Текст книги "Нахимовский Дозор"

– Шарль, да ты и впрямь стал практичным дельцом! – поддел Бутырцев друга молодости. – На тебя это не похоже.

– Поживешь с мое… – старческим дребезжащим голосом занудно протянул француз.

И оба, не выдержав, расхохотались.

Глава 7

Бутырцев многое успел еще сделать в тот день. Выслушал донесения Суровкина и двух дозорных, лично познакомился с тремя Иными: двумя магами – офицерами пехотных полков и одним солдатом-оборотнем из арестантской роты. Оборотень, Кондрат Телегин, провинился вполне по-человечески: в пьяном виде затеял драку, наломал дров, но не перекидывался и свою сущность рысьего самца ничем не выдал. Был разжалован и отправлен отбывать наказание. Когда в начале осады города создали арестантские роты для различных работ, то Кондрат показал себя молодцом – трудился за троих.

– Как же тебя, братец, угораздило? – поинтересовался Бутырцев.

– Эх, ваше высокоблагородие, – обратился оборотень к магу по чину, солдату так привычнее, – разве угадаешь, где соломки надобно постелить? Мне бы на бастион, в деле участвовать, а не траншеи по ночам рыть. Замолвите словечко, не побрезгуйте! Я бы отработал вам, послужил бы, вот те крест святой, истинный. Я бы и охотником на вылазку пошел. Не могу, тошно мне здесь.

– Как же ты, Иной, в Бога веруешь? – заинтересовался Бутырцев.

– Господь к каждой твари милостлив, – отвечал солдат.

– И к вампирам? – продолжил теологическую беседу маг.

– И к ним, к вурдалакам-упырям. Чай, у них тоже душа есть христианская, – уверенно гнул свое оборотень.

– Они же нежить!

– Господь разберется. Ведь это Он их создал.

Бутырцев только диву давался от таких слов солдата, простого русского Иного.

* * *

Дома Бутырцева ждал Филипп. Даже не надо было спрашивать, каким ветром занесло юного мага к начальнику – перебинтованная левая рука, уложенная в повязку-люльку, говорила сама за себя. Нырков был бледен, но держался молодцом.

– Что с вами, Филипп Алексеевич? Дайте-ка я руку осмотрю.

– Ранен в руку осколком бомбы. Был с приказанием от штаба на четвертом бастионе. Туда пробрался спокойно, траншеей шел. Иначе никак – французские штуцерники голову поднять не дают. Обратно тоже удачно выбрался, уже думал, что ничто меня не достанет. Тут ка-ак бомба сзади ахнет! Осколки так и засвистели, а у меня даже защитный амулет не активирован. По руке будто топором тупым стукнуло. Рука повисла. Боли не было поначалу, только чувствую – рукав шинели намокать стал, и кровь с пальцев закапала.

Юноша рассказывал, Бутырцев снимал с его руки шины и разматывал бинты. Мичман сидел спокойно, но по тому, как он морщился и даже охал, когда Темный слишком резко отрывал очередной слой бинта от раны, было понятно, что Филиппу очень больно.

– Потерпите, потерпите, я бы мог сразу магией обезболить, но так я лучше пойму, как вас подлечить. А повязка у вас правильная, аккуратная. Где перевязывали?

– На первом перевязочном. Сама Даша забинтовывала, – с гордостью сказал раненый, но слегка засмущался.

– Сама Даша?! – восторженно отозвался Бутырцев – подкузьмил юного воина. – И что же, хороша собою?

Удержаться от безобидной шутки у старого Темного недостало сил. Да и к лучшему это – глядишь, переключится герой со своей раны на другие мысли.

Но Нырков не поддался на подначку.

– Миловидная барышня. Но главное – руки у нее добрые и душа золотая – ко всем относится с состраданием. Все раненые, кто был на перевязке – и офицеры, и нижние чины, – все хотели, чтобы она хотя бы прикоснулась к изувеченному телу. Поговаривают, что ее прикосновение сил придает. Право слово – истинная Светлая.

– Возможная Иная? Проверили ауру?

– Увы, обычная девушка. А жаль… – Нырков замечтался о чем-то.

Бутырцев между тем открыл нехорошую рану – осколок разорвал мышцу, жилы, надломил кость. Доктор мышцу зашил, но начиналось нагноение, да и кость была сложена неудачно.

– Что же вы, голубчик, не бережетесь? Амулет вам выдан не для того, чтобы в качестве побрякушки в кармане носить.

– Как же я могу… Другие воюют без всякой защиты. Сколько людей гибнет каждый день! Ядра, бомбы, пули так и сыплются на бастионы. Скажите, Лев Петрович, отчего у нас так мало нарезных ружей? Французы из своих штуцеров стреляют по нам с дальних рубежей, а наши пули до них даже не долетают! Как же так? И точность боя у штуцеров гораздо выше. А если еще заклятье какое наложить… Ох! М-м-м, – дернулся мичман от боли и прикусил губу, когда жесткие пальцы опытного мага стали выворачивать ему руку.

– Прошу извинить великодушно. Придется потерпеть, я сейчас кость сложу аккуратнее. Могли бы и сами себя подлатать. Хотя бы кровь остановили, сидите совсем белый от обескровливания. Как вас только отпустили из госпиталя?

– Я в госпиталь не пошел… стыдно… с таким пустяком. Решил, что вы мне лучше поможете. Сам-то я ничего не смыслю в целительстве… – честно признался юный маг сквозь стиснутые зубы.

– Как же так? Неужто вас никто не обучил? А наставник ваш, что же он? – удивился Бутырцев, проводя рукой над раной, убирая гной и сукровицу, склеивая ее края, наращивая костный мозоль на месте перелома. – Сейчас я вам боль отключу.

– Меня посвятил случайный приятель, студент Петербургского университета Николай Трубицын. – Боль отпустила, и Филипп блаженно расслабился, осел на стуле.

– Тот самый, что вторым на ваших идиотских дуэлях погиб? – не удержался Бутырцев. Ему до сих пор было жалко молодых Иных, которые отдали свои жизни из-за ложно понятого служения делу Света. Или Тьмы. Дурачки восторженные.

– Он, – поник головой Светлый. – Он меня почти ничему не успел научить.

– А что же в Дозоре? Ну, теперь все будет хорошо. – Лев Петрович простым заклинанием очистил тряпицы от запекшейся крови и начал бинтовать руку.

– В Дозоре сразу начались вахты, мне только простые заклинания показали и дали несколько амулетов. Потом мы в лесах под Петергофом оборотня ловили, он караульного загрыз. А оттуда меня Емельян Нилович Парфенов срочно в Москву вызвал.

– Значит, никто не озаботился тебя обучить? Да и я хорош, не побеспокоился узнать, что ты умеешь. Так что не обессудь, Светлый, буду я твоим ментором.

– Лев Петрович, я вас давно уже своим наставником считаю. Вы вот… Темный… но какой-то неправильный Темный… вы… – Юноша не смог точно сформулировать свое отношение, видно было, что его предубеждение было сильным, но он уже начал понимать, что это не служба Тьме, это всего лишь использование Силы Тьмы. А натура у всех разная.

– Лев Петрович, давно хотел вас просить обращаться ко мне на «ты». Вы настолько старше и опытнее, что я сочту за честь принять такое ваше обращение как знак доверия ко мне. – Трудно было Ныркову сказать Темному такое, но как же не сказать.

– Давно… – хмыкнул Бутырцев. – Без году неделя. Что же, принимаю вашу просьбу, голубчик. Буду вам тыкать.

– Спасибо, что столь любезны, – еще больше смутился Нырков.

– Не робей, воин, чай, не красна девица. Ты же теперь герой. Был ранен и остался в строю, это в реляции штаба записано. Полагается тебе, по моему разумению, награда. Будешь дальше так служить, к Рождеству, глядишь, и производство в следующий чин случится. Война быстро чины присваивает. Тем, кто выжил. А ты у меня выживешь обязательно! – вдруг рассердился Бутырцев. – Дозорный! Приказываю тебе: приближаясь к боевым действиям, непременно активировать защитный амулет, который тебе выдан Ночным Дозором. А от себя хочу тебе дать еще один. – Бутырцев, поколдовав с замком, достал из шкатулки, стоящей на столе, простой золотой перстень без камушка. – Этот вот, целительский. Если будешь ранен, то он тебе и кровь остановит, и помереть сразу не даст.

– В сердце пуля попадет или в голову, тоже поможет? – загорелся молодой человек.

– Это вряд ли. Но если мозгу вреда от пули никакого, вскользь там прошла или в голове пустота, то выживешь.

– Как пустота? Разве так бывает? – удивился юноша.

– Случается, что нет мозга, и все тут, – на полном серьезе ответил Бутырцев.

Нырков было задумался, но понял, что над ним подтрунивают.

– Лев Петрович, полно вам шутить!

Было видно, что рука его не беспокоила и он готов поговорить с начальником.

– Давай-ка, Филипп Алексеевич, я тебя вином угощу. Тебе полезно – от красного вина кровь прибывает. Да и мне не повредит. – Бутырцев извлек из корзины, стоящей в углу комнаты, бутылку и щедро наполнил стаканы до краев темно-рубиновой жидкостью. – Твое здоровье. Бери печенье, закусывай, раненому надо много есть, быстрее поправишься.

Пригубили. Нырков любовался цветом напитка, таинственно мерцающего в свете свечи. Боль ушла, ему было покойно после сеанса исцеления. Не то от выпитого вина, не то от потери крови клонило в сон.

Бутырцев, напротив, никак не мог успокоиться. Высокий, худощавый, с длинными руками, он медленно и молча вышагивал из угла в угол с бокалом в руке, о чем-то размышляя.

– Что я хочу вам… тебе, Филипп Алексеевич, сказать на сон грядущий. Не дает мне покоя сегодняшняя встреча с начальниками союзных Дозоров. Послушай и посмотри сам, я тебе сейчас картину разверну.

Бутырцев достал из памяти специально запомненные самые важные живые сцены, подумал и добавил еще разговор с французом на обратном пути. Филипп с интересом просмотрел все – он работал с памятью Иного всего лишь второй раз. Первый раз был, когда он смотрел восприятие Иоахимом Пекусом фрагмента Синопского боя. И то, и другое ему показывал Лев Петрович. С легкостью извлекал увиденное и услышанное, эмоции. Такому надо было непременно научиться.

Филипп вздохнул – ему еще многое надо познать и усвоить, чтобы считаться настоящим магом и дозорным.

– Давайте делать выводы из этой встречи, – вернул молодого мага на землю старый волшебник. – Первое – кто главный в этой тройке?

– Лорд Джеймс, несомненно.

– Что вы скажете о турке? – продолжил пытать ученика учитель.

– Турок очень вежлив, красиво говорит, но себе на уме, – неуверенный в этом Нырков решил рискнуть и сыграть в угадайку.

– Это ты не встречался с восточными Иными, турок этот – аскет по сравнению с каким-нибудь sihirbaz или büyücü, который своими цветистыми восточными речами околдует тебя без всякой магии. Кстати, магия у мусульман под запретом, так же как и в христианстве. Но так уж вышло – мы, колдуны и волшебники, сосуществуем рядом с верой. Мустафа Эфенди немногословен, в этом отношении он европеец в общении с европейцами. Сказывается опыт, похоже, он старше меня. А что ты думаешь о французе?

– О вашем приятеле? Легкий, веселый, но в то же время практичный – настоящий француз.

– Образцовый… Тебе ничего не показалось странным в его вопросах? – Бутырцев внимательно смотрел на молодого мага.

Нырков чувствовал себя как на экзамене – надо было правильно ответить. Что будет правильным? Была не была:

– Мне резануло ухо, когда он Шаркана упомянул.

– Это когда я назвал собирателей полоумными, а он отчего-то решил поинтересоваться, не относится ли к таковым Шаркан?

– Именно так.

– Гм… А ведь ты прав, мой юный друг, – задумался Темный, – обмолвочка у Шарля вышла, сильно ему интересно, что Шаркан мне поручил. И он уверен, что без такого поручения не обошлось. Что мог мне поручить Шаркан, по-твоему, чтобы это интересовало де Сен-Тресси?

– Ну-у… – тянул ответ ученик следователя, лихорадочно соображая, в чем заключается верное умозаключение. – Не за Светлыми следить же… Возможно, что-то найти?

– В свою коллекцию? То самое, за что Шарль мне посулил большие деньги от его заказчиков… или покровителей… или повелителей. – Бутырцев понял, что ухватился за кончик нужной ниточки. – И их не просто редкая безделица интересует, а конкретный артефакт. Что бы это могло быть? А, Филипп?

– Могущественный амулет или вещь магическая, сделанная кем-то из древних Абсолютных, способная перевернуть мир, – беззаботно ляпнул Нырков.

Ляпнул и прикусил язык, ожидая разноса от старого сухаря-Иного, не подверженного романтическим бредням. К его удивлению, Бутырцев надолго задумался.

Тишина повисла в комнате и потихоньку начала звенеть в голове Филиппа. Когда звон стал совсем невыносим, Бутырцев наконец-то посмотрел на юношу и произнес:

– Отчего же вы, Филипп Алексеевич, до сих пор молчали, если вам все понятно? Это же все объясняет.

Глава 8

I

Утро 13 октября вышло неожиданно тревожным – где-то вдали за городом по направлению к Балаклаве гремела артиллерийская канонада. Бутырцев знал, что вся Балаклавская долина от Камар до Сапун-горы перекрыта четырьмя редутами, в каждый из которых англичане посадили до четверти тысячи турок. Плюс артиллерийские батареи. Это он видел собственными глазами не далее как позавчера во время совещания с главами Дозоров. Для Меншикова, главнокомандующего русскими войсками, расположение редутов тоже не было секретом – с высот в районе селения Чоргун, куда князь выбирался на рекогносцировку, они отлично просматривались. К югу от редутов расположилось селение Кады-Киой, где виднелись белые конические шатры английских палаток.

На сегодняшнее совещание Лев Петрович захватил в качестве помощника Ныркова – юноша числился в отпуске по ранению. Рука его стремительно заживала, но Бутырцев велел ему не торопиться с выздоровлением, это могло показаться подозрительным. К тому же Филипп был ему нужен в качестве того самого оселка, на котором можно оттачивать свои суждения. Свежий незамутненный взгляд молодого Иного тоже должен был пригодиться.

Приближаясь со стороны города к линии наших бастионов, Бутырцев накрыл себя и спутника сферой невнимания. Потом пришлось и к невидимости прибегнуть. Два всадника опять стали видимыми уже далеко в тылу французов, чуть ли не у лагеря на Сапун-горе. Но сфера по-прежнему надежно защищала их от любопытства вражеских караульных.

* * *

По мере приближения к Сапун-горе артиллерийская канонада становилась все отчетливей. Стало понятно, что в Балаклавской долине идет даже не бой – сражение.

Вдруг выяснилось, что попасть на место встречи им будет затруднительно – похоже, именно на этой удобной для наблюдения за долиной площадке, что была на самом верху юго-восточного склона горы, расположился командный пункт союзников. Множество офицеров, как англичан, так и французов, толпились вокруг группы генералов. Порученцы стояли поодаль, тут же паслись, пощипывая свежую осеннюю зеленую травку, стреноженные кони. Вторая половина лошадей была привязана к импровизированной коновязи из наспех сколоченных бревен. Конные порученцы то и дело срывались с места и галопом мчались вниз по дороге в сторону Балаклавы. Навстречу им из долины тяжелым медленным шагом плелись запаленные лошади вестников из гущи сражения.

Пришлось усилить сферу невнимания и заняться поисками коллег. Через минуту Бутырцев увидел буквально в паре десятков метров от командного пункта союзников де Сен-Тресси с помощником. Русские дозорные подъехали к французам и спешились. После обмена приветствиями и взаимных представлений Лев Петрович поинтересовался, что происходит. В нескольких словах де Сен-Тресси ввел русских в курс хода битвы.

Оказалось, что еще затемно русские колонны атаковали редуты англичан, взяли приступом первый, штыками выбили оттуда турок. С трех других редутов турки бежали без сопротивления, бросив орудия.

– Нет, не зря англичане им не доверяют серьезных дел, – завершил де Сен-Тресси рассказ о том, что было в начале дела, и снова прислушался к разговорам и репликам, доносящимся с наблюдательного пункта. С места, где стояли дозорные, невозможно было просто так разобрать, что говорили генералы друг другу, какие приказы отдавали. Судя по всему, француз беззастенчиво использовал магию для подслушивания.

– Господин де Сен-Тресси, – обратился к нему Бутырцев, – я должен сделать официальное заявление о том, что, оказавшись возле штаба союзников по известной вам причине, я и мой помощник, мичман российского флота Нырков, не намерены заниматься сбором информации о союзных армиях. Даю слово Темного, что все сведения, которые вы нам сообщите о происходящем, мы, я и господин Нырков, не будем передавать никому, кроме дозорных, равно как и те сведения, которые мы можем составить на основе личных впечатлений. Пусть Тьма свидетельствует в том.

– Призываю Свет в свидетели, – добавил Нырков.

Оба выставили перед собой правые руки ладонями вверх. На ладони Бутырцева сгустился небольшой шарик Тьмы. Ладонь юного Светлого украсил такой же шарик, только яркий.

– Полноте, господа, я поверил бы вам без этаких демонстраций и клятв, – барственно заверил их де Сен-Тресси, – мы же все служим Сумраку, что нам до дел людей. Сколько мы с тобой уже всего повидали, Лев? Надеюсь, еще что-то увидим. А пока я вам буду пересказывать, что узнал из услышанного.

Из рассказа француза получалось, что турки заклепали девять своих орудий на батареях и бежали в тыл, пытаясь спрятаться за спинами англичан. Русские теперь преследуют их своей кавалерией, пустив вслед бегущим туркам гусар. Похоже, англичане встретили своих перетрусивших подопечных совсем не ласково, чуть ли не штыками, заставив их кое-как собраться и встать если не во фронт, то хотя бы за спинами британцев.

– Посмотрите в сторону Кады-Киоя, даже невооруженным глазом видны красные мундиры и кавалерия, которая атакует этот строй. Вон туда, видите? Интересно, какие полки участвуют в этом бою?

* * *

Утро этого октябрьского дня было тихим и свежим. Солнце стояло еще низко, выглядывая из-за горы на юго-востоке, на склоне которой виднелось селение Камары. В долине между этим селением и подножием склона Сапун-горы кипел бой. В сторону Балаклавы маршировали колонны русской пехоты, на занятых редутах копошились артиллеристы, обустраивая позиции и разворачивая артиллерию в сторону отступившего неприятеля. Неспешно трусили казаки, сопровождая орудия своих полков. Вдали виднелась цепочка алых мундиров, на которую неслась, раскатываясь, гусарская лава.

II

– Здравствуйте, господа. Извините за опоздание, нам помешали боевые действия. – Подъехавший лорд Джеймс спешился и бросил поводья своего коня высокому Светлому магу, такому же невозмутимому, как сам глава британского Дозора. Следовавший за ним Мустафа Эфенди довольствовался молчаливым кивком в сторону французов и русских. Его сопровождал низенький пухленький турок-оборотень в восточном платье. Бутырцеву показалось, что Эфенди откровенно помыкает подопечным Темным – не как подчиненным, а как рабом. «Восток… Господин – почти бог», – отметил Бутырцев.

Сэр Джеймс продолжил:

– Я частично могу удовлетворить ваше любопытство. Красная цепь – это девяносто третий шотландский полк под командованием Колина Кэмпбелла. Как вы можете видеть, они принуждены защищать значительный по ширине фронт. Я думаю, именно поэтому Кэмпбелл построил своих горцев не в четыре шеренги, а в две – чтобы растянуть их в ширину. Сейчас мы узнаем, правильным ли было это решение.

Кавалерия в долине продолжала мчаться на стрелковые цепи. Вдруг алые мундиры на всем протяжении строя закрылись белым дымом, и через несколько секунд до наблюдателей донесся слитый звук ружейного залпа. Не успел дым развеяться, как последовал второй залп. Немногим позже грохнул и третий.

– Стреляли с восьмисот, пятисот и трехсот пятидесяти ярдов, – спокойно сказал лорд Джеймс, – теперь все в руках Божьих.

Гусарские ряды давно уже потеряли стройность, упала скорость лавы, но кавалеристы все же прорвались к шотландцам. Выстрелы в упор, взмахи сабель, падающие лошади – этого нельзя было разглядеть с Сапун-горы. Но все Иные, кроме моряка Ныркова, отлично представляли себе, что происходит сейчас там, в этой свалке.

Шотландцы выстояли, русские гусары повернули назад, пытаясь восстановить строй.

– Браво! – воскликнул француз. – Поздравляю вас, Джеймс, ваши солдаты показали себя истинными храбрецами, проявили достойное уважения мужество.

– Я боялся, что эта тонкая красная линия не выдержит и порвется, – честно признался британец.

– Она могла бы не подвергаться столь суровому испытанию на прочность, если бы мои соотечественники не проявили бы себя такими трусами. Мои извинения, господа, – скрипнул зубами в конце фразы Мустафа. И поклонился.

Только теперь Нырков понял, насколько турок был взбешен.

– Полноте вам, друзья! Какое нам дело до человеческих забав, – попытался урезонить всех де Сен-Тресси. – В природе людей биться, побеждать и погибать, проявлять отвагу и показывать врагу спину. А иногда даже зад, – со смехом закончил он. И обратился к британцу: – Сэр Джеймс, а вы очень точно и не менее поэтично назвали строй шотландцев: «The Thin Red Line». Советую вам продать вашу находку какому-нибудь столичному журналисту. Их тут целая толпа крутится неподалеку.

Однако когда англичанин немного отошел в сторону наблюдательного пункта союзников, чтобы переговорить с кем-то из знакомых, Шарль едва уловимым шепотом добавил для русских:

– Если бы вы знали, в каких условиях англичане содержат турок! Британцы пообещали устроить им лагерь и организовать довольствие. Однако ничего не сделано. Турки живут хуже собак. Попервоначалу у них даже питьевой воды не было, не то что пропитания. Немудрено, что турки, которых русские всегда били, побежали…

– Господа, посмотрите туда! – Подошедший лорд Джеймс кивнул в сторону ближнего фланга битвы. – Возможно, там решается судьба сражения.

У подножия Сапун-горы тем временем схлестнулись две конницы. Русская кавалерия, неспешно двигавшаяся на левом фланге британцев, была атакована десятью английскими эскадронами. Британские драгуны – как пояснил англичанин, генерала Скарлетта, – бросились на гусар и казаков. Тяжелая кавалерия англичан врубилась в строй не ожидавших атаки русских.

До дозорных, наблюдавших бой с Сапун-горы, звуки не долетали, но, глядя на этот яростный водоворот коней и людей, не сложно было себе представить, какой ад творится сейчас в долине.

– Погиб Иной, – вдруг сказал английский здоровяк-дозорный.

– Подтверждаю, – чуть помедлив, добавил де Сен-Тресси. Как выяснилось, все, кроме русских дозорных, вслушивались в какофонию магического фона.

Бутырцев запоздало спохватился, прислушался к Сумраку сам и приказал Ныркову внимательно следить за происходящим магическими чувствами.

Сумрак кипел. Ему было чем поживиться – эмоции воинов захлестывали все пространство. Филиппу было сложно разобрать отдельные детали в этом реве, но даже он услышал эхо от гибели еще одного Иного. Кто он? На чьей стороне сражался? Потом это выяснится, но сейчас предсмертный стон умирающего больно отозвался в сердце Светлого.

И много, очень много Силы текло рекой, обрушивалось водопадом, уходило безвозвратно в жаждущий песок Сумрака.

– Зачерпни себе, только аккуратно, понемногу, – подсказал опытный Темный молодому Светлому, – сейчас не возбраняется. Все равно даром теряется.

Трудно было Филиппу переступить себя, зная, что может лишить кого-то решимости в бою, отваги, легкого боевого сумасшествия, даже упоения битвой. И он изо всех сил пытался разделять эти маленькие ручейки Силы, брать только те, что вытекали из погибших, вытекали вместе с жизнью.

Иные почувствовали его усилия. Иронично-насмешливо оглянулся на Филиппа Темный де Сен-Тресси, снисходительность промелькнула на лице невозмутимого лорда, одобрительно кивнул юноше Мустафа Эфенди. Их помощники совсем не обратили внимания на терзания молодого мага, у них были свои сомнения. Или не были.

Печально было лицо Льва Петровича Бутырцева. Но Филипп не мог его видеть – Бутырцев наблюдал своего помощника из-за его спины.

Семь минут длилась беспощадная рубка. Всего лишь семь, но как много было пролито людской крови! Русской больше – тяжелая конница англичан сделала свое дело. Казаки и гусары отступили к линии редутов. Но англичане не стали их преследовать, ожидая нового слитного удара превосходящих сил противника. Эх, если бы Меншиков решился бросить резервы в дело, если бы его генералы были бы решительнее! Балаклава вполне могла быть взята, англичане теряли бы свою базу с припасами и транспортами. Это изменило бы ход всей кампании. Французы это отлично понимали и спешно собирали резервы для помощи союзникам. Но русские отчего-то не наступали. Создавалось впечатление, что либо они удовлетворены захватом линии редутов, либо… либо их командующий не знает, чего сам хочет, и уж точно не верит в то, что может сейчас одержать победу.

Между тем союзники стягивали к месту битвы все новые и новые части. Русскими был дан сигнал отходить, их полки, преследуемые англичанами, попятились к Чоргуну. Видно было, как шестиорудийная конная батарея открыла огонь картечью в спины гусар и казаков, продолжавших нести существенные потери. Российская артиллерия тоже вступила в бой, и их войска прошли, отступая, между вторым и третьим редутами. Англичане в пылу погони за поверженным врагом бросились в этот проход. Тут-то и прогрохотали свою смертельную песню русские пушки, накрыв огнем британских драгун с обоих флангов. Десятки английских кавалеристов были убиты и ранены. Пришлось англичанам отступать так же поспешно, как только что делал их противник.

В битве наступило затишье. Было уже десять часов утра. На Федюхиных высотах, лежавших восточнее Сапун-горы, появился еще один многочисленный русский отряд. Британцы тоже спешно перестраивали свои полки.

III

Что-то затевалось на наблюдательном пункте. Лорд Джеймс опять отошел за свежими новостями, а де Сен-Тресси беззастенчиво распустил магические уши и пересказывал, о чем толкует генерал-лейтенант лорд Раглан со своими генералами. Как выяснилось, главнокомандующий английскими войсками решил отбить орудия в редутах, захваченные русскими. На что главнокомандующий французов дивизионный генерал Канробер возразил, что раз союзники находятся на хорошей позиции, то пусть уж русские попробуют их атаковать. Но Раглан стоял на своем. Пехота еще только подтягивалась, и воодушевленный успехом своих драгун британец приказал атаковать русских кавалерией. Де Сен-Тресси даже дословно пересказал расслышанный им приказ Раглана для генерала Лукана: «Кавалерии идти вперед и использовать всякий случай для овладения высотами. Пехота будет наступать двумя колоннами и поддержит ее». С точки зрения Ныркова это был вполне разумный приказ, если уж было принято решение атаковать.

Некоторое время ничего внизу не происходило. Потом дальняя от наблюдателей часть английской кавалерии выдвинулась вперед. Британской пехоты для ее поддержки там еще не было.

На командном пункте союзников опять случилось оживление. Лорд Джеймс вернулся к дозорным и рассказал, что Раглан нервничает: кавалерия не атакует, русские спокойно увозят захваченные орудия и перестраиваются. Поэтому он надиктовал новый приказ генерал-майору лорду Лукану: «Кавалерия должна быстро выдвинуться вперед и не позволить неприятелю увезти орудия. Сопровождать ее может конная артиллерия. На левом фланге у вас французская кавалерия. Немедленно». Приказ повез капитан Нолан.

– Мне кажется это правильным, – де Сен-Тресси пожал плечами.

Бутырцев был вынужден согласиться: русские войска ничего не предпринимали, и если союзники хотят вернуть потерянное, то их надо атаковать либо признать статус-кво.

Филипп смотрел с горы в долину. Сколько людей и Иных сегодня уже погибло, сколько изувеченных сейчас при смерти, сколько раненых лишатся ноги или руки, сколько из них не выживут? Ради чего все это? Амбиции империй? Императоров? Забота русского Государя о христианах в Османской империи? Попытка западных держав спасти Османскую империю – «больного Европы»? Что мешает людям договориться? Договорились ведь Иные. Вот они – дозорные четырех империй. Нет, не совсем так – живущие в четырех империях. Стоят вместе, делают одно общее дело. Отдают должное и храбрости русских, идущих в штыковую атаку, и доблести шотландских горцев, не пустивших русскую кавалерию в Кады-Киой. Скорбят вместе по погибшим.

Или все это – тоже напускное, ненастоящее, игра? Лев Петрович постоянно подозревает, что союзники из Дозоров преследуют свои непонятные цели, что Инквизиция выжидает момента, когда сможет наложить лапу на… На что? Что тут такого может быть в этих скалистых степях, в синей бухте Севастополя, в невысоких лесах холмов над Чоргунем?

Что делает здесь он, мичман Нырков, когда не защищает Севастополь? Знать бы.

Тем временем посыльный Фицроя Раглана добрался в долине до лорда Лукана. Непонятно, каким образом можно было атаковать позиции русских, имея на флангах, по бокам лежащей перед англичанами долины, неприятельских стрелков и батареи. Но граф Лукан приказал бригаде легкой кавалерии Кардигана атаковать русских. Генерал-майор лорд Кардиган, известный своими экстравагантными сюртуками, «унаследовавшими» его фамилию, отлично понимал, что приказ в таком виде означает идти на смерть. Но это приказ, а приказы положено выполнять.

С Сапун-горы было сложно разглядеть все действия бригады Кардигана, но за сорок минут до полудня стало видно, что его конница двинулась вперед шагом, и долетели запоздавшие звуки труб. Эскадроны в три линии постепенно разгонялись на равнине, и уже кавалерия перешла на рысь, занимая чуть ли не пятую часть ширины долины.

Это было великолепное зрелище. Отборная конница, где служили преимущественно младшие отпрыски знатных родов, на лучших, призовых конях, которыми могли похвастаться не только британцы, но и любая другая страна, держа строй, накатывала на русских. Правее бригады Кардигана такими же четко видимыми с Сапун-горы тремя линиями шла в бой тяжелая бригада.

Это впечатляло, но с такого расстояния не устрашало. Пока не устрашало.

От штабной группы союзников раздались одобрительные возгласы.

– Сейчас будет жарко, жарче, чем на осеннем солнце, – заметил шутник де Сен-Тресси.

И тут началось. Полковое каре русских выстроилось у второго редута. Стрелки открыли огонь. Батареи с Федюхиных и Балаклавских высот накрыли английскую кавалерию перекрестным огнем. Бомбы, ядра и под конец картечь сыпались на британцев. Конница Кардигана неслась уже галопом, строй ломался. Тяжелая кавалерия Скарлетта тоже несла потери и, не выдержав плотного огня русских, отступила на исходные позиции.

Бригада легкой кавалерии осталась одна перед противником. Английские конники навалились на батарею тяжелых орудий русских. Батарея дала залп в упор – гром докатился до наблюдателей на Сапун-горе, и клубы дыма закрыли кавалерию и батарею. Никто из видевших это не сомневался, что там сейчас кромешный ад.

– Кого-то ранили, – вдруг бесстрастно заметил турок.

Филипп даже не сразу сообразил, что речь идет об Ином. Но тут же попытался тщательнее прислушаться к магическому фону. Тот ревел громким шепотом, скрежетал болью и азартом боя, гудел ужасом впопыхах творимых заклинаний – в битве принимали участие немало Иных.