Текст книги "Медведь"

Она снова стала кружить вокруг стола, а он – ловить ее. Ловкости ему было не занимать, поэтому до кровати добрались быстро. Впрочем, тут свою роль сыграло и врожденная бабья хитрость Леры, которую Виктор чувствовал с каждой их встречей все явственнее. Ощущал всем нутром, а противиться – не противился. Что с него было взять, по большому счету? Деньги? Он был к ним равнодушен, потому что ничего, кроме продуктов, не покупал. Однажды приобрел подержанный внедорожник и старенький холодильник, да и то пожалел потом: все равно с апреля по октябрь в тайге бродит. А кроме накоплений в банке, ничего у него не было. Разве что еще сердце разбитое.

Утром, когда он по привычке хотел вытащить свой кошелек, девушка взглянула на него немного сердито и произнесла:

– Дурак же ты! – А потом ушла, прихватив грязную посуду.

После таких слов Виктор почувствовал себя немного виноватым, но на другой день вместо того, чтобы найти Леру и извиниться, собрал вещи и отравился в тайгу. Лес лечил и его хандру, и недомогания. Он служил средством от всех болезней.

Ближе к лету девушка пришла к нему еще раз. На этот раз она была настроена как-то решительно, и Виктор невольно залюбовался блеском ее глаз. Они могли быть красивыми, особенно, когда Лера сердилась.

– Возьмешь меня с собой?

– Баба в лесу – к неприятностям, – напомнил он ей всем известную примету. – Золото от женщин прячется.

– Зато я намывать могу не хуже любого мужика! – с вызовом сказала она.

– Где же научилась?

– С отцом ходила с пяти лет.

– Что же тогда в поселке делаешь?

Она помолчала, оценивая выражение его лица – не смеется ли, потом отозвалась:

– Женщине одной в лесу плохо. Мы все-таки созданы не для этого.

– Ох, ты! А для чего? – Виктор действительно хотел пошутить, но девушка ответила на полном серьезе:

– Чтобы вам уют создавать, балбесам. Если в поселке живете – то здесь. А если в тайге – то там.

За окном уже вовсю звенела капель, и пахло весною. Природа просыпалась, а вместе с нею оживали и люди – нехотя, со скрипом.

Он посмотрел ей в глаза.

– Слушай… Не доводилось нам как-то по душам поговорить. – Виктор вздохнул, как перед прыжком в холодную воду. – В общем, живет в одном далеком городе женщина…

– Знаю, – кивнула Лера. – Ты ее любишь, хотя не видел уже много лет. Но ведь я не прошу никого забывать, просто хочу быть рядом.

И он согласился, впрочем, ни разу об этом не пожалев. Не потому, что не было повода. Если захотеть, найти его всегда можно было. Палатку теперь пришлось брать двухместную, провизию тащить в два раза больше. Его одиночество оказалось разбавленным постоянным присутствием еще одного человека – ненавязчивым, но требующим к себе внимания.

Лера действительно умела делать все, что требовалось от старателя. Лотком работала ловко, будто родилась с ним в руках. Ее гибкие пальцы в два раза быстрее Викторовых выбирали каменные крошки, очищая золотой песок. Пока он бродил по ручью, подыскивая новое местечко для работы, разводила огонь и варила обед. Из топора могла приготовить что-нибудь необычное, в дело шли и грибы, и ягоды, которыми тайга богата. Даже чай заваривала особо – целым сбором. Виктор по этому поводу никогда не заморачивался. Есть лимонник и – слава Богу. У Леры в дело шел и чабрец, и листья черники, брусники, малины, смородины, а ближе к осени даже плоды рябины. Как женщина, она ничего не требовала – похоже, сама отдыхала от своей прежней работы. За два месяца расцвела – куда морщины подевались! От нее будто диким медом запахло. Для мужика запах очень соблазнительный, только Виктор не особо на него западал: понимал, что неспроста это с ним происходит. Умом своим бабьим – не очень далеким, но бьющим без промаха по ближней цели – наверняка рассчитывает девка, что к хорошему быстро привыкают…

Откровенничать с ней не стремился, потому как разобраться в себе – дело хитрое, а при пересказе это иногда выглядит сущей глупостью. У каждого свои заботы и свой скелет в шкафу. Она, похоже, и не стремилась о нем узнать больше: устраивало то, что видела своими глазами. Да и о себе тоже рассказывать не любила. Считала, что ничего особенного в ее жизни не было, многие молодые девчонки сейчас так живут. Времена настали тяжелые, возможно, тяжелее, чем в девяностых. Тогда хотя бы китайцев столько вокруг не мелькало, тайга чище была, и зверя больше водилось. Имелись места, куда даже охотники забредали раз в пятилетку. Староверы там жить любили. Сейчас и те пропали – то ли на Алтай ушли, то ли растворились среди прочего люда.

Золота они набрали втрое против обычного. Виктор удивленно качал головой, когда паковались в обратный путь. Деньги поделили поровну – в этом отношении он за годы не изменился: предпочитал жить по совести. Впрочем, была еще одна причина. Не хотел он в долгу оставаться перед Лерой. Понятно, что одна бы она никогда столько песка не намыла, но ведь работала на равных, а иногда и сверх того – ночами. Если без принуждения – в тайге это тоже немалого стоит.

Вернувшись в поселок, против ожидания, разошлись они по углам, и увиделись лишь недели через две. Виктор вообще никуда из «берлоги» не выходил, а она, кажется, домой ездила, родителей повидать. Встретились в торговой лавке, думала – может, позовет ее к себе жить, только не позвал. Снова закрылся в своей ракушке, и никого ему для полного счастья (или несчастья – с какой стороны посмотреть) было не нужно.

Вот так прошла еще одна зима. Лера устроилась на комбинат, работала там по сменам, свое прежнее занятие забросила. Хотя мужики по привычке пробовали подбивать под нее клинья, дала понять, что с прошлым покончила. Народ вокруг подобрался догадливый, сразу стали женихаться – девка-то сочная, а в последнее время вообще цветет розою, но она и этих отшивала без разбора.

Однако Виктор в такие подробности не вдавался, жил затворником, в зиму лишь несколько раз выбирался на неделю-другую в тайгу. Что он там делал, никто не знал. Может, ручьи новые с золотишком искал, может, просто сущность свою звериную тешил. Но слава удачливого старателя за ним закрепилась прочно. Мужики острили между собой, что нужно отправить следом какого-нибудь паренька, чтобы дорогу до места проследить, но тут же на полном серьезе прозвучало: «Поймает – закопает в лесу, не найдешь!» На этом дело и заглохло.

В марте она снова пришла с просьбой взять ее с собой, когда надумает в тайгу податься. Ему самому показалось, что в этот раз согласился быстрее. Было тем более удивительно, что за последние пять месяцев три раза только встречались, а переспали вообще один. То ли нужна она ему, то ли нет… Медведь!

А у Виктора вдруг на душе заныло. Но – причина в этот раз была совсем иная. Давно он чувствовал, куда ветер дует. Задумала его Лера, если не нытьем, то катаньем заиметь. Может, последнее словцо не совсем удачное, но суть вещей отражало точно. И – чего уж там сомневаться! – при его нелюдимости выходило, что одна ему дорога остается: сломаться, как девочке. Но только в том случае, если на жизнь свою он положит большой надгробный камень. А с этим он пока не решил. Не то, чтобы надоело ему бытьё таежное, но чувствовал, что начинает внутри что-то шевелиться. Большое, требующее выхода. Может, душа оживала, может, предназначение жизненное для себя лазейку искало. Что ни говори, у каждого оно имеется, только норовят люди махнуть на него рукой или закопать поглубже, чтобы не тревожило и спать не мешало.

Нельзя сказать, что не нравилась ему Лера. Хозяйственная девка, научившаяся выживать там, где городской мужик, чтобы не сдохнуть, из жил вылезать вынужден. С бытом справляется умело, да и вообще не дура. Мало начитана, рассказы у нее все больше о родных – зато молчать умеет, как никто другой. Нет в ней позерства, особого стремления к деньгам. Просто по-бабьи хочет прицепиться к кому-нибудь, и из всех окружающих выбрала его. И мало ее волнует, что где-то там, в далеком городе центральной полосы, имеется некая особа, по которой сохнет мужик вот уже десять лет.

С удивлением обнаружил Виктор, что сам теперь думает проще. Мысли сделались короткими, слова – более точными, потому что привык обходиться минимумом.

И вот этим самым минимумом попытался объяснить себе, что делать дальше. Благодарность Лере за ее участие могла бы вылиться во что-то большее, но неожиданно вмешалось чувство вины. Только понять оказалось трудно – перед кем же он винился. То ли перед своей цепкой памятью, то ли перед совестью, проснувшейся не ко времени. Мол, чего девку охмурять, когда дорожит совсем другой?

И мучил его этот вопрос долгие несколько месяцев. Как гордиев узел. Жили они с Лерой в лесу почти как семейная пара. Ночами она сама иногда к нему приставать начала: видела, что хочется ему тепла, а ступор какой-то не позволяет признаться. И расслабляться он, кажется, стал по-настоящему.

Но однажды не выдержал. Весь обед угрюмо промолчал, а потом вдруг махнул рукой и сказал в сердцах:

– Не могу я так больше!.. Тошно мне.

– Почему? – Впрочем, по всему походило, что Лера понимала его лучше, чем он – себя, а вопрос задала больше, чтобы заполнить паузу.

– Не по-людски получается.

Она посмотрела на разведенный огонь и потом перевела взгляд на Виктора. А в ее глазах поверх настороженности будто продолжало полыхать пламя.

– Поедешь в город?

– Так будет лучше, – кивнул он. – Иначе опять стану себя самого есть.

– Езжай, пока тепло. Дороги безопаснее.

Вернулись они в поселок до срока – в начале августа, а там нашла его телеграмма от сестры о том, что умерла мать. Вопрос о поездке теперь решился сам собой. Дождался Виктор понедельника, когда банк будет работать, снял часть денег и кое-каких сувениров у местных стариков накупил – племяшам. Остальные подарки решил в крупных городах приобрести: выбор больше да и дешевле получится. Потом сходил на почту и отправил телеграмму сестре, что выезжает. Больше ничего писать не стал, решил, что обстоятельства разъяснит на месте.

Лера пришла, когда он уже садился в машину. Положила на пассажирское сиденье узелок, от которого сразу пирогами в салоне запахло, и сказала:

– Отвык, наверно?

– Есть маленько, – признался Виктор.

– Береги себя, не торопись.

Он положил в багажник последнюю сумку со сменной одеждой и сел за руль. Мотор загудел ровно и радостно: будто чувствовал, что путь предстоит неблизкий.

– Если надумаешь, возвращайся. Я в поселке остаюсь до следующего лета, – произнесла Лера. Она стояла в простом деревенском платье, плохо вязавшихся с ним красных туфлях и смотрела на него немного напряженно – может быть, хотела услышать заверение, что обязательно вернется… Нет, вряд ли. Знала, что ничего такого не ответит. Просто готовилась к долгому ожиданию.

– А потом? – Он спросил без всякого умысла. В голове почему-то мысли сделались неуклюжими, как щенок на дереве.

– В центр подамся. Поступлю на заочный.

– Это серьезно? – удивился Виктор.

– Решила, что правильно ты говорил про профессию-то. Всю жизнь в тайге не проведешь.

– Твой дед с тобой поспорил бы…

– Он жил в другое время. И был мужик.

Машина прогрелась, и огни на ее передней панели напомнили Виктору о той жизни, в которую он сейчас стремился окунуться – яркой, как новогодняя мишура.

– Спасибо за пироги.

Она кивнула и убрала с дверцы ладонь, которую он так и не пожал на прощание.

4

Высадив девушку с гитарой, Виктор вырулил на дорогу и успел проскочить перекресток под «зеленый мигающий».

Город в своей старой части почти не изменился, только главный городской кинотеатр «Россия» переделали под маркет «Росси», и он высился в кучке своих сотоварищей меньшего размера. Здесь располагался так называемый Торговый Центр. Но, кроме ядра, имелись еще сотни других магазинов, как солнечные лучи, расходящиеся во все стороны по улочкам и переулкам: все первые этажи домом в округе продали под «нежилое», и от многообразия вывесок с названиями пестрело в глазах.

Гипермаркеты высились через каждые полкилометра, и даже участок леса, который прежде администрация города планировала окультурить, оказался полностью вырублен. На его месте яркими красками рекламных щитов выделялась убогая коробка «Карусели».

Свернув с проспекта к домам, Виктор проехал мимо двух новостроек, почти прилепившихся друг к другу. Одна только поднимала голову над жестяным забором, не дающим увидеть, что происходит за ним, а другая уже высилась над пустырем этажа на три-четыре и по форме напоминала очередную «коробку» – то ли поликлиника, то ли новый будущий магазин, определеннее не скажешь.

Сестра с мужем и двумя детьми жила в последнем подъезде панельной девятиэтажки. Виктор въехал во двор и увидел, что тот забит легковыми автомобилями. Свободных мест почти не оставалось, и пришлось прокатиться чуть дальше – туда, где имелась никем не занятая площадка. Он заглушил мотор и несколько секунд осматривал двор, вспоминая, каким тот был десять лет назад. Фактически, это был двор его детства, потому что родительский дом находился всего в сотне метров отсюда – за детским садиком.

Пока поддавался ностальгии, подошел какой-то мужчина лет тридцати – немного неряшливый и, по всему видно, наспех одетый.

– Эй, здесь машину не ставь! – сказал он, приблизившись к дверце.

– Почему?

– Это место моего брата.

– А где можно ставить? – Виктор спорить не собирался.

– Где хочешь, мне все равно. Но не здесь.

– Понятно.

Выходило, что тут каждый сам за себя. А если так, то где ни припаркуешься – обязательно найдется кто-нибудь недовольный. Поэтому Виктор просто выбрался из машины и направился к багажнику. Там, подхватив пару увесистых сумок, взвалил их на плечо, и захлопнул дверцы.

Все это время собеседник настороженно наблюдал за ним, дожидаясь, когда освободят его место. Поняв, что никто этого делать не собирается, крикнул:

– Подожди! – А когда Виктор повернулся, спросил удивленно: – Ты что, не будешь уезжать?

– Нет.

– У нас за такое дело колеса протыкают! – На этот раз мужчина говорил с угрозой.

– А у нас за такие слова закапывают в лесу.

Похоже, собеседника ответ озадачил. Он замолк на пару секунд, но потом снова выкрикнул – уже вослед.

– Что у тебя за номера? Это какая область?

– Иркутская, – ответил Виктор, не оборачиваясь.

– А ты к кому приехал?

– К Сафроновым.

– К Генке, что ли? – неизвестно чему обрадовался мужик.

– Точно.

– Он дома сейчас. – И потеплевшим голосом добавил: – Ладно, можешь стоять, если к Генке. Мы с ним кореша.

У подъезда на лавочки сидел старик с белой головой и внимательно посматривал на проходивших мимо жильцов. Одет он был в светлую рубашку с коротким рукавом, и его худые руки, отвыкшие от работы, опирались на палочку, замотанную синей изоляционной лентой. Дед показался Виктору каким-то щуплым и даже хрупким. В тайге многие носят бороды – возможно, это создает иллюзию дополнительного объема.

Остановившись возле двери, Виктор обнаружил, что она закрыта, а над дверью тусклым огоньком светится какой-то прибор.

– Домофон поставили, – сообщил старик обыденным голосом. – Теперь чужие не ходят. В какую квартиру нужно?

– В сто восемнадцатую.

– Прочитайте инструкцию, там буквы крупные.

Голос сестры прозвучал сильно искаженным, но Виктор понял, что номер набрал правильно.

Его встретили не очень радостно. Елена, вытерев руки об грязный фартук, обняла и поцеловала в щеку. Глаза у нее были усталые, и Виктору показалось, что за эти годы она постарела лет на двадцать. Лицо и лоб пересекали морщины, а краешки губ опустились немного вниз – будто у плачущего актера. Она немного пополнела, как бывает с женщинами к сорока годам, а прежде четко выраженную фигуру рассмотреть было почти невозможно: давно не глаженный мешковатый халат и фартук ее попросту скрадывали.

Геннадий вышел только через несколько минут, когда набежавшие дети волоком потащили обе сумки в комнаты.

– Здорово, зятек!

Вот он почти не изменился – такой же худой и низкий ростом, только лицо припухло немного. А когда говорил – рот кривил на сторону, будто хотел в следующую секунду сплюнуть. Под покрытой щетиной губой выделялся золотой зуб.

Они пожали друг другу руки, и ладонь его оказалась мягкой.

– Что-то не торопился ты к мамане-то, – усмехнулся Геннадий. – Забыл старуху.

– Занят был на вахте. – Виктор заранее продумал, что ответить на этот вопрос. – Вернулся в прошлую субботу. Телеграмму увидел – и сразу сюда.

– Наверно, есть хочешь? – озабоченно спросила сестра.

– Я там привез кое-что, посмотри в сумках, – кивнул Виктор.

– Накрывай на стол, – скомандовал жене Геннадий.

Когда один из ребят принес отцу две подарочные бутылки виски, тот брезгливо повертел их в руках и сказал:

– Лучше бы пять бутылок водки на эти деньги купил…С жиру вы там беситесь, что ли?

Виктор пошел в ванную, чтобы умыться, и увидел, что та полна замоченного белья. Стиральной машины нигде не было видно. Краны стояли те же самые, что и десять лет назад: похоже, лишних денег в семье не водилось.

Когда он вошел в зал, сразу обратил внимание на телевизор – черно-белый «Рекорд-345», ютившийся на облезлой тумбочке. Такую технику не производили, наверно, с конца восьмидесятых. Кроме него, здесь находился сервант тех же времен, наполненный не нужной никому сейчас хрустальной посудой, потертый диван с двумя креслами неопределенной расцветки, и книжный шкаф, в котором стопками лежали журналы «Новый мир» и «Моделист-конструктор». Между кресел стоял поломанный детский велосипед.

Виктор словно в юность вернулся. Впрочем, сразу же защемило сердце: ясное дело, что не от хорошей жизни все это барахло в доме содержится.

– Показывает? – спросил он, кивнув на телевизор.

– А чего ему будет? – хмыкнул Геннадий.

Когда сели за стол и разлили по первой рюмке, Елена как-то виновато посмотрела на брата и сказала:

– Ты не смотри, что у нас так бедно, Витя. Мы живем нормально.

Он кивнул и спросил первое, что приходит в голову в такой ситуации:

– Как у вас с работой?

Елена бросила быстрый взгляд на мужа, но тот как раз смачно закусывал соленым огурцом, купленным Виктором по случаю прямо на трассе.

– Плохо с работой. Никак не могу найти. В городе вообще трудно стало. Сейчас вот от собеса ухаживаю за двумя пенсионерами. Зарплата небольшая, зато не задерживают, как раньше бывало.

– Ей бы куда по сменам устроиться, – прожевав, кивнул Геннадий. – Чтобы ночные платили. Соседка вон по пятнадцать штук огребает, так еще лестницу моет.

– Я тоже мыла! – вспыхнул вдруг Елена. – Только нельзя мне, сам знаешь! – И, повернувшись к брату, пояснила: – Сыпь у меня от этого на руках появилась. Вроде бы и перчатки одевала, чтобы водой не мочить – все равно не проходила. Пришлось бросить.

– А к врачу обращалась? – спросил Виктор. Много он пропустил, отгородившись от всех в лесной глуши.

– Что толку! – Елена отмахнулась. – Говорят, что это от прежней работы. Я же на «Яве» десять лет первую сетку вырабатывала. Сплошная химия.

– Зато мама на пенсию скоро пойдет! – гордо заявил младший из ребят. Они чем-то походили друг на друга: оба белобрысых, с глубоко посаженными глазами и вздернутыми вверх носами. Их, Виктора с Еленой, порода.

Между тем Геннадий налил себе еще пару рюмок и выпил в одиночку.

– Слушай, ты к матери приехал или еще чего задумал? – Он откинулся на диване, и Виктор почему-то мысленно сравнил его с напившимся крови клещом.

– К матери.

– А то, вот какое дело… Квартира после нее осталась. Знаешь, небось?

Виктор кивнул.

– Нужна она нам позарез, сам понимаешь. В городе работы никакой, а жить на что-то надо. Ты там как устроился, нормально?

– Да ничего, не жалуюсь.

– Три комнаты-то есть? – Геннадий снова потянулся за стопкой, налил себе первому, потом, подумав, наполнил остальные.

– Есть.

– Вот! – В этот раз он обращался к жене, но приготовленным для закусывания огурцом ткнул в сторону Виктора. – Я тебе говорил. А ты: плохо там ему, плохо… Одному всегда лучше, потому что все для себя.

Немного погодя Геннадий обмяк и захотел прогуляться перед сном. Он взял с собой недопитую бутылку, кое-что из нарезанного в тарелках и пошел одеваться. Когда за ним закрылась дверь, Виктор посмотрел на сестру, и та, не выдержав этого взгляда, неожиданно заплакала.

Она была старше его на три года – ей должно было исполниться тридцать восемь, но сейчас напомнила ему пожилую мать. На похоронах отца та тоже плакала – беззвучно и горько, без всякой инсценировки, как иногда принято у старушек.

Виктор прямо через стол взял ее за руку, как делали они когда-то в детстве, и спросил, уже предчувствуя ответ:

– Тяжело, Ленусь?

– Ой, Витя, иногда хочется в петлю залезть! – Она вздохнула так, словно до этого боялась дышать, и ей только что разрешили.

– Генка?

– Он, ирод проклятый. – Вытерев глаза краешком фартука, сестра кивнула. – Я не требую от него никакой помощи, но хоть не мешал бы мне.

– Пьет?

– Не только. Первое время, как из тюрьмы вернулся, гордо так ходил, будто наградили его этим сроком, а не наказали. Ведь тогда много народа пересажали. У него, считай, все друзья отсидели – кто больше, кто меньше. Но говорил, что теперь нормально жить будем, он-то, мол, знает, как сейчас деньги делать. А вышло, что никто с ним связываться не стал. Вначале один бизнесмен из братков хотел набрать себе охрану, только проворовались они все. Продали дорогой видеомагнитофон – он их и выгнал. Проболтался без занятия целый год. Тут страсть у него новая появилась – в автоматы играть. Всю мою зарплату проигрывал. Если не успею я купить продуктов – к вечеру уже не на что становится. Приходилось подрабатывать – и уборщицей, и посуду мыть в столовой после банкетов.

– А сам работать не пробовал устроиться?

– Куда там! Не их это, барское, дело.

– У вас же холодильник другой был! – вспомнил вдруг Виктор.

– Обменяли его на старый, однокамерный. И телевизор тоже. Теперь вот черно-белый стоит. Да его и смотреть особо некому. Ребятишкам не даем – говорят, плохо влияет, а у меня времени нет. Генка иной раз напьется – новости глядит и правительство ругает.

– Все-таки пьет?

– А ты разве не видел? – Елена махнула свободной рукой и отвернула лицо. – Давно бы сбежала, только куда этих-то девать? – Он кивнула на копошащихся в углу детей.

– Может, со мной поедешь?

Сестра на секунду вспыхнула, будто свечка – перед тем, как потухнуть окончательно, потом снова вздохнула:

– Нет, Витя, тебе, я думаю, и без того несладко. Скажи честно: наврал про квартиру?

Сейчас было самое время живописать его райскую жизнь, но Виктор почему-то не захотел этого делать. Их отношения с Леной всегда держались на искренности, и не хотелось разрушать все одним лукавым словом.

– Наврал. Но живу отдельно.

– И семью не завел?

– Нет.

– Все у нас однолюбы в родне. Дед с бабкой шестьдесят лет вместе жили – ссорились, мирились, но не разбегались. Мать с отцом тоже пример хороший. Ты вон уже десять лет любишь эту дуру, а много ли вылюбил?

– А сама? – усмехнулся Виктор, впрочем, без всякой издевки.

– И я такая же. Поэтому не предлагай ничего, буду терпеть, пока силы имеются.

– А потом?

– А потом – суп с котом! – Она невесело улыбнулась и вдруг вспомнила: – Тебя, кстати, документы ее сразу нашли? О разводе.

Виктор пожал плечами:

– Не знаю, что и сказать. Примерно через месяц после письма.

– Встречал уже свою королеву-то?

– Откуда? Только сегодня в город приехал.

– Ночуй у нас.

– Не стесню? Народа у вас хватает.

– Они еще маленькие, – догадавшись, о ком он говорит, ответила сестра. – Да и ты много места не займешь. А завтра сходим к матери на квартиру. Приберусь я там, чтобы тебе пожить можно было. Белье занесу постельное.

Они немного помолчали, потом Виктор осторожно спросил:

– Ты давно видела Галю?

– Давно. Она теперь высоко летает – не достанешь. Если встретишь – сам удивишься. Перышки всегда прилизаны.

– У тебя есть ее телефон? – Спросил, а у самого сердце немного защемило – может, оттого, что страшился получить отрицательный ответ. Впрочем, положительный его тоже по-своему пугал.

– Она в курсе, что ты приедешь, если хочешь услышать это. – Елена посмотрела на него прямо, без улыбки, но ничего не стала пояснять. А он – переспрашивать. Потому что самое главное уже узнал.

Постелили ему в детской, прямо на полу. Но простое одеяло, брошенное на пол, показалось сейчас Виктору сказочно мягким и удобным. Сопение ребят убаюкало быстро, и он даже не слышал, как далеко после полуночи вернулся домой сильно подвыпивший Геннадий.