Текст книги "Храм святого Атеиста"

Я спросил у Клещева, испытывал он, когда-нибудь нечто похожее, на что он ухмыльнулся и помотал головой.

–Черт, – вскипел я, – тут есть хоть кто-нибудь больной?

–Знаете, доктор, я уверен, единственный кто здесь болен это вы, – захлебнувшись смехом и брызжа слюной, кричал Клещев.

Глава 3

Эту историю я еще не слышал. Я сильно люблю это место, неважно, как давно здесь ты находишься, всегда можно услышать что-то новое. Обсуждение прервал рассвет. А значит, началась новая глава. Это был только отрывок. Отрывок чего-то большего, чем просто средство разогнать скуку. Что-то изменилось. Темнота сближает, повышает ценность слов. Только ночью мы настоящие. И единственной возникшей короткой мысли в ночи, я больше благодарен, чем бесконечным мукам минувших для меня дней. Я уже слышу, как Безумец встречает комету:

Песок,

в один глазок.

Растянемся с небом, встань, поверь.

Вдыхай, роняй свою мечту.

Иди не по равнине дней.

За отблеск полупьяных лун,

И свет в глазах ее детей.

–А ведь эту историю ты нам не рассказывал, – заметил Вачега, с небольшим чувством обиды, ощущая, что от него что-то прятали

–Это все, потому что он болтает только днем, – добавил Мертвый царь. Единственную историю про него я слышал только от Рыбы.

Кто еще остался тут без имени? Рыба, единственная девушка здесь, получила свое имя за удивительную способность молчать. Так редко встречаемую в мире и такую непростительную здесь. С ними был ребенок, тот, что никогда не был рожден. Нерожденный, ни на минуту не отходящий от Мертвого Царя, услышав последнюю фразу, он явно опешил. Выпустив на долю секунды руку своего усопшего товарища, и не веря тому, что услышал, посмотрел на Рыбу. Не знаю, что удивляло его больше, что Рыба говорила когда-то или то, что она знала о жизни Ветра? Безумец, затянул второй куплет:

Никто, кроме тебя.

Ее незнание любя,

Выбрось глаза, ползи.

Силясь с собой и ее жги

Обгорай и живи,

Убегай и живи,

Убивая живи,

Умирая живи.

Закончив, создал короткую паузу, которую тут же нарушил Ветер:

–Настало время, когда в ход пошли лучшие мои истории.

Эта фраза была командой к старту, еще долго витая в головах слушателя. Настало время, для чего-то настоящего. Все потаенное больше не может скрываться, истошно просится наружу. Каждый в своих мыслях, отправился в путь, лишь Безумец, все еще держал гитару в руках, его пустые глазные яблоки отражали свет Кометы, который пленил Нерожденного. У него еще не появилось этого чувства, которое мешает долго смотреть на калек. Он мог позволить себе пялится в пустые очи, ему казалось отражение кометы заменяло Безумцу зрачки. Он однозначно все видел. Хоть его глаза и застилал белый толстый налет, он все видел. Взор его четко устремлен на единственный источник света в этой пустоте. Повернувшись, слепец, замкнул колону, аккуратно обойдя остатки льда, который не давал сгорать лагерю этой ночью. Он ступал босой ногой в еще теплый песок. Без обуви здесь были только двое, вторым был Вор. Оставалось загадкой, куда они дели свою обувь. Несмотря на то, что каждый был уверен, что провел здесь уже много времени, их одежда была все в том же состоянии. Единственное, пропиталась потом, но выглядела все еще очень достойно. От большинства атрибутов можно было бы давно избавиться. Но об этом месте ничего толком не было известно. И не так сильно лишняя одежда мешала, как окутывал секундный страх. Потерять хоть что-то. А вдруг это когда-то понадобится для спасения? А ты от этого отказался. Мало кто себе это смог бы простить.

Когда комета была в зените, Сайбо отправился совершить пробежку. Ветер запрокинул голову, взирая на чудного зверя в небе. Затем обращаясь к Рыбе, тихо спросил, так чтобы никто не услышал:

– Ты могла представить, что это существует? Как ты думаешь, ты это создала или ты знала об этом?

Рыба, все также молча покачала головой. Не дав ответ ни на один из вопросов точно. Это было скорее «Не знаю». Но и этот ответ удовлетворил Ветра. Теперь уже она сверлила взглядом небесного зверя, пока он преодолевал мелкие полоски песчаных волн. Нерожденный то и дело вис на руке Мертвого царя, то пытаясь тащить его вперед, то якорем врываясь в землю. Только возраст дарует это спокойствие и понимание. Старик терпел и даже улыбался, он был рад, что они встретились. Он долго был здесь один, и они с первого же мгновения тянулись друг к другу. Казалось бы, их объединяет что-то общие – отсутствие жизни в каждом из них. Но нет, их объединяло то, что их различало. Из общего была лишь зависть. Первый завидовал тому, что второму посчастливилось жить, второй же завидовал тому, что первому не пришлось жить. Сейчас они были в одном состоянии, но для того, чтобы его достичь одному пришлось прожить, второму же не родиться. Это их сближало. Мертвый царь чувствовал ответственность за Нерожденного. И руку его старался никогда не отпускать, как бы не было тяжело идти. А тот, в свою очередь, задавал вопрос за вопросом, он очень мало знал и любопытствовал во всем. На каждое действие окружающего возникало тысяча вопросов. Каждый раз, когда Сайбо отправлялся на прогулку, он спрашивал одно и то же:

– Зачем он это делает? Чего хочет добиться? Зачем он каждый день убегает, если к закату все равно возвращается к нам?

–Почему бы тебе не спросить это у него? – вмешался в разговор Ветер, – ты каждый день спрашиваешь это у людей, которые не знают ответа, но еще ни разу не спросил у того, кто знает.

Нерожденный задумался, ведь и правда. Чаще всего этот вопрос возникал, только когда Сайбо отправлялся на пробежку, спросить его не было возможности. А когда он возвращался – всегда рассказывал о находке большого айсберга, которого хватит на всю ночь. И тогда забота о том, чтобы до темноты вновь отыскать это спасение, отодвигало далеко назад важность вопроса. Сегодня он обязательно спросит. Он уже мысленно прогонял из себя робость. Сайбо всегда был для него загадкой. Ему было неловко и страшно к нему обратиться. Какой-то суровый, отцовский взгляд его останавливал. Но любопытство было намного выше. Он уже предвкушал ту радость, что испытает, узнав новую тайну.

Когда Сайбо вернулся, не успев отдышаться вопрос прозвучал. Но все вокруг вперед ждали информацию о находке. Сайбо плюнув слипшейся слюной в песок, пару раз сделал глубокий вдох. Затем облизнул грязный кусок льда, снова отплевываясь, но уже крупинками песка. Сначала поделился, как пережить эту ночь:

– Там есть три валуна. Можно перекатить их в одно место. Одного большого, к сожалению, не нашлось. Я справлюсь с одним, Ветер с Вачегой пока прикатите второй, потом вместе займемся третьим.

Никто и не собирался спорить. Такой расклад устраивал более чем. Все были довольны. Кроме Нерожденного, ему так и не ответили. Сайбо, дойдя до предполагаемого центр лагеря скомандовал:

– Вот сюда стащим их. Мне кажется, здесь ориентировочно и есть центр. Камни в том направлении первый, за ним пойду я. Вы отправляйтесь туда, – указав на одному ему известный ориентир пальцем в пустоту, закончил.

– А третий где? – полюбопытствовал Вачега.

–Здесь рядом, – ответил Сайбо, указав теперь четко в центр, между двумя ранними указаниями.

–Не хочу показаться самым умным, но с чего ты решил, что здесь центр? По всей видимости, куда резонней будет стащить два крайних камня к центральному, – не упустив возможность сумничать, заметил Вачега.

–А ведь точно. Чуть работу не удвоил. Отправляемся за крайними, – слегка покраснев из-за столь глупой ошибки, отдал новый приказ Сайбо.

Вачега хотел было добавить, что не удвоил бы, а увеличил в полтора раза. Но пока размышлял, насколько уместно будет звучать уполтарил и есть ли такое слово, упустил момент.

Остальные отправились к центральному камню, расположились и стали дожидаться. Вачега перекатывая камень, изрядно устал, предложил сделать небольшой отдых. Усевшись на песок и облокотившись на перекатываемый айсберг, спросил Ветра:

–Тебе не кажется, что наш лидер глуповат?

–У меня нет лидера. И ни у кого здесь его нет. То, что Сайбо каждый день находит нам спасение, возможно и должно было сделать его им. Но это побочный эффект его тренировок. Небольшой, но очень приятный бонус. Если бы мы были ему обузой, как-то мешали его тренировкам или еще что-то, он бы ни секундой не задумался и бросил бы нас. Это не лидерство. Но то, что он делает для нас, надо ценить. Ведь он мог и не делать. Поверь, если бы для того, чтобы выбраться отсюда ему пришлось бы вырвать хребты у каждого из нас, он бы даже не задумался, – на этом закончил Ветер, затем снова принялись перекатывать льдину.

Уже в лагере, Вачега снова спросил:

–А ты бы вырвал?

–Меня бы остановило, только то, что я физически бы этого не смог, – не сильно задумываясь и стесняясь, ответил Ветер.

–Таааак, о чем это вы? Хотя нет. Пока не забыл, Сайбо, – затараторил Нерожденный, переведя взгляд на давно уже прибывшего спортсмена, который, несмотря на то, что отправлялся один, доставил льдину раньше, – Отчего ты бежишь каждый день, и почему возвращаешь? Сайбо выдавил смешок, ему хотелось показать, как же смешна мысль, что он может бояться.

–Ну что ж, наверное, самое время рассказать об этом? – поинтересовался у остальных Сайбо. Никто не собирался возражать, и он решил начать.

Темнота наступает, только лед бросает слабый свет, накопленный за день. Сегодня ночь для чего-то нового. Начало большего, чем просто ответ в утешенье ребенку. История рождения, становления. И даже то, откуда появилось это имя. В отличие от других, ему его пришлось заработать. Но всему свое время. Ночь уже окутала наших героев привычным жаром. А значит настало время слушать.

Откуда берутся звери?

Поиск лица

Вокруг меня раньше было много людей. Были и хорошие, были и плохие. Я тянулся к каждому в надежде получить их одобрение. Я готов был творить ужасные вещи, лишь бы они меня приняли. Я смеялся над несмешным, я был вежлив с мразями и грубил интеллигентам. Если во мне что-то и было хорошее – я этого стеснялся и прятал как можно дальше. Никто не должен был про это узнать, меня засмеют. Признание в обществе – единственно достойная вещь и методы ее получения не важны. Мне говорили, что в школе со мной учатся слабые люди. Ты сильнее их, тебе нечего там делать. Они дети, а ты уже взрослый. Делай как мы. Говори, как мы и ты станешь как мы.

И я так и делал. Чувствовал, как все вымирало вокруг меня, от компании к компании я искал себя. Каждые говорили мне, слушай эту музыку, отвечай так и никогда не позволяй себя опозорить. Твое достоинство единственное, что у тебя есть. Я кивал и верил. Мне кажется, даже если бы они сказали мне ударить женщину – я бы и это сделал. Они все же уважали меня, но ими я не стал, как не старался. И так было везде. Стоило мне перейти учиться в колледж, я пытался стать ими. Я смотрел и повторял. Чем отвратительнее их поступки – тем с большей охотой я их повторял. И снова меня уважали, а кто-то уже боялся. И также я попал в армию, там уже были группы, сформировавшиеся задолго до моего прихода и мне, предстояло доказать им, что и я достоин быть среди них. Кто-то сдавался без боя, вызывая у меня отвращение, кто-то пытался уговорить себя биться и проигрывал, а кто-то проигрывал и все равно бился. Это был единственный способ доказать свою силу. И стать наконец-то одним из них. Чем чаще я им отвечал, тем меньше желания у них было ко мне лезть. Кто-то стал бояться, кто-то просто находил более слабого. Получал от него, что хотел. От меня отстали, я снова среди них, но я и там чужой. Я носил тысячи лиц, в надежде, что хоть кто-нибудь меня не узнает и примет. Но все они были прозрачными масками, даже если я и видел, наше сходство, они то знали – я чужой. Все чаще я проводил время в одиночестве. Как и многие я пытался это исправить. Стал посещать бары, где напившись, иногда, удавалось завязать какое-никакое знакомство. Друзьями они мне, конечно, не станут, но это лучше одиночества. Я шутил с дамами и угощал их выпивкой. Я был любезен и с мужскими компаниями, пытаясь понравиться каждому. Но не всегда это проходило гладко, иногда возникали и конфликты.

Бывают дни, когда одиночество вгрызается глубже обычного. Тогда и алкоголь употребляется крепче обычного. Это был виски. Серьезно, вы знаете более брутальный напиток? Я тогда не знал, поэтому и выбор был очевиден. Я явно перебрал, в бар зашел боров. Таких здоровых я еще не видел и первая мысль, возникшая в моем уже изрядно отравленном мозгу, была таковой – «Черт, да он же огромен. Не хотел бы я с ним ругаться». Запив мысль остатками на дне стакана, я попросил повторить. Это было последнее сознательное действие той ночью.

Вспышка. Я открываю глаза. Двое держат меня под руки. Напротив, меня стоит боров. Узкий коридор, они что, пытаются вытащить меня из бара? Или они держат меня, пока этот кабан вволю развлекается? Я вырвал правую руку из захвата, к счастью он был довольно легок. По всей видимости, находясь в неосознанном состоянии, я не сильный сопротивлялся. Левой рукой я вдавил в стену второго и принялся свободной рукой наносить короткие, но быстрые удары. Рука на горле, не только не позволяла ему дышать, но и не давала поднять руки, чтобы защитить голову. Вскоре первый, заметив свою оплошность, снова схватил меня за руку. Ослабив хватку с горла, я позволил второму медленно сползти по стене. Аналогичная ситуация возникла и, с другой стороны. Рука на горле, плотно прижав к стене, благо узкий коридор позволял. Серия коротких ударов и тело симметрично скатилось на тот же пол. Оставался только боров. Он смотрел на меня, вытирая нос от крови. Затем плюнул на пол и произнес: «Удар все равно у тебя слабый». Это он мне? На!

Вспышка. Я снова в сознание. Валяюсь в парке. Ужасно холодно, голова болит. Я хочу домой. Я должен идти. Постепенно поднялся и начал делать короткие шаги.

Вспышка. Еще один приступ пропажи памяти позади. Я в узком длинном проходе. Какой-то парень идет мне на встречу. Он уже прошел, черт. Как же я хочу курить. Где же мои сигареты? И телефона нет. Документы тоже пропали. Это же был цыган! Он меня заговорил и украл все. Я резко повернулся и крикнул ему вслед:

–А ну стой!

Парень послушно остановился. Встал и ждет, чего же мне от него надо. Я продолжил:

–Телефон отдай!

–Чего? Не, не отдам, – с каким-то идиотским смешком ответил он.

Он что, еще смеяться надо мной хочет? Обчистил подчистую пьянь, а теперь еще издевается. Я четко расценил, что в таком состоянии никак не смогу его догнать, у него тридцать метров форы, да еще он трезв. Надо напугать:

– Ты знаешь кто я такой?

–Да

Что? Откуда он меня знает? Я же просто хотел напугать, не тот я ответ ждал, совсем не тот. Нельзя отступать:

– Ты знаешь, где я живу?

–Да

Серьезно? Откуда он это знает? К черту. До конца:

–Если ты сейчас не отдашь телефон, я завтра приду к тебе. Лучше отдай, я даю тебе время до завтра, ты знаешь, где я живу. Занеси телефон, либо я тебя убью.

Парень рассмеялся и ушел очень быстрым шагом, озираясь, не начну ли я бежать. Мне известно, бесполезно. Победил ли меня боров? Думаю, да. Сначала этот бык, теперь еще и цыган меня не боится. Тварь. Надо идти домой, я почти дошел. Как же темно и холодно. Я должен был уйти часов в десять из бара, но сейчас поздняя ночь, сколько я провалялся в парке? Мне требовалось на дорогу из бара до дома не больше тридцати минут, сегодня же я шел половину ночи, по всей видимости, на каждом углу встревая в переделки, которые изрядно увеличивали время моего движения и ссадины на голове. Но я доберусь, я всегда доходил. Я уже вижу его, замочная скважина заполнилась ключом, отварила дверь, впустив меня в тепло помещения, по которому я так скучал. Вот я и пришел, осталось доползти до кровати. Мягкий покрой кровати пленит, тяжелое одеяло из верблюжьей шерсти забирает меня в куда более теплый мир.

Встреча со зверем

Утро. Солнце лениво поднималось на горизонте. В редких лучах, озарявших комнату, я всматривался в холодное стекло. Я замер, боясь пошевелиться. Оттуда за мной, ни на секунду не отводя глаз, наблюдал дикий зверь. Ужас наполнил меня, я чувствовал, как в холодной комнате по мне проступал пот. Я давно забыл, что такое страх. И вот он, зверь из дикого царства пришел ко мне. Я не готов, я дрожу, каждое мое правильное действие вызывает сомнение и рябь на коже. Я начал пятиться, отхожу пока не чувствую за своей спиной стену и боюсь отвести взгляд от зверя хоть на секунду.

Если он поймет, что я его боюсь – мне конец. Мы играем опасную игру. Опасную, только для меня, в нем нет страха, я вижу ссадину у него под глазом. Под серой шкурой сочится кровь. Он знавал бой. Он страшней и храбрее всех, кого я видел. Даже самый большой боец боится. Он может думать, что в нем этого не видно, но я-то знаю. Страх он у всех. Кроме зверя. Он победил еще до того, как наши глаза встретились. Он пришел победителем. Не готовясь к бою, пришел за мной. Просто сказать, что я проиграл. Его сила отожествляла любое его чувство. В ней проявлялась и его насмешка надо мной и его призрение. Ему было стыдно осознавать, что ему придётся уничтожить такого слабого соперника.

Чем дольше я смотрел в него, тем больше я не мог понять источника моего страха. Он не был большим, тонкие лапы, плотно прижатый хвост и только морда была его сильно изувечена. К страху невозможно привыкнуть, мне казалось, он копится. И доходя до критической отметки, я на сотую часть секунды терял самообладание. При этом вздрагивал и чуть не терял сознание. От этого короткого движения, страх нарастал еще больше. Мне казалось, это станет вызовом зверю. В этот момент он и нападет. Но он замер.

Я внимательно рассматривал его, пытаясь понять, что же меня так в нем пугает. Налет на его шерсти, седина отдельных волосков? Или это просто цвет его окраса. Я не думаю, что он был стар. Мышцы были четко выражены, если он и был стар, то явно не телом. Его глаза были отражением его опыта. Я видел каждую из его битв, он всегда выходил победителям. Ноздря надорвана, и кусок оголенного мяса держится лишь на коже. Увидев это, я невольно скривил лицо, при этом показав ему свой оскал. Зверь не заставил ждать и сделал это в ответ. Десны кровоточат, один клык надломлен. Это все, что я успел разглядеть в ту секунду. Челюсть была сомкнута, что позволило мне на секунду успокоиться. А что если он обороняется? Был загнан сюда. Вдруг ему страшно? Что если он боится больше меня? Хорошая попытка успокоить себя. Жаль не сработала. Он пришел за мной, не стоит себя обманывать. Пора принять правду, ты трус, ты заслужил этого. Почему он не нападает? Он не вынудит меня отвернуться, если он хочет напасть – пусть делает это открыто. Мне страшно, но я хочу видеть, когда он нападет. А он, в свою очередь хочет лишить меня этой возможности. Ну что ж, давай сыграем. Ведь проиграть тоже можно с честью? Мне не стыдно проигрывать, не было в моей жизни ничего страшнее. Это честь умереть с достоинством, от настоящего противника. Настоящего война, чей вой разрывает ночную тишину, заставляя вздрогнуть каждого, кто его услышит.

Я просидел у стены весь день, лишь к вечеру дверь распахнулась. Я увидел, как в дом зашла мать. Это был первый раз за несколько часов, когда я повернул голову и моргнул. Глаза смочились, и мне казалось, из них потекла слеза. Шея ныла от усталости. Я медленно вернул голову обратно, но на меня в отражение зеркала смотрело лишь мое изувеченное отражение. Зверь оставил их. Тот же синяк, та же царапина под глазом и след на челюсти. Это был его первый визит, я знал, он еще вернется. Но я уже проиграл, я бы позволил ему меня доесть, но для него это было слишком просто.

Чем лечат смерть?

Поедание заживо

С тех пор зверь меня не отпускал, попробовав однажды мою плоть, он уже не мог остановиться. Он не спешил и делал это аккуратно. Но я знал, чем все это кончится. Я уже распрощался со своими конечностями, волоча попеременно каждую ногу за собой. Он ел мою плоть, но вместе с ней ел и что-то куда более ценное. Я не мог смотреть в зеркала, отражения меня пугали. Я забыл какие глаза у людей. В них также можно было обнаружить себя. Мне было стыдно поднять голову. Волоча за собой ногу, я лишь надеялся, что никто не увидит выступающей из-под одежды шерсти, свой оскал я прятал под плотью и не решался в лишний раз оголять. Не было ничего вкруг меня, я просто ждал исхода.

Следующий укус пришелся в спину. Я уже не выходил на улицу. Ощутил, что те немногие движения по комнате мне даются все труднее. Я не мог сидеть, мысль о том, что лечь казалось мне иллюзорной. Я, как ужаленный, бродил по комнате. Мозг должен быть чем-то занят, иначе смерть. Снял с полки книгу, единственную, которую я смог бы сейчас усвоить. Детская сказка, про серого волка. Про то, как он разорвал лошадь пополам и служил за это царю.

Мне показалась – боль утихла. Время за полночь. Я смог лечь на диван. С каждой проведенной там секундой я начал ощущать нарастание боли. И то, что я испытывал до этого, казалось мне смешным. Ноющая, не прекращающаяся ни на секунду боль, охватила всю мою тыльную часть. Единственное спасение было встать. От этой мысли жжение усилилось. Я должен встать, иначе зверь вернется. Я не мог позволить ему, не сейчас. На удивление, движение рук не вызывало ни каких новых ощущений. Лежа на боку, я вытянул руку перед собой и начал поднимать корпус, пытаясь опереться на локоть. Часы смеялись надо мной. Чтобы опереться на локоть мне потребовалось десять минут. Чтобы принять положение, сидя еще десять. При этом я постоянно двигался, но скорость моя была так низка, что со стороны я казался неподвижным. Я сел. Победа, хоть и не большая, но все же.

Я оказался в ужасном положении. Я не мог встать, мои попытки не увенчались успехом. А еще, более ужасное, что и лечь я не мог. Я потратил тридцать минут, на попытки лечь либо встать и все же пока сидел. Боль росла, я ощущал, что если я сейчас не встану, то уже никогда этого не сделаю. Появилась идея. Глупая, но вдруг. Что если боль у меня только в голове? Я не нащупал раны на своем теле. Сунув руку под кофту, ощущал плотный слой шерсти на своей спине, но раны не было. Вдруг мне это только кажется? Если я сейчас резко встану? Боли не существует. Вставай! Я дернулся и тут же тихо взвизгнул, а возможно это был скулеж. Боль все же есть, я должен был это признать. И так. Я все же пока сижу. Давай же, вставай. Надо менять тактику. Я не могу поднять свой вес, надо сползти с дивана и тогда возможно я смогу встать. Спустил ноги с дивана, руками уперся в него, я медленно сползал на колени. Сначала одно, затем другое. Я стою на коленях перед диваном. Мне надо выпрямить спину и тогда я смогу, я поднимусь. Боль доносилась до кончиков пальцев, я миллиметр за миллиметром выпрямлял свою спину. Готово. Сначала одну ножку, затем вторую и поднимайся. Поднимайся!

Я встал, я должен двигаться, шаг был длиной не больше трех сантиметров, следующий такой же. Я пытался нарастить их и через тридцать минут увеличил размер до десяти сантиметров правой и семи левой. Вышел на кухню, там была моя сестра, любитель посидеть допоздна, я налил чая и ходил по кухне. Она читала и не придавала этому значения. Ноги мои замерзли. Я вернулся в комнату и попробовал надеть носки и лишь посмеялся над своей наивностью. Мне до сих пор стыдно, и я никогда не испытывал такой слабости как тогда. Я попросил свою сестру надеть их мне. Я не смотрел ей в глаза, опустив голову. Она лишь спросила: «где они?»

– В комнате, я не смог их поднять, – с глубоким чувством стыда прошептал я.

Она надела сначала один, потом второй. Я смотрел на нее сверху, а чувствовал себя таким маленьким и беспомощным. Ей не составляло труда, но мне кажется, это было самое большое, о чем я ее просил. Она дала мне таблетку обезболивающего, и я смог уснуть через несколько часов. Это был последний день, когда я стоял на ногах.

На следующее утро я уже не смог встать. Лежал в кровати, если боль усиливалась – ел таблетку, если не чувствовал боль – спал. Казалось, у меня есть все время мира. Все оно принадлежит мне. Я помню, еще с детства я мог часами смотреть в голую стену. Запуская мыслительные процессы в своей голове, я не замечал, как идет время. Мне всегда было, о чем подумать. Но не сейчас. Напротив, меня белый потолок, но я не могу сконцентрироваться на его пустоте. Я замечаю узоры на нем, они отвлекают меня от моих мыслей. От всех кроме одной. От той, которой мне больше всего хотелось избавиться. Может, стоит все это закончить? Боль, она не проходит. Есть два варианта развития. Обратится в больницу. Я знал, что со мной. Это грозит потерей спортивной лицензии. Это плохой вариант. Это, возможно, единственное, чего я смог достигнуть. Второй вариант, хоть и подразумевал мою смерть, все же мне казался более приемлемый. Но для этого мне надо встать. Забавно. Хочется умереть, из-за того, что не можешь встать, но для этого нужно встать. Жаль, что этот объем иронии не сделает все за меня. Мне надо, что-то сделать, невыносимый потолок, что был мне когда-то другом, теперь разрисован узорами. Я чувствовал, что, еще жив, но также чувствовал, как зверь дожирает последние остатки моей плоти.

Он победил. Но ему этого было мало, он разрешил мне встать, если я буду продолжать существовать лишь в его облике. Черт. Я еще не мертв. Если этот зверь решил меня уничтожить, я испорчу его планы. Но пока, я вынужден согласиться.

Маленькая победа

Вскоре я смог подняться. Надо было с чего-то начинать. Пока я мог лишь три вещи, сидеть, лежать и стоять. Ходьба отвлекала, снимая боль. Пока лежишь, боль практически не чувствуется. Но стоит тебе встать, ты осознаешь, как пагубно на тебя влияет лежачее положение. Требуется максимально сократить пребывание на диване. Опять же, если лежать на полу не больше двадцати минут, то боль спадала. Однозначно, требовалось твердое покрытие. Спать на полу, не самое страшное, в армии я спал на бетоне, радуясь лишней возможности сомкнуть глаза. А тут теплота деревянного пола дарила комфорт. Раз дружба с потолком закончилась, ничего не препятствовало моей дружбе с полом. Там был мой мир. Я старался передвигаться как можно ниже. Еда лежала на нижних полках холодильника. Есть я стал на полу, когда требовалось вставать, делал это без охоты, заставляя себя и испытывая дискомфорт от пребывания в вертикальном положении. Но так не может продолжаться вечно. Надо стать человеком, либо уже умереть зверем. Я сел на пол, раскинув ноги в разные стороны. Положение, в котором я оказался, казалось мне не естественным. Ноги едва создавали угол в 90 градусов. Я потянулся вперед, продвинулся не более чем на десять сантиметров. Повторил наклоны уже в стороны ног, поочередно, сначала к одной, затем к другой. Результат и того хуже, не более семи сантиметров. Возможно, это и есть выход. Я опасливо оглянулся, нет ли поблизости зверя. С этого все началось, каждый час я тянул свои мышцы, сухожилия и хрящи. Каждый миллиметр прогресса сопровождался приступом радости. Я могу, меня не победить. Я пытался чаще ходить на двух ногах, снова начался пользоваться стульями. В один день, я дотянулся кончиком пальцев руки до пальцев ног. Короткое мгновение контакта, двух противоположных конечности. Я откинулся на спину, из моего глаза покатилась слезинка. Я смеялся. Глядя в предательский потолок. Ну что получил? Еще долго, я не мог повторить этого. Но я верил, раз мне это удалось единожды, значит, определенно, я смогу это повторить.

Зима прошла, я мог позволить себе лишь зарядку для стариков, но уверен, что это помогало мне ходить. Я видел, что я теперь зверь. Всю его грязь и подлость. Не мог не узнать его. Но никто другой его не замечал, никто не заметил. Я был им всегда, но увидеть смог лишь сейчас.

Месяц за месяцем я тренировал себя, хромата еще оставалась, но я ходил. И если сильно постараться, ненадолго мог изображать человеческую походку.

И вот однажды я вышел на улицу, мне казалось, я столько всего достиг за это время. Я хотел кричать об этом. Но никто и не заметил, что я вернулся в мир. Мне не к кому было возвращаться. Зачем же я встал? Для кого все это было сделано?

Встреча со светом

Это случилось весной. Я все еще зверь. Я все еще хромаю. Мои тренировки дошли до того уровня, что я мог ходить часами. Стимул пропал. Вся цель была сохранить только то, что имею. Пока я не увидел то, перед чем меркнут все мириады звезд. Источник света, столь настоящий, что солнце выглядело лишь пародией. Она пришла ко мне из ниоткуда. Я не видел никого красивей. Я впервые не смог заговорить. Не потому что боялся. Я не имел на это право.

Вернувшись домой, я впервые взглянул на себя в зеркало, сначала бросал недолгие взгляды. Затем смог останавливаться на несколько секунд, пытаясь как можно больше разглядеть. Я видел покрытое шерстью, исхудавшее тело. Торчащие ребра и силуэты остальных костей. Что я мог ей дать? Ничего, у меня нет ничего. Я не был готов к ней. Но я должен. В следующий раз, когда мне доведется встретить, что-то столь же прекрасное я должен быть готов.

Новый стимул настиг меня. Я должен бросить курить. Я должен вернуть себе, украденные зверем мышцы. Это оказалось намного проще, несмотря на то, что пагубной привычке я посветил более десяти лет, отказался от нее я в одно мгновение. Если первые сутки прошли практически гладко, то на вторые я почувствовал острое никотиновое голодание. Создавался эффект опьянения. Мне тяжело было стоять на ногах, меня то и дело покачивало, голова была пуста и время от времени я, словно выпадая из реальности, погружался куда-то глубоко в свои мысли. Первый этап начался, новая победа. Я начал снова есть, просмотрев тонну информацию о питании, обнаружил всем известные истины, про баланс белков углеводов и жиров. Правильность употребление каждого из них по времени суток, также соотношение и объем. Ничего сложного. Ешь вовремя и занимайся. Я встал на весы, стрелка едва указывала на пятьдесят восемь килограмм. В одежде. При росте сто семьдесят пять сантиметров. Столько я весил еще в школе. Давясь едой, я знал. Мне это нужно. Нашел обильно запыленные спортивные снаряды, а именно две гантели по восемь килограмм, пудовая гиря и детская штанга с блинами, максимальный вес которой достигал тридцати килограмм. Половину меня. Еще был турник. Есть только два варианта. Либо я убью свою спину, а вместе с ней и себя, либо я снова стану человеком. Я выполнял самое, на мой взгляд опасное, не щадил остатки своего здоровья. Через неделю делал рывковые движения, при выполнении упражнений. Рывок гири, подтягивание с рывком. Заканчивая упражнение, я чувствовал, как болит моя спина. Казалось, этим я ее намеренно убиваю, но нет. Каждое утро, эффект был обратным, я чувствовал себя все лучше и сильнее. Упражнения все меньше создавали дискомфорта, а я мог все больше. А ведь…ведь я снова могу вернуться в единоборства? Встав на весы, я увидел цифру в шестьдесят четыре килограмма. Рост есть, я увидел тонкий рельеф мышц, пробивающийся через шерсть. Месяц за месяцем я продолжал набирать, к осени я довел вес до привычных для меня семидесяти пяти килограмм. Смог выполнять толчок гири уже с полутора пудовым снарядом. Немного поработав с дыханием, и тренировками на выносливость, я понял, что снова готов биться.