Текст книги "Не спеши умирать в одиночку"

5

И это у них называлось допросом. Два человека попеременно орали на меня минут двадцать кряду, иногда в кабинет заходил третий, садился позади и сверлил мой затылок сосредоточенным взглядом. Наверное, хотел заставить меня занервничать. А с чего нервничать честному человеку? С какой стати? Так что плевать я хотел на эти взгляды.

Смысл их воплей сводился к тому, что мне предлагали – и очень настойчиво – взять на себя убийство Георгия Эдуардовича если не целиком, то хотя бы кусочек от убийства, чтобы можно было пустить меня по делу соучастником. Я хотел было ответить на столь гнусные происки заявлением типа «В гробу я видел такие предложения!» – но костюм... Костюм давил на меня и вынуждал быть корректным.

Поэтому я просто сидел и слушал. Они пообещали засунуть меня в камеру для основательных размышлений, но я лишь равнодушно пожал плечами. Пятачок из мультфильма был свободен до пятницы, а я был свободен до воскресенья, и еще раз до воскресенья, и еще раз, и еще... И так без конца. Утренний ПэЦэ отменил мою работу, и мне было все равно где бездельничать – да пусть хоть и в камере. Тем более что какие-то гении прошлого действительно додумывались в застенках до умных вещей. Может, и я поумнею.

Вот об этом я и заявил ментам. Что называется, резанул правду-матку. Они слегка припухли, посмотрели на меня как на шизанутого и стали втихую о чем-то совещаться.

Тут зашел пожилой дядька в форме, неприветливо глянул на меня, полистал бумажки, что успели накропать те двое крикунов, поднял на меня тусклые глаза и спросил:

– Хохлов?

«Ну вот оно, – подумал я. – Покатило». И сказал пожилому менту:

– Ага.

– Александр Викторович?

– Ага.

– Сын?

– Ну не дочь же.

– Н-да. – Пожилой посмотрел на подчиненную молодежь, и ту как ветром сдуло из кабинета. – Я твоего отца знал... – проговорил пожилой после многозначительной паузы, во время которой он пристально разглядывал мое лицо. Я понимающе кивнул в ответ. Отца знали многие.

– Ты чем вообще занимаешься? – спросил пожилой. Я пояснил, чем занимаюсь и как мои занятия привели меня в этот кабинет.

– Ну вот, – пожилой озабоченно поскреб в затылке. – Да ты что ж, Саня, работы себе получше не нашел? Если хочешь, давай к нам, я поспособствую устроиться...

– Нет уж, лучше вы к нам, – повторил я старую киношную шутку, а пожилой отреагировал на нее странновато – подался ко мне, впился взглядом и спросил не без волнения:

– К вам? Куда?

– Да это я так... – поспешно заверил я. – Шутка.

– А-а, – пожилой откинулся на спинку стула, и тот жалобно скрипнул. – Так, значит, ты сегодня первый раз вышел на работу...

И он повторил все то, что я успел рассказать тем двоим.

– Да, – подтвердил я. – Все верно.

– Ну а что ты вообще думаешь по этому поводу?

– Какой-то тип переоделся бабой, сунул «калаш» в коляску, встал у перекрестка, дождался, пока мы тормознули на красный свет, подъехал вплотную и грохнул Георгия Эдуардовича. Потом бросил коляску и ускакал. Неподалеку его ждали на тачке.

– Переодетый мужик, думаешь? – уточнил пожилой.

– Вряд ли это была женщина, – сказал я. – Нервы нужны крепкие, да и ноги уносить потом нужно было в темпе. Если бы из укрытия палили, то могла бы и баба – снайпер. А так, на улице, посреди белого дня... Переодетый мужик, – решительно заключил я.

– Допустим. А вот по мотивам... Может, ты слышал чего в ихней фирме? Разговоры какие?

– Не-а, – сказал я. – Никаких разговоров. Я пришел в пятницу на собеседование, это заняло минут двадцать, никаких разговоров я там не слышал. А сегодня – тем более некогда было: только от дома отъехали, он меня попросил сигареты купить, пока красный... И все. Кстати, сигареты пропали.

– Какие сигареты? – нахмурился пожилой.

– Блок «Мальборо», – сказал я, косясь на уголок пачки, видневшейся из нагрудного кармана на рубашке пожилого.

– "Мальборо"? – пожилой даже как будто смутился, машинально дотронулся до кармана, но пачку трогать не стал. – Это мне сейчас ребята подарили... – не слишком уверенно произнес он.

Я промолчал, будто бы и не имел в виду ничего такого. Пожилой тоже сделал вид, будто бы ничего и не было.

– Ладно, Саня, – сказал он. – Езжай домой. Если что, мы тебе сообщим...

– Ага, – я встал, но потом все-таки решил предупредить его. – Там на коляске – мои отпечатки. Это когда я ее поймал...

– Автомат, надеюсь, ты не лапал?

– Чуть-чуть, – сказал я.

– Саня, Саня, – укоризненно покачал головой пожилой. – Ладно, буду иметь в виду.

Я вышел из кабинета и едва не налетел на нее. На пункт четыре. Она не обратила на меня внимания и прошла в кабинет, где пожилой приветствовал ее громким возгласом: «Здравствуйте, Тамара Олеговна...»

Супругу Георгия Эдуардовича звали Тамара. Я вспомнил слова ДК, что при убийстве одного из супругов подозреваемым номер один автоматически становится второй супруг. Только в браке два человека могут так сильно возненавидеть друг друга. Это тоже сказал ДК. Я спросил у него про своих родителей, и ДК сказал, что они, к счастью, слишком редко виделись.

Я уже был в дверях отделения милиции, когда меня нагнал один из тех двоих крикунов. Я думал, что он снова примется за свое, но парень хмуро буркнул:

– На, забери.

И он ткнул мне в бедро початым блоком «Мальборо».

– Ой, – с радостным удивлением сказал я. – Ну вот, можете же, когда захотите.

– Это Лисицын велел тебе отдать, – пояснил парень, чтобы я не переоценивал его доброту.

– Лисицын?

– Подполковник, который сейчас с тобой разговаривал.

– Ага, – многозначительно покачал головой я. – Лисицын. Да, как же. Он решил бороться с курением.

Парень покосился на меня как на чумного. Я вышел на улицу, бережно держа в руке блок «Мальборо» и думая, что мне теперь с ним делать, поскольку сам я курить бросил полтора года назад с одиннадцатой попытки и начинать мучения снова мне не хотелось.

Я решил отдать сигареты жене Джорджадзе. То есть вдове. Все-таки последняя покупка. Было в этом словосочетании что-то возвышенно-трагическое. Правда, в самом блоке ничего возвышенно-трагического не было.

6

А день-то, между прочим, был испорчен. И дело тут не в наручниках, не в учиненном мне допросе и даже не в расстрелянном Георгии Эдуардовиче. Дело было в том, что рассчитывал я на одно, а получил совсем другое.

Я думал, что вернусь поздно вечером, усталый, но довольный тем, что классно выполнил свою новую работу. Георгий Эдуардович оценил бы меня по достоинству и одобрительно похлопал бы по плечу. Так, глядишь, и сам собой начался бы разговор о прибавке к зарплате...

Вместо этого я пришел домой в час дня, усталый – да, довольный – нет. Я был зол как черт, да вот только злиться было нужно лишь на самого себя. Да еще на того трансвестита в женском платье, что оставил меня сегодня утром без работы. Я был выбит из колеи и чувствовал себя так, будто заблудился в трех соснах, неожиданно выросших вокруг меня. Короче говоря, мне было хреново.

Я сбросил в прихожей ботинки и прошел босиком по нагретому солнцем паркету, освобождаясь попутно от пиджака. Паркет поскрипывал под ногами, и это значило для меня то же самое, что тявканье старого верного пса, обрадованного возвращением хозяина. Сколько себя помню, паркет в коридоре поскрипывал. Сколько я помню, в комнатах на стенах были эти обои, уже изрядно выгоревшие, кое-где оборванные. Но я не решался их поменять, потому что в этом для меня заключалось понятие «уюта». Я считал свою квартиру уютной, что бы там ни говорили другие, в том числе ДК. Разве только что она была слишком большой для одного человека – четыре комнаты, большая кухня, две лоджии. Нормально для городского прокурора с семьей из трех человек, но для меня, единственного, кто остался из этой семьи, – перебор. Можно даже потеряться. Но здесь жила память, здесь жили воспоминания, поэтому я неизменно отыскивал себя в недрах квартиры. А паркет по-прежнему поскрипывал, а обои все так же смотрели на меня глазами блеклых цветов. Уже десять лет я жил здесь один. Я подумал об этом, и цифра показалась мне нереальной, слишком круглой и юбилейной она была. Я хотел сделать ее более точной, добавить месяцы, дни и часы, но...

Я не помнил даты смерти своих родителей. Значит, пусть будет десять лет.

Вообще-то, жил я здесь не все десять лет подряд, у меня был значительный перерыв, связанный с тем, что ДК иронично называл «военной карьерой». Я это называл «вытрезвителем». По-своему, мы оба были правы.

Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было чуть больше пятнадцати. Я был достаточно молод и глуп тогда, чтобы пережить это событие без слез и душевных шрамов. Мне осталась квартира, мне осталась целая куча – по понятиям пятнадцатилетнего подростка – денег. Рядом со мной не оказалось никого из близких родственников, потому что, во-первых, у меня их почти не было, а во-вторых, ДК тогда часто бывал в разъездах. И следующие два года я использовал на полную катушку, как только можно в пятнадцать лет использовать квартиру и деньги. Я ушел в полный отрыв, хотя и «отрыв», и «бардак» – слишком вежливые и мягкие слова, занижающие уровень безумия моей тогдашней жизни раза в три. Я до сих пор удивляюсь, каким чудом мне удалось не подцепить ни СПИДа, ни триппера, потому как слова «безопасный» и «секс» в моем сознании никак не сочетались. Это была настоящая дикая жизнь, когда ради воскресных вечеринок водка закупалась ящиками, когда за одну ночь я мог поменять двух-трех партнерш, когда, видя на протянутой ладони веселенькую таблетку, я глотал, даже не спрашивая, что это такое.

Но все кончилось, все сгорело. Сначала закончились деньги, потом меня вдруг вырубило посреди дискотеки в каком-то ночном клубе, и я оказался в больнице. Мне сказали – а я совершенно не удивился, – что это называется передозировка. И вот тогда за меня взялся ДК.

Он резко свернул все свои поездки и лично засел у дверей моей палаты, заворачивая недрогнувшей рукой всех моих друзей и подруг. А рука у ДК была не только недрожащая, но еще и тяжелая.

Когда я более-менее очухался, ДК взял меня за шиворот, выволок из больницы и затолкал в такси. Мы поехали ко мне в школу, где ДК каким-то невероятным образом вытряс из директора мой аттестат, а затем посадил меня на поезд и отвез в военное училище. Точнее, он меня туда сдал. С рук на руки. Что удивительно – никаких вступительных экзаменов мне сдавать не пришлось.

Надо сказать, это был крутой поворот. Меня ломало уже не столько от отсутствия наркотиков, сколько от резкой смены образа жизни: от беспредельной свободы к жесткому прессингу двадцать четыре часа в сутки. Как будто из горячей ванны меня выкинули под ледяной душ. Но я выжил.

Через год я написал ДК, что урок усвоен. Училище меня отрезвило, но становиться профессиональным военным я желания не имел. Через полгода ДК соблаговолил откликнуться на письмо, приехал в училище, переговорил с начальством, и на следующий день меня отчислили. Но отправился я не домой, а в армию, дослуживать рядовым. ДК посчитал, что это тоже пойдет мне на пользу. Возможно, он был прав. Я выжил и там, я выжил бы где угодно после устроенных ДК экзекуций. Дело было не в этом.

Дело было в том, что, вернувшись пять лет назад в свою квартиру, я не знал, куда мне идти дальше и что делать. Я сменил с десяток работ, я отучился год в институте, я был уличным торговцем, я работал в коммерческой фирме, был инструктором в оздоровительном салоне и вышибалой в ночном клубе. Каждый раз я уходил, чувствуя – это не по мне. А того, что по мне, я так и не нашел.

После того как сегодня утром накрылась очередная попытка, можно было присоединить работу телохранителя к общему печальному списку. Я сидел в кресле, тупо глядя перед собой, раздавленный всеми этими событиями. Блок «Мальборо» лежал передо мной на журнальном столике как ненужный сувенир на память о моей краткой и – увы! – совсем не блестящей карьере телохранителя. Этот сувенир мозолил мне глаза, и я со злостью зашвырнул его на шкаф.

Как только я это сделал, зазвонил телефон.

– Але, – сказал голос в трубке. – Это ты? Ты дома? Ты купил?

– Чего?

– Значит, не купил, – сделал вывод голос в трубке. – Ладно, я сам куплю. Жди.

«Какой-то придурок», – подумал я, вешая трубку. Десять минут спустя мне позвонили в дверь, я посмотрел в глазок и понял, что это не какой-то, а очень даже конкретный придурок. Его звали Лимонад.

Я открыл ему дверь. Кстати, я и сам в эти минуты чувствовал себя изрядным болваном. Так что мы с Лимонадом были два сапога пара.

7

Лимонад был полон энергии, и я не сразу сообразил, с чего это он такой наадреналиненный, да и зачем вообще он притащил свое тощее заджинсованное тело вкупе с двумя бутылками водки.

– Ну, старичок, – жизнерадостно заявил он, водружая бутылки на стол, – давай отметим...

– Кого отметим? – удивился я.

– Не прикидывайся, – ухмыльнулся донельзя довольный Лимонад. – Я же в курсе, старичок, я же в курсе...

Уж не знаю, в каком он там был курсе, но только с посудой Лимонад управился невероятно быстро. Я еще только раскрывал рот, чтобы заявить о полном отсутствии желания пить и отмечать, как он уже открыл бутылку, нарезал колбасы, сыра и хлеба, сел напротив, глубоко вздохнул и выжидающе посмотрел на меня по-детски чистыми и радостными глазами.

– Ну! – призывно сказал Лимонад. – Вздрогнули? Отметим первый день на новой работе?

– О-о... – я схватился за голову. – Вот ты о чем... Ну тогда уже заодно и последний.

Лимонад, похоже, пропустил мои слова мимо ушей, полностью погрузившись в процедуру разлития водки, которую он проводил с истинно научной сосредоточенностью. Кстати, звали его на самом деле Женя, а кличку свою он заработал тем, что в юные годы, желая выглядеть эстетом, смешивал кошмарные коктейли из водки и лимонада «Буратино». С Лимонадом я учился в старших классах, он был постоянным участником тех моих диких вечеринок, да вот только в военное училище его никто не отправил. Поэтому в жизни Лимонада все сложилось иначе – он благополучно вылечился от триппера, сдал выпускные экзамены в школе, армию закосил, для чего срочно женился и срочно сделал двоих детей. Еще Лимонад не избавился от привычки курить травку, отчего почти всегда пребывал в хорошем настроении и глядел на мир ошалело-веселыми глазами мартовского зайца. Поскольку деньги и карьера для Лимонада были понятиями из другой жизни, в быту он был скромен, носил летом и зимой попеременно два одинаковых джинсовых костюма с заплатами на коленях и на локтях. Еще Лимонад категорически отказывался стричься, и стянутые в пучок волосы свисали у него примерно до середины спины. Короче говоря, он выглядел так, как и должен выглядеть двадцатипятилетний хиппи, изрядно побитый жизнью, но не считающий себя побежденным. Его трудно было победить, потому что терять Лимонаду было практически нечего. Он торговал на углу бусами, браслетами, ксивниками и тому подобной бижутерией. Это давало Лимонаду кое-какие деньги, но именно кое-какие.

Еще Лимонад иногда вспоминал, что он – отец семейства, и после этого немедленно принимался экономить на всем. Приступы эти обычно длились недолго, но... Я взял принесенную Лимонадом бутылку водки, изучил этикетку и пришел к выводу, что сегодня у Лимонада как раз очередной приступ. Если уж «повезет» с утра, так не отпустит до вечера. Я вздохнул.

– Давай отметим, – сказал я. – Только чокаться не будем. Помянем, значит, Георгия Эдуардовича Джорджадзе.

– Само собой, – Лимонад торопливо опрокинул рюмку в рот и только после этого поинтересовался: – А это кто?

– Это был мой шеф, – объяснил я. – Его не стало сегодня.

– Это как? – спросил Лимонад, разливая по второй.

– Атак. Был человек, ездил себе на машине... А потом его не стало.

– Стоп! – Лимонад сделал себе здоровенный многослойный бутерброд, перемолол его пожелтевшими от курения зубами и затем вернулся к вопросу о том, как это люди вдруг начинают «не быть». – Это что, тот самый крутой бизнесмен? Которого ты должен был охранять? Да?

Я кивнул.

– Ну и чего с ним стряслось? Неужто убили? – догадался Лимонад по моему скорбному виду. – Хреново... Не повезло мужику.

– А мне повезло? Я-то без работы остался! Успел только на двести баксов прибарахлиться...

– Неплохо, старичок, неплохо, – радостно отреагировал Лимонад на названную мной цифру. Он подергал меня за штанину. – Двести, да? Нормально...

– Не нормально. Ни фига не нормально. Когда твоего начальника мочат из автомата, стоит тебе на минуту выйти из машины, – это не нормально!

– Ах да, – спохватился Лимонад. – Тогда ты действительно попал, старичок. Хотя что ты дергаешься? Все не так плохо.

– В каком смысле? – спросил я с тайной надеждой, что Лимонад, будто библейский пророк, укажет мне путь к свету в конце тоннеля.

– Ну ты же не в личное услужение этому Джорджадзе нанимался, – резонно заметил Лимонад. – Ты нанимался в фирму. Пусть этого твоего Джорджадзе грохнули. Что это значит? Это значит, что теперь в фирме будет новый генеральный директор, а ему тоже понадобится телохранитель. Так что все путем, старичок! – Лимонад с видом заправского фокусника щелкнул пальцами. Впрочем, мысль его на этом выводе не остановилась, а продолжала нестись вперед со страшной силой. Секунду спустя Лимонад вновь щелкнул пальцами, но уже в иной тональности – в миноре. – Нет, не путем. На хрена новому генеральному директору телохранитель, который так облажался? – Лимонад виновато посмотрел на меня.

Я развел руками, молча соглашаясь с ним. Лимонад, однако, не мог смириться со своим же неутешительным выводом и, подчиняясь природному оптимизму, погнал свои мысли дальше. Для активизации умственной деятельности он забрался в кресло с ногами, хлопнул еще одну рюмку водки и после этого заявил:

– Вот, понял! Пусть даже ты облажался, просто так они не имеют права выкинуть тебя на улицу. В трудовом законодательстве есть что-то по этому поводу... Значит, они еще какое-то время должны платить тебе бабки. Даже если ты такой лох. Кстати, что ты держишься за эту работу? Брось, найдешь что-нибудь получше...

– Эта первая работа, где мне сразу выдали двести баксов на расходы, – возразил я. – В «Золотой антилопе», для сравнения, дали банку пива. Да и надоело мне мотаться туда-сюда, три месяца там, полгода здесь...

– Н-да, – Лимонад оценил выражение моей физиономии и нашел его не слишком радостным. – То есть я тебя не утешил?

– Утешил, – мрачно сказал я.

– Как мог! – Лимонад нахмурился, и это было верным знаком того, что его стремительные мысли несутся дальше. Вот уж действительно: мои мысли – мои скакуны. Кто бы их остановил прямым попаданием. – Вообще-то, банка пива это тоже неплохо. Может, тебя возьмут обратно в «Золотую антилопу»?

– Вряд ли, – усмехнулся я. – У них там до сих пор пальцы трясутся после той истории...

– Ты тоже хорош, – сказал Лимонад. – Машешь кулаками направо и налево. Надо было сначала спросить, что это за морда, а уже потом ломать челюсть...

– Я не ломал ему челюсть, я просто выбил ему два передних зуба. Ничего особенного. Если бы морда не принадлежала депутату городской думы, все было бы в порядке. В «Золотой антилопе» такое каждый день случается.

– Охо-хо, – Лимонад печально оглядел меня. – Какой-то ты невезучий, Сашка. Нигде ты не прибьешься, нигде не приживешься... Все у тебя нестабильно.

– О господи, – фыркнул я. – Ты мне еще будешь читать мораль...

– А то кто же? Кстати, – Лимонад посерьезнел, – у тебя от тех двухсот баксов ничего не осталось? У меня сейчас проблемы...

– А у меня их нет, по-твоему? Вот что осталось, – я запустил руку в карман и вытащил смятую полоску шелка. – Держи. Галстук мне теперь точно не понадобится.

Энтузиазма на лице Лимонада не возникло, но галстук он почему-то взял. Очевидно, переживал очередной приступ бережливости и тащил в дом все что ни попадя. Кстати, вторую, непочатую бутылку, он забрал с собой. Примерный семьянин.

Но совет он мне дал толковый. Во всяком случае, ничего лучшего мне самому в голову не пришло. Я решил выспаться, а назавтра нанести визит в «Талер Инкорпорейтед» и прояснить мои карьерные перспективы. В крайнем случае настоять на выходном пособии.

Как потом обнаружилось, меня там совсем не ждали.

8

Пустые коридоры «Талер Инкорпорейтед» напомнили мне какой-то фильм ужасов, где главный герой мучительно долго пробирается по таким же безлюдным переходам в сопровождении жутко давящей на нервы музыки и в ожидании прыжка ужасного монстра из-за угла.

Ну, на мою долю монстра не досталось, мне хватило одинокой секретарши, томившейся за своим столом в теплой компании телефона, факса и компьютера. Секретарша с интересом посмотрела на меня, а я посмотрел на дверь кабинета, где еще в пятницу в кресле с резными подлокотниками восседал Георгий Эдуардович Джорджадзе. Дверь была опечатана, чего и следовало ожидать.

– Вы к кому? – спросила секретарша, загадочно улыбаясь щербатым ртом. Я посмотрел на устрашающе черный цвет ее волос и подумал, что при прыжке из-за угла секретарша вполне могла сойти за того самого монстра. Впрочем, мне тут же стало стыдно – я подумал, что секретарша могла покрасить волосы в траурный цвет в память о погибшем начальнике. Бывают же такие секретарши. Наверное.

Так вот, это траурное создание улыбалось и ждало ответа. Я сделал самоуверенную рожу и заявил:

– Да я тут работаю.

В подтверждение сказанного я с размаху плюхнулся на диван, где в пятницу сидели трое моих незадачливых конкурентов. Впрочем, теперь было уже непонятно, кто же действительно из нас незадачлив, а кто везуч. Большой сложный вопрос.

Я сидел на диване, расслабленно покачивая носком ботинка. Теперь уже мы двое загадочно улыбались друг другу.

– Здесь? – осторожно переспросила секретарша. – Работаете?

– Конечно.

– Я тоже здесь работаю. Но я вас не знаю...

– Это не страшно, – успокоил я. – Я работаю здесь недавно. С пятницы. Я новый охранник Георгия Эдуардовича.

– А-а! – секретарша нервно рассмеялась. – Вот оно что... Охранник.

Тут она вдруг резко перестала смеяться, и я понял, что ляпнул нечто несуразное.

– Подождите... – секретарша наморщила лобик. – Охранник? А разве вас не...

– Нет! – широко улыбнулся я. – Меня – нет. Георгия Эдуардовича – да.

– Это хорошо, – ответила секретарша, но особой уверенности в ее голосе я не услышал. Возможно, мне не стоило улыбаться, когда я говорил, что Георгия Эдуардовича грохнули.

– Я просто хотел узнать, – продолжил я нашу многообещающую беседу, – как тут у нас теперь... В смысле работы. В смысле – что мне теперь делать?

– Понятия не имею, – равнодушно сказала секретарша. – Хотите – сидите тут на диване, хотите – идите домой. Я вас не держу. Кабинет, сами видите, опечатан, это милиция вчера приходила. Сегодня тоже могут прийти, так что я бы на вашем месте шла бы спокойно домой. Лично я вот сейчас покрашу ногти, посижу еще немного да тоже поеду.

– Ну а кто теперь вместо Георгия Эдуардовича? Кто теперь начальник? – не унимался я, и секретарша посмотрела на меня как на ненормального. Действительно – человек упорно ищет начальника себе на голову. Явно больной. Я решил объясниться:

– Сейчас никого на работе нет, – я показал на закрытые двери других кабинетов. – Наверное, все занимаются похоронами Георгия Эдуардовича? А когда они вернутся?

– Да кто вернется? – секретарша отказывалась меня понимать. – Во-первых, похоронами занимается жена Георгия Эдуардовича, а во-вторых...

Она встала, поправила короткую обтягивающую юбку, убедилась, что я заметил этот жест, и прошла в направлении закрытых дверей. Я с интересом наблюдал.

– Здесь, – сказала секретарша, – сидит Миха. То есть сидел. Он у нас спец по ценным бумагам, но Миха считается главой дочерней фирмы, и у него есть свой офис. Там он и работает.

– Понятно, – сказал я, глядя почему-то не на дверь, а на коленки секретарши.

– Это кабинет бухгалтера, – продолжалась экскурсия. – Но он приходит только раз в месяц.

– Ага, – сказал я.

– Здесь у нас столовая. Здесь стоит ксерокс. Здесь просто пустая комната. А теперь скажите, пожалуйста, кто, по-вашему, должен сюда вернуться? – секретарша эффектно развернулась ко мне, уперев руки в бедра.

– Никто не вернется? – предположил я.

Секретарша утвердительно кивнула.

– А как же вы тогда будете работать? – задал я еще один глупый вопрос.

– Работать? – она фыркнула. – Я как-то не очень переживаю по этому поводу. Вот посижу еще немного да и пойду домой. И так уже притомилась здесь торчать. Тоска зеленая... – секретарша зевнула.

– Ясно, – сказал я, хотя мне совершенно многое было не ясным в этой фирме и в этой истории. – Так что, – внезапно осенило меня, – Георгий Эдуардович один здесь работал?

– Как один? – оскорбилась секретарша. – А я что тут, баклуши била, что ли?! Каждый божий день с десяти до пяти! Дико выматывает. Кстати, – она изучающе оглядела меня и, кажется, осталась удовлетворена увиденным, – может, трахнемся?

Видимо, у меня был слегка прибабахнутый вид, потому что она тут же заметила:

– Ну, если есть желание, само собой. Времени свободного навалом, делать нечего...

– Кхм, – нерешительно произнес я.

– И мы же еще коллеги по работе, – выдала веский аргумент секретарша. – Давай, пока я ногти не накрасила...

Она медленно шагнула ко мне, но тут хлопнула входная дверь, и мы оба посмотрели в сторону коридора. Секретарша – с удивлением, я – с интересом.

Шаги, раздававшиеся в коридоре, были громкими и решительными, отчего мне на миг почудилось, что Георгий Эдуардович воскрес и вернулся к исполнению служебных обязанностей.

– Юля!

Секретарша мгновенно юркнула на свое место, а я узнал, что ее зовут Юля.

– Юля, что это за чертовщина такая...

Она влетела в холл, увидела меня и застыла. И замолчала. В этот раз на Тамаре был брючный костюм темных тонов.

– Из милиции? – ткнула она в меня пальцем.

– Нет! – я немедленно отмел страшное подозрение.

– А кто?

– Охранник Георгия Эдуардовича, – скороговоркой выдала секретарша Юля.

– Какой охранник? – Тамара подозрительно прищурилась. – А где Дима?

– Дима уволился, – продолжала объяснения секретарша. – Георгий Эдуардович нанял в пятницу нового охранника. Вот этого.

– Здрассть, – сказал я, чуть приподнимаясь с дивана. – Александр...

– Ага! – Тамара скрестила руки на груди и с каким-то злорадством посмотрела на меня. Только тут я сообразил, что меня смущает в этой женщине, – она совсем не походила на вдову, скорбящую по застреленному сутки назад мужу.

Чуть позже я сказал об этом самой Тамаре. Она презрительно фыркнула. Это была та еще женщина.