Текст книги "Пророчество Предславы. Мещёрский цикл"

***

Тем временем Сокол и Борис оделись попроще и ушли осматривать город. В «Выбутской Деве» их уже знали, да и народ там обитал всё больше богатый да знатный. Соколу же непременно хотелось послушать людей обычных, да так, чтобы над душой не стоял новгородский владыка.

– Хочешь понять народ, почувствовать город – пройдись по его трактирам, постоялым дворам, харчевням, – наставлял по пути Сокол. – Посиди, послушай, что говорят люди, чем живут. Ешь, что едят они, пей, что они пьют. И не выделяйся, будь как все. Тогда, если повезёт, что-нибудь и поймёшь. Тебе, будущему князю, это будет не без пользы. Поменьше слушай всяких бояр и дворню, побольше – простой народ. Да не показывай, что ты князь, а то могут и промолчать. Люди у нас всё больше скромные – то, что за пивом товарищу поведают, князю могут и не сказать.

– Ну, так отец мой посылает же слухов по корчмам да дворам постоялым.

– Я же тебе не про доносы толкую. А про понимание людей. Мыслей их, душ. Что в тех доносах пользы? Погрозит мужичок спьяну, а ты его – на кол. А отчего он грозился, какой у него на тебя зуб, так и не поймёшь. А это понимать надо, иначе плохой из тебя князь. А кто всерьез замышлять против власти станет, он по корчмам разговоры вести не пойдёт. И за пивом слова худого про тебя не скажет, напротив, всячески хвалить будет, чтоб подозрения на него не пало.

В Застенье нашли небольшую харчевню. Называлась она «Олень», и кормили там сносно и недорого. Вина, правда, не водилось, но квас, мёд и пиво подавали не хуже, чем у других. Народ здесь собрался самый разнообразный – зажиточные крестьяне, ремесленники, мелкие купцы и простые дружинники. Сокол с Борисом, взяв на двоих кувшин мёду, присели за длинный общий стол и действительно затерялись среди людей. Чародей даже говор изменил, подстраиваясь под язык простонародья. Борис всё больше молчал и слушал.

Собственно, ничего такого уж необычного он не услышал. Купцы жаловались на закрывшийся Торг и понесённые теперь убытки; кто-то вспоминал о прошлогодней поездке в Угорщину, но большинство, разумеется, говорило о бесах и о приезде новгородского владыки. Упомянули, между прочим, и загадочного колдуна, что прибыл вместе с архиепископом.

– Он, видишь ли, Древо Жизни ищет, колдун этот, – утверждал какой-то горожанин. – Сам-то он из страны аравийской родом. При царском дворе там служит, погоду предсказывает, судьбу прорицает. Прознал, значит, что есть в наших краях искомое Древо – и приехал. А с ним семь нукеров-богатуров, царём даденных. Охраняют его в дороге, и что б от царя не сбежал, приглядывают. Очень уж ценит его царь заморский.

– Не то говоришь ты, – вмешался купец, что сетовал на закрытие торга. – Не Жизни Древо он ищет, а Древо Смерти. А как найдёт, так и срубит. Тут и конец наступит всему сущему. Думаешь, с чего такая бодяга на Пскове поднялась? Бесы, туман… чуют, гады, что царство их близится…

– Оба вы заблуждаетесь, – заявил третий собеседник. – Вовсе не Древо он искал, а Деву. Деву Смерти. А нашёл он её вчера, возле Торга. И с владыкой из-за неё же поспорил. Не поделили они Деву прелестную меж собой. Там многие наши были – спросите кого хотите – подтвердят. А что он с той Девой сделает, про то разговор особый…

При этих словах к новому рассказчику обратили слух ещё больше посетителей «Оленя».

– Я понял, зачем ты всё это затеял, – рассмеялся Борис, когда они покинули харчевню. – Тебе просто доставляет удовольствие слушать небылицы, что рассказывают про тебя. Я угадал?

– Не без этого, – хитро улыбнулся Сокол. – Не без этого. Но ты всё же помни, что я тебе говорил. Не пренебрегай, слушай людей простых.

***

Пока Сокол с Борисом изучали город необычным «чародейским» способом, Калика с остальными отправился на вече.

Народ собрался на площади, возле Троицкого храма. Сход этот, за последние семь дней, был далеко не первым. И хотя людям уже изрядно наскучила пустая говорильня, прослышав про прибытие новгородского владыки, многие вновь потянулись к Троице. Собрались мужики, почитай, со всех городов, да и слободских пришло немало, и даже запсковские появились. Бабы тоже решили послушать – дело ранее невиданное. Баб, однако, никто не гнал, не до них было. Много пришло в этот раз и мудрых старцев. Для них полукругом поставили деревянные лавки.

Когда подошёл Калика, собрание уже кипело.

Псковское правительство, именуемое Тайной Господой, что собиралось обычно в притворе храма, как здесь говорили, «на сенях», теперь отсутствовало. Потому власть на вече взял простой люд.

Ремесленники и торговцы поочередно забирались на Степень – место для выступающих – и говорили. Застенские крыли господ, посадские – застенских, слободские – посадских. Ремесленники ругали купцов, крестьяне – ремесленников, и те и другие – бояр, ну и так далее в том же духе. Так продолжалось довольно долго, пока слово не попросил архиепископ.

Многие псковичи не забыли ещё вражды со «старшим братом» и к новгородцам отнеслись насторожено. Однако Калику позвали сами. Потому слово дали без возражений.

Василий долго не говорил. Сказал, что порядка в городе нет; что покойники лежат не прибранные, не отпетые; что ворота посадские остались без охраны; что бояре город бросили; что бесы бродят, что туман ползет; что так дальше продолжаться не может, и порядок нужно восстановить.

Уставший от бесовщины народ согласился.

Калика обещал провести крестный ход, службу в Троице и заняться наведением порядка – заставить пошевелиться дружину и оставшихся бояр, поднять посадское ополчение, пристроить к делу клир, ну и так далее, и тому подобное…

В его поддержку высказались воевода с Данилой и множество других, не знакомых Василию людей. Дальше пошло как по маслу. Старцы потуги владыки одобрили. Вече дало ему полномочия для наведения порядка. Городской писец тут же перенёс решение на дорогой пергамент. Городской печатник прошил свиток шнуром, приложил государственную печать. Городской ларник грамоту с печатью положил принародно в ларь – к прочим государственным договорам. Можно считать, что это дельце Василий провернул быстро, а главное, на удивление бескровно.

***

После обеда Сокол отозвал Калику в сторону на разговор.

– Через три дня полнолуние, – сказал он. – Следует ожидать неприятностей. О том мои друзья особо предупреждали.

Василий задумался, а чародей продолжил:

– Пойду на охоту нынче ночью. Надо бы поглядеть, что за бесы такие. Поймать одного попробовать. Выяснить всё. Без этого ничего не сделаем здесь.

– С тобой пойду, – подумав, сказал Калика.

После всех иных приготовлений оставшееся до ночи время Сокол провёл в комнате один на один со своим мечом. Как всякий уважающий себя чародей, он держал отдельный меч для людей и особый – для нечисти.

Клинок лежал перед ним без ножен, тускло поблёскивая металлом.

Невежественный народ болтает, будто на потустороннюю силу непременно идут с серебряным оружием. Дескать, всякая нежить серебра боится хуже символа веры. Ерунда это. Серебряным мечом особо не намашешься – тяжело, да и некрепок такой клинок. Поэтому, меч у Сокола был харлужный. Серебро на нём, конечно, присутствовало, но только в узорах и заклинательных надписях.

Он сам составлял заклятья, собственноручно делал насечку и забивал в неё серебряную проволоку. И меч ещё ни разу не подвел чародея. Даже когда довелось поспорить с богами.

Водя шершавой ладонью по клинку, Сокол еле слышно шептал заговор. Он не сомневался – меч выручит и на этот раз, но лишнее заклятье никогда не помешает.

Чародей опоясался мечом, а священник, читая молитву, бережно достал из поклажи посох. Посох выглядел очень древним. Дерево от времени потемнело, покрылось мелкими трещинами. Сокол с любопытством посмотрел на орудие архиепископа и тот, поймав его взгляд, объяснил:

– С посохом сим странствовал по земле нашей сам Всехвальный Апостол Андрей Первозванный, сея слово и правду божьи. Священная эта реликвия лишь недавно обретена была в Грузино.

– Так уж и сам апостол? – усмехнулся чародей.

– А, что тебе говорить, колдуну поганому, – махнул рукой Василий.

– Ладно, не обижайся. Не прав я. Случайно с языка сорвалось.

– С твоего языка ничего случайно не срывается, – проворчал Калика. – Ладно, пойдем уж.

Внизу их перехватил Борис.

– Ты вот что, князь, – сказал ему Сокол. – Сиди лучше здесь и из комнаты не высовывайся. Храбростью тут ничего не сделаешь. У нас же есть, чем сразиться и с нечистью.

– Мало ли, вдруг помощь какая потребуется, – возразил Борис. – Нечисть нечистью, а бывает и тати под шумок шастают, дома брошенные потрошат, людей режут.

– Нет! – отрезал чародей. – Не сегодня. Надобно нам самим сперва разобраться, что это такое.

– Навоюешься ещё, – с улыбкой добавил Калика.

Борис уныло отправился за стол ужинать по второму кругу – поспать ему всё равно не светит: как тут заснёшь, когда старшие товарищи на опасное дело пошли. А в трапезе он никогда себе не отказывал. К тому же, случись чего, он всегда успеет прийти на помощь.

Товарищи вышли за дверь, вызвав изумление как корчмаря, так и всех постояльцев. «Вот два старых дурня, что удумали» – пронеслась у многих одинаковая мысль. Хозяин не осмелился ни возразить, ни спросить о причине безрассудной ночной вылазки, но бросился запирать за ушедшими дверь.

– Ты только потом открыть нам не испугайся, – заметил Сокол, обернувшись в дверях. – А то придётся на улице утра дожидаться.

Город затих. Дураков кроме них не нашлось. Чародей и священник, словно прогуливаясь – до полной темноты оставалось ещё около часа, – направились к заранее облюбованному подвальчику.

Располагался он под одной из купеческих гридниц. Что там раньше хранилось – кто знает. Но когда на него указал владычный перст, купцы мигом освободили помещение, отдав ключи Калике. Чем приглянулся старикам подвальчик, так это тем, что был он полностью каменным. Даже пол выложен камнем. Ни дыр, ни щелей придирчивый священник не обнаружил. Плахи потолка лежали плотно, с каменными плитами поверх них – Василий нарочно заглядывал в гридницу.

Сняв замок, архиепископ нарочно оставил дверь открытой. Но заходить в подклет они не стали. Примостились на ступеньках какого-то богатого дома, что стоял на противоположенной стороне переулка. Сокол возжёг два факела. Повозился, укрепляя их так, чтобы отсвет не падал на мостовую. Затем достал из сумки глиняные фляги – одну с вином, а другую с уксусом. Ту, что с вином, тотчас откупорил, и они с Каликой принялись неспешно из неё потягивать. Все приготовления сделаны, оставалось только ждать.

Первым стал наползать туман. Он двигался с юга. Двигался мерно, независимо от того, низина лежала перед ним, или же высота. Переваливал через стены и разливался по улицам сумрачной рекой, разбиваясь в протоках переулков и заводях площадей. Серый, каким и должен быть туман, он отличался ни с чем несравнимой едкостью.

Человек ли попадался на его пути, зверёк ли, птица ли – всё, что нуждалось в дыхании, неминуемо погибало. Погибало не сразу. Сокол видел, как потерявшая осторожность собака сперва принялась смешно так чихать, потом кататься по мостовой, как бы играя; через некоторое время, протяжно воя, хрипя, наконец, издыхала, корчась в судорогах. А из пасти её шла пена вперемешку с кровью.

Чародей и священник к туману приготовились. Они не зря прихватили с собой флягу с уксусом – старым испытанным средством против ядовитых испарений. Смочив платки, старики обмотали головы. Только глаза и виднелись в узкой щели. Но туман не сдавался. Едкие капли, оседая на коже, вызывали жжение. По одежде расползались жёлтые пятна, подобные тем, что оставляют в месте укуса ядовитые гады. О том, чтобы без последствий вдыхать это адское месиво, нечего было и думать

Становясь плотнее, поднимаясь всё выше, туман очень скоро покрыл крыши самых высоких домов. Разобрать что-либо, даже в двух шагах от себя, стало невозможно. Но не Соколу. Каким-то образом ему удавалось видеть сквозь хмарь. Правда, при этом очертания предметов выглядели сильно размытыми, но вот Калика не видел вообще ничего – сплошное молоко.

Чародей и заметил бесов, шествующих по соседней улице. Бесы шли крадучись, прогибая спины, прислушиваясь, но в тоже время непохоже, что они кого-то боялись. В переулок пока никто из них не свернул.

Странные существа. Подобных тварей Соколу встречать не доводилось. Больше всего они походили на чертей, какими тех изображают сочинители да живописцы – с хвостом, смешным свиным рыльцем, ушками торчком. Вот только ноги у них оказались обычными человеческими, да к тому же босыми. И никаких там козлиных копыт.

Сокол снял со стены факелы и протянул один из них Василию. Устраивать великое сражение не входило в их намерения – им нужен был пленник. Поэтому старики не спешили выскакивать на улицу. Сидели и ждали.

Вскоре один из бесов свернул-таки в их переулок. Не бес – бесёнок, как разглядел чародей. Он отличался от собратьев низким ростом и щуплым видом. И невеликим умом – совсем забыл осторожность, сунувшись в переулок в одиночку. Чего-то подобного и дожидались Сокол с Каликой.

Чародей осторожно поднялся – от беса их закрывала каменная арка – и сделал знак архиепископу. Тот встал рядом, сжимая в одной руке посох, в другой факел. Стараясь не шуметь, Сокол вытащил из ножен меч.

Бесенок, бормоча себе под нос какую-то песенку или прибаутку, шёл, приплясывая, по переулку. Он заглядывал в каждую дыру, в каждый закуток – не спрятался ли кто, не замешкался ли? Увидев распахнутую настежь дверь, бесёнок остолбенел – вот она, удача! Не каждую ночь можно встретить открытую дверь в объятом ужасом городе. Подклет, понятно, пуст. Но там вполне может оказаться лаз наверх. А не лаз так дыра, или щель – много ли им, бесам, нужно. То-то хозяева дома завизжат, увидев, как из подпола лезут ночные кошмары. А кто виноват? Двери запирать надо.

Прежде чем звать остальных, бесёнку захотелось осмотреть находку самому. Самому найти щель или дыру, чтобы потом, между делом, указать на неё собратьям. Чтобы, значит, зауважали.

Он слишком поздно почуял ловушку. Бросился к выходу, но из тени улицы уже бежали два страшных старикана с замотанными головами и факелами в руках. «Вот какая она, бесова-то смерть!» – подумал бесёнок. Он попытался рвануть в сторону, проскочить под рукой, но тут один из стариканов взмахнул посохом. Обожгло до костей нестерпимой болью, сильно отбросив назад. Бесёнок даже сознание на время потерял, или что у него там вместо сознания.

Закрыв изнутри дверь, Сокол подпёр её стоявшим тут же наготове дрекольем. Калика, со свистом рассекая посохом воздух, загнал беса в угол. Упёршись спиной в камень, тот поджал хвост и жалобно заскулил, точно обыкновенный нагадивший щенок.

– Попался, гадёныш, – удовлетворенно произнёс Калика. – Теперь скули, не скули. Дверь заперта. Твои на помощь прийти не смогут. Раньше надо было тебе сородичей звать.

Продолжая скулить, бесёнок сполз на пол и поджал колени к мордочке. Его босые ступни часто колотили по камню, вызывая смешные шлёпающие звуки.

– Заткнись, – рявкнул Василий. – Не то «Отче наш» прочту. Мало не покажется.

Бесёнок притих, но дрожь унять так и не смог.

– Говорить будешь? – будничным голосом спросил подошедший чародей, помахивая мечом.

Пойманного беса долго пытать не пришлось. Василий лишь пару раз прижёг ему посохом конечности, и тот сразу согласился говорить.

– Кто послал вас, бесов, сюда? – спросил первым делом Калика. – Кто напустил туман?

– Хозяин послал, белый священник. Хозяин и напустил, – ответил бесёнок.

– Что за хозяин, как его имя? – не отступал Калика.

– Хозяин и всё. Мы его так называем, – бесенок вроде бы успокоился и даже дрожать перестал.

– Чего же он хочет? Людей запугать? – ухмыльнулся Калика.

– Он хочет получить этот город. И он получит его, – торжественно, с блеском в глазах, произнёс бесёнок, как будто не он попал в плен к этим двум стариканам, а они к нему.

– Каким же образом? – уточнил Калика с железом в голосе.

Бесёнок опять сник.

– Хозяин возьмет город приступом. Накануне самой полной луны, белый священник.

– Однако ты слишком уверен в своём хозяине, – возмутился Калика. – Вот так и возьмёт, и приступом?

– Накануне, это в каком же смысле? За ночь до этого? – перебил архиепископа Сокол.

– Нет, добрый колдун. Хозяин возьмёт город днём. Правда день этот будет тёмным. Очень тёмным. Темнее ночи.

– Вам же днём – смерть верная, – не поверил Василий. – Пусть даже и тьмы вокруг напустить. Вы ж, бесово семя, ночами только и можете шнырять, добрых граждан распугивать.

– Хозяин возьмёт город без нас, белый священник, – в голосе бесёнка читались сожаление и грусть. – У него хватает иных слуг. Не таких, как я. По-настоящему страшных. Даже мы стараемся держаться от них подальше.

Допрос продолжался недолго. Все ответы, что можно было получить от бесёнка, они получили. Собственно ничего большего из пленника выжать не удалось. Ни про хозяина, ни про его слуг. Пришло время возвращаться.

Сокол ещё подумал, отпустит архиепископ беса или закует здесь каким-нибудь заговором. Любопытно ему было посмотреть, каким именно. Но тот неожиданным взмахом посоха снёс зверёнышу голову. Голова, ещё шипя мольбу о пощаде, покатилась по каменному полу и упёрлась мокрым свиным пятачком в стену.

– Добрее надо быть, – только и смог выговорить поражённый выходкой чародей.

Калика не ответил. Лишь хмуро взглянул на товарища.

***

Хорошо, когда у вас есть время на подготовку отпора. Когда вам загодя донесут о приготовлениях неприятеля к походу, о выходе вражьего войска. Когда первыми вступают в бой крепости пограничья, для того и поставленные, чтобы дать главным силам время на сборы.

Тогда можно и нужно подтянуть войска из пригородков, поднять новобранцев, сколотить ополчение. Можно отправить посольство к соседям с просьбой о помощи. Да многое можно успеть, если есть у вас время.

Хорошо, когда вы знаете неприятеля. Знаете его повадки, его силы и его слабости. Знаете, поскольку не первую сотню лет воюете с ним, обмениваетесь ударами, накапливаете опыт побед и поражений. Хорошо, когда враг такой же, как и вы. Из мяса и костей, с такой же кровью в жилах и сердцем в груди. Одной с вами веры, только что молитву в его стране читают немного иначе, да немного другие обряды и немного другой язык.

Теперь же защитникам города предстояло решить задачу посложней – как отразить врага доселе неведомого, нечеловеческого, а то и бесплотного. Ни времени на подготовку, ни серьезных сведений о противнике у горожан не имелось. Никакого опыта борьбы с тёмными силами они не имели тем более. Поэтому ничего удивительного, что руководство обороной в свои руки взял Калика. Посадник умер, а воевода не возражал – кому, как не отцу церкви заниматься отражением дьявольских сил. Тем более, что и вече архиепископа всеми полномочиями наделило.

Калика назначил военный совет в «Деве».

Вообще-то, всякого рода собрания было принято проводить в притворе Троицкого храма, где отведено особое для того место, а вовсе не на постоялых дворах, пусть даже таких богатых, как «Выбутская Дева». Но Василий решил по-своему. К тому же, ему хотелось иметь под рукой Сокола и Бориса, не наделённых никакими правами.

Хозяин загодя выгнал всех лишних посетителей из большой залы, освободил столы от обеденных блюд и собственноручно застелил свежей скатертью. После чего, поклонившись Василию, удалился сам. Архиепископ уселся во главе, посадив по левую руку Бориса с Соколом и своих ушкуйников.

От ополченцев Застенья пришёл Данила, накануне избранный новым сотником. За ним прибыл Мартын. Словно растеряв прежнюю смелость, он долго мялся, прикидывая, где бы ему сесть – мужика с посада не каждый день в совет приглашают. Василий показал место напротив Данилы.

Скоморох пришёл без приглашения и уселся на другом от Калики краю стола – тоже как бы во главе.

Последними пришли воевода и два давешних боярина. Эти место не выбирали, а сразу расположились подле владыки. Увидев на фибуле Бориса белого сокола, Кочан поднял удивленно брови.

– Суздальский Дом? – спросил он. – Кем будешь-то Константину Васильевичу?

– Сыном, – ответил Борис. – Младшим. Если Ноготка не считать.

– Добро! – кивнул воевода. – А сюда, каким ветром? Может, согнали откуда, так у нас таких любят. Только скажи на вече, мол, с Москвой поцапался или с ордынцами. Вмиг на Псков посадят.

Кочан захохотал, довольный собственной шуткой. Потом смолк, наткнувшись на осуждающий взгляд архиепископа.

Добившись тишины, Калика изложил дело. Рассказал о допросе, снятом с беса. Предложил высказываться.

– Я так понимаю, главное туман одолеть, – поставил первый вопрос воевода. – В тумане не видно ни чёрта, а как вслепую сражаться? К тому же ядовит он.

– Огонь может туман разогнать, – предложил Сокол. – Костры надо жечь на улицах.

– Точно! – согласился Скоморох. – А на кострах всяких колдунов шибко умных. Чтобы горело ярче.

– Костры – это разумно, – кивнул Кочан. – На каждом перекрёстке разложить, возле ворот, гридниц, подворий… Факелов надо наготовить, стрел горящих.

– Уксус не забыть, – добавил Василий. – Помогает он от тумана.

Долго спорили, где взять столько уксуса. Решили забрать весь, что есть, у купцов и горожан. А мало будет – вином разбавить. Вина-то уж точно хватит.

– Хорошо, с этим ясно, – кивнул Калика. – А что с людьми, что с оружием?

Поочерёдно все доложились.

Расклад получался таков. Три сотни дружинников – стражей Крома – во главе с воеводой, серьёзных потерь не понесли. То ли бесы меньше лезли в каменный город, то ли стражники оказались лучше защищёнными, но погибло, наглотавшись тумана, лишь несколько воинов. Бояре собрали отряд человек в сорок – все опытные, все хорошо вооружены, но для такой войны – капля в море.

Из двух сотен ополченцев Застенья живых удалось собрать около сотни. Причём все начальники сгинули. Но то не велика беда, уже новых избрали.

Средний Город, считая вместе с укрывающимися за его стенами слободскими, готов был выставить до пяти сотен мужиков. Одна беда – почти все безоружные.

– Оружие нам надобно до зарезу, – закончил доклад Мартын. – Своего нет, чем воевать будем?

– Есть ли запас оружия в Кроме? – спросил Калика воеводу.

– Запас есть, как не быть. Хранилище целое. Палата Оружейная. Вот только раздавать из неё оружие горожанам не положено. Кабы осада началась, тогда другое дело.

– Считай, что осада началась, – сказал архиепископ.

Кочан кивнул.

– Мартын, подойдёшь ко мне после совета, пойдём за оружием.

– Вот и хорошо, – Василий несильно хлопнул ладонью по столу. – Почти тысяча бойцов набирается.

Они обсудили, как распределить силы, как подвозить припасы, где отдыхать и куда девать раненых. Условились о том, как подать знак, когда сшибка начнётся, и как сообщаться по ходу дела. Всё до мелочей обговорили и разошлись – людей собирать да крестный ход готовить.