Текст книги "Игра в детектив"

– Все очень просто, – пояснил Исаев. – Меня отправили в этот круиз для того, чтобы я присматривал за одним человеком. Вот я и присматривал.

– Щукин?

– Нет. Ну и до вчерашнего вечера все было в порядке…

– Понимаю. Федосюк?

– Нет. Меня интересует Альберт Сергеевич Ковец. Можете себе представить, какой неожиданностью для меня оказалась смерть его компаньона?

– Минуточку. А при чем тут Ковец?

Паша поставил свой бокал на стол и вздохнул.

– Может быть, обо всем по порядку?

– Павел Павлович, – спросил вдруг Овсянник, – вы в п-преферанс играете?

Паша взглянул немного растеряно на капитана, потом на Балабанова и снова на капитана.

– Играю, – произнес, наконец, он.

– В-вот и отлично. Давайте-ка распишем пульку, а за одно и обсудим наши п-проблемы по порядку. Вы не возражаете?

Паша не возражал.

4. Капитанский преферанс
(НА ПОДХОДЕ К ПОРТУ ПИРЕЙ)

– Ну что же, начнем, пожалуй. Филипп Владимирович, ваша сдача.

Овсянник принялся тасовать колоду карт, Балабанов расчерчивать поле для записей, а Исаев тем временем задумчиво откинулся на спинку стула и рассеяно поглядывал на своих партнеров. Только что капитан «России» любезно пояснил ему причину своего предложения и его суть. Оказалось, что преферанс был вторым любимым занятием Овсянника, сразу после мореходного дела. При этом Филипп Владимирович считал необходимым соблюдение определенных ритуалов, без которых игра теряла свое очарование, а частенько и смысл.

Во-первых, за партией в преферанс решались самые различные вопросы и проблемы. Некоторые, правда, посмеивались над Овсянником, мол, решать проблемы за игрой это все равно, что вообще не решать их. Но такие насмешники либо не представляли себе реального положения дел, либо были людьми крайне недалекими. Никогда еще вопрос, поднятый за капитанским преферансом, не оставался без ясного ответа и четкого решения!

Во-вторых, необходимо было выключить верхний свет в каюте и оставить только лампу, располагавшуюся над столом. Это помогало сосредоточиться.

А в-третьих, во время игры разрешалось курить только сигары. У Овсянника их было припасено великое множество и ему доставляло удовольствие угощать гостей своими сигарами. Человеку некурящему, впрочем, позволялось не придерживаться этого правила, если он вообще был в состоянии несколько часов дышать сигарным дымом.

Было и еще одно неожиданно сложившееся правило. Даже не правило, а так, своего рода особенность. Заключалась она в том, что во время игры все обращались друг к другу по имени-отчеству. На теплоходе «Россия» было хорошо известно, что капитан ко всем без исключения обращается по имени-отчеству, а потому невольно приходилось подхватывать такую манеру, если доводилось попасть в «капитанский преф-клуб». Одним словом, Паша Исаев с интересом воспринял предложение Филиппа Владимировича и даже не без удовольствия подчинился всем действующим правилам. В самом деле, когда еще доведется попасть в такую компанию?

С задумчивым видом истинного ценителя Паша взял двумя руками предложенную сигару, поднес к носу и вдохнул аромат.

– Вот это дело, – сказал он.

Балабанов раскрыл карты.

Паша же сунул сигару в рот и деловито осведомился:

– Почем вистик, Филипп Владимирович?

– Нет, нет, исключительно на интерес! – покачал головой Овсянник. – Иначе мы б-будем отвлекаться.

– Ваше слово, Павел Павлович, – напомнил Балабанов.

Паша придирчиво изучил свои карты и бросил их на стол картинками вниз, поскольку пришел к совершенно однозначному выводу относительно ближайших перспектив:

– Пас, – сказал он.

– Пас, – со вздохом повторил Балабанов.

– Н-ну что же, – проговорил Овсянник, – начну, п-пожалуй. Что у нас в прикупе?

Он открыл две карты прикупа. Обе оказались восьмерками.

– Да, не жить вам в Сочи, – сочувственно заметил Исаев.

– Ничего, р-разберемся. А вы Павел Павлович не т-тяните резину. Выкладывайте.

– Н-ну что же… простите, Филипп Владимирович… Ну что же, пожалуй, я тоже начну.

Исаев оглядел присутствующих.

– В общем, дело в следующем, – начал он. – Российские правоохранительные органы чрезвычайно заинтересовались деятельностью Альберта Сергеевича Ковеца…

– Организованная преступность? – деловито уточнил Балабанов.

Паша запнулся.

– Где?

– Ну… Там.

– Не знаю. Дело не в этом. Я обрисую в общих чертах. В Москве две недели назад был убит один очень большой чиновник из правительства, господин Прибытков. От его решения много чего зависело, но еще больше зависело от его умопомрачительных связей. Так вот, Альберт Сергеевич Ковец каким-то образом вышел на этого Прибыткова и попросил протолкнуть один выгодный контракт, связанный с московской недвижимостью. Ковец, если вы не в курсе, занимается строительным бизнесом. Не знаю, что он там просил конкретно, но Прибытков согласился ему помочь и чтобы обсудить кое-какие детали, они договорились встретиться в скромном ирландском пабе «Рози О’Грэдис» на улице Знаменка. Разговор между ними состоялся короткий и закончился к обоюдному удовлетворению, но когда они распрощались и вышли на улицу к своим машинам, Прибытков был убит на глазах Альберта Сергеевича четырьмя выстрелами, произведенными из проезжавшего мимо автомобиля. Стрелявшие, естественно, найдены не были. Сам же Ковец не пострадал, но после этого события стал заметно нервничать, приостановил подготовку сделки и через несколько дней неожиданно отправился с дочерью в круиз…

– Семь вторых, – объявил Овсянник.

Исаев и Балабанов уткнулись в свои карты.

– Тэкс, – сказал Паша после короткого раздумья. – Пас. Вистуйте, Виктор Андреевич. Наш ход.

– Вист, – согласился Балабанов.

Исаев разложил свои карты на столе, откинулся на спинку стула и снова взял сигару в руку.

– Так вы предполагаете, что Ковец замешан в убийстве этого Прибыткова? – задумчиво поинтересовался Балабанов.

– Не исключаем, хотя лично я не вижу в этом никакого смысла. Но значительно больше нас интересует другое предположение, – пауза на затяжку и смакование выдуваемого дыма. – Чиновник Прибытков попал в наше поле зрения после нескольких крупных финансовых махинаций, которые он организовал в Москве. Ну, дело обычное: перекачка государственных средств в собственные карманы через подставные фирмы и фонды. Деньги из воздуха, одним словом. Работал он, само собой, не один. Собственно говоря, он только придавал всем махинациям официальный статус. Все-таки большой чиновник. Придумывали же и осуществляли махинации два его подельника. Некий итальянский бизнесмен Марчелло Паволи и известный московский авторитет преступного мира по кличке Арнольд…

– Организованная преступность, – на этот раз утвердительно произнес Балабанов, выбивая у Филиппа Владимировича козыри длинной червовой мастью.

– Еще какая организованная, – согласился Паша. – Так что, эта троица поимела в Москве огромные деньги. Сотни миллионов долларов. И чрезвычайно нас заинтересовала. Но не успели мы толком раскрутить дело, как начались неприятные неожиданности с подельниками Прибыткова. На Арнольда очень конкретно наехали, и он сбежал в Турцию. Жизнь авторитета, знаете ли, непредсказуема и полна опасностей. Он, дурак, залез в политику, но при этом не с теми начал дружить! Оказывается, с усатыми политиками дружить нельзя, себе дороже выходит… ну, да это не важно. К делу не относится. Одним словом, удалось нашему авторитету весьма вовремя смыться в Турцию. Буквально перед арестом. А еще через месяц господин Марчелло Паволи погиб в очень подозрительной автокатастрофе. Таким образом, чиновник Прибытков остался в Москве в полном одиночестве и мы организовали за ним присмотр, потому что были уверены, что именно через него можем выйти на похищенные деньги. Вот так, в один прекрасный день нам на глаза и попался Альберт Сергеевич Ковец, который как раз пришел вести с Прибытковым переговоры.

– Что-то я не понимаю, – Балабанов собрал карты и принялся тасовать, поскольку следующая сдача была его. – Причем тут Ковец? Какое он имеет отношение к вашему делу? Мало ли у этого Прибыткова было клиентов, которые приходили за помощью?

– Вот и мы так сначала подумали! Мы были готовы забыть об Альберте Сергеевиче навсегда. Ведь после того, как Прибытков был расстрелян прямо посреди переговоров, мы поняли, что все ниточки тянутся не к нему, а к Арнольду. Это именно Арнольд убрал всех своих компаньонов. Сначала итальянца, а потом Прибыткова и остался единственным хозяином миллионов. Причем, ему даже прятаться после двух убийств не пришлось, поскольку он к этому моменту, как говорится, жил и работал в Стамбуле и очень хорошо там себя чувствовал. Даже занялся торговлей оружием. А нам – увы! – зацепить его, тем более в Турции, было совершенно нечем. И вдруг во время обыска в квартире Прибыткова мы находим ежедневник, а в ежедневнике странную запись: «Стамбул. Шифр – Ковец». Запись сделана за несколько дней до убийства! Значит, наш Альберт Сергеевич не случайная фигура! Вот это да, подумали мы. Что бы это могло значить? А когда мы через несколько дней узнали, что Ковец отправляется в круиз по Средиземному морю с заходом в Стамбул, где как раз жирует Арнольд, то в нашем деле он превратился в единственную оставшуюся ниточку, ведущую к Арнольду и похищенным миллионам. Вне зависимости от того, какое отношение ко всей этой истории Ковец имеет сам. И меня оперативно бросили по следам Альберта Сергеевича… – Паша печально вздохнул. – А проблема заключается во вчерашнем убийстве Щукина.

– Кстати, – подхватил Балабанов. – А кто этот Щукин?

– Управделами и пресс-секретарь в одном лице. Больше никто. Это просто человек с хорошим образованием, который помогал Ковецу во всех делах. Так что, его убийство совершенно вываливается из всех версий, а с точки зрения сложившейся оперативной ситуации просто не имеет никакого смысла…

– Н-ну, хорошо, – подал голос Овсянник, – значит убийство стало для вас неожиданностью?

– Полной, поэтому я и решил раскрыть свое инкогнито. В конце концов, теперь с этой проблемой нам будет легче справиться.

– Р-разумеется. Но у нас очень мало в-времени.

– Мало, – согласился Исаев.

– Тогда начнем по порядку, – предложил Балабанов. – Что нам известно на данный момент? Вот, например, Ковец. Он показал, что в круиз попал случайно. Он якобы обещал своей дочери провести с ней отпуск, а тут как раз ему позвонил Федосюк и предложил круиз. Ну, и Ковец попросил забронировать места для них. Семейная идиллия. Но теперь-то мы знаем…

– Как раз это вполне может быть правдой, – возразил Паша. – И то, что позвонил Федосюк и то, что Ковец давно мечтал уделить время своей дочери. Почему бы нет? Все это вполне может мирно уживаться с его личными планами, о которых он не говорит. Простое совпадение.

– Ладно, допустим… Что там такое, дама? Черт, это я упустил… Хорошо, допустим. А что известно об этом Федосюке? Щукин еще туда-сюда. Понять можно. А Федосюк?

– Увы! – Паша развел руками. – Вынужден признаться, что здесь я пока слаб. Единственное только могу сказать: у Федосюка есть какой-то благотворительный фонд. Подробностями я не располагаю, но раз они с Ковецом знакомы, значит у них должны быть какие-то общие интересы.

– Хоть так, – раздраженно сказал Балабанов. Как раз к этому моменту он отдал Овсяннику вместо семи взяток все восемь и со вздохом отодвинул от себя карты. Ему явно не везло. – Дочь Ковеца, Полина, мне говорила примерно то же самое. Она сказала, что Федосюк использует деньги ее отца и поэтому в убийцы не годится.

– Вот кое-что и проясняется. Значит, Федосюк либо поддерживает свой фонд с помощью денег Ковеца, либо прокручивает деньги фонда с помощью Ковеца. Разница не велика… Кстати, встречный вопрос. Кто такой Тугаринский?

– Тугаринский? – Балабанов усмехнулся. – Тугаринский это хозяин жизни. Примерно такой же, как и ваш Арнольд, только в масштабах Москвы. А этот теплоход он, видимо, считает своей собственной дачей.

– Понятно. Ковец с Щукиным и Федосюк – деловые люди из Москвы – приехали конкретно отдохнуть на плавучей даче делового человека из Одессы. Не может же он обойти их вниманием? Все правильно. Обычное дело для нашей страны.

– Нда, – хмуро проговорил Балабанов, – черт знает что твориться.

– Отпустил Филиппа Владимировича?

– Да, я не об этом…

– Павел П-павлович, ваша сдача. П-прошу.

– …Я о том, что у нас на «России» твориться.

– А что у нас такого особенного твориться? – Исаев принял от Овсянника колоду и стал неспешно тасовать ее. – По-моему, все как всегда. У России, как говорится, свой путь. Нас не исправили ни все богоугодные замыслы наших царей, ни революция, ни последующая контрреволюция в восемьдесят шестом. Воруют у нас по-прежнему все. Помните, еще Александр Меньшиков предлагал не платить чиновникам жалование, потому как все равно они воруют. Ну и что может измениться? Люди-то те же. Они привыкли воспринимать достаток как воровство по-тихому и в крупных размерах. А в такой ситуации хозяевами жизни и становятся Арнольды и Тугаринские. Так что ничего странного у нас не происходит.

– Вообще-то, – заметил Балабанов, – я имел в виду теплоход и…

– А что в-вы хотите? – вдруг возмущенно перебил его капитан Овсянник. – Наше г-государство вовсю распродает свое имущество на аукционах, но не заботится о том, чтобы жить честно было п-проще и выгоднее, чем воровать! Кому, с-спрашивается, это выгодно? Только чиновникам и их знакомым бизнесменам! Круговорот, т-так сказать, капитала между своими…

– Согласен, – с готовностью поддакнул Паша, не обращая внимания на некоторое недоумение Балабанова. – Вот мы с вами ничего и не решаем, к сожалению.

– П-почему же? Это какая-то не правильная философия, Павел Павлович! Наоборот! Если к-каждый простой человек приложит максимум усилий, для того чтобы п-повлиять…

– Да бросьте, Филипп Владимирович! Если бы все было именно так, мы бы с вами давно уже жили в светлом будущем. Еще тысячу лет назад люди бы собрались, поплевали на руки, засучили рукава, да исправили бы мир к лучшему. Так не бывает, Филипп Владимирович. Вон, в семнадцатом году каждый простой человек тоже приложил максимум усилий. И что из этого получилось?

– Мне кажется, – не выдержал, наконец, Балабанов, – что политики на сегодня достаточно. У нас своих проблем полно… Павел Павлович, кончай, в конце концов, мусолить карты! Сдавай.

Так незаметно детективы перешли на «ты».

Исаев, между тем, спохватившись, быстро произвел раздачу.

– Раз, – тут же произнес Балабанов и замолчал.

– П-пас… Виктор Андреевич, вы хотели о чем-то рассказать мне. Э-это имеет отношение к нашему делу? Вы что-то узнали?

– В самом деле, – подхватил Паша, – что тебе удалось выяснить за вчерашний день?… Два.

Балабанов уперся в свои карты. Рука его медленно потянулась к сигаре. Он поднес ее к губам, сделал затяжку и вернул на место.

– Здесь… Что я выяснил? Я выяснил примерную картину происшедшего и попытался вылепить кое-какую версию, – Балабанов хмыкнул и недовольно взглянул на Исаева. – У меня даже был подозреваемый.

– Три… – объявил Паша. – И я, кажется, догадываюсь, кто именно.

– В том-то и дело! Все ни к черту не годится! Версия рухнула как карточный домик за полдня.

– П-почему?

– Потому что подозревал я именно Исаева. Это же очевидно: он следил за Щукиным, а после убийства скрылся в неизвестном направлении. Как же его не подозревать?… Здесь.

– Семь третьих… Но это только к лучшему. Ты потерял меня, как подозреваемого, но получил дополнительную информацию. Разве нет?

– Ерунда! Информация эта – не пришей к штанам рукав. Она ничего принципиально не меняет… Здесь.

– Играй, Виктор Андреевич.

– Она не меняет самого главного. Отсутствия очевидного подозреваемого и убедительного мотива преступления. И это при том, что у всех десятерых полное отсутствие алиби! Просто мистика какая-то.

– Стоп, – скомандовал Паша, – не будем торопиться. Во-первых, мистики в нашем деле быть не может! Мы должны объяснить все. Даже мистику. Во-вторых, полное отсутствие алиби, это очень сомнительный вывод. Такого не может быть, потому что не может быть никогда. А в-третьих…

– Семь червей, – объявил Балабанов. – Пардон, ход мой?

– Да.

– Тогда восемь.

Овсянник и Паша переглянулись.

– Ну что, Филипп Владимирович, обновим детективу горку?

– О-обновим. Я в-вистану.

– Окей. Пас… Так вот, в-третьих, что касается мотива преступления. Запомни, преступлений без мотива не бывает. А в наше время мотив большинства преступлений, как правило, один и тот же. Деньги. Просто мы пока еще не уловили, какие именно деньги замешаны в убийстве Вадима Щукина.

– Н-намекаете на ваше расследование в Москве?

– Почему бы и нет.

– Кстати, мотив это еще не все. Есть вещи, которые беспокоят меня значительно больше, потому что я не могу их объяснить. Каким образом, например, в карман Вадима Щукина попал ключ от каюты Федосюка и что такой факт означает?

Детектив посмотрел на Пашу, словно ожидал от него немедленных объяснений, а Паша, тем временем, беспечно попыхивал сигарой.

– Вы обнаружили у п-пострадавшего ключ от чужой каюты? -нахмурился капитан.

– Вот именно!

– А от своей собственной каюты у него был ключ? – поинтересовался Исаев.

– Я попросил бы не намекать на случайную путаницу. После обвинений, которые Щукин бросал перед своей смертью, мы не имеем права отбрасывать этот факт в сторону!

– Согласен. В таком случае, надо просто попросить господина Федосюка объяснить нам этот факт.

Овсянник неожиданно подался вперед.

– Сейчас я предложил бы, – сказал он, – тщательно с-сумировать все, что нам известно. А уж п-потом действовать.

Предложение было единогласно признано весьма удачным и, проведя еще две партии, они подробнейшим образом все «с-сумировали», как выразился капитан. В свете настольной лампы медленно и как-то снисходительно поднимались вверх клубы табачного дыма, отчего пространство вокруг сгущалось, словно кто-то постоянно подкручивал яркость до упора. Казалось, что каждая мысль в такой атмосфере должна быстро принимать четкие очертания.

Первым делом Исаев раз и навсегда категорически отверг свою причастность к убийству Вадима Щукина. После чего поклялся, как очевидец происходивших событий, что на палубе перед баром «Матрешка» не было ни одного случайного человека. Это означало, что убийцей был кто-то из десяти присутствовавших на вечеринке лиц. Более того, убийство без сомнения произошло неожиданно, как реакция на слова или действия самого Щукина, который что-то знал. Возможно, он кого-то шантажировал, и объект не выдержал давления. Но не исключено, что Щукину в руки попалась какая-то серьезная информация и он проболтался. Одним словом, отсюда можно было уже выкоблучивать танцы логических умозаключений, что, собственно, сразу и началось: Балабанов хлопнул ладонью по столу и потребовал, чтобы все присутствующие вместе с ним взглянули фактам в лицо, причем лицо это явно принадлежало Аркадию Дмитриевичу Федосюку.

– Это же очевидно! – сверкал глазами Балабанов. – Именно Федосюк пригласил Щукина и Ковеца в круиз! Именно Федосюка обвинял в непорядочности и двуличии Щукин перед своей смертью! Значит, Федосюк что-то задумал, но из-за Щукина план сорвался, и пришлось ему идти на крайние меры. Вот где надо искать! Я теперь это ясно вижу.

– А как же убийство в Москве? – поинтересовался Паша. – Ведь Щукин здесь оказался только потому, что у его хозяина, Альберта Сергеевича Ковеца, возникли проблемы из-за убийства Прибыткова. Ты хочешь сказать, что Федосюк замешан и там? Или ты намекаешь на случайное совпадение?

– Хорошо, – согласился Балабанов. – Я поправлюсь. Это просто означает, что Федосюк задумал что-то против Ковеца и надеялся что никто в это не поверит, как не верит, например, Полина. Но Щукин каким-то образом узнал о его планах и поплатился за это жизнью! Что затеял Федосюк и как об этом узнал Щукин – вот что важно выяснить! А уж, кто там замешан в твоем московском убийстве дело второе! Это вполне может оказаться совпадением.

– Ну уж нет! – возмутился Паша. – Позволь с тобой не согласиться. Самое важное заключается как раз в том, что произошло в Москве и кто в этом замешан. Я могу побиться об заклад, что все события на «России» текут оттуда. Это именно убийство Щукина дело второе. А Федосюк твой и есть совпадение. Если он, вообще, в чем-то замешан. У тебя, Виктор Андреевич, пока что одна беллетристика выходит и никаких доказательств…

Таким образом, между детективами совершенно неожиданно произошел раскол. Балабанов воодушевлено настаивал на том, что Исаев может до посинения биться об заклад, но трясти надо Федосюка, даже если ничего кроме догадок у них на него нет. А чтобы подобраться к этому типу поближе, придется идти от противного, то есть искать алиби и, отбрасывая однозначно невиновных, вычислять убийцу, то есть Федосюка. Паша же возмущенно отмахивался и предупреждал, что ни от какого противного он не пойдет, а будет упорно изучать Ковеца и всю его компанию. Он заявил, что плевать хотел на алиби, потому что искать надо мотив. Те самые деньги и их происхождение.

Примерно полчаса они препирались, но потом капитану Овсяннику это осточертело. Он потребовал прекратить спор и действовать каждому на свое усмотрение. В конце концов, так они только дополнят друг друга. Немного подувшись, Балабанов и Исаев пришли к выводу, что в этом есть смысл. Давно уже наступил вечер. Уставшие от тяжелого разговора и сигарного дыма, преферансисты молча доигрывали последнюю партию, и было совершенно очевидно, что Овсянник возьмет все свои взятки и таким образом закроет пулю.

– Да, – произнес со вздохом Балабанов, – парнишка он хитрый, просто так его не возьмешь…

– Кто? – не понял Паша.

После некоторого раздумья, Балабанов решил опустить фамилию.

– Да убийца наш, – сказал он. – Даже удивительно. Так точно все просчитать и так хладнокровно все исполнить. Железные нервы!

– Ничего, как любит говорить мой непосредственный начальник, полковник Разговоров: на каждую хитрую задницу всегда найдется хер с обратной нарезкой. Прошу прощения, Филипп Владимирович.

– Н-ничего. Доиграем, или остановимся на этом?

– Я думаю, остановимся. Поздно уже.

– Тогда на сон г-грядущий…

Пока Паша подсчитывал результаты игры, а точнее кто из них с Балабановым больше проиграл капитану, Овсянник достал коньяк и плеснул в бокалы по чуть-чуть «на сон грядущий». Балабанов же раскрыл свой блокнот с записями по делу об убийстве Щукина и приготовился внести туда кое-какие коррективы. Но как раскрыл, так и призадумался. А потом со вздохом блокнот захлопнул и хмуро взглянул на собеседников.

– Боюсь, что у нас есть еще одна проблема, – сказал он.

Овсянник и Исаев молча уставились на него в предчувствии недоброго.

– Бармен из «Матрешки», – пояснил детектив, – Роман Джанк. Это его казенным ножом был убит Щукин.

– Понятно. А в чем проблема-то?

Балабанов пожал плечами.

– Он исчез.

– Кто? – удивился Паша. – Нож?

– Бармен.

– Так вы его н-не нашли?! – возмутился Овсянник. – Это же немыслимо! Я же просил р-разобраться!

– Да где же я его найду, если его нигде нет?

– Подождите, – встрял Паша, изо всех сил стараясь сориентироваться, – этот бармен, он что, исчез сразу же после убийства?

– А я и п-понимать ничего не желаю! – отрезал капитан. – М-мне еще не хватало, чтобы люди с корабля исчезали.

И тут, словно бы эта сцена была разыграна в плохом спектакле, в дверь каюты неожиданно постучали. Стук получился каким-то вкрадчивым и зловещим, отчего и сам капитан, и оба его гостя замерли, повернув головы к двери.

– В-войдите.

Дверь раскрылась, и в каюте появился встревоженный молодой человек, явно не уверенный в том, что поступает сейчас правильно. Особенно, когда он увидел, что капитан не один. Брови Балабанова немедленно поползли вверх – он никак не ожидал подобного явления.

– Имейте в виду, – заявил молодой человек без предисловий, – что к этому трупу я не имею никакого отношения!

Присутствующие переглянулись.

– Присаживайтесь, – предложил молодому человеку Паша, – и расскажите все подробно.

– Не надо. Я не собираюсь ничего рассказывать. Я только хотел заявить…

– Володя, – произнес, наконец, Балабанов, – у тебя совесть есть?

– Не до этого, Виктор Андреевич, – отмахнулся молодой человек…

И здесь, кажется, уже пора кое-что пояснить.

Володе Загребаеву было около тридцати и на «России» он появился гораздо раньше Балабанова. Загребаев занимал здесь исключительное место – если Виктор Андреевич был корабельным детективом, то Володя плавал в качестве корабельного вора. Разумеется, неофициально. Видимо, на каждом пассажирском или туристическом лайнере существует подобный персонаж или даже целая группа персонажей. Они оседают на корабле, как на своей постоянной территории, и занимаются выгребанием ценностей из кают пассажиров до тех пор, пока их не возьмут с поличным и не отправят прямо с корабля на нары. Но сделать это очень нелегко, поскольку работают они осторожно, ведут себя прилично, и не привлекают особого внимания. Балабанов и Загребаев прекрасно знали друг друга. Виктору Андреевичу он достался, так сказать, по наследству и до вчерашнего убийства основной задачей и даже, в некотором смысле, занятной игрой для Балабанова было противоборство с Загребаевым. Классическая игра «Полицейский и вор»: Я должен тебя поймать! – Посмотрим, сможешь ли? – Это моя обязанность. – Ну-ка, догоняй! Это приносило осмысленность в спокойную работу Виктора Андреевича и даже некоторую остроту в скучный круизный быт. Но была у обоих одна похожая черта. Загребаев бесился, когда его называли корабельным вором – он считал, что хуже оскорбления придумать невозможно. А Балабанов терпеть не мог, если его должность определяли как «корабельный детектив».

– Я что-то н-не понял, – уточнил Овсянник, – о каком трупе идет речь?

– Как о каком? – удивился Загребаев. – О Романе Джанке. Вы что, еще не знаете?

– Т-т-твою мать…

Овсянник, против всяких правил, достал еще одну сигару и нервно закурил, Балабанов хлопнул ладонью по столу, а Исаев поднялся из кресла и подошел к молодому человеку.

– Мне кажется, – вкрадчиво предположил он, – что вам все-таки придется рассказать все, что вы знаете.

– Это еще почему?

Вместо ответа Паша вытащил свое удостоверение и продемонстрировал Загребаеву каждое написанное там слово. Теперь оказался в замешательстве молодой человек. Полный тревожного недоумения, он поднял взгляд на Пашу, потом с тем же недоумением опустил его по направлению к Балабанову и, наконец, остановился на Овсяннике.

– Был у нас, значит, один капитан, – взгляд вернулся к Паше, – А теперь, стало быть, второй появился.

– Вова, не остри, тебе это уже не поможет.

– А я тут при чем, Виктор Андреевич? Между прочим, сам к вам пришел.

– Учти, – погрозил пальцем Балабанов, – я тебя предупреждал.

– П-позвольте спросить, о чем это в-вы его предупреждали? Об у-убийстве?

– Это к делу не относится, – отмахнулся Балабанов, – я давно предупреждал его, что если он не прекратит подчищать каюты, то это когда-нибудь плохо кончится. Вот он и влип…

Овсянник при слове «подчищать» поперхнулся дымом, закашлялся и замахал руками. Оказывается, на его корабле не только убийцы, но и воры! Вдруг, на мгновение показалось, что мир, так уютно и беззаботно существовавший на теплоходе «Россия», медленно, но неотвратимо переворачивается с ног на голову и все привычные его черты с грохотом ссыпаются прямо на макушку капитана Овсянника. Откашлявшись, он подошел к своему спасительному бару, заполненному коньяком, и плеснул граммов пятьдесят в бокал. Предлагать гостям присоединиться он на этот раз не стал. Не до гостей было сейчас капитану Овсяннику.

– Боюсь, что у вас большие неприятности, Володя, – сказал Паша.

– А у вас? – осторожно спросил Загребаев.

– Очень может быть. Но у вас они начнутся все-таки значительно раньше. Я поясню, – Паша не стал в третий раз предлагать Загребаеву сесть, а просто взял его доверительно под локоть. – Вчера ночью на теплоходе произошло убийство. В баре «Матрешка» был зарезан один человек и орудием убийства послужил нож, который всегда находился под рукой бармена, Романа Джанка. Значит, Роман либо был убийцей, либо знал кто убийца, потому что, хоть ты тресни, а не мог он не заметить, кто взял в руки его нож… Улавливаете?

В наступившей короткой паузе все без исключения с интересом посмотрели на Исаева.

– Я не был вчера в баре «Матрешка», – заявил Загребаев.

– Зато вы сегодня были там, где лежит труп Романа Джанка! – немедленно возразил Паша. – И если вы не расскажите нам сию же секунду и очень подробно все, что вы знаете, мы будем вынуждены подозревать вас в убийстве нашего основного свидетеля…

– Да вы что, спятили?!

– …и в соучастии во вчерашнем убийстве!

– Я никого не убивал! И Романа этого вашего не убивал! Его вообще никто не убивал!

– Минуточку, – возмутился Балабанов, – ты же только что нам сказал…

– Я сказал, что был у него в каюте и видел его отъехавшим.

– Как отъехавшим?

– Намертво! Вот я и пришел. И никакого отношения к его смерти я не имею. Он просто обдолбался, понимаете? Передозняк у него.

– Вы хотите сказать, что Роман Джанк употреблял наркотики? – нахмурился Паша.

– Еще бы! У него вся каюта наркотой забита.

Овсянник вздрогнул.

– Н-не понял…

– А вы что, ничего не знали? Ну вы даете! Об этом весь корабль в курсе. Он же торговал наркотиками.

– Что, прямо на корабле? – Паша бросил сочувственный взгляд на капитана.

– Ну, иногда и на корабле, но в основном просто гонял небольшие партии из Италии в Россию.

Это было уже слишком. Овсянник решительным глотком осушил бокал и захлопнул дверцу бара.

– Т-т-так, – заявил он. – Я больше ничего не желаю слушать! Р-р-развели тут черт знает что… И запомните хорошенько. Сейчас у нас к-короткая стоянка в Пирее, завтра мы уходим и через полтора дня пребываем в Неаполь. Так вот. Чтобы к этому м-моменту преступник был найден, а на корабле не осталось ни какой г-грязи, а то я вас всех сдам и-итальянским властям, а сам покончу самоубийством!

– Но, Филипп Владимирович…

– Д-до послезавтра!

Капитан широко распахнул дверь своей каюты и указал всем троим на выход.

Делать было нечего. Взяв Володю Загребаева под руки, Балабанов и Паша послушно покинули апартаменты Овсянника. Да, развитие событий никак нельзя было назвать приятным – второй за последние сутки покойник! Вот уж действительно: «не буди лихо, пока оно тихо!». И кто только просил этого Щукина начинать скандал?! Фантасмагория какая-то. Теперь даже страшно вообразить, что будет дальше. Не дай бог так и пойдет – каждый день по трупу… Молча и суетливо они прошли по коридорам под оскорбленное сопение Загребаева и через пару минут оказались в холле перед дверью лифта.