Текст книги "Власть подвала"

16

Этой ночью стартовала цепочка случайностей, которая уже очень скоро привела к совершенно невероятному событию. Невероятному даже для человека, постоянно работающего с чудесами.

Началось все со сна: мне снился старичок деревенской наружности, брынькающий на балалайке и распевающий куплеты. Куплеты звучали дословно так.

Поделюсь я с вами, это, главным свойством интернета: как залезешь в интернет – ничего, чо надо, нет.

Фразы, дословно запомнившиеся нам из сна, всегда что-то означают. Это не только мое (кстати, неодиныжды проверенное) мнение, но и мнение классиков психоанализа. Классики считают, что этими фразами говорит наш внутренний голос.

Но непонятно только было, отчего это мой внутренний голос решил заговорить об интернете: с компьютером я работаю регулярно, но о том, чтобы подключиться к сети, у меня и мыслей не было. Утром, только проснувшись, я услышал в новостях сообщение о том, что президент лично то ли открыл, то ли посетил интернет-кафе.

Совпадения начали выстраиваться в логический ряд. Теперь нужно ждать следующее.

Следующее совпадение произошло часа через полтора, когда я шел по бульвару к остановке троллейбуса. Две совершенно древние старушенции в платочках, которых я обогнал, завидев приближающийся троллейбус, говорили об интернете, причем говорили вполне профессионально. До сих пор я считал интернет уделом оторванных от жизни юношей и продвинутых информационных жуликов. Почему бы и нет? – подумал я и предоставил судьбе решать самой.

И судьба распорядилась. В одном из центральных переулков я наткнулся на разноцветную рекламную куклу, изображающую гостеприимного повара. Внутри куклы сидел человек, зазывающий всех в новый ресторан. Почему-то он пристал именно ко мне. Рядом с ним ухмылялась полосатая женщина-кошка. Кошка, к счастью, как раз сняла голову и лакомилась мороженым.

– Некогда, – ответил я.

– У как же некогда, когда такой шанс! – не унимался повар.

Кажется, в ресторане разыгрывали какую-то лотерею.

И в этот момент я увидел вывеску: «Интернет-клуб».

– Некогда, иду в интернет, – совершенно глупо сказал я и нырнул в подвальчик. К рекламным зазывалам я почему-то испытываю почти физическое отвращение. Они превращают нашу силу в нашу слабость. Под силой я подразумеваю хорошее воспитание, не позволяющее сказать им правду.

В клубе было тихо и довольно просторно. Отчего-то он напоминал внутренность бассейна – может быть, из-за стен, выложенных белой плиткой, и зеркального потолка. Пушистые почти невесомые растения на окнах были совсем как водоросли. Уютно светили большие мониторы. Услужливый юноша выдал мне карточку с нарисованным номером и объяснил что нужно делать. Нужно было щелкать на синюю букву «е», а потом действовать по обстановке. Вскоре передо мной появилась строка с мигающим курсором. Мне предлагали что-нибудь набрать.

«Меня отвлекают зеркальные потолки», – набрал я и нажал ввод.

«Меня тоже» – появилась надпись на экране.

Я почувствовал себя примерно как Робинзон, назвавший дикаря Пятницей, и увидевший, что тот откликается на Субботу.

«Не пойму, что все это значит», – набрал я.

«Это не имеет значения», – появилась надпись и машина зависла.

Я посмотрел в зеркальный потолок и увидел прилипшую к экранам молодежь. У всех все в порядке. Негры рассматривают голых девушек, арабы пишут письмо по-арабски, у наших на экранах полный хаос и только у меня – это.

Услужливый юноша все-таки запустил мой компьютер, хотя и не поверил моему рассказу.

– Попробуйте теперь, – сказал он.

«Меня отвлекают зеркальные потолки», – набрал я и машина зависла в ту же секунду.

Этим дело не кончилось. Мне дали поработать еще на двух свободных машинах, но как только я входил в интернет, они висли. Если за машину садился кто-то другой, они работали, как ни в чем ни бывало. За моей спиной уже стояли трое работников, пытаясь отгадать что же я делаю не так. В конце концов мне вернули деньги. Она сошлись на версии о вирусе. Недавно кто-то из их конкурентов заказал программистам создать специальный вирус, который идет по сети и заражает избирательно нужный интернет-клуб. При этом в клубе начинают необъяснимо виснуть компьютеры. Клиенты, понятное дело, разбегаются и ищут счастья в соседних клубах. Кстати, программисты вирус создали, деньги получили, но пришли к конкурентам и взяли заказ на анти-вирус. Чем эта история закончилась, я не узнал, потому что разговор был долгим.

Но в этот же день я посетил еще два интернет-клуба. Компьютеры продолжали виснуть, почувствовав мои пальцы на клавиатуре. В этот день с меня снимали статическое электричество, замеряли мои магнитные поля и даже проверяли меня радиационным счетчиком. Меня даже переодевали в чужой костюм. Увы, машина узнавала меня в любом одеянии.

Уже поздно вечером я включил свой собственный родной компьютер и осветил темную комнатку синевой экрана. Машина работала превосходно.

17

Сейчас я удивляюсь своей беспечности, но, на самом деле, даже если бы я был предельно осторожен, это бы ничего не изменило. Они вели меня больше часа: от самого дома, в метро; они были со мной в билетной кассе, и наконец, настигли в безымянном переулке. Последнее, что я увидел, была темно-красная вывеска, изображавшая стилизованный факел. Факел перекрывал широкую витрину, за которой сиял банкетный зал, а в нем беззвучно дрыгались хореографические уродцы. Меня свалили на месте. Я даже не успел их разглядеть и не могу сказать сколько их было. Теперь я думаю, что они все-таки боялись меня и боялись показывать свои лица; они опасались, что я имею силу и могу их наказать, если не сразу, то потом. Но как жертва, я представлял жалкое зрелище.

Они выбили из меня дух на первых же минутах. Некоторое время я считал удары, уже кружась в темнеющем кроваво-пенном полусне, уже не чувствуя боли, и лишь стараясь вдохнуть сквозь нечто, зажимающее мой рот, потом все исчезло. Я нашел себя в абсолютно темном помещении, которое пахло подземельем.

Я ощупал свое лицо и убедился, что с ним-то полный порядок. Меня ни разу не ударили по голове. Все удары шли в корпус и по рукам, которыми я пытался защититься. Руки в ужасном состоянии, хотя ничего не сломано, может быть, лишь левый мизинец. Я встал на ноги и убедился, что смогу сделать только несколько шагов.

Это не был обычный подвал, такой, в котором хранят мешки или сломанные стулья. Помещение было пустым, но готовым к приему гостя. Стены оклеены обоями и гасят звук. Каждый мой шаг звучит как монетка, упавшая на ковер, – почти неслышно. Рисунок на обоях изображает примитивный морской пейзаж; несмотря на мое умение видеть в темноте, я не могу разглядеть деталей. Линолеум на полу приятно холодит руки. Четыре утолщения темнеют под потолком, – видимо, светильники.

Сделав несколько шагов, я снова сел у стены. Так сильно меня еще никогда не отделывали. Я не знаю, сколько времени я просидел в такой позе, но колени и спина у меня онемели, а встать я не мог. Пришлось повалиться на бок. Когда я очнулся снова, в моей камере было светло. Рисунок на обоях оказался всего лишь беспорядочным нагромождением цветовых пятен.

– Ну как тебе ползалось тут? – спросила Элиза. – Не ожидал?

– Ползалось нормально.

Что такое чувство юмора и зачем оно нам? Оно не от мира сего. Сей мир – мир необходимости, неизбежности, в законах управляющих миром, нет и намека на юмор – хотя есть такая вещь как красота. Природа может быть красива, но весела – никогда. С другой стороны, если верить рассказам переживших клиническую смерть, то, что встречало их там, обладает чувством юмора. Может быть юмор есть отблеск божества или божественного способа общения с миром?

Я снова сел у стены. Сейчас я мог бы встать, но такая попытка, даже успешная, выглядела бы унизительно, и я остался сидеть.

– Ползалось нормально. На стул раскошелиться не могла?

– А мне и так хорошо.

Она нагнулась и ее грудь отвисла прямо перед моими глазами. Так себе, штучка на три с плюсом.

Потом она начала много говорить, но я с трудом улавливал слова. Смысл был прост и понятен. Я должен вернуть долг, то есть то, что она из-за меня потеряла.

До тех пор, пока я этого не сделаю, буду жить в этом подвале, причем без пищи.

От меня самого зависит, умереть мне голодной смертью или выполнить ее условия.

– Значит, первое, – сказал я, – для работы мне нужны удобства. Кровать, мебель, туалет, это все понятно. Телевизор, зеркала и книги. Еда тоже обязательна, причем самая лучшая и дорогая. Запиши на мой счет. Услуги врача, это второе. И третье, это конфиденциальность. Все что я делаю, я делаю только в одиночестве, без посторонних глаз и ушей. Никто не имеет права сюда входить без моего требования. Поставишь мне сюда внутренний телефон. Пока все. Можешь быть свободна.

– Не много ли будет? Может быть, еще залезть тебе в кровать?

– Значит, будем спорить, – сказал я.

Увы, она согласилась на все, кроме еды и врача. Я только и смог выдавить из нее единственный обед, напоследок. И то хорошо. Обед принесли нескоро, как мне показалось, лишь на следующий день, и состоял он из двух копченых куриц, купленных на ближайшем рынке, и грозди винограда. Виноград оказался великолепен.

Куры напоминали хорошо загорелых нудисток.

Много часов я провел в полубессознательном состоянии. Нельзя сказать, чтобы я не мыслил или не контролировал окружающее. Но я позволял как внешнему, так и внутреннему миру свободно проплывать мимо. И где-то там, на грани между внутренним и внешним миром, было еще нечто, уже давно привлекающее меня. Там была дверь, которая могла открыться. Когда-то давно я уже пытался войти в нее.

Однажды, сидя в поезде, я дремал под звуки колес и вдруг, в какое-то мгновение, я услышал музыку. Мне удалось удержаться на грани, не соскочить с нужной частоты, и музыка продолжалась. Я никогда раньше не слышал ни мелодии, ни инструмента. Когда музыка прекратилась, я записал нотами каркас мелодии. Но лишь два года после того случая я узнал, что инструмент, который звучал в моем полусне, был гавайской гитарой.

Сейчас голод и боль сделали меня таким слабым, что я почти не мог передвигаться. Но главной была не физическая слабость, а слабость желаний. Что бы со мною не происходило, мне было все равно. Я ничего не делал, я лишь сидел у стены или лежал на клетчатом диванчике, который мне принесли, и тупо следил за образами, которые сами собой всплывали из глубин мозга.

Эти образы были трех сортов: образы памяти, образы воображения и образы еще чего-то, казавшегося очень реальным. Я увидел картинку: на земле лежит лист железа; я поднимаю его, под ним оказываются муравьи и конфетная бумажка.

Обернувшись, я увидел колонну, сделанную из мутного стекла, сбоку колонна отсвечивала лиловым. Обойдя вокруг, я увидел маленькую фиолетовую лампочку, парящую в пространстве. Это был особый мир, реальность которого не зависела от моих желаний или представлений о реальности. Я протянул руку к лампочке и захотел, чтобы она изменила цвет. И сразу же оказался в своем темном подвале.

Без сомнения, я куда-то вошел, и этому помогла моя физическая слабость.

Астрал, другие измерения, – какая разница, как это называть? Это не было иллюзией или сном. Место обладало, я бы сказал, гиперреальностью. Это как дом твоего детства, куда ты возвращаешься в старости и узнаешь каждый камешек, и каждая царапинка на обоях для тебя полна смысла. Именно так, но без всякой ностальгии. Я попробовал войти туда еще раз и мне удалось. Для этого нужно было лишь отключить волю и желания: потому что каждое мое желание сразу же выбрасывало меня обратно в подвал.

Нужно было сесть или лечь неподвижно и просто позволить образам проплывать перед глазами, следить за ними, совершенно не вмешиваясь в их движение. Спустя пару минут сквозь черноту начинают проблескивать очень быстрые и короткие вспышки другой реальности – как отдельные кадры киноленты. Наконец, они сливаются в нечто. Но, стоит их чуть подтолкнуть, как они исчезают.

С третьей или четвертой попытки я попал на берег моря. Был ранний вечер, стоял абсолютный штиль. На горизонте виднелся остров. Я приказал себе взлететь и сразу же оказался на огромной высоте, километров двадцать или тридцать. Морской пейзаж подо мной превратился в географическую карту. Я обратил внимание на свое тело – оно было невидимо, неосязаемо и не имело инертности. Я мог передвинуть руку или ногу с любой скоростью и на любое расстояние, я мог уменьшиться или увеличиться, – а ведь я, похоже, умер, – вдруг мелькнула мысль и я снова оказался сидящим на полу в подвале.

Если и не умер, то был очень близок к этому. Я уже снова стал погружаться в небытие, но звонок телефона пробудил меня. Телефон стоял здесь же, под рукой.

Это была опять Элиза.

– Как работается?

– Никак.

– А что такое?

– Я слишком слаб и не могу сосредоточиться.

– Можно бы тебя и покормить, но только если ты будешь работать сразу же после еды.

– Обещаю.

– Только попробуй меня обмануть.

Они принесли мне три жареных пирожка и стакан сока. В соке плавало какое-то насекомое. Думаю, что здесь кто-то из охранников проявил личную инициативу. Я выплеснул сок на пол.

После еды мне стало гораздо лучше и я попробовал сотворить заклинание.

Сейчас расскажу вам, как это делается. Это вполне доступно каждому.

Нужно сделать две вещи: во-первых, войти в контакт с Кси, а во-вторых, точно объяснить, чего ты хочешь. Наверное, можно входить в контакт и еще с кем-то или с чем-то, например, с дьяволом, но я никогда не пробовал и вам не советую. Кси не знает добра и зла, эта сила нейтральна, как таблица умножения.

Это меня вполне устраивает.

Для того, чтобы войти в контакт, нужно правильно настроиться. Нужно настроение импровизации, о котором я уже подробно говорил. Это всего лишь дело техники. Дальше идет само заклинание, обязательно вслух, хотя можно и шепотом.

Можно написать на бумаге, но в этом случае останется документальное свидетельство, а это мне не нравится. Простое мысленное желание Кси не воспринимает. Заклинание можно произносить на любом языке, но лучше на своем собственном. Всякие магические формулы, вошедшие в учебники магии, это просто древние заклинания на древних языках. Они очень редко срабатывают потому что мы не знаем их точных значений.

Заклинанием должна быть фраза в будущем времени. Например: «как только догорит спичка, кто-то умрет». Это заклинание очень плохое, потому что плохо выделяет объект. Можно например, так: «Сегодня я встречу NN» – и точно назвать имя человека. Точно, то есть, однозначно. Если вы скажете «Сегодня я встречу Ивана», то это не сработает, потому что всяких Иванов на планете водится достаточно. Вы можете встретить одного из них и даже не заметить этого. Хорошо срабатывает, когда вы указываете нужного человека на фотографии. Лучше всего указывать пальцем. Не очень хорошо звучит, когда вы указываете предел времени, часто Кси не успевает или не хочет развернуть события до указанной вами даты.

Лучше не говорить «сегодня», а сказать: «я скоро встречу NN». Вот, собственно, и все. Можете попробовать и у вас получится. Но лучше не пробуйте, если вы не знаете точных значений слов. Слова заклинания всегда срабатывают в своем прямом, в своем начальном значении. Если вы этого значения не знаете, то ждите больших неприятностей. Прежде, чем успешно творить заклинания, нужно стать лингвистом.

В этот раз я попросил Кси решить ситуацию так, чтобы никто никому не был должен. Разумеется, я назвал точные имена. Конечно, меня подслушивали, поэтому я наворотил целую груду бессмысленных слов, слов на древних языках и просто выдуманных. Я же не слишком силен в древних языках, чтобы произносить настоящие заклинания по египетски или древнееврейски. Я поочередно кланялся во все углы подвала, воздевал руки к потолку, растопыривал пальцы и прочее в том же духе.

Потом я начертал в воздухе сложный знак, скрестил руки на груди и с выражением тупого упорства стал смотреть на него так, будто бы ждал, что воздух родит мне гомункула. Подобный взгляд я подсмотрел на рекламной фотографии какого-то парацелителя, берущего по пятнадцать долларов за визит. Если за мной наблюдают, то пусть попробуют теперь разгадать мой метод.

Часов через двенадцать мне принесли поесть и я сделал вывод, что дело все же сдвинулось с мертвой точки. Никогда нельзя быть уверенным: порой самые удачные заклинания не срабатывают, а случайно оброненное слово может столкнуть целую лавину событий. Так случилось и на этот раз.

18

Все последующие дни меня кормили как в хорошем пансионате, но выпускать, похоже, не собирались. Все свое, совершенно пустое, время я занимал экспедициями в новую реальность, открывшуюся мне. Я не хотел потерять найденное. Я хотел разведать как можно больше. Я хотел закрепиться на новой территории.

Однажды мне удалось снова попасть на берег моря. Это было именно то побережье, разве что теперь я оказался километра на два левее. Пляж здесь был каменистым и кишел мелкими полупрозрачными крабами, разбегающимися при моем приближении. Я осторожно взлетел и направился к острову.

Осторожно, очень осторожно. Вся суть в слабости желания. Чтобы перемещаться в здешних местах, достаточно пожелать. Но любое нормальное желание выбрасывает тебя сразу в физический мир и ты оказываешься просто глупцом, сидящим с закрытыми глазами у стены. И даже очень слабое желание срабатывает как большой реактивный двигатель, приставленный к игрушечному самолетику. Желания здесь имеют слишком большую мощность.

Я пытался лететь осторожно, но меня бросало то в стратосферу, то к самой воде. Наконец, мне удалось зависнуть недалеко от острова. Вид был великолепен. Это было что угодно, только не планета Земля. Это было любое время, но только не двадцать первый век. Я был кем угодно, но только не человеком. Это открывало громадные перспективы. На краю острова возвышался замок, несколько необычной архитектуры, но очень похожий на средневековые земные замки. Две из четырех башенок стояли наклонно. Никаких антенн, никаких столбов, никаких дорог. Если здесь есть жители, то они летают по воздуху, как и я. Я сосредоточился на одном из окон верхнего этажа.

Вначале я не понял, что случилось. Замок исчез, море исчезло; я оказался на обширной серой равнине, изборозжденной поперечными полосами. Пейзаж был сюрреален: какие-то жуткие каменные формы, впадины и пики здесь и там и все это полностью противоречит закону гравитации. Небо, в основном голубое, состояло из трех блестящих полос. Метрах в десяти от меня виднелась пропасть. И тут я увидел.

Равнина, на которой я оказался, была просто тысячекратное увеличенной поверхностью камня в кладке замковой стены, а я уменьшился до размера пылинки. Нацеливаясь в окно замка, я промахнулся всего на несколько миллиметров. Вот так получилось. Мое желание предельно прижало меня к камню и сразу же сплющило, чтобы прижать еще больше. Но со второй попытки мне удалось передвинуться более или менее плавно. Я снова увеличился и влетел в окно.

Большинство вещей, которые я видел здесь, были неожиданны. Я не думал, что увижу замок, окна, крабов и прочее. Когда я захотел проникнуть внутрь, я предполагал увидеть тяжелые столы, старинные вазы и металлические доспехи.

Возможно, людей. Возможно, чудовищ. Все, что угодно, но не то, что увидел на самом деле.

Комната была просто полна пыльного старого хлама. В основном дерево, хотя попадается и битое стекло. Ничего интересного, кроме двери. Та самая дверь.

Эту дверь я тысячи раз видел в своих снах; эта дверь была знакома мне с самого детства. Толстые деревянные брусья, а по краям она окована мягко блестящей медью. Медные гвоздики, отполированные неизвестно кем. Никаких следов лака или краски. Ни одной пылинки – будто ее протерли специально к моему появлению. Я просто захотел и дверь открылась.

Весь средневековый антураж мгновенно исчез.

Я оказался в большом зале. Без сомнения, это был гимнастический зал. Почти не освещенный. С правой стороны от меня шел ряд широких окон, заложенных снаружи кирпичом. Как ни странно, эти окна все же пропускали немного света, необычного голубоватого света, слегка напоминающего лунный. Потолок был слишком низким, метра три, не выше, и это было единственным, что делало помещение непохожим на настоящий старый заброшенный гимнастический зал. Справа вдоль стены шла длинная низкая деревянная скамья. Все это: и стены, и потолок, и пол, и скамья, было прокрашено многими слоями голубой масляной краски – очень многими слоями – это я определил на ощупь. Вы знаете, как голубая масляная краска выглядит при лунном свете? – она скользко блестит; она была на всем и во всем. Кое-где мусор и обрывки старых газет. Газеты слегка шевелились и шелестели, хотя я не чувствовал сквозняка. Длина зала метров двадцать и дальний конец лишь угадывается, теряясь во тьме. Я знаю что там ничего нет, кроме прямоугольной стены. Главное не там.

За моей спиной маленькая комната, величиной с кабинку лифта. Она освещена электрической лампочкой и желто-оранжевый свет просачивается через окошко и бросает мою длинную тень на пол. Четко видны ноги, а дальний конец тени теряется во тьме. Это освещение позволяет увидеть дощатый рельеф пола. Справа от меня вход в душевую. Главное там.

Это старая душевая, точнее, это бывшая душевая, потому все трубы там вырваны и из стен торчат почти изржавевшие крючки, на которых они раньше держались. Все выложено плиткой, белой и в потоках ржавчины, а на полу коричневой. Кое-где ржавые лужи. Несколько голых электролампочек под потолком.

Лампочки выглядят очень старыми, но пока светят. В дальней стене душевой – черный пролом, из которого исходит страх. Пролом сделан с той стороны и обломки стены вывалились внутрь помещения. Черная нора уходит вдаль и вниз. Из этой норы временами выползает Нечто. Я знаю это. Я определенно знаю это. Нечто напоминает безглазую змею или чешуйчатого червя, метров пятнадцать или двадцать длиной. К счастью, оно не любить выползать, когда горит свет. Но стоит лампочкам потухнуть…

Я подошел к пролому. Это нора, это его нора. Я не хочу с ним встретиться, но я обязан войти. Сейчас или никогда. Я взялся обеими руками за острые края плитки, нагнул голову и перенес ногу в темноту. И тут меня схватили за руки.

Меня схватили за руки, подняли и посадили на кушетку. В подвале горел свет.

– А я думала, ты помер, – сказала Элиза.