Текст книги "Из смерти в жизнь… Советские солдаты России"

Так вот этот командир роты за мой отказ стучать на мне как следует отыгрался. Пока я был молодой, всё было нормально – только дембеля меня гоняли. «Фазаном» – тоже более или менее ничего. Но когда стал дембелем – это просто кошмар. Командир роты меня просто достал! Во-первых, он все мои наградные резал. А те, которые командир полка выписывал, пилили уже в особом отделе. Он приходил туда и докладывал: этого награждать нельзя. Командир взвода трижды написал на меня представление на орден Красной Звезды и четыре раза на медаль «За отвагу». Ничего не дошло. А все вокруг с медалями!

Я отслужил половину службы, стал «фазаном». К тому времени стал снайпером и окончательно научился точно стрелять. Но оказалось, что снайперская винтовка очень сильно меняет сознание человека. Мне это не понравилось. Оказалось, что на самом деле это – большая опасность. Только ещё начинаю целиться в душмана и вдруг понимаю: он точно мой, не уйдёт… Я стреляю, он падает. И чувствую, что попадаю. И после этого у меня в мозгу стало что-то меняться не в лучшую сторону. Я ощутил: что-то странное происходит, как будто какие-то непонятные силы стали мною овладевать.

Однажды мы окружили душманов: расселись по горам, а они в ущелье, в маленьком кишлаке. Через четверо суток они сдались в плен: мы вызвали авиацию, артиллерию, и они поняли, что скоро от них и от их кишлака ничего не останется. По такому случаю приехали представители афганского правительства, телевидение, иностранцы какие-то.

До этого бывало, что окружённых душманов наши брали в плен. А «духи» после этого писали жалобы, что их избили и деньги отобрали. И у нас в роте такой случай тоже был. Молодой неопытный командир взвода взял двух «духов». Наш командир ему говорит: «Не бери. Бахни – и всё!». Тот: «Нет, я возьму! Мне за это дадут орден и старлея». Мы: «Глупый человек…». Лейтенант сдал пленных куда следует. А через неделю его приглашают в особый отдел: «Это были мирные люди, они просто защищали свою деревню. Мало того, что вы их избили, вы ещё взяли у них большие деньги. Где деньги?». – «Мы не брали». – «Пришло указание из ХАДа. Чтобы через пять дней деньги были. Если денег не будет – будешь сидеть два года».

Дело дошло до командира полка. И, видимо, из чемодана командира дивизии выделили средства, на которые лейтенанта выкупили. После этого он быстро научился, как надо действовать, и ненавидел душманов конкретно. А если в таких ситуациях «духов» убивали, то пули вытаскивали. Ведь по пуле можно было определить, по крайней мере, кто стрелял – наши или душманы. У меня вообще всегда с собой были душманские патроны. Когда мы захватывали оружие, я часто тырил патроны калибра 7,62. Они немного другие, но к моей винтовке подходили. Думал: если уж придётся стрелять, так хоть не поймают.

Видим: «духи» идут прямо под нами ниже метров на четыреста, растянулись чуть ли не на километр. Так руки чесались! Ведь до того, как мы их окружили, у нас были потери. Но командир дивизии строго-настрого стрелять запретил, вплоть до трибунала.

И вдруг под вечер мы видим – они идут уже обратно! С автоматами, с ружьями своими древними. Выходим на связь, а нам говорят: «Душманы подписали соглашение, что не будут с нами больше воевать». То есть они перешли в категорию мирных. Но мы-то уже точно знали, что такого не может быть в принципе! Днём – мирный афганец, ночью – душман!

И мы не выдержали: «Командир, давай бахнем! И сразу оружие почистим». Поставили миномёт, запустили мины. Потом я первым из винтовки стал стрелять. Запустил в толпу двадцать пуль с расстояния четыреста метров. А душманы все разбежались в разные стороны и за камни спрятались! Ни один не упал… После этого до самого дембеля надо мной все подшучивали: «Эх ты, ещё снайпер называешься! Да какой ты снайпер, в кучу не попал?!.». Думаю: «Как это может быть? Я же с четырёхсот метров без проблем попадаю в кирпич. А тут ни один «дух» не упал!». Тогда мне было очень стыдно. А сейчас думаю: слава Богу, что я тогда никого не убил…

Как-то у меня заболел живот. Сказали, что похоже на аппендицит, и отправили в медсанбат. Запомнил почему-то каталки зелёные военные. Было жарко, и меня положили прямо на железку. Обработали живот – облили место операции йодом. Йод стёк вниз, и потом у меня кожа облезла чуть ли не до колена. Разложили на груди инструменты и стали резать…

Резали меня два капитана из Военмеда. Разрезали живот: сначала немного, потом для своего удобства дальше разрезали. Было настолько больно, что казалось, будто меня в костёр бросили! Несказанно тяжело было боль такую терпеть, только какие-то секунды можно, потом просто невыносимо. Было ощущение, что как будто я с ума схожу. Со стоном рычу: «Больно мне!..». Они: «Чего орёшь, десантник! Да что ты за десантник такой!». И дали палку в зубы.

Резали-резали… В этот момент духи стали обстреливать полк реактивными снарядами! Попали в электроподстанцию, от которой операционная питается – свет вырубился. Капитаны пошли узнавать, когда будет освещение. Пришли, говорят: «Сейчас грузовик пригонят, подключат генератор». Пока пригнали, пока подключили – прошёл час. А мне так невыносимо больно, что не передать: я волосы рву на себе, руки кусаю… Наконец свет дали, операцию продолжили.

Когда аппендицит вырезали, один доктор другому говорит: «Слушай, оказывается, у него не аппендицит…». Я им кулак показываю: «Не посмотрю, что вы два капитана!..». Те: «А что же у него было? Непонятно… Ладно, зашьём. По крайней мере, аппендицита у тебя точно уже не будет». И тут один другого спрашивает: «Ты сколько ему уколов сделал?». – «Каких?». – «Промедола». – «Я не делал – ты же делал!». – «Ты чего, шутишь, что ли? Ты же делал! Ты точно не делал?». – «Нет!». И оба ко мне: «Ты нормально себя чувствуешь, нормально?!.». Я: «Всё нормально, всё нормально…». Если были бы силы, я бы им точно прямо тут врезал!.. (Потом мне в Военмеде врачи сказали: «Это невозможно. Такой болевой шок человек не может выдержать. Ты должен был отрубиться!». Я им говорю: «Но если бы мне сделали хотя бы местное обезболивание, то не было бы так больно. Ведь когда зубы лечат и делают укол, тогда же не больно!».)

Капитаны мне быстро – тык-тык-тык – сделали несколько уколов в живот. И боль сразу пропала! Отвезли в палату, там сделали ещё какой-то укол, после которого я проспал тридцать восемь часов. Проснулся – а у меня левая рука отказала прямо от плеча, лежит как полено. Врачи сказали, что санитарка, которая мне последний укола делала, могла задеть то ли мышцу, то ли нерв.

Я очень испугался – ведь я теперь инвалид на одну руку! В ней вообще ничего не чувствую: поднимаю другой рукой, отпускаю – а она падает как бревно! Тут силы душевные меня покинули, я стал равнодушным, вялым, ничего хорошего впереди не ждал… Но мой друг Виктор Шульц из разведроты (его с ранением положили в нашу палату) говорит: «Витёк, не сдавайся! У тебя хоть одна рука работает. Смотри – тут инвалиды вообще без ног, без рук». И стал каждый день мять мне руку по часу.

Проходит где-то дней двадцать-двадцать пять. (Это были двадцатые числа мая 1986 года.) Сижу как-то – вдруг у меня палец на руке стал дёргаться! Но я всё равно ничего не чувствую! Виктор кричит: «Витёк, рука заработала!». И мы уже целый день по очереди руку массировали. Ребята подключились. Один мне левую руку мял, а я правой рисовал ему на забинтованных ногах кроссовки «Адидас», потом другому на забинтованной руке боксёрские перчатки изображал… И рука у меня постепенно восстановилась. Сначала три пальца ожили, потом – оставшиеся два. Подтягиваться некоторое время я не мог, но к августу 1986 года восстановилось всё полностью. Сейчас мне врачи говорят, что я мог руку отлежать, когда спал почти сорок часов. Вроде бы такое бывает…

После операции прошло чуть больше месяца. Я по-прежнему числился наводчиком-оператором БМП. У меня от этого всё внутри кипело: я же снайпер, это такая опасная работа! А наводчику-оператору нужно чистить пушку, которая весит сто двадцать килограммов. Попросил молодого солдата почистить её, а он не почистил! Командир батальона пришёл проверять, и выяснилось, что пушка нечищеная. Тот – выговор командиру роты. А когда последний узнал, что именно я должен был это сделать, то даже обрадовался… Говорю ему: «У меня только что операция была». – «Ничего не знаю!». Пришлось мне вытащить пушку, почистить, обратно поставить. Пошёл в туалет, смотрю – у меня шов порвался, весь живот в крови. Помылся, постирал одежду, заклеил пластырем. Потом – в санчасть, там чем-то ещё заклеили. Целый месяц я на боевые не ходил.

Молодому врезал. Потом ещё раз! Он: «За что?!.». – «Из-за тебя у меня шов порвался!». – «Это твои проблемы». Говорю: «На твоём месте я попросил бы прощения. Ты что, этого не понимаешь?». Он: «Я не должен пушку чистить, не надо меня бить». После этого ночью молодые собрались вместе, подошли ко мне (я как раз охранял рюкзаки на улице) и говорят: «Если ещё кого-то из молодых тронешь, мы тебе «тёмную» устроим!». Говорю: «Всё ясно, вы свободны! Я вас учить больше не собираюсь. Воюйте, как хотите».

Потом я долго думал над этим. Возможно, Господь спас меня через послушание дембелям. Ведь сколько трудностей у меня было, командир роты просто житья не давал! Но я страшно любил ВДВ и готов был терпеть всё! И до сих пор я беспредельно люблю ВДВ. Дембелям я подчинялся полностью, делал, как мне приказывали. И при этом я к ним хорошо относился, за исключением одного из них. Как-то в столовой тот на меня суп вылил. Ему в обед не досталось мяса в супе – другие дембеля съели. Он: «Где моё мясо?!.». Я: «Там, в бачке». – «Тут его нету!». – «Ну не я же его съел! Твои дембеля и съели». – «Где мясо!». – «Слушай, откуда я знаю где?!. Было там. Я его не ел». Он: «Кругом!». Я повернулся, и в этот момент он мне суп на голову вылил. Суп тёпленький был, я не обжёгся.

Пошёл стираться. А тут меня стал искать мой дембель Умар. – «Ты где был? Я просил, чтобы ты картошки принёс». – «Я стирался». – «А чего?». – «Мясо Кузино вы сожрали (фамилия дембеля была Кузнецов), а он рассердился и суп на меня вылил…». Тут Кузя заходит. Умар ему так врезал, что тот упал! – «Кто тебе разрешил моего солдата трогать?!.». Кузя потом подошёл ко мне в столовой: «Ну что, жалуешься, стучишь?..». А я про себя только порадовался: ведь сам я не мог дембелю врезать, не положено. Хотя очень мне хотелось… Поэтому то, что молодые решили мне «тёмную» устроить, было неправильно.

Кузя отличился так дважды. Первый раз – с Кувалдой, второй раз – со мной. Кувалда – это мой самый близкий друг в Афгане, Сергей Рязанов. Он был тоже из деревни, из Курганской области. Кувалдой его звали потому, что руки у него были, как маленькие дыни. Дембеля, когда к ним приходили друзья, всё время повторяли одну и ту же шутку: «Кувалда, иди сюда! Ну-ка, поднеси ему!». Кувалда подносит руку – и все хохочут… Кувалда служил в Афгане на три месяца больше меня. Он в Фергане в учебке был всего три месяца, а я в Гайжюнае – полгода.

Мы только спустились с боевых, и тут Кузя Кувалду просто достал: суп сварил не так, быстро «дэцла» неси… Кричит: «Щенок, ко мне!». Кувалда был пулемётчиком, здоровенный парень. Берёт он свой ПКМ, в нём двести пятьдесят патронов бронебойно-зажигательных. Дембель весь побелел, у него руки затряслись… Кувалда как даст очередь в землю!.. Дембель побежал, Кувалда снова очередь в землю рядом с ним! Тут командир взвода Игорь Ильиничев стал его успокаивать: «Кувалда, тихо… Серёга, успокойся, успокойся… Положи пулемёт. Ты из-за этого дурака в тюрьму сядешь! Таких дебилов не так много. Ты что, пришёл сюда воевать и спокойно вернуться домой или своих убивать? Положи лучше пулемёт. И успокойся…». У Кувалды руки трясутся, а дембеля остальные рядом стоят и тоже трясутся. Ведь ещё одна секунда – и Серёга их всех бы уложил!

Наконец Кувалда бросил пулемёт. И тут Умар как прыгнет на дембеля, из-за которого их чуть не поубивали, и как врежет ему в нос! Остальные дембеля добавили, командир взвода тоже добавил. Кузя побитый, весь в крови, кричит: «За что?!.». Ему: «Кувалда из-за тебя нас чуть не пристрелил… А у нас ведь через два месяца дембель!».

Перед самым отъездом этот нехороший дембель забрал у меня часы и ещё как-то меня подставил. Прихожу к Умару и говорю: «Он у меня часы забрал, которые ты подарил». Тот: «Не расстраивайся, я ему врежу! Мы с ним вместе летим. Я с него ещё и медали сниму». Я: «Нет, медали не надо. Заработал – значит заработал».

Мне написали, что через две недели после нашего отъезда с молодыми из моего взвода произошла трагедия. Взвод был на боевых. Они спустились с гор и возле БМП развели костёр. Обычно мы чай кипятили так: на камни ставили огромный двадцатилитровый чайник, под ним поджигали тротил. Он очень сильно горит, вода быстро закипала. Наши молодые притащили две артиллерийские гильзы танковые. Под гильзы положили шашки, которые под водой горят, и дрова. Стали кипятить воду. А оказалось, что одна гильза хоть и помятая была, но оказалась целая, не стреляная. Танк через неё проехал и смял. Внутри что-то было, но, наверное, они подумали, что туда просто земля набилась. А в гильзе был заряд… Парни сидели вокруг, только один зачем-то залез в машину. Тут рванула гильза… Все остались живы, но кто-то потерял зрение, кто-то руку, кто-то ногу. Мне очень жалко этих ребят…

Сейчас я понимаю, что у каждого есть своей предел. Я вообще не говорю об издевательствах ради издевательств – это абсолютно неприемлемо, эту грань нельзя переходить. Но для того молодого солдата, которого я ударил в грудь, это оказался предел. Он взбунтовался, а я отказался дальше его таким способом воспитывать. Но если ты не будешь выполнять указания дембеля, то пойдёшь в наряды. А в наряды уж как миленький будешь ходить, это же по Уставу. Ведь отказался идти в наряд – гауптвахта. И никуда ты из этой системы не выйдешь. Поэтому в армии больше всего боятся именно Устава.

Для меня дедовщина имеет совершенно другой смысл. Это система, при которой старослужащий учит молодых солдат. Конечно, учит жёстко. Мне везло на дембелей, они были люди хорошие. Да, они гоняли меня как сидорову козу, но не унижали без причины.

Мне кажется, что в армии на первом месте должно быть послушание. Сам я дембелей слушался без особого напряжения душевных сил, ведь в деревне чёткое послушание к старшим было обычным. Дембель ведь опытней меня. Он меня бьёт, но он же меня и учит! А на боевых никто никого вообще не трогал. Если за дело – то «колобашку» давали. Нагнулся, тебе между лопаток – хрясь! Ха-ха-ха – и всё на этом закончилось.

Так что принцип «залетел-получил» действовал неотвратимо. А что значит, например, «залетел»? Сидим мы как-то в части. Тишина. Я и пошёл к своему другу гражданскому, он работал в управлении маттехобеспечения. У него своей кубрик. Думаю: пообщаемся, «дэцла» покушаем. И пока я у него два часа сидел, полк по тревоге уехал на боевые. А меня, снайпера, нет…

Прибегаю – никого нет. Меня отправили в караул. Через неделю возвращаются наши: «А ну иди сюда!». Один дембель мне – дынь! Второй дембель – дынь! Спрашивают: «Ты где был?». – «Да «дэцла» у друга нажрался, отдыхал!». И на этом всё закончилось! А ведь за мой залёт реальная гауптвахта минимум на две недели. Это же было самовольное отлучение из части. Вот такая у нас была дедовщина.

В конце лета 1986 года нам говорят: едем на Кунар. Это страшное место, именно там до меня погиб весь наш взвод. Они из вертолёта высадились на поляне. Только один парень зацепился за какие-то крючки в вертолёте, и лётчики улетели вместе с ним. А оказалось, что сели наши в центр «духовской» банды! Во время высадки душманы спрятались, а потом в упор расстреляли всех до единого. Выжил только тот парень, который зацепился за крючки.

Приехали мы на броне, а тут такой серпантин, дорога метров пятьсот вниз вырублена прямо в скале! Такого я ещё не видел. Проехали серпантин, доехали до Суруби, а дальше пошли в горы пешком. Мы должны были искать оружие. Шли трое суток, в день километров по двадцать пять. Как-то я нашёл пещеру. Встали на ночёвку. Обыскали – видно было, что душманы сбежали отсюда буквально перед нами, угли в костре были ещё тёплые. Нашли спальные мешки, тряпки всякие, еду. Но оружия не было. Тут вижу – наверху щель высотой сантиметров пятьдесят. Говорю Кувалде: «Подержи меня». Поднялся, как мог, дальше руку просунул. Вдруг чувствую – что-то круглое! – «Кувалда, там мина! Что делать?». – «Дёрни резко руку!». Дёрнул, жду взрыва – нет…

Принесли что-то подставить, я встал и заглянул в щель – вроде не заминировано. Вижу – какие-то баночки. А в них оказалось чистое эфирное масло для женских духов! Командир взвода всё баночки у меня отобрал. Оказалось, что одна стоит около трёхсот чеков, больше чем месячная зарплата офицера. Говорим командиру: «Дайте хоть помазаться!». Он: «А зачем вам мазаться?». – «А вам они зачем?». – «Женщинам подарим».

Чтобы душманы не подошли незаметно, над ущельем стали подвешивать ракеты осветительные на парашютах. Они висят минут по двадцать, освещают огромную территорию. А после запуска каждой ракеты вниз падает гильза. И эти пустые гильзы со страшным воем на нас через каждые двадцать минут стали обрушивались. Мы забились кто куда, никто глаз ночью не сомкнул…

На последний перевал воды у нас не осталось. Некоторые теряли сознание от обезвоживания. Наверх я поднялся первым. И пока поднимались остальные, я уже отдохнул и первым стал спускаться. До наших оставалось всего километра три. Иду уже по равнине, один. И вдруг вижу – с левой стороны от меня море, и волны огромные о берег бьют со страшным гулом! Думаю: это же глюки! Не может быть здесь не то что моря, а даже озера никакого. Закрываю глаза, уши. Открываю – снова вижу и слышу морской прибой! Таких миражей я раньше никогда не видел. Твержу про себя: «Меня зовут Виктор, я нахожусь в Афганистане… Вот моя винтовка, я нахожусь в горах». И в то же время – натуральные галлюцинации!

Вдруг смотрю: справа от меня из-под земли вода льётся! Льётся, льётся по ложбинке, а потом снова под землю уходит. Остановился и думаю: «Вот это глюки! Что делать?». Решил подойти поближе. Сунул руки в поток – вода между пальцев течёт. Думаю: наверное, на самом деле это песок, а мозг думает, что это вода. Решил попытаться набрать. Взял фляжку капроновую, засунул – вроде на самом деле вода! Решил – попробую попить. Достал фильтр, через него налил в другую фляжку. Бросил туда таблетки обеззараживающие, марганцовку, перемешал. Пью – вода! Не может же быть, что я песок пью! Выпил литр, но даже не почувствовал. Но через некоторое время ощутил воду в животе, у меня слюна появилась. И пока шёл оставшиеся километра два, у меня язык стал работать. До этого я его не чувствовал.

А наши с брони мне руками машут, в воздух стреляют: свои, свои!.. Оглянулся – за мной никто не идёт. Все наши, кто в горы ходил, почему-то пошли вдоль горы, это крюк километров восемь. Зачем? Не понимаю…

Дошёл. Мне: «Ты что, сумасшедший! Там же всё заминировано!». (А у меня ведь рации нет! Нашим передали, что тут мины, они и пошли в обход вдоль горы.)

У своих я выпил ещё литра два воды. Но я её уже чувствовал, это очень хорошо! Ведь часто бывало, что человек после обезвоживания одним махом выпивает воды литров пять, а ему пить всё равно хочется! Ведь рот и желудок воды не чувствуют вообще! И это часто очень плохо заканчивалось…

В Афгане мы дали друг другу слово обязательно съездить к родителям наших погибших ребят. И в 1989 году я поехал во Львов к родителям Игоря Чипки – он погиб у меня на глазах.

В то время я был человеком очень жёстким, тимуровец конкретный. Если я дал обещание человеку, то неважно, что у меня в жизни происходит: я брошу работу, но выполню своё слово. Мне говорили: «Ты ненормальный!». А я отвечал: «Не могу по-другому, меня так воспитывали». Я от этой своей упёртости страшно страдал, даже в клинику неврозов попал.

И вот приехал я под Львов, деревня километрах в пятнадцати от города. Очень красивый памятник другу поставили на сопке. Мне рассказали, что здесь присягу солдаты из соседних частей принимают. В школе, которая была названа именем Игоря Чипки, собралась вся деревня. Я очень боялся, что меня заставят рассказывать: ведь я же простой солдат, не писатель какой-то. Что же рассказывать? Но всё как-то само собой устроилось. Потом я пришёл домой к его родителям, маму встретил, потом папа пришёл. Из Львова сестра приехала, ещё родственники.

Стою, с мамой общаюсь. Отвернулся на секунду – вдруг кто-то мне по спине палкой как даст!.. Я отскочил, смотрю – а это мама его меня ударила! И бьёт второй раз! Но как десантник я быстро сообразил – стулом защищаюсь. Тут забегает папа, хватает её, обнимает: «Всё нормально, всё нормально…». Она успокоилась в конце концов, потом заплакала. Плакала-плакала, потом снова успокоилась. Поворачивается ко мне: «Садитесь, всё нормально! Игорь скоро приедет». Папа держит её, а сам мне показывает пальцем у виска. Оказалось, что ум у матери помутился на почве гибели сына…

Погиб Игорь в 1986 году. Где-то я видел упоминание, что погиб он 6 сентября. Но на самом деле погиб он 4 сентября на моих глазах. В Кабуле была гостиница «Международная» – это со стороны выезда на Пагман. Недалеко от этого места в своё время жили самые богатые люди Афганистана: князья, ханы и так далее. Это красивый оазис с пальмами, с бассейнами. Но когда мы приехали, там всё уже разбомбили. Слева – большая гора ровная. На этой горе стояли наши, чуть ли не целый батальон. Они точками охраняли весь Кабул. Как-то к ним со склада пошла колонна машин – примерно «камазов» двадцать. Везли боеприпасы, продукты… Сопровождения не было, водители были без автоматов, только офицеры и прапорщики с пистолетами. Решили – это же Кабул, тут всё спокойно. И, видимо, кто-то душманам стуканул…

Там перед выездом через бугорок на ровное место с одной стороны – дувалы-дувалы-дувалы, а с другой – бруствер. То есть нашим даже развернуться негде было. «Духи» взорвали или расстреляли из гранатомёта первую и последнюю машины, а потом всех перебили: двадцать машин – это примерно сорок человек. Мы на следующий день даже не все трупы нашли. У тех, которых нашли, были отрезаны пальцы, выколоты глаза, некоторые тела были обгоревшие. Были и живые, ножами все истыканные… Смотреть на это было очень тяжело. Но к тому времени я уже отслужил в армии полтора года, поэтому в тот момент психика нормально отреагировала. (Сбой она дала уже после Афганистана.)

Полк у нас боевой, поэтому уже через полчаса после сообщения о засаде мы выскочили из части. Ехали туда на БМП минут сорок. Подъезжаем к горящим машинам, а «духи» никуда не ушли, нас поджидают! Началась бойня…

Ехали мы, как обычно, на броне сверху. Моё любимое место было справа возле ствола, обычно это место дембелей. Стрельба началась неожиданно, тут же рядом что-то взорвалось – взрывной волной нас с машины просто смыло! До сих пор помню стук осколков по броне – как сушёный горох на дно ведра железного посыпался… Пылища, ничего не видно! Внутри остался один водитель. Потом ещё кто-то из молодых в башню залез и стал стрелять из пушки. Ствол прямо над нами, а стреляет он в бруствер, до него метров тридцать! Снаряды взрываются тут же, на нас дождь осколков сыпется! Кто-то в машину сзади залез: «Хватит стрелять, с ума сошёл!». Солдат из пушки стрелять перестал. Но вокруг всё равно каша: кто-то куда-то стреляет, пылища, ничего не видно, трассеры везде летают. Тут прямо у нас над головами кто-то из пулемёта стал стрелять, вообще головы не поднять.

В конце концов командир взвода кричит: «Все в машину!». Мешков с луком у нас на этот раз в БМП не было, как на Чарикаре, но всё равно мы забились внутрь, как селёдки. Мне досталось самое опасное место, за водителем. Это и был Игорь Чипка. Засунул винтовку и автомат каким-то образом, сам еле-еле забрался. Кто-то на меня сверху залез…

Командир кричит водителю: «Разворачивайся! Будем уходить обратно!». А водитель лежит, откинувшись на сидение, вроде как спит. Его ногой двинули: «Ты чего, давай!..». А он убитым оказался… Осколок огромный срикошетил внутри машины и попал ему в голову. (Вот что удивительно: мы все сидели на броне – никого даже не царапнуло. А Игорь один был внутри – и погиб от осколка…)

Мы вылезли наружу, вытащили Игоря, снова залезли, а тело положили сзади. Колю Соколенко из Севастополя, который учебку закончил на водителя, сунули на водительское место. Тут прилетели самолёты и сбросили бомбы, они разорвалась метрах в двухстах от нас. Нас опять обсыпало осколками. Снова пылища поднялась.

Развернулись, идём обратно. Я опять сижу за водителем. Страшно неудобно: одна нога у меня через плечо водителя перекинута, винтовка в одну сторону торчит, автомат в другую… Командир кричит Коле: «Из колеи не выходить. Строго по колее!..». И тут у нашей машины отключилась электроника! Кто-то бросил бронежилет, он при повороте башни попал в зубцы. В результате башню заклинило, электричество отключилось и пушка застряла в верхнем положении. В принципе ничего страшного: надо было выключить питание и снова включить – всё бы заработало.

К тому времени мы уже почти вышли. Тут перед нами дувал, из-за него растёт дерево, которое нависает над дорогой. Машины все нормально проезжают. Но у нашей-то пушка стволом вверх, не проходит! Командир взвода кричит наводчику: «Опусти пушку!». – «Не работает!». Ильиничев – бамс! наводчика по голове: «Опусти пушку!..». А Ильиничеву по рации уже командир полка кричит, он где-то сзади: «Кто там остановился! Под трибунал!..».

Коля от испуга забыл, что пушку можно опустить механически. Командир орёт, мы Колю по коленям бьём! Коля: «Товарищ командир, давайте объеду!». – «Я тебя лопатой убью, если будешь объезжать!». Тут ещё командир полка диким голосом орёт: «Водитель, я тебя просто живым закопаю!». Но Коля на свой страх и риск всё-таки стал дерево объезжать. Проехал два метра, развернулся, чтобы пушка прошла, и поехал дальше. Командир взвода: «Приедем, я тебя убью!..».

И вдруг слышим страшный взрыв! Нас так тряхануло в машине! Поняли, что подрыв, но мы-то живы! Командир: «Всем наверх!». Пулей вылетели из машины, я даже винтовку и автомат внутри бросил. Пылища, ничего не понятно…

Оказалось, что подорвалась машина из нашего 2-го взвода, которая шла прямо следом за нами. Мы все по этой колее заезжали, и обратно перед нами машин десять проехало. Но влетели мы на дорогу без инженерной разведки, обычно в таких случаях танк с минным тралом первым идёт. Скорее всего, сработал фугас, настроенный на определённое количество нажатий.

Фугас пробил днище БМП-2, хотя там броня двадцать пять сантиметров. Все из той машины остались живы (они перед самым взрывом только-только наверх вылезли), но получили тяжёлые ранения и контузии. Некоторые по четверо суток не приходили в сознание. Парней так разбросало, что мы долго их в пыли искали. Причём даже водитель остался жив: он сдвинул крышку в сторону и ехал, наполовину высунувшись. Очень далеко улетел, весь переломанный оказался, но живой. Взрыв был за ним, как раз там, где мы сидели. Вообще-то при таком подрыве остаться живым практически невозможно. Говорят, что есть шанс, если все люки открыты. А если закрыты – то это взрыв в консервной банке… Получилось, что Коля нас спас. Подорвать должны были мы. Но Коля по собственной инициативе объехал дерево, и подорвалась следующая машина. Командир взвода подходит к нему: «Коля, я тебя люблю…».

Мы выехали из района, переночевали. А утром вернулись и окружили всё вокруг. Велели местным выйти и стали ждать. Не ошиблись: «духов» ловили прямо в женской одежде. В парандже идут такие здоровяки, а под паранджой автомат… Но в конце прохода все должны «открыть личико»! Поймали «духов» не всех, часть ушли через кяризы (водяные колодцы, соединённые ходами. – Ред.).

На всякий случай нас держали тут четыре или пять дней. И боевая операция завершилась настоящим санаторием! Мы встали под огромной шелковицей, вырыли яму, положили туда палатку, завели воду с арыка и стали купаться. Рядом озеро размером километра полтора на километр.

Сначала попробовали в нём купаться, но с противоположного берега (там находился командир дивизии) стали стрелять из автомата по воде – нельзя! Сначала просто купались и грелись на солнышке – это же сентябрь, температура градусов пятьдесят! Потом нам привезли муки, мы жарили блинчики, картошку с тушёнкой. Решили рыбу поглушить: связали штук десять гранат и бросили в озеро. Они так взорвались – прямо как бомба какая-то!

Рыба-то всплыла! Но приехали офицеры и всё забрали. А нам сказали, что рядом находятся дипмиссии, и ни в коем случае нельзя так делать. Но всё равно отдохнули прекрасно!

Конечно, очень жалко было Игоря Чипку. Вспомнили, что не хотели его с собой брать. Но он сам напросился: «Ну сколько можно в части сидеть?».

В октябре 1986 года ракетный полк, который стоял в Кабуле, вывели в Союз, решили, что он здесь не нужен. А чтобы его по дороге душманы не разгромили, сопровождать поручили десантной дивизии.

Мы шли через Чарикарскую долину, которая заканчивается посёлком Джебал-Сарадж. Колонна растянулась километров на восемь: одна машина ракетная, потом БПМ или танк, потом снова машина – БМП – танк.

Примерно в середине долины мы остановились ночевать. Решили: мы будем спать, а молодые будут нас охранять. Но командир взвода говорит: «Нет, вы с Кувалдой пойдёте охранять танк. Там их всего четверо». Мы: «Почему? Пусть молодые идут!». – «Я сказал, вы пойдёте!». Делать нечего, пошли. Но думаем: найдём там молодого, он будет охранять, а мы всё равно спать ляжем. Приходим – а там четыре дембеля! Расстроились…

Пришлось бросать жребий кому когда стоять. Нам с Кувалдой досталось с двух до четырёх утра. Только легли, танкист будит. Я: «Не может быть, что уже два часа!». Смотрю на часы – точно два.

Встал, стою, охраняю… Танк поставили прямо у дороги, пушка повёрнута в сторону ущелья. А между дорогой и ущельем метров четыреста виноградники. С краю в ложбинке Кувалда спит. Подхожу: «Кувалда, вставай!». – «Ага…». И спит дальше. Думаю, пусть пока полежит. Патроны в магазин винтовки зарядил, ещё что-то сделал. Прошло минут двадцать пять – Кувалда спит. Пытаюсь разбудить – никакого эффекта, не просыпается. А мне одному стоять никакого удовольствия. Беру винтовку, снял с предохранителя и над его головой сантиметров в пятидесяти – ба-бах! Выстрелил.