричала тетка с ноздреватым, кирпичным лицом.

«А что, – подумал с мрачной иронией Барвин, – очень может быть, и сдохну. Теперь мне прямая дорога на тот свет. Больше-то деваться, похоже, некуда».

Строго-настрого приказав себе не распускать сопли, он проверил, надежно ли спрятан пистолет под курткой за поясом, и зашагал по дороге, ведущей в рощу. Солнце, спрятавшееся за низкими облаками, клонилось к горизонту. Вечерело. Летом в такое время автомобили ехали по направлению к дачному поселку один за другим, но в апреле, да еще в будний день дорога была почти пустынна, если не считать самого Барвина и какой-то пожилой супружеской пары, пристроившейся сзади.

Выйдя из рощи, он увидел за забором крыши дачного поселка. Из трубы дома у ворот валил густой черный дым, колыхаясь на ветру, как кошачий хвост. Словно охранникам, посменно живущим в сторожке у ворот, вздумалось топить печь не дровами, а старыми автомобильными покрышками. Что ж, все может быть, особенно по пьяни. Дисциплина у охранников отсутствовала напрочь. Барвин, сам периодически работавший здесь, знал это наверняка.

Подойдя к воротам, он нажал кнопку звонка, назвался в мембрану переговорного устройства и подождал, пока створки ворот раздвинутся в разные стороны. Когда Барвин вступил на территорию поселка и за его спиной заработал моторчик, приводящий в движение ворота, из сторожки вышел Валера, молодой амбал с почти детским улыбчивым лицом и взрослыми глазами.

– О! – воскликнул он, ежась в своей линялой боксерской майке на голое тело. – Дядя Аркадий! Какими судьбами?

– Я насчет работы, – не стал ходить вокруг да около Барвин. – Как у вас с подменой? Возьмете четвертым?

– Так и без тебя полный боекомплект, дядя Аркадий, – сказал Валера, перетаптываясь на ступенях. Было заметно, что ему не терпится поскорее отделаться от незваного гостя и вернуться в натопленную сторожку.

– Что за дрянь вы жжете? – спросил Барвин. – И на кой хрен вам печку топить понадобилось?

– Электричество отрубили, – ответил Валера, обнимая себя за татуированные плечи. – Угля нет, дров нет, а по ночам холодно.

– Нарубили бы дров.

– Топора нет, дядя Аркадий. Ты через месяцок загляни, может, место и освободится. Борода на север собрался, нефтепровод прокладывать. Правда, у него семь пятниц на неделе. Помнишь Бороду?

– Угу, – кивнул Барвин, соображая, куда ему деваться. – Слушай, Валер, а где эта, как ее?.. – Он наморщил лоб и пошевелил пальцами. – Молочница, помнишь? На велосипеде. Даша ее зовут.

– Хватился. – Валера рассмеялся. – Какое сейчас молоко, дядя Аркадий? Во-первых, коровы еще не пасутся, а прошлогоднее сено доедают. Во-вторых, кто молоко покупать будет? Я, что ли? Так мне бы другого молочка, покрепче. – Он подмигнул. – Из-под бешеной коровки.

– И все же, – настаивал Барвин. – Откуда она? Из Выселок или из Семихаток?

– Из Выселок, – уверенно ответил Валера. – До Семихаток десять кэмэ по прямой, молоко в масло собьется, пока доедешь. А зачем тебе Даша? – Он снова подмигнул, на этот раз игриво. – Ты, как я погляжу, еще тот котяра, дядя Аркадий. Что, на жирненькое потянуло?

Раздраженный панибратским поведением молодого оболтуса, Барвин решил, что тот дармоед, наглец и недоумок, которого не мешало бы проучить. Вместо этого он широко улыбнулся и спросил:

– Тачку на денек одолжишь, Валера? Смотаюсь в Выселки, а завтра верну в лучшем виде.

– Нет, дядя Аркадий, – покачал головой охранник. – Слыхал поговорку? Трубку, коня и жену не отдам никому.

– Трубку и жену оставь себе, – сказал Барвин с нажимом, – а тачку одолжи. Ты мне десять тысяч с прошлого года должен, помнишь? В карты продул.

Судя по кислой мине, Валера про карточный должок прекрасно помнил. Потирая ладонями озябшие плечи, он оглянулся, словно бы ожидая подсказки от ангела, стоящего за спиной. Но ангела там не было. И Барвин, уставившийся на Валеру, никуда не делся.

– Ладно, – неохотно процедил Валера, – сейчас ключи вынесу. Но за прокат долг списываем, договорились?

Барвин кивнул.

– Списываем. За трое суток.

– Э! Э! Мы так не договаривались!

– Так давай договариваться, – предложил Барвин, усмехаясь.

Валера однажды видел, как бывший пограничник расправился с компанией пьяных дебоширов, и не испытывал желания испробовать силу его кулаков на собственной физиономии. Прикрыв большим пальцем ноздрю, он высморкался и отправился в дом за ключами.

Оставшись один, Барвин мысленно поздравил себя с успехом. Первые дни на нелегальном положении были самыми опасными, и обзавестись автомобильными колесами было большой удачей. Теперь бы еще с Дашей повезло. Если она замужем или живет с родителями, то придется искать какое-нибудь другое пристанище. Где?

Решив, что на крайний случай можно будет переночевать в машине, Барвин взял принесенные Валерой ключи, поболтал с ним еще минуту-другую и отбыл на поиски молочницы. Раздолбанный «Фольксваген» нес его сначала по разбитой асфальтовой дороге, а потом запрыгал по грунтовке с глубокими, залитыми водой колеями. Чертыхаясь, Барвин снизил скорость, но бездорожье быстро кончилось, машина снова выбралась на асфальт.

Увидев нужный указатель, Барвин свернул налево. Навстречу попался трактор с прицепом. Дорога сделалась такой узкой, что пришлось съехать на обочину, чтобы пропустить трактор с вихляющимся прицепом. Деревня Выселки встретила Барвина полным запустением. Темные дома казались вымершими, людей почти не было видно. Первой на глаза Барвину попалась сгорбленная старуха в цветастом платке, плетущаяся к колодцу с пустыми ведрами на коромысле. Плохая примета? Плевать! «Плохая примета, – подумал Барвин, – это когда тебя запирают в душегубке и травят газом, а все остальное в сравнении с этим пустяки».

Догнав старуху, он расспросил ее, а потом медленно поехал дальше. Деревенские дворы были обнесены самыми разнообразными заборами, начиная от прочных, дощатых, и заканчивая хилыми плетнями. Собак, готовых облаять проезжий автомобиль, нашлось всего три или четыре, а еще Барвин приметил коз, гусей и кур, отчего у него на душе вдруг сделалось хорошо и спокойно. В этой пасторальной атмосфере плохо верилось в то, что где-то существует Москва и связанные с ней бесчисленные проблемы. Облик Иван Иваныча поблек в сознании Барвина, а недавнее покушение перестало восприниматься как вселенская трагедия. Вот только пятидесяти тысяч долларов было жаль. Так жаль, что аж кишки в желудке узлами скручивались.

Отыскав нужный дом, Барвин выбрался из машины. Калитка отворилась без скрипа, ничем не выражая протеста против проникновения во двор чужака. Собаки не было. Задремавший на крыше веранды кот открыл один глаз и тут же утратил интерес к происходящему.

Пройдя по узкой бетонной дорожке, Барвин поднялся на крылечко, постучал и подал голос:

– Эй, дома есть кто-нибудь?

В приоткрывшуюся дверь выглянул мальчонка лет шести, звонко крикнул: «Ма-ам!» – и скрылся. На его месте появилась Даша, оказавшаяся даже пышнее, чем представлял Барвин. Выяснив, что муж ее не заругает, поскольку давным-давно сменил деревенское житье-бытье на городское, Барвин без запинки выдал заготовленную легенду. Мол, вернулся из горячей точки, сунулся домой, а там жена с хахалем. Чтобы не брать грех на душу, уехал. Работы в дачном поселке пока нет, а ночевать негде.

– Пустишь? – спросил Барвин, глядя прямо в глаза прищурившейся Даше. – Я жених завидный. При себе сейчас денег немного, но через месяц мне за два года по контракту выплатят. Что-то около пятидесяти тысяч.

– Негусто, – хмыкнула Даша.

– Долларов, – уточнил Барвин.

Дверь распахнулась шире.

– Жених, говоришь? Это когда же мы с тобой жениться надумали, что-то я не припомню.

– Сейчас. – Барвин ткнул большим пальцем через плечо. – Я на машине. Загнать во двор можно?

– Можно, – решилась Даша и поспешно добавила: – Учти, я не из-за денег. И не из-за машины твоей.

– Я тоже не из-за молока твоего.

– Кончилось молоко. Корова сдохла.

– Новую купим, – пообещал Барвин и пошел открывать ворота.

Когда Даша, спровадившая сынишку к бабушке, вернулась, сумерки за окнами начали превращаться в ночной мрак. Тикали ходики, отсчитывая секунды и минуты. В доме было просторно, чисто и уютно. Угли в печи переливались бордовым и оранжевым цветами.

Пока Даша возилась у печки и накрывала на стол, Барвин бесцельно прохаживался по комнатам, заглядывая то в зеркала, то в многочисленные тумбочки и комоды.

– Хватит тебе бродить из угла в угол, – прикрикнула Даша, очень скоро вошедшая в роль законной хозяйки. – Если заняться нечем, телевизор посмотри. А то в глазах рябит от твоего мельтешения.

Развалившись на диване, Барвин щелкнул пультом. На включившемся канале транслировалось ток-шоу, дающее возможность участникам высказать свою точку зрения на экономический кризис в мире и в отдельно взятой России.

Выступала какая-то гламурная актрисочка с лакированной желтой гривой и хищно очерченными ноздрями, делающими ее похожей на принюхивающуюся к чему-то выхухоль. Поминутно заправляя мячики грудей в вырез декольте, она призывала население не впадать в панику, не ссориться по пустякам, не поддаваться на провокации и оставаться стильными штучками, несмотря на гиперинфляцию. Чтобы подбодрить телезрителей, актриса привела пример из собственной жизни – вчера, когда ее везли со съемок в клипе Гарика Жемчужного на презентацию весенней коллекции модельера Эдика Дедье, ее лимузин постоянно застревал в пробках, а на презентации у актрисы подломился каблук…

– И это, друзья мои, была реальная катастрофа! Но я же не пала духом, верно? Немедленно отправила шофера за парой новых туфель, он смотался в ближайший бутик и вскоре примчался с покупкой. – Актриса всплеснула руками, как белая лебедь крыльями. – Это были красные туфли, представляете? А я явилась на презентацию в изумрудном платье от Арно. Тем не менее мне хватило силы духа выйти в таком виде на публику, и, смею вас заверить, я была блистательна, как всегда! Так мы учимся преодолевать трудности.