Текст книги "Социально-психологические проблемы университетской интеллигенции во времена реформ. Взгляд преподавателя"

1.3 Высшая школа в послевоенные годы

После окончания Великой Отечественной войны появилась возможность перераспределить ресурсы, используемые прежде в военных целях.

Уже в начале 1946 г. оклады преподавателей вузов были повышены в несколько раз и они стали одними из самых высоких в стране, значительно превосходя средний уровень заработной платы. Были подняты стипендии студентами и аспирантам. Аспиранты в конце 1940-х годов получали стипендию на уровне средней заработной платы в стране [Ханин, 2008].

В этот период отечественное образование выходят на позиции бесспорного мирового лидерства. В следующее десятилетие по ключевым качественным и количественным показателям отечественное высшее образование будет опережать едва ли не все ведущие страны.

1950-е годы стали лучшим периодом в развитии отечественного высшего образования. Существовали десятки высококачественных вузов в различных областях естественных науки и техники, в которых училась талантливая и хорошо подготовленная в школах молодежь и преподавали хорошо обученные в 1920-е годы профессора.

По мнению Г.И. Ханина, именно благодаря выпускникам вузов конца 19301950-х годов СССР достиг поразивших мир успехов в науке и технике. Даже если и многие технические и научные ноу-хау в СССР основывались тогда на полученных разведкой данных – следует признать, что эти сведения были грамотно использованы и получили дальнейшее развитие благодаря высокому уровню образования и профессионализму советских ученых и инженеров.

Но не стоит думать, что все научно-технические достижения СССР являются «шпионскими удачами». Широко известна история о «спутниковом шоке», который возник в администрации США, когда в 1957 г. в СССР был запущен первый искусственный спутник Земли. Одновременно с этим в СССР создавалась и реактивная авиация, в том числе гражданская, и первые АЭС, и корабли атомными двигателями и т.д. Когда же политическое руководство Запада обратилось за объяснением к экспертам, они назвали в качестве главной причины советских достижений конца 1950-х – начала 1960-х годов отнюдь не «шпионские происки КГБ», а образцовую систему образования в СССР [Андреев, 2008, с. 229].

В системе ВПО, как пишет А.Л. Андреев, тон задавала «тяжелая атлетика» -математика, естествознание, а также технические науки, развитию которых уделялось особое внимание. Показательны результаты сравнительного анализа учебных планов технических вузов СССР и США, проведенных в середине 1960-х годов. Он показал, что в целом те и другие давали примерно одинаковую подготовку по естественным наукам, но в области инженерных дисциплин уровень обучения в СССР был выше [Параил, 1969].

Обеспечивалось это не только прагматическими целями советского политического руководства и традицией фундаментальности, свойственной российской высшей школе, но и «ценностными установками самого общества» [Андреев, 2008, с. 229]. Такие установки обеспечивали приток в естественные и технические науки наиболее «сильных» абитуриентов. Эти отрасли знания, по мнению А.Л. Андреева, молодые люди особо уважали еще «в силу такого специфического критерия основательности и одновременно некой интеллектуальной избранности, как "трудность"» [там же].

Но даже в этот наиболее благоприятный период для советской в высшей школы в ней начинают просматриваться источники будущей ее деградации. Начинается снижение общего уровня преподавательского состава после ухода старшего поколения. Постепенно уходит с учебных кафедр и с ученых советов вузов серьезное и глубокого обсуждение научных теоретических вопросов. Снижается уровень научной работы. Увеличение числа защит диссертаций сопровождалось явным ухудшением их качества, особенно при защите докторских диссертаций. Это в то время появились выражения «пошел в науку "середняк"» и «пошла "серость" в доктора». Хотя от разрушительных так называемых «идеологических интервенций» пострадала и сама отечественная наука. Печальными примерами тому являются разгром генетики и кибернетики.

После «взлета» 1950-х годов последовала деградация советского высшего образования. Она связана, прежде всего, с чрезмерным увеличением числа студентов.

Прием в вузы между 1950 г. и 1960 г. вырос с 349 тыс. чел. до 593, или на 70%. При этом имел место дисбаланс: Если прием на «дневную» форму обучения вырос всего на 13 %, то на вечернюю (или, согласно нынешней терминологии – очно-заочную) форму – в 8,5 раз, а на «чисто» заочную – в 2,3 раза. И если в 1950 г. доля студентов, принятых заочное и очно-заочное обучение составляло 34 % от всех зачисленных абитуриентов, то в 1960 г. их стало уже 56 % [Народное хозяйство…, 1968, с. 796].

Примечательные показатели! Аналогичные данные характерны и для России 2010-х годов.

Отмечается, что качество вечернего и тем боле заочного (его уже тогда называли «заушным») обучения в вузах было намного ниже, чем дневного, и «увеличение его доли диктовалось преимущественно финансовыми соображениями, т.к. он обходилось государству намного дешевле. Для качественной подготовки специалистов в разросшейся системе ВПО просто не хватало талантливых преподавателей, приходилось брать и посредственных.

Известный в то время публицист А.А. Аграновский, уделявший в своих публикациях значительное внимание проблемам высшей школы, связывал начавшуюся ее деградацию преимущественно с чрезмерным количественным ростом. Так в статье «Сержанты индустрии» (1962 г.) он пишет о нехватке техников на производстве, которых заменяли лица с высшим образованием, хотя по характеру работы оно не требовалось [Аграновский А.А., 1987, с. 116-121]. В другой обширной статье о Казанском университете (1963 г.) он с тревогой отмечал, что лишь на 2-х – 3-х факультетах этого старейшего вуза преподаватели занимаются наукой вовлекают в нее студентов [Там же, с 25-58].

Современные исследователи (Г.И. Ханин и др.) признают, что количественное наращивание высшего образования после 1960 г., когда уже был насыщен спрос на инженерно-технических работников (или как их тогда называли -ИТР), является крупнейшей стратегической ошибкой.

Проблемы высшего образования в полной мере стали проявляться уже в два в последние десятилетия советской истории.

В 1972 г. были официально подведены и обнародованы итоги объявленной в 1965 г. образовательной реформы, которая ставила стратегическую задачу -переход к всеобщему среднему образованию [Постановление…, 1972]. Было признано, что поставленная задача была выполнена (отметим, что в странах Евросоюза в этот период аттестат о среднем образовании получало примерно 7,5 % молодежи).

Позитивные последствия реформы для молодого поколения были весьма весомыми: значительно расширился доступ к высшему образованию. И действительно, многие молодые люди, получившие полное среднее образование, стали стремиться к вузовскому диплому.

Одновременно происходит дальнейшее (и очень быстрое) наращивание подготовки специалистов в высших и средних специальных учебных заведениях. Начиная с 1959 г. прием в вузы и техникумы увеличивался, по выражению некоторых исследователей, «ошеломляющими» темпами – менее, чем за 10 лет он практически удвоился [Кочетов, 1994, с. 144.]. Растет и выпуск вузами дипломированных специалистов.

Сообщалось, что «высшие учебные заведения выпустили около 700 тысяч инженеров, врачей, учителей, агрономов, экономистов и других специалистов. Число научных работников превысило миллион человек, из которых более 275 тысяч имеют ученую степень доктора или кандидата наук» [Об итогах., 1972].

Интенсивное развитие образования имело весьма важные социальные последствия. Буквально за несколько десятилетий оно существенно изменило социокультурный профиль общества. В послевоенный период численность граждан с образованием выше среднего примерно каждые 10 лет удваивалось и к середине 1970-х годов превысило 30 млн. человек. К 1975 г. диплом вуза или техникума имел каждый восьмой житель СССР. В результате не только повысилась способность населения осваивать сложные (профессиональные) виды деятельности, но и существенно возросли его жизненные притязания. В стране возникла качественно новая социальная ситуация.

Достижение благородной цели, поставленной реформаторами, неожиданно обернулось и негативной стороной: снижением уровня школьной подготовки абитуриентов вузов. Выявилось глобальное противоречием советских реформ образования: решение социальных проблем молодежи через расширение доступа к образованию оборачивалось понижением качества подготовки квалифицированных специалистов, а, следовательно, тормозило модернизацию страны и, в итоге, ее социальное развитие.

Образовательный рывок 1958 г. планировался под НТР – научно-техническую революцию. Однако в силу инерционности и негибкости советской экономической системы НТР не дала в СССР ожидаемого эффекта. В результате выпускаемые вузами специалисты оказались недостаточно востребованы. Зато образовался значительный и постоянно растущий дефицит рабочих профессий. По мере того роста числа людей с дипломом о высшем образовании происходит «девальвация» дипломов, и прежде всего -инженерных. В условиях низкой оплаты инженерного труда широкое распространение получил добровольный переход инженеров в рабочие.

Диспропорция в подготовке кадров осознавалась руководством страны – эти проблемы обсуждались уже на июльском (1959 г.) Пленуме ЦК КПСС.

Начиная с 1963 г. Министерству Высшего и среднего специального образования (было такое в советское время) совместно с Госпланом было вменено в обязанность разработать планы подготовки специалистов с учетом требований народного хозяйства.

Проблема дисбаланса выпускаемых вузами специалистов и потребностей реальной экономики страны остается актуальной и поныне – после 20 лет жизни в рыночной экономики. Не оправдались ожидания, что «рынок все решит». В Концепции образования на 2011-2015 гг. говорится, с одной стороны, о закрытии (прекращении финансирования) вузов, выпускающих «не тех» специалистов, с другой – о необходимости введения госзаданий на выпуск «нужных специалистов» [Концепция…, 2011]. Декларируется новая попытка решить старые задачи, но без Госплана.

Однако все ограничилось отдельными и слабыми полумерами и дело было фактически оставлено на самотек. Лишь в середине 1980-х годов была, наконец, предпринята неуклюжая попытка выправить положение, сократив прием в 9-е классы общеобразовательной школы. Остальных предполагалось принудительно отправить в ПТУ. Но все кончилось ничем.

Не делалось главное – не проводилось реструктурирования экономики: реформа пыталась лечить симптомы, а не болезнь, и уже это обрекало ее на провал.

Другой, казалось бы, совершенно очевидный подход – ограничение приема в вуз, – в то время не рассматривался по социальным причинам. Возможность получать высшее образование было одной ведущих ценностей советской системы. И при всей тоталитарности политической системы, всевластии Политбюро, оно не могло позволить себе инициировать сокращение приема в вузы, неизбежно ломающее многим тысячам молодых людей перспективы для их дальнейшей жизни и деятельности.

На рубеже 1960-х – 1970-х годов начинает набирать силу процесс бюрократизации в высшей школе (как, впрочем, и в других институтах советского государства). Результативность работы вузов все больше сводится к формальной отчетности. К концу 1970-х атмосфера «застоя» стала доминирующей не только в экономике страны, но и в системе ее ВПО. Появляются признаки кризиса.

Это и несоответствие структуры подготавливаемых в вузах специалистов требованиям народного хозяйства, и отсутствие гибкости учебных планов, и неоправданно высокая роль идеологической составляющей в учебных планах, снижение качества подготовки специалистов.

Это и недостаточное финансирование вузов, из рук вон плохое их снабжение. Многие проблемы приобретения оборудования для учебных лабораторий, комплектующих, запасных частей и др. решаются в вузах «инициативным», неофициальным путем – за счет личных контактов заведующих кафедрами с выпускниками более ранних лет, ставших к этому времени руководителями производственных подразделений.

Отношение расходов на высшую школу к национальному доходу в период с 1950 г. по 1981 г. снизилось в два раза, а отношение расходов в расчете на одного студента к национальному доходу на душу населения сократилось почти в шесть раз за тот же период. Усилились темпы отставания советской высшей школы от прогрессивных мировых достижений в научно-технической, информационной, экономической и управленческой сферах [Растопшина, 2004].

В 80-е годы ХХ века неоправданно низкой стала заработная плата преподавателей, стал падать престиж их труда.

Прогрессируют процессы «эрозии», охватившие не только советский строй, но и само общество. Советская система, еще недавно представлявшаяся как энергичная и вполне жизнеспособная, как бы утратила какой-то свой «внутренний стержень» и перестала эффективно отвечать на новые вызовы, самым значимым среди которых стал вызов со стороны возникшего на Западе «общества потребления».

Проблема потребления «недопотребления» в СССР, по сравнению со странами Запада, была, по мнению А.Л. Андреева, психологической и «коренилась даже не в „провалах экономики“, а во взаимном непонимании поколений» [Андреев, 2008, с. 242]. И тем не менее, как пишет указанный исследователь и аналитик, «… ценность Слова, выражающего некоторую Истину (об обществе, природе, человеке и др. на уровне принимаемой обществе психологической доминанты стала все активнее вытесняться ценностью Вещи (которую в тех условиях еще надо было „достать“)» [Там же].

По сути, это было проявление конфликта двух социальных тенденций, одна из которых была ориентирована на общество образования, а другая – на модель «общества потребления». При этом активным носителем второй тенденции стала молодежь, жизненный опыт которой, как отмечает А.Л. Андреев, «складывался уже не в пылу романтического познавания истин, а в атмосфере приземленных интересов брежневского „застоя“» [Там же].

В советском обществе что-то неуловимо изменилось. В се, что связано с учебой, в том числе в вузе, переходит на уровень повседневной «рутины». Изменяются и мотивы: учиться в вуз идут потому, что «все так делают», «в жизни нужен диплом», «отправили родители, потому что они в свое время получили (или, наоборот, не получили) высшее образование». Формы потребления культуры, оставаясь еще внешне неизменными, уже меняют свой внутренний смысл.

Например, домашняя библиотека, составленная из дефицитных книг, оказывалась уже не выражением личностной потребности, а специфическим знаком престижа. Вспомним «книжный бум» конца 1980-х годов, когда книги приобретали «по спискам», на «макулатуру» – книги стали уже своеобразной «валютой». Таким же «знаком» стало посещение «престижного» театра -вспомним «билетные бумы» в московские театры в начале 1980-х -многочасовые очереди в театральные кассы и спекуляции билетами.

Приметой времени стало нарастание тотального равнодушия ко всему, что выходит за рамки личного благополучия. Происходит снижение духовной энергетики общества и его основных институтов. И эта распространяющаяся во все направления атмосфера «обволакивает» все вокруг, включая и сферу высшего образования.

Большой вред отечественной высшей школе нанесла начавшаяся в 1970-е годы реанимация рабфаков в виде подготовительных отделений вузов. Реально существующая ситуация тех лет существенно отличалась от той, в которой в 1920-е годы создавались рабфаки: ныне большинство тех, кто после школы шел на производство, просто не имели склонности к учебе. Молодых людей с производства на подготовительное отделение приходилось буквально заманивать, обещая им поступление в вуз без экзаменов. Выпустить хороших специалистов из такого «исходного материала» было невозможно, несмотря на затрачиваемые финансовые ресурсы.

Одновременно падала относительная оплата преподавательского и научного труда. Качество диссертаций в вузах еще больше ухудшилось, особенно в гуманитарных вузах. Как пишет Г.И. Ханин, известный ученый, современник и очевидец событий в российской высшей школе 1960-х – 1970-х годов, «и без того довольно чахлая общественная и научная мысль в гуманитарных вузах окончательно зачахла» [Ханин, 2008]. «Квази-ученые» становились доцентами, затем профессорами, заведующими кафедрами и окружали себя такими же посредственностями. «В гору снова пошли посредственные, а зачастую и бездарные преподаватели, которые и не давали научных результатов и не могли научить студентов. Они часто были и коррумпированными, ибо никаких моральных препонов против коррупции у них не было» [Там же].

Можно сказать, что Советский Союз вступил в период «перестройки» со стремительно деградирующим высшим образованием. При этом, в отличие от 1930-х годов, когда недостатки в работе вузов вызывали энергичные позитивные действия государства, в 1970-1980-е годы государство равнодушно взирало на деградацию вузов. Более того, многие негативные факты, сопровождающие процессы «распада» в высшей школе всячески маскировались и скрывались. Это было возможно благодаря тому обстоятельству, что количественные размеры высшего образования в СССР были огромны, как и расходы на него (хотя расходы в расчете на одного студента во много раз уступали таким же расходам в передовых западных странах).

Расширение социального пространства «общества образования» в 1970-е годы стало для советской системой, по образному выражению А.Л. Андреева, «чем то вроде джина, выпущенного из бутылки» [Андреев, 2008, с. 248]. В этой ситуации возможны две линии поведения – либо «загнать» его обратно, либо использовать его в своих целях.

На практике и руководство правящей тогда КПСС, и последующие оппозиционные «либеральные демократы» всех расцветок ограничивались видением лишь первой линии поведения. При этом за основу принимались исключительно экономические догмы, ориентированные на выгоды «сегодняшнего дня».

Вторая же стратегия властями никогда всерьез не рассматривалась и ныне не рассматривается. Напротив, расширение структур «общества образования» воспринималось всегда исключительно как «помеха экономике, и даже как своего рода стихийное бедствие, с которым непонятно что делать» [Там же]. Но лишь эта стратегия может учесть не только экономические, но социальные факторы, а также мировые вызовы и тенденции.

Начавшаяся в 1985 г. «перестройка» буквально всколыхнула все слои общества, не стала исключением и вузовское профессиональное сообщество. Возникшие ожидания перемен в социальной, экономической и политической жизни страны вели к повышению социально-политической активности преподавателей и научных сотрудников вузов. На первых порах партийные организации вузов (парткомы КПСС, факультетские партбюро) направляли эту активность в «нужном русле».

Доходило до нелепостей, когда преподавателей технической кафедры (как и других кафедр) по одному вызывали в институтский партком и спрашивали: «Ты уже перестроился? Доложи – в чем!».

Но уже и на уровне первичных партийных организаций пошли «вольнодумные обсуждения». Начиная с кафедральных научно-методических семинаров, на которых уже давно «политику партии понимали правильно» (не в смысле официальной трактовки ее КПСС, а по существу -верно) «вольнодумие» пошло на уровень факультетских и институтских партийных собраний. Неожиданно обнаружилось, что почти 70 лет советская власть так и не смогла сделать интеллигенцию «своей».

Это тогда пошла волна выборности ректоров вызов, усилились требования к демократическим процедурам выборов деканов и заведующих кафедрами.

В то же время, несмотря на «перестройку», в отечественной системе ВПО продолжались многие тенденции предыдущего периода.

Но ко времени «горбачевской перестройки» в стране еще более обострились экономические и перекликающиеся с ними социальные проблемы, что, конечно же, отразилось на состоянии советской высшей школы.

Ухудшилось использование на предприятиях выпускников технических вузов. К этому времени промышленность в СССР оказалась недостаточно восприимчивой к импульсам научно-технического прогресса. Внедрение в производство перспективных научно-технических достижений, новой техники, при существующей системе планирования и стимулирования было не только невыгодным, но и весьма обременительным для предприятий. Эти обстоятельства обусловливали очень медленное внедрение любых научнотехнических инноваций, требовавших и высшего профессионального образования и творческого подхода.

Одновременно «замораживалась» значительная доля рутинного труда с низким уровнем его механизации и автоматизации. В результате снижалась эффективность использования инженерных кадров на фоне растущего дефицита во всей номенклатуре рабочих специальностей. Зарплата рабочих стала во многих случаях выше зарплаты инженеров. Особенно это касалось оплаты труда молодых специалистов – выпускников вуза, отправленных на работу в соответствии с государственным распределением. По существующим тогда правилам, отказаться от работы «по распределению» выпускник вуза не мог – а на получаемую зарплату он не мог жить.

Вузы продолжали выпускать дипломированных специалистов, продолжала действовать и достаточно жесткая система распределения выпускников на предприятия в соответствие с государственной разнарядкой. Никто, формально, не оставался без работы. Более того, сразу же после окончания вуза выпускники имели возможность занять инженерные должности, а также должности первичных руководителей (мастеров, начальников или заместителей начальников участков, отделов, служб).

Однако дисбаланс между высокой ответственностью при отсутствии опыта работы, с одной стороны, – и низкой зарплатой инженера при наличии свободных мест по рабочим квалификациям, с другой стороны склонял молодого специалиста к выбору не инженерной деятельности, а рабочей. Возникает своеобразный феномен, обозначаемый в публикациях тех лет как «инженер – подручный у рабочего» [Дунин, Варьяш, 1989].

Возникшее явление приобретает все большую глубину и, одновременно, распространяется вширь, не ограничиваясь инженерными специальностями. По мере того, как количество людей с высшим образованием в стране растет, интеллектуальные профессии становятся все более массовыми, а значит -«обыкновенными». Теряется их былая привлекательность и романтизм, утрачивается престижность интеллектуального труда. А зарплата не компенсирует снижение престижности таких профессий.

Возникает и все шире распространяется так называемый феномен «работающих безработных» (термин, введенный А.Л. Андреевым) [Андреев, 2008, с. 245]. Инженеры все чаще добровольно переходят в рабочие, что во многих случаях дает выигрыш в заработке. За полтора десятилетия (19701987) количество таких рабочих с дипломом инженеров в СССР возросло с 2,4 тыс. до 211 тыс., т.е. почти в 100 (!) раз.

Из-за финансовых проблем и избытка специалистов с высшим образованием, низкого качества вечернего и заочного образования прекратился рост числа студентов, а число студентов на вечерних и заочных отделениях даже сократилось [Народное хозяйство…, 1991, с. 219]. Э то был один из немногих положительных сдвигов.

Что касается внутренних изменений в высшем образовании, то наиболее заметной была «перестройка» программ и содержания курсов гуманитарных дисциплин. Она проводилась исключительно в духе новых партийных установок и под строгим контролем вузовских парткомов КПСС.

При этом в учебных программах устранялись лишь самые одиозные установки предыдущего периода. Но поскольку новые установки излагали старые преподаватели этих дисциплин, то они, как отмечает Г.И. Ханин, это делали, чаще всего, так же плохо, как и прежде.

В некоторой степени расширилась финансовая и организационная самостоятельность вузов. Наряду с ослаблением политического контроля это приближало новый статус вузов к ликвидированной большевиками в 1920-е годы университетской автономии. Но и в этом получилось не все так однозначно. Полученные результаты можно характеризовать известным афоризмом бывшего премьер-министра России В.С. Черномырдина: «Хотели как лучше, получилось как всегда».

В результате сформировавшийся в предыдущий период клан вузовских руководителей (при сопутствовавшей этому, – по словам Г.И. Ханина, -«нравственной и профессиональной ущербности большинства преподавателей») легко установил контроль за деятельностью вузов в своих корыстных целях. Теперь, в связи с ростом самостоятельности вузов, перед ректоратом открывались благоприятные возможности «похозяйничать». В итоге, вместо прогрессивного обновления получилось, за немногими исключениями, дальнейшее загнивание вузов. Теперь ни государство, которое делегировало свои полномочия ректорам, ни вузовское профессиональное сообщество, которое было слабым и «ущербным», ни гражданское общество, которого вообще не было, не могли этому помешать.