Текст книги "Игра в детектив"

Роль такого несчастного в этот вечер выпало играть Щукину, который как-то незаметно накачался «матрёшек», совершенно раскрепостился и решил, что глупо скрывать очевидные вещи.

– Слушай, ну что ты сюда припёрся? – напрямую спросил он Федосюка, совсем не ожидавшего такого выпада. – Кто ты такой, а?

Этот традиционный вопрос, застал Аркадия Дмитриевича врасплох. Он быстрым движением, точно шпагу, выхватил свою расчёску и стремительно причесал лысину.

– Вадим, э-э-э… – протянул он, совершенно не представляя, что ответить на это.

– Ну что ты на меня уставился? – пьяно продолжил Щукин. Взгляд его расфокусировался, глаза были полуприкрыты, а правая рука судорожно вцепилась в ножку бокала, словно его кто-то хотел украсть. – Ну что? Не знаешь, кто ты такой? Да всё ты знаешь! Ты же сюда пришел не просто так! Ты же…

– В чём дело-то? – недовольно проговорил Федосюк.

Лысина его приняла цвет запретительного сигнала семафора.

– Ах, ты не знаешь чём… в чём дело-то?

– Вадим!

– И ты не знаешь, в чём дело-то? – Щукин оглядел всех присутствующих, словно пытался удостовериться, кто же ещё тут не знает «в чём дело-то», при этом бокал дрожал в его руке, а алкоголь, разлившийся по всему телу, заставлял голову чуть покачиваться слева направо. И тут он пришел к неожиданной мысли:

– Вы что, меня за идиота держите?!

Никто из присутствующих и не думал держать Щукина за идиота, а вот его собственный организм наоборот – подвёл своего хозяина. Пытаясь подняться с кресла, Щукин громко икнул, не удержался и осел обратно.

– Всё, готов, – констатировал Костя.

Он, конечно, мог повлиять на события физическим вмешательством, но не хотел в это влезать.

Тугаринский снисходительно улыбался.

– Не бери в голову, Вадим, – сказал он, окидывая бузотёра ласковым взором. – Всё утрясётся. Как протрезвеешь, сразу вспомнишь, кто тут такие с тобой сидели.

Щукин попытался усмехнуться, но у него получилось лишь какое-то всхрюкивание. При этом его очки, и так сидевшие на самом кончике носа, окончательно свалились, брякнув об пол. Вадим не обратил на это внимания.

– Одурел что ли от своих «матрёшек»… – проворчал Обухов, подбирая с пола очки.

– Ядрёна-матрёна, – усмехнулся Гарик.

Присутствующие, как-то замявшись по началу, теперь уставились на Щукина, гадая, чем же всё закончится.

– Да бросьте вы! – вдруг взвился Щукин, найдя нужные слова. – Уж мне-то не надо!… Я-то знаю, кто здесь что задумал! Все кривляются и врут. Все ирз-зворачиваются… Всё не так…

– Ребята, – закончил фразу Гарик.

– Да оставьте вы его в покое. Пусть проспится.

– Нет! – Щукин шарахнул бокалом о палубу, вкладывая в это действие всю свою ненависть. Бокал с визгом разлетелся на мелкие осколки. – Кто здесь ака… адекватен сам себе?!

На слове «здесь» он хотел свой указательный палец направить в сторону всей компании, но не рассчитал малость, и ткнул пальцем в пузо Тугаринского. Бармен за стойкой настороженно замер. Полина, молчавшая всё это время, наконец, не выдержала:

– Вадим! Успокойся. Хватит.

– Полина, Полина, – почти пропел Щукин, переведя взгляд с Тугаринского на Полину. – Хороша Полина, да не малина… Тьфу! – тут он рассмеялся и сразу стал похож на незабвенного фельдкурата Отто Каца. – Вот так живёшь, живёшь, а тебе р-раз по жопе… ик… Пардон.. ик… А мне все равно. По-моему будет и никакой пощады предателям… ик… Чтоб тебя… Я вам всем, гадам, завтра…

– Ну ладно, – со вздохом сказал Тугаринский, – достаточно.

Он небрежно подхватил Щукина и отправил в бирюзовый бассейн. Щукин вошёл в воду почти без всплеска. Мастерски вошёл. Секунду спустя он вынырнул, отфыркиваясь как морж, к нему подошёл невозмутимый бармен и рывком вернул на сушу. Удерживаемый барменом, Щукин повёл осоловевшим взглядом по сторонам. Купание явно не оказало на него благотворного воздействия, он совсем потерялся и уронил голову. Бармен явно не знал, что дальше делать.

– Отведи его на ветерок, – предложил Обухов, – пусть придёт в себя.

Бармен кивнул и повёл покорного Щукина куда-то за светящийся прямоугольник бассейна к корме, где сгрудились шезлонги.

Убедившись, что всё закончилось благополучно, присутствующие расслабились и потребовали у бармена новую порцию спиртного для смягчения неприятного инцидента. Все усиленно делали вид, что так и было задумано, и что Щукин просто произнёс заученную роль. А минут через пятнадцать появился и Ковец в обществе певицы из ресторана. Ночь окончательно завладела миром.

– Щукина оттранспортировали подышать свежим воздухом. – сообщил Альберту Сергеевичу Обухов. – Он в полной отключке.

Ковец кивнул.

– Альберт, я мёрзну, – тихо сказала Эльвира, поведя обнажёнными плечами.

– Прости… Костя!

– Да, Альберт Сергеевич?

– Сгоняй-ка по быстрому в каюту. Принеси мою кофту. Она на кресле лежит. И захвати шаль Полины. Лови ключи.

Ключ сверкнул в свете иллюминации. Не смотря на количество выпитого, Обухов остался верен своей реакции, и полёт ключа закончился в его руке. Прихватив еще один ключ и у Полины, он отправился выполнять поручение. А тем временем второй человек достиг критической массы спиртного. Как и предупреждала Лена, Федосюк набрал свою норму очень быстро и тут же перебрал её. Он позеленел лицом, и его лысина покрылась потом. Боря Тугаринский отреагировал моментально:

– Э, брат, да ты никак тошнить задумал! – ухнул он на весь теплоход.

Все прервали свои занятия и внимательно посмотрели на Аркадия Дмитриевича. Тот почувствовал себя малость не в своей тарелке и как-то бочком-бочком двинулся вдоль края бассейна к корме, к спасительному борту, за которым было открытое море. Небольшая акватория бассейна явно не подходила ему. Навстречу Федосюку ненароком попался давешний партнёр Полины по танцам. Он остановился, пропустил не вполне конкретного Аркадия Дмитриевича и весело хмыкнул. Потом возобновил своё движение и занял одно из кресел в стороне, ненавязчиво переместившись, таким образом, поближе ко всей компании.

Вечеринка была на излёте. На глазах общество дробилось и раскалывалось. Пришел Костя с кофтой для Эльвиры и шалью для Полины и тотчас уселся рядом с Гарикуй. Полина у стойки что-то говорила бармену, и тот внимательно слушал её, а потом на секунду исчез в подсобном помещении. Ковец тихо беседовал с Эльвирой, осторожно держа её руку в своих ладонях, а Тугаринскому надоело трепаться, и он сидел молча, поглядывая куда-то за борт. Лена продолжала бесхитростно нагружаться спиртным, а когда вернулся оживший и посвежевший Федосюк, всем стало очевидно, что пора расходиться по каютам. Запас энергии исчерпан. Настало время отдыхать.

Первым ушел Тугаринский.

– Пора нам в кроватку, мышка, – сообщил он Вике голосом Левитана и увёл её в темноту окружающей бассейн палубы.

Бармен принялся демонстративно расставлять чистые бокалы, повернувшись к стойке спиной. Минут через десять затушила сигарету Лена. Подхватив закимарившего Федосюка, она кисло попрощалась и продефилировала с ним к выходу с палубы. Ковец проводил их взглядом, вздохнул и негромко предложил уходить всем оставшимся. Словно ожидая этого приглашения, компания поднялась с мест.

– Слушайте! – остановилась вдруг Полина. – А этого-то, Вадима, мы забыли. Он ведь там мокрый сидит.

– Да он спит, – буркнул Обухов.

– Простудиться, – протянул Гарик, пряча колоду карт в карман.

– Вряд ли. Пьяный ведь.

– Я пойду разбужу его, – решительно сказала Полина.

Она быстро пошла вдоль бассейна, закутываясь на ходу в необъятную шаль. Её фигура плавно двигалась сквозь сияние, исходящее от бассейна, к черноте за кормой. Там, на границе с этой чернотой, на верхушке флагштока сиял топовый огонь и ничего не освещал – он был направлен в пустоту. Но вот шаль приблизилась к одинокой неподвижной фигуре, лежащей в шезлонге у самого борта, и наклонилась над ней.

– Спал бы себе, – проворчал Костя. – Теперь тащи в каюту, раздевай, блин…

Ночь. Теплоход. Бархатное небо над Эгейским морем. Тихая умиротворяющая картина. И словно бы в насмешку над этой картиной – вдруг! – короткий женский крик. Все замерли. Смешанное чувство изумления и беспокойства застыло на лицах присутствующих.

И тут произошло самое неожиданное: первым на крик среагировал любитель танцев, Полинин шатен из ресторана. Его пружинистое тело буквально взлетело из кресла, и он в несколько прыжков оказался рядом с Полиной. Девушка не сводила ошарашенного взгляда с тела Вадима Щукина. В том, что это было только тело, а не живой человек, сомневаться не приходилось – под сердцем, прямо из мокрой рубашки, торчала рукоятка ножа. Крови почти не было.

– Ну, дела… – протянул шатен, почесал затылок и пошёл прочь.

Вот таким образом в четверть второго ночи и появился в нашей истории первый мертвец.

2. Кто бы мог подумать?
(ЭГЕЙСКОЕ МОРЕ).

Виктор Андреевич Балабанов спал глубоким сном и даже не подозревал, какие неожиданные события начали разворачиваться на теплоходе «Россия». Он негромко посапывал, безмятежно уткнувшись в подушку, и воплощал в эти минуты мечту об абсолютном счастье – ничто не тревожило Виктора Андреевича. Даже сновидения. Их просто не было. Видимо, глубокий сон без сновидений – это единственные мгновения счастья человека. Но во втором часу ночи Балабанова разбудил настойчивый стук в его каюту. Продрав глаза, он встал и с ворчанием отправился открывать дверь. За дверью оказался помощник капитана Дубинин, чем-то чрезвычайно встревоженный и очень недовольный. Балабанов сонно сощурился, и уже собрался было возмутиться, но Дубинин заговорил первым:

– Давай, Витя, собирайся быстрее. Там, у «Матрёшки» пришили кого-то, Овсянник уже ждёт.

Один глаз у Виктора Андреевича закрылся, и он сощурился от этого ещё больше.

– Охренели, что ли? Два часа ночи…

– Ты что, не понял? Я же тебе говорю – убийство произошло на корабле. Капитан тебя ждёт. Давай, собирайся и дуй к бассейну.

С этими словами Дубинин, так и не зайдя в каюту, захлопнул дверь. Балабанов постоял ещё немного, задумчиво почёсывая голову и глядя на закрытую дверь, словно в ней было всё дело, а потом вздохнул и принялся собираться.

Дело же было, естественно, не во входной двери каюты, а в том, что Виктор Андреевич состоял на этом круизном лайнере в должности начальника службы безопасности и обязан был, чего уж скрывать, реагировать на все поступающие сигналы относительно нарушения общественного порядка. Но не реагировал. Нельзя сказать, чтобы Балабанов был человеком ленивым или некомпетентным, нет, просто в таком месте, как круизный лайнер «Россия», ничего из ряда вон выходящего не происходило. Самым серьёзным происшествием на памяти Виктора Андреевича была пьяная драка одной подвыпившей туристки с каким-то холёным молодым человеком, решившим провести с ней ночь. Неизвестно, что уж там у них тогда произошло, но она на полтеплохода орала не своим голосом: «Говно ты, а не новый русский!» и пыталась зарезать его своими маникюрными ножницами. Молодой человек почему-то принял всерьез это обвинение и обиделся. Пришлось вмешаться и утрясти конфликт. Ничего более существенного не происходило, да и не могло произойти, по глубокому убеждению Балабанова, ибо «Россия», как и любой крупный круизный лайнер, был похож на солидный отель: люди здесь отдыхали. Даже самые кровожадные и опасные.

И вдруг – на тебе! Ни драка и ни конфликт, а убийство! Не дай Бог ещё и преднамеренное. Нет, пока Виктор Андреевич сам своими глазами не увидит всё, ему будет трудно осознать происшедшее до конца.

Балабанов с недовольным ворчанием облил голову холодной водой, чтобы окончательно проснуться. А проснувшись, нацепил рубашку, костюм и вышел из каюты, приглаживая на ходу ладонью свои жиденькие волосы. Поднявшись лифтом на палубу «Променад», он быстрым шагом пересёк её и поспешил к кормовой части. Стук его шагов тонул в мягких объятиях ковровых покрытий и не тревожил обитателей погрузившегося в сон теплохода. Пройдя коридор почти до конца, Балабанов поднялся по лестнице и оказался под открытым небом на кормовой площадке палубы «Бутс», где и располагались бассейн с баром «Матрёшка». Там его уже ждали.

Картина перед глазами Виктора Андреевича Балабанова предстала впечатляющая, вполне достойная завязки хорошего детективного романа – покойник, звёзды и обволакивающая всё тишина. Участники открывшейся картины располагались следующим образом: Полина сидела у стойки бара, опустив голову, и еле заметно теребила пальцами уголок накинутой на её плечи шали. Она казалась сильно напуганной. Её взгляд, недавно столь озорной и весёлый, потух, и не плакала она, может, лишь оттого, что шок после случившегося ещё не прошел. Рядом с Полиной стоял Альберт Сергеевич Ковец. Хмуро глядя куда-то в темноту, простиравшуюся за бортом, он курил трубку, и дым над его головой уносился ветром вверх и в сторону. Он выглядел спокойным, но напряжённым. Чуть поодаль от Ковеца облокотился о стойку бара Костя Обухов. Он тоже выглядел спокойным, но это шло скорее от усталости и равнодушия. Видимо, время, проведённое среди людей не особенно ценивших человеческую жизнь, отучило его задумываться и сопереживать. Кроме того, двое сидели в плетёных креслах напротив стойки – Эльвира, укутавшаяся в кофту Альберта Сергеевича и не сводившая глаз с бирюзового квадрата бассейна, как будто она боялась взглянуть на присутствующих, и Гарик. Этот, возложив ногу на ногу и закурив сигарету, просто с интересом ждал продолжения. Почти не заметный за спинами остальных бармен сидел за своей стойкой и нервно курил, тупо глядя в пол. Рука его дрожала. Он был напуган по-настоящему. Во всяком случае, он не скрывал этого. А в стороне, рядом с бассейном, лежал труп Вадима Щукина и из груди его зловеще – словно укор всем присутствующим – торчала рукоятка ножа. Никто не желал смотреть в ту сторону.

Дополняли же картину главный врач корабельного госпиталя и капитан Овсянник. Они о чём-то тихо разговаривали и в полнейшей тишине этого трагического момента были единственными людьми, которые издавали хоть какие-то звуки. «Ну, дела!» – подумал Балабанов, и подумав таким образом, замкнул умозрительный круг действующих лиц этой невольно складывающейся драмы. Помнится, точно такую же фразу произнёс Полинин шатен из ресторана, когда первым среагировал на её крик. Впрочем, подумав «ну, дела», Виктор Андреевич Балабанов имел в виду совсем другое. Просто для него теперь стало совершенно очевидно, что ничего хорошего ближайшие дни не принесут.

С другой стороны, когда наш детектив появился на месте происшествия и молча окинул его оценивающим взглядом, все, кто находился здесь (за исключением, разумеется, Щукина), так же молча посмотрели на него и увидели перед собой худого лысеющего человека небольшого роста с задумчивым взглядом и замечательно лопоухого. Такое противоречие между взглядом и ушами создавало впечатление исполнительного трудяги, не очень удачливого, но честного и упрямого.

Между тем, капитан Овсянник прервал беседу с врачом, размеренным шагом подошёл к детективу, взял его под локоть и увлек за собой.

– Б-боюсь, что у нас неприятности, Виктор Андреевич.

– Хороши неприятности, – проворчал Балабанов, глядя на распластанный у бассейна труп, – представляю, какой будет скандал.

– Никаких с-скандалов, – отрезал Овсянник и переадресовал Балабанова главному врачу госпиталя: – Павел Самуилович, в-введите Виктора Андреевича в курс дела.

– В общем, сказать можно немного, – вздохнул Павел Самуилович. – Смерть наступила в течении прошедшего часа, но точное время установить пока трудно. Он успел посидеть на ветру, а перед этим, видимо, побывал в бассейне… Причиной смерти без сомнения является проникающая рана в область грудной клетки, в результате которой было задето сердце. Смерть была мгновенной… Что еще? Других ранений на теле очевидно нет.

– Терпеть не могу крови, – проворчал Балабанов.

– В-валерий Андреевич, я попросил бы вас очень серьезно подойти к этому п-происшествию.

– Нет, я просто имел в виду, что если вытащить нож из груди, то должна пойти кровь. А?

– А мы не б-будем вытаскивать нож.

– Но это моя основная улика…

Балабанов посмотрел на врача.

Тот отрицательно мотнул головой.

– Из этой груди никакая кровь не пойдет.

– Поступайте, как знаете, – сказал обоим капитан, – но не забывайте, что у нас очень мало времени. Сегодня в-во второй половине дня «Россия» пребывает в Пирей и до этого времени мы должны прийти к к-какому-то решению.

– Хорошо бы.

– И е-еще. Знать о том, что случилось, не должен никто кроме свидетелей п-происшествия, нас с вами и Д-дубинина. Он сейчас придет сюда. Я его отправил за носилками.

Овсянник и Балабанов подошли к бару, где оставались все свидетели. Капитан вздохнул, сцепил руки за спиной и оглядел присутствующих.

К слову сказать, капитан «России» оказался чрезвычайно колоритной личностью. Он полностью соответствовал представлению о капитане большого корабля – высокий, крупный человек под пятьдесят, с аккуратно подстриженной бородой и суровым взглядом. Белый китель, в котором он всегда появлялся, был словно изобретён специально для него. Движения капитана были неторопливы, а голос убедительно низким. Только две вещи не вписывались в этот образ: Овсянник курил не трубку, а крепкие сигары и слегка заикался.

– – Г-г-господа, – сказал он, – вы все прекрасно понимаете, насколько неприятное событие произошло. Я считаю вас свидетелями этого т-трагического происшествия и прошу оказать всяческое содействие нашему м-маленькому расследованию. Виктор Андреевич по моей просьбе постарается прояснить ситуацию… М-может быть, кто-нибудь хочет поговорить со мной приватно?

Ответом капитану было полнейшее молчание. Видимо поговорить с ним приватно никто не хотел.

– Х-хорошо, – вздохнул Овсянник, вытащил из внутреннего кармана кителя часы-луковицу на золотой цепочке и щёлкнул крышкой. – В в-восемь часов прошу всех собраться у меня.

С этими словами он покинул место происшествия и все присутствующие, которых Овсянник поименовал свидетелями, молча воззрились на Балабанова в равнодушном ожидании.

– Ну что же, – сказал Виктор Андреевич, – давайте для начала вспомним всё, что происходило здесь этой ночью.

– Вы нас будете допрашивать? – тут же вставил Гарик.

– Обязательно.

– Может быть, нас ещё и арестуют? Это было бы очень интересно. Провести отдых под арестом…

– Послушайте, – недовольно вздохнул Балабанов, – если ситуация не прояснится, то капитан будет вынужден сообщить обо всём случившимся в соответствующие органы и расследованием займётся полиция, ну, скажем, итальянская. Каким будет ваше положение тогда?

– Угрожаешь? А ты кто такой?

– Незачем повторять несколько раз, – с неприязнью взглянул на Гарика Альберт Сергеевич. – Мы расскажем всё, что знаем, только…

В эту секунду Полина, не поднимая головы, нервно рассмеялась. Ковец сразу смолк, обернулся к ней и обнял за плечи.

– Гарик, – тихо сказала девушка, – думай, что говоришь, а то с тобой тоже что-нибудь случится.

Гарик удивленно уставился на Полину, но быстро сообразил, что к чему и примирительно усмехнулся:

– Ладно, валяйте, спрашивайте.

– А что вы хотели этим сказать? – тут же переспросил Балабанов у Полины.

– Да ничего. Просто Вадим, – она кивнула в сторону Щукина, – когда напился тоже начал у всех выяснять, кто мы тут такие. Ну и через полчаса его прирезали.

– Я думаю, её надо отвести в каюту, – недовольно вставил Альберт Сергеевич. – Пусть успокоится. Поговорить с ней, если хотите, можно и завтра.

– Да, конечно, но сначала мне придётся задать несколько вопросов… Простите, как вас зовут?

– Альберт Сергеевич.

– Альберт Сергеевич, вот вы произнесли слово «только», а потом прервали фразу. Помните?

– Помню, – Ковец выпустил клуб дыма. – Я хотел сказать «только вряд ли вы найдёте среди нас убийцу». Это слишком нелепо.

– Хотелось бы верить…

– Именно поэтому никто из нас не откажется ответить на ваши вопросы.

На палубе появился Дубинин всё с тем же недовольным выражением лица и носилками. Вместе с врачом они уложили тело и накрыли его халатом, который помощник капитана захватил с собой из госпиталя.

– Одну секунду, – сказал Балабанов.

Он отошёл к носилкам и переговорил о чём-то с врачом. Павел Самуилович нагнулся, аккуратно вынул нож, торчащий из груди жертвы, и завернул его в платок. Сам Балабанов тем временем брезгливо покопался в карманах Щукина и обнаружил ключ от 132-й каюты. После чего так же брезгливо принял платок и вернулся к стойке бара. Врач и помощник капитана подхватили носилки.

Вернувшись, детектив попросил у бармена какой-нибудь пакет, получил от него сувенирную целлофановую сумочку с надписью «Россия» и бросил туда свои трофеи.

– Виктор Андреевич, – подала голос Эльвира, – давайте разойдемся до восьми. Я страшно устала и уже ничего не соображаю. У меня вчера был тяжёлый день. Я хочу спать.

– Не беспокойтесь, я же сказал – всего несколько вопросов, – Балабанов пододвинул к себе пепельницу. – Скажите мне вот что. Кроме вас был ли здесь кто-нибудь ещё этой ночью?

– Это смотря когда, – резонно заметил Гарик.

– Что значит, смотря когда?

– Это значит, что когда мы пришли сюда, нас было больше, а когда собирались уходить и обнаружили, что этот уже отбросил коньки, были только те, кто сейчас здесь…

– Не только, – напомнил Костя Обухов. – Ещё был тот тип, с которым Полина танцевала в ресторане.

– Точно, ядрёна-матрёна, был, – поддакнул Гарик.

Балабанов и Ковец одновременно посмотрели на девушку.

– Вы его знаете? – спросил Балабанов.

– Нет. Он пригласил меня на танец, когда мы сидели в ресторане. Ну, я танцевала с ним один раз. Вот и всё.

– Он был не с нами, – снова вступил в разговор Обухов. – Он сидел отдельно. Кстати, рядом с тем местом, куда мы пристроили Щукина.

– Так, а кто ещё был с вами здесь… – Балабанов бросил взгляд на Гарика и на всякий случай добавил: – До того, как вы остались впятером?

– Господин Федосюк с дамой, – сказал Костя

– И господин Тугаринский с дамой, – тут же добавил Гарик.

Виктор Андреевич Балабанов на секунду запнулся в смятении, а потом выдохнул и сразу стал похож на сдувшийся воздушный шарик. Только этого ему не хватало! Господи! Мало того, что убийство оказалось не сновидением, а самой что ни на есть ощутимой реальностью, мало того, что оно оказалось умышленным (заколоть человека ножом по самую рукоятку случайно, согласитесь, сложновато), так тут ещё, оказывается, и Тугаринский замешан! И всё это безобразие, словно освежающий контрастный душ, окатило голову Балабанова за какие-то полчаса. Что же, в таком случае, может выясниться завтра? Нет, пока ещё не поздно, надо прямо в нейтральных водах увольняться с «России»! Ну, или сегодня же выловить золотую рыбку и спросить у неё имя убийцы. А что делать?

– Вы что-то хотели спросить?

Виктор Андреевич очнулся от своего минутного умопомрачения и обнаружил, что стоит с полуоткрытым ртом и взглядом, направленным к звездам, словно и в самом деле мусолит в голове какой-то сложный вопрос. А этот наглый тугаринский парень с усмешкой разглядывает его.

Балабанов сконфуженно откашлялся.

– Ну ладно, я думаю достаточно, – сказал он. – Вам всем пора отдохнуть. Поздно уже.

После чего решительно развернулся и быстро покинул открытую кормовую площадку палубы «Бутс».

Не оборачиваясь, он удалялся от ненавистного места преступления всё дальше, мягко ступая по коврам и шурша целлофановым пакетом с уликами. Какое-то оцепенение охватило его, как только была произнесена фамилия Тугаринского и в этом оцепенении Балабанов миновал диско-клуб, потом шикарное фойе и углубился в коридор между лучшими на теплоходе каютами – люксами палубы «Бутс». И тут он сообразил, что направляется не к себе, остановился и огляделся. Сразу выяснилось, что остановился он как раз напротив каюты под номером 132. Той самой, где жил потерпевший. Делать было нечего. Балабанов со вздохом запустил руку в пакет, выудил оттуда ключ и, выдержав короткую паузу, аккуратно открыл дверь. Картина, которая предстала перед Виктором Андреевичем, когда он вошёл в гостиную, была совершенно обыденной. То есть, нормальная обстановка обжитой комнаты, где в течении нескольких дней проводит свой отпуск не особенно аккуратный человек. Но что-то здесь было не так… И вдруг Балабанов вздрогнул – из открытой двери в спальную комнату доносился негромкий, но уверенный храп глубоко спящего человека. Это ещё как понимать?

Ступая на цыпочках, Балабанов вышел из каюты и прикрыл за собой дверь. Постоял недоуменно. Потом сравнил ещё раз номер на ключе с номером на дверях. 132. Всё правильно. Бред какой-то! Пожав плечами самому себе в ответ, Балабанов быстро направился прочь с палубы «Бутс». Не нравились ему все эти загадки. Они размножались, как тараканы и вытравить их совершенно было невозможно. А тут ещё этот неизвестный, с которым девушка Полина танцевала в ресторане! Ну где его найдёшь теперь? Окончательно выбившись из сил, Виктор Андреевич Балабанов вернулся к себе в каюту и хмуро завалился на койку. Ему бы выспаться хорошенько. Но он понимал, что выспаться сегодня уже не удастся.

А что же наша компания, которая так неожиданно осталась без присмотра? Подавленные не столько даже обстоятельствами, сколько скоростью, с которой они происходили, и сильно уставшие, свидетели происшедшей трагедии практически никак не отреагировали на бегство корабельного детектива. «Ну, чего стоять-то, пошли», – предложил Альберт Сергеевич Ковец, когда Балабанов окончательно удалился, и все тут же начали неторопливое движение к каютам, словно Ковец был старшим по званию в случайной компании офицеров и от его слова зависело пойдут ли они спать или всю ночь будут торчать у бассейна. Через минуту они уже растянулись в небольшую цепочку. Первой шла Полина. Закутавшись в шаль и обхватив себя руками, она опустила голову и двигалась глядя себе под ноги. За ней шли Альберт Сергеевич и Эльвира. Ковец что-то тихо говорил, но Эльвира никак не реагировала на его слова. Дальше – засыпающий на ходу Обухов и Гарик, потерявший всякий блеск и почему-то криво улыбающийся. Замыкал шествие бармен. Он был бледен, а бабочка его сбилась на бок, но какое это имело сейчас значение?

Первым бармен и откололся от остальных. Незаметно свернув на лестницу, он исчез, словно его и не было. Когда компания оказалась в фойе у лифта, пришлось разделиться окончательно. Эльвире, Обухову и Гарику надо было отправляться на другую палубу.

Ковец обнял дочь за плечи и вдвоём они продолжили путь к своим каютам.

– А кто она? – спросила Полина уже у дверей.

– Эльвира? – Альберт Сергеевич пожал плечами. – Она тебе не нравится?

– А тебе?

– Полина… Откуда такая нетерпимость? Что-нибудь случилось?

– Она не вернула тебе кофту. Извини. Я просто устала и хочу спать.

– Да, конечно.

За сегодняшний вечер немудрено было выбиться из сил и устать. Полина поцеловала отца в щеку.

– Спокойной ночи.

И зашла в свою каюту.

Несмотря на усталость и на то, что она говорила отцу, спать Полине совершенно не хотелось. Хоть ты тресни. Она рассеяно разделась, приняла ванну, высушила голову феном, включила телевизор, минут десять смотрела его, переключая с канала на канал, потом выключила телевизор, раскрыла окно и упала на кровать. Пролежав так некоторое время без движения, глядя в потолок и прислушиваясь к шуму моря, Полина поняла, что сон сгинул окончательно и что лежать здесь дальше невыносимо. Как только она пришла к такому выводу, у нее появилось непреодолимое желание выбраться куда-нибудь на открытую площадку, лучше всего на носу корабля, и постоять немного под встречным ветром (если, конечно, он будет встречным). Девушка вскочила, быстро оделась и бесшумно вышла из каюты.

Полина любила красивую одежду: платья и костюмы, сшитые на заказ и прочие дорогие игрушки для выпендрёжа. Всё это доставляло ей немало удовольствия и во всём этом она знала толк, но не придавала большого значения. Возможно, потому что всё это Полина могла себе позволить. Точнее, позволить мог папа, но принципиальной разницы тут не было, ибо состоятельный и чрезвычайно любящий свою дочь папа – не спонсор, а меценат, финансирующий любимое чадо просто так, без всяких условий и долговых обязательств. Тем более, если чадо отвечает искренней взаимной привязанностью. Так что, недостатка в средствах Полина не испытывала. А чувство стиля в ней при этом гармонично дополнялось авантюризмом… Взрывоопасное сочетание! Всегда лёгкая на подъём и непредсказуемая, словно она всё время что-то не договаривает, Полина непреодолимо привлекала внимание. И одновременно раздражала. Потому что, как кошка из сказки Киплинга, всегда оставалась сама по себе. А кому же это понравится?

Полина вышла из каюты. Её легкая фигурка бесшумно скользнула по коридору, поднялась по лестнице на верхнюю палубу, проплыла мимо закрытых теннисных кортов и оказалась под открытым небом на носовой площадке. Вокруг были лишь звёзды, море, тишина и… неожиданно Полина заметила одинокую фигуру у бортика, стоящую к ней спиной. Фигура задумчиво смотрела вперед по курсу корабля. Первым желанием девушки было уйти немедленно куда-нибудь в другой конец лайнера. Есть ли, в конце концов, на этом дурацком пароходе место, где можно побыть в одиночестве?! Но вместо того, чтобы тут же осуществить задуманное, Полина сделала шаг вперёд и не торопясь направилась в сторону одинокой фигуры. Её разобрало любопытство, кто же ещё ищет в это время уединения? Тем более, что фигура показалась Полине почему-то знакомой. Она подошла поближе… Точно, опять он! Просто дьявольские козни.

Фигура обернулась. Удивленно вскинула брови. Потом улыбнулась.

– Полина? – спросил тот самый шатен из ресторана, с которым она танцевала, и который любовался ею в «Матрешке». – Интересно, вы что, следите за мной?

– Нет, – сказала Полина, подходя и устраиваясь рядом. – Это вы за мной следите. Узнали, что я сюда собираюсь, и быстро прибежали первым.

– И как я об этом узнал?

Полина пожала плечами.

– Бес, наверное, наябедничал.

– Очень может быть, – согласился инкогнито из ресторана.

Полина смотрела в тёмную даль перед «Россией» и чувства её были противоречивыми. Ей было легко. Во всяком случае, симпатия, появившаяся ещё в ресторане, не исчезла. Это был плюс для скучного круиза, который, к тому же, не обещал ничего хорошего. Но неожиданно Полина вспомнила, очень отчетливо вспомнила, что этого человека она видела раньше. Совсем недавно видела. За день до отплытия теплохода «Россия» в средиземноморский круиз, когда они летели с отцом из Москвы в Одессу. Вот там, в самолете, она его и видела! Уже тогда он несколько раз поглядывал на неё, прерывая увлеченное чтение романа Юлиана Семенова с пророческим названием «Приказано выжить», а в какое-то мгновение, переворачивая очередную страницу этой книжки, вот точно так же, как теперь, вскинул удивлённо брови. И это Полине не нравилось. Какие-то неосознанные опасения внушал этот факт. В смысле, не брови, а постоянное присутствие молчаливого наблюдателя. Она поймала себя на мысли, что ещё не совсем уверена, что в её чувствах преобладает – симпатия или опасение? Но ей обязательно надо будет выбраться из этой альтернативы. И как можно быстрее.