Текст книги "Не спеши умирать в одиночку"

12

– Это он? – спросил сидящий на кожаном диванчике узколицый немолодой грузин с крючковатым носом и с тростью на коленях.

– Это он, – подтвердила Тамара. Она тоже сидела на диванчике, но на благоразумном расстоянии от грузина. Тамара улыбалась, но улыбка ее была какая-то нервная.

– Это я, – сказал я для поддержания разговора, но грузин презрительно посмотрел на меня темными прищуренными глазами, как бы давая понять: «Тебя, дерьмо, здесь никто ни о чем не спрашивает».

В комнате было еще двое кавказцев – тот парень с «парабеллумом», что привел меня, и толстый мужчина лет пятидесяти в белом костюме. Мне показалось – в таком же, что и у покойного Георгия Эдуардовича.

Я вспомнил табличку «Интерпродтрест» и подумал, что начинка здания вовсе не походила на офис торговой компании: где компьютеры, где факсы, где жужжащие принтеры? К тому же торговая компания подразумевала какую-никакую активность своих сотрудников, кто-то непременно должен был расхаживать взад-вперед по комнате с мобильным телефоном возле уха и пробивать застрявший под Брестом эшелон с тушенкой. А тут все было настолько тихо и мирно, что торговлей совсем не пахло. Пахло свежесваренным кофе. По стенам стояли большие кожаные диваны, в углах – вазы с цветами. Пространство между диванами занимал длинный деревянный стол с резным восточным узором, сейчас на нем стояла раскрытая доска для игры в нарды, а также маленькая вазочка с фруктами. Если здесь и занимались бизнесом, то, видимо, в какой-то особой, неторопливой, расслабленной форме. Так мне показалось.

А еще на окнах вместо обычных белых жалюзи висели тяжелые темные шторы, не пропускающие солнечный свет. Значит, бизнес этих людей требовал еще и интимной обстановки. Я вспомнил про упирающийся мне в ребра «парабеллум», сопоставил с опушенными шторами и понял, что пахнет тут на самом деле не кофе и не цветами. Пахнет здесь керосином. По крайней мере для меня.

Я все же надеялся, что мне предложат присесть, но ошибся. А когда я сам двинулся к дивану, прикосновение пистолетного ствола стало особенно ощутимым, и я решил, что это как раз тот самый случай, когда инициатива наказуема. Высшей мерой наказания.

Развалившийся на диване узколицый кавказец с тростью медленно перевел взгляд с меня на Тамару и обратно. Он все делал очень медленно, и у меня создалось такое впечатление, что ему очень неохота было возиться со всеми этими делами, гораздо приятнее ему было бы по-прежнему кайфовать себе, провалившись в мягкий диван и закрыв глаза.

Однако положение обязывало. Кавказец погладил свою трость с набалдашником из желтого металла и тихо спросил меня:

– Значит, это ты был с Георгием в понедельник?

– Ага, – сказал я.

– Плохо, – сказал он.

– Знаю, – сказал я.

– Что ты знаешь? – прищурился кавказец.

– Знаю, что это плохо кончилось для Георгия Эдуардовича, – со вздохом произнес я, надеясь, что выгляжу при этом достаточно расстроенным. Тамара, например, расстроенной не выглядела – в офисе «Талер Инкорпорейтед» она была озабоченной, а сейчас – встревоженной. Но никак не опечаленной.

– Думаешь, для тебя это закончилось хорошо? – недобро посмотрел на меня человек на диване. – Ты был с Георгием, ты должен был его охранять, а вместо этого ты подставил его под пули! Сколько тебе заплатили за это, парень? И кто заплатил?

– Заплатили? – Мне захотелось рассмеяться, чтобы показать нелепость обвинения, но я вспомнил про «парабеллум» и решил остаться серьезным. Мою веселость здесь могли неправильно понять. – Подставил?! Да на фига мне это было нужно? Я его ведь и не знал толком, всего один день проработал...

Кавказец не перебивал меня, но по его лицу было понятно, что верит он моим словам так же, как байкам о летающих тарелках. Я продолжал:

– Он же меня сам попросил сходить за сигаретами в киоск, я и сходил. А когда вернулся, то Георгий Эдуардович был уже готов... В смысле, скончался.

– Он гонит, Гиви Иванович, – вдруг перебил меня мужчина в белом костюме. Перебил, да еще так злорадно посмотрел на меня темными маслянистыми глазками. Типа, вот, на тебе, парень, съешь!

– Кто гонит?! – я даже чуть повысил голос, и у меня в результате снова закололо между ребер.

– Гонит, – уверенно сказал толстячок в белом. – Георгий-то не курил, Гиви Иванович. Нюхал он, это да. Правда, нечасто, потому что разборчив был. Уважал качественный продукт. Если смешано было с тальком или там со стиральным порошком – чуял сразу. А вот насчет курить, да еще табак... Рак легких боялся подцепить. Не курил Георгий.

– "Мальборо", – сказал я. – Честное слово, он велел мне купить блок «Мальборо».

Тамара смотрела то на меня, то на толстячка в белом, и было видно, что мои и его слова одинаково изумили ее. Только я не знал, что больше явилось для нее неожиданностью – «Мальборо» или качественный продукт для вдыхания через ноздри.

Кавказец на диване неодобрительно качнул головой. Это адресовалось мне.

– Хочешь мозги запудрить? Напрасно...

– Запудрить? Да у меня этот блок дома лежит, могу принести и показать! – сказал я. – Может, Георгий Эдуардович хотел кому-нибудь сделать подарок...

– Может, и так, – согласился Гиви Иванович. – А может, и нет. В этом вся сложность. Вот если бы тебя вместе с Георгием завалили, то никаких сложностей не было бы. И никаких вопросов я бы тебе не задавал.

– В следующий раз не облажаюсь, обязательно подставлюсь под пулю, – со злостью ответил я, и мое настроение не осталось незамеченным.

– Мы сами тебя подставим куда надо, – спокойно сказал Гиви Иванович. – Георгий был мой друг, я хочу разобраться, кто его убрал. Шота, – Гиви Иванович кивнул на толстячка, – думает, что ты в этом замешан. Я пока не уверен. И скажу тебе вот что: если ты ни при чем, то найди мне того, кто при чем. Выясни, кто заказал моего земляка. На это даю тебе десять дней. Не справишься – буду считать, что Шота был прав. Понимаешь?

Все это было сказано тихим и ровным голосом, абсолютно расслабленным и по-своему приятным, как будто речь шла не о смерти, а о красотах грузинской природы. Хотя очень может быть, что именно о красотах своей природы Гиви Иванович говорил бы с большим пылом. Я же для него был сейчас просто еще одним парнем, которого нужно было поставить на место. Гиви Иванович скучал. А я – нет.

– Понятно, – с еще большей злостью сказал я. Я уже закипал от этой злости как чайник, и мне нужно было немедленно выплеснуть ее куда-то. То есть на кого-то. Кидаться на самого Гиви было как-то неудобно – он был весь такой расслабленный и незлобивый (к тому же я понимал, что это будет с моей стороны самоубийством). А вот парень с «парабеллумом» утомил меня хуже некуда – торчал у меня за спиной, тыкал пистолетом в спину и дышал в ухо чесноком. Был бы он сам по себе, я бы еще пережил, но когда один сопит за спиной, а двое других поливают дерьмом – это уже слишком. Это уже передоза.

Для Гиви, наверное, это было неожиданностью, но для меня – совершенно логично: я вздохнул и с силой наступил пяткой на носок правой ноги парню с «парабеллумом». А потом саданул назад локтем, надеясь попасть под дых. Видимо, попал, потому что парень взвыл. ДК перевел мне как-то, что «парабеллум» означает «готовься к войне». Так вот, этот тип в спортивном костюме ни хрена не был готов к моей маленькой войне. Я врезал ему левой, с разворота – в челюсть. Парень в ответ изобразил, что такое быть унесенным ветром. Он врезался башкой в стену, и «парабеллум» ему совершенно не помог.

Я довольно ухмыльнулся и сел на диван напротив Тамары и слегка удивленного Гиви Ивановича. При этом я старался не обращать внимания на два ствола, направленные мне в голову. Толстячок Шота на редкость быстро выхватил «Макаров», а откуда-то сверху по лестнице примчался еще один кавказец. У этого в руках было ружье. Но я уже был тих и смирен.

– Ты это зачем? – спросил по-прежнему расслабленный Гиви Иванович. Кажется, в его голове ни на миг не возникла мысль, что я могу наброситься на него. То ли Гиви Иванович очень хорошо разбирался в людях и ситуациях, то ли он хорошенько обкурился. Впрочем, одно другого не исключает. Как говорит ДК – большое видится на расстоянии. Судя по выражению лица Гиви, он был где-то далеко-далеко отсюда.

– Ты зачем тут буянишь? – невозмутимо осведомился Гиви.

– Руки затекли, – сказал я. – Размять захотелось.

– Сила есть, ума не надо, – с иронией сказал мне Шота, убирая пистолет, а лицо Тамары понемногу стало из белого принимать нормальный цвет.

– Сам дурак, – сказал я Шоте, но уже без злости. Вся злость ушла на беднягу с «парабеллумом». И вообще – было мне в эти минуты очень легко, просто ненормально легко, потому как я находился в ситуации, про которую обычно говорят – терять больше нечего. Мне вот тоже терять было нечего, так что с какой стати я должен был подыскивать для этой компании вежливые словечки? Похоже, они это тоже поняли.

– Вы тут на меня наезжаете почем зря, – сказал я, глядя на Гиви. – А откуда я знаю, что это не вы земляка своего замочили? Тамара говорит, деньги пропали после смерти Георгия Эдуардовича. Случайно, не ваша работа?

Шота хмыкнул, а Гиви, подумав с пару минут, все-таки решил ответить:

– Не наша. Я с Георгием совместных дел не имел. А значит, и ругаться нам не из-за чего было. Денег я Тамаре дам, это само собой. И в последний путь мы Георгия проводим как полагается, по всей форме. Но еще я хочу знать – кто убил? За что убил?

– Милиция этим занимается, – сказал я, и Шота захрюкал, что, наверное, было саркастическим смехом.

– Ну и флаг им в руки, – утомленно произнес Гиви. – А ты тоже займись этим делом. Тем более что руки у тебя затекают... – Гиви усмехнулся. – Вот им и занятие. Рукам, ногам и голове...

Наверное, у меня была в этот момент очень озадаченная физиономия, потому что Гиви снова усмехнулся и добавил:

– Все-таки проще было словить пулю в понедельник. Не было бы у тебя сейчас никаких проблем. А раз не словил, то вот тебе десять дней. Иди крутись.

Я понял, что на этом наша деловая встреча завершена. Тамара тоже поняла и поднялась с дивана, но Гиви поманил ее пальцем, Тамара наклонилась и благодарно чмокнула Гиви Ивановича в украшенную шрамом щеку.

Со мной Гиви целоваться не стал, лишь еще раз-напомнил:

– Десять дней.

– Склерозом не страдаю, – проворчал я. Очухавшийся парень стоял у стены, приложив «парабеллум» к ушибленному затылку и провожая нас недоброжелательным взглядом.

– Не обижайся, – бросил я ему в дверях, но, кажется, он все же обиделся. Ох уж эти горячие горские парни!

13

Тамара крепилась, но хватило ее лишь на то, чтобы отъехать от двухэтажного кирпичного здания метров на двести. Потом она нажала на тормоз и бросила руль.

– Все, – сказала она. – Больше не могу.

И ее затрясло. Я с минуту не мог понять, то ли это рыдания, то ли смех. Потом я понял, что это ни то, ни другое, а самая обыкновенная истерика, сопровождающаяся смехом вперемежку со слезами. Когда женщину вот так вот прорывает, нужно – по совету ДК – дать ей потрястись, а потом утешительно и покровительственно похлопать по какому-нибудь месту. Учитывая, что Тамара в данный момент сидела, я решил похлопать ее по плечу.

– Ну-ну, – сказал я и тут же получил оплеуху. Моей огрубевшей физиономии это было как комариный укус

танковой броне, но все равно – обидно. Я-то рассчитывал на другое.

– Один придурок, да и другой не лучше! – с чувством произнесла Тамара, свирепо сверля меня зелеными глазами.

– А я тут при чем? – спросил я, не решаясь признать в одном из двух придурков себя.

– Да ты нигде ни при чем! – отчаянно выпалила Тамара. – Джорджика убили – ты ни при чем! Сейчас чуть до стрельбы дело не довел – и тоже ни при чем! На фига ты вообще это сделал?!

– Что именно?

– Да парня этого ударил! На что ты напрашивался? Почему ты не мог молча перетерпеть?!

– Вот у тебя женская логика, – я напомнил ей про ресторан. – А у меня логика мужская. Нельзя просто так стоять и слушать, как тебя поливают дерьмом. Нужно обязательно дать кому-нибудь в морду. Вот я и дал.

– Идиотская логика, – оценила Тамара, вытирая платком размазавшуюся тушь.

– Взаимно, – сказал я. – И вообще, с какой стати мы тут перекрываем движение?

– У меня стресс.

– Опять?!

– Ну так это же ты виноват. Я, знаешь ли, просто зашла к Гиви за деньгами. А ты едва не превратил это в смертоубийство. Хотя, – задумалась на миг Тамара, – Гиви воспитанный человек, он не стал бы убивать при женщине.

– А, – оценил я манеры Гиви Ивановича. – Он попросил бы тебя постоять в коридорчике? – После всего произошедшего я решил, что смело могу говорить Тамаре «ты». – Нормально. Кстати, этот Гиви, он что, телепат? Как он догадался, что в машине на улице сидит охранник Джорджика? Не иначе ему кто-то подсказал...

– Само собой, – Тамара отвела взгляд. – Он спросил, я ответила. Я же не знала, что он на тебя так наедет.

– Ты думала, что он даст мне на мороженое?

– Все! – Тамара капитулянтским жестом подняла ладони вверх: – Хватит! Что случилось, то случилось...

– Это точно, – невесело согласился я. Мы пару минут помолчали, иногда сердито косясь друг на друга. Потом Тамара завела машину.

– Отвезу тебя домой, – сказала она примирительным тоном. Я не возражал.

По дороге Тамара окончательно пришла в себя и собралась с мыслями. Мысли у нее были все о том же.

– Смотри, как получается, – заманивающим ласковым голосом проговорила она, когда мы стояли на очередном перекрестке. – Ты так и так теперь должен разбираться со смертью Джорджика. Иначе тебя Гиви пришьет. Это значит, что попутно ты можешь выяснить, куда же все-таки делись деньги Джорджика.

– С чего ты взяла, что я буду в этом разбираться? – сказал я, пытаясь выглядеть храбрым. – К черту этого Гиви, уеду в деревню к бабушке на все лето. А когда вернусь, то либо Гиви про меня забудет, либо убийцу менты найдут, либо с Гиви что-нибудь случится. Короче говоря, пережду эту напасть.

– Думаешь, он в деревне тебя не достанет? – скептически посмотрела Тамара. – Гиви не шутил насчет десяти дней.

– У него, по-моему, вообще напряженка с чувством юмора, – сказал я. – Или нет... Я понял: вы с ним договорились. Ты сказала, что хочешь меня припахать на эти поиски, а Гиви, как воспитанный человек, согласился на меня надавить. Понятно...

– Не было у нас никакого договора! – возмущенно отмела мои подозрения Тамара. – Так сложилось само собой. А потом – ты же сказал, что делать тебе все равно нечего. Так займись вот этим. И мое предложение насчет оплаты твоего труда – оно остается в силе. При условии, что ты откопаешь что-нибудь.

Я скривился. Слово «откопаешь» ассоциировалось у меня с тяжелым физическим трудом, например с разгрузкой вагона с углем. Подписываться на такое мероприятие мне совершенно не хотелось. Да и какой из меня сыщик? Сыщику нужны мозги. А я – по мнению ДК – мог работать только передвижным шкафом с претензией на мускулатуру. Из работы в «Золотой антилопе» мною был сделан единственный вывод – нужно бить первым и так, чтобы с копыт. Я только не был уверен, что это ценное знание пригодится мне при разбирательстве по поводу смерти господина Джорджадзе.

Хотя... Я вспомнил отделение милиции и подполковника Лисицына. Который помнил моего отца и который был со мной вежлив настолько, что вернул блок «Мальборо». Наверное, Лисицын как-то связан с расследованием убийства Джорджадзе, а может быть, он это убийство и расследует. Значит, можно к нему подкатиться и все разузнать.

Вот такой метод мне понравился. Минимум умственных усилий. То, что надо. А Тамара истолковала мое многозначительное молчание по-иному. Она решила, что меня терзают другого рода сомнения, и постаралась их разрешить.

– Я понимаю, – вдруг проникновенно сказала она и коснулась меня кончиками пальцев, – тебе неохота прогибаться под Гиви. Тем более – прогибаться для меня. Но посмотри на все иначе, посмотри с другой стороны...

– С какой? – насторожился я, подозревая, что такой резкий переход от истерики на ласковое щебетание – плохой знак.

– Представь себя самураем, – сказала она, а я обалдело хлопал ресницами, не зная, что сказать. Тамара этим воспользовалась и продолжила: – Основной принцип жизни японского самурая – это верность своему хозяину. А если хозяина убивают, то смыслом всей жизни самурая становится месть за убитого.

Тамара замолчала, ожидая моей ответной реакции.

– Это все к чему? – на всякий случай переспросил я.

– Ты можешь представить себя самураем, – торжественно объявила Тамара. – И считать смыслом всей своей жизни месть за погибшего хозяина. То есть за Джорджика. И как будто бы и Гиви, и деньги тут ни при чем. Понял?

Я чуть отстранился, чтобы посмотреть на Тамару. Выглядела она вполне нормальной. Странно.

– Ну, у нас, слава богу, не Япония, – осторожно произнес я. – Хотя спасибо за предложение.

– Не согласен? – удивилась Тамара.

– Во-первых, какой мне Джорджик хозяин? Я всего три дня его знал. Во-вторых, ставить это смыслом жизни, конечно, круто, но... – Я поморщился.

– Все понятно, – Тамара вздохнула и убрала руку. – Мельчает мужик, мельчает. Не получился из тебя самурай.

– Я же не отказываюсь, – промямлил я. Еще не хватало терпеть поношения от этой бабы. А потом, я понимал в глубине души – где-то там, в районе кишечника, – что Тамара имеет право требовать от меня таких действий. Расслабленный Гиви Иванович – не имеет, а вот Тамара... Это совсем другое дело.

Вслух-то я никогда не признавался, что виноват в смерти Георгия Эдуардовича. Но это вслух. А внутри... Что-то там грызло меня внутри. Наверное, это и была та штука, которую называют совесть. Догрызла она меня вконец доконала.

– Я же не отказываюсь, – нехотя промямлил я. Важно было не показать свое желание влезать в эти мрачные дела. Важно было показать, как тяжело мне это все дается. Чтобы потом спросить: – Ну и сколько ты мне заплатишь? Из тех денег Джорджика?

– Десять процентов, – сказала Тамара.

– Двадцать, – предложил я.

– Десять, – повторила Тамара. – Десять процентов, десять дней, которые дал тебе Гиви. Пусть будет симметрия.

Она напомнила мне про Гиви Ивановича, и я был вынужден признать – про себя, естественно, – что в принципе никакого выбора у меня нет. Десять дней, десять процентов. Чертова симметрия. Я с ностальгией вспомнил еще недавнее время, когда не знал, чем заняться, и мучился бездельем. Ну вот – нашел себе занятие. Очень может быть, что этого занятия мне теперь хватит до конца жизни.

14

Тамара подвезла меня до подъезда, и мы расстались – без особой теплоты. Как и положено расставаться двум людям, которые знать друг друга не знали, пока их не схватили и не сковали одной цепью. Цепью несчастья.

Дома я лег на диван и долго смотрел в потолок. Вероятно, мне нужно было обдумать план действий на завтра – куда пойти, с кем переговорить, где взять информацию... Только ничего подобного мне в голову не лезло. Лезло другое: я вспоминал все, что случилось с утра понедельника, и не мог отделаться от ощущения, что события скручиваются стремительной воронкой и меня со зловещим урчанием засасывает в эту воронку. Прошло меньше двух суток, но они вместили в себя смерть Георгия Эдуардовича, мой визит в отделение милиции, встречу с Тамарой в офисе, поход в ресторан и бегство оттуда, поездку к Гиви Ивановичу с последующим мордобоем... За прошлую неделю у меня не было и половины таких приключений. Время как будто уплотнилось, сжалось. А вместе с ним сжимался и я, потому что прикидывал, что будет дальше, если события станут развиваться в таком темпе: если понедельничный знаковый ПэЦэ и дальше оправдает себя. Как-то нехорошо мне было после таких мыслей. Хотелось выпить и тем самым смыть тревожные мысли, будто водой из унитазного бачка. Я позвонил Лимонаду.

Тот, как юный пионер, был всегда готов, тем более что вчерашняя бутылка в его холодильнике уцелела и даже остыла до приятной в летнюю пору температуры. Я выпил первую рюмку, и зубы обдало ледяным холодом, а внутри стала медленно разливаться теплая волна.

Вторую рюмку я тоже выпил молча, а после третьей Лимонад счел, что дальнейшее молчание просто неприлично. Он икнул, почесал пятку и спросил:

– Ну, а как вообще? Жизнь, я имею в виду.

– Терпимо, – сказал я. – Вот, предлагали стать самураем.

– Круто, – оценил Лимонад.

– Я отказался.

– Тоже нормально, – согласился Лимонад. Для него главным было не расстраиваться, и Лимонад надежно держался за этот принцип. – Что хорошего в этих самураях? Ходишь как придурок в халате и мечом машешь...

– Не в этом смысле, – сказал я и пересказал слова Тамары.

– Знаю, знаю, – сказал Лимонад. – Читал. Все правильно: отомстить за убитого хозяина – это цель жизни. Только она тебе не сказала, что, когда хозяин отомщен и цель жизни достигнута, самурай должен сделать сеппуку.

– Это еще что за херня? – спросил я, наливая четвертую рюмку.

– А это когда ножиком пузо вспарывают, – пояснил Лимонад. – Вот так, – он схватил мой туповатый столовый нож и попытался продемонстрировать обычай японских самураев на старом плюшевом медведе, который со времен моего детства валялся по углам. Что-то шевельнулось во мне, я угрожающе рявкнул на Лимонада и отобрал медведя.

– На себе показывай, – предложил я, но Лимонад сказал, что на себе не показывают – плохая примета. – Покажи на мне, – сказал я, потому что после четвертой рюмки холодной водки суеверие во мне совершенно вымылось. Лимонад не заставил себя упрашивать и показал. Меня это действие не впечатлило, и я налил пятую рюмку. – У меня все по-другому, – сказал я Лимонаду. – Если я отомщу, то мне не надо делать это самое пуку. А вот если не отомщу, то мне сделают очень конкретное пуку. И голову оторвут. Через десять дней.

– А ты отомсти, – предложил Лимонад. На его физиономии красовалась улыбка от уха до уха. И еще там красовалось убеждение, что отомстить за Джорджика – задача проще простого.

Когда я выпил еще пару рюмок, у меня появилось точно такое же ощущение. С этим я и лег спать.

Наутро я проснулся с головной болью, с кошмарным вкусом во рту и с подозрением, что вчера пообещал нечто такое, чего выполнить никогда не смогу.

– Что, обезьяна, допрыгался? – спросил я свое отражение в зеркале. – Это тебе не алкашей из кабака выносить. Это настоящий ПэЦэ.

– Причем полный, – поддакнуло отражение.

Я вздрогнул и всмотрелся в собственную опухшую рожу. Нет, показалось. Хотя мысль была очень верная.