Текст книги "Северные окраины Петербурга. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная…"

Лесновские жители

Население Лесного складывалось из двух категорий жителей – дачников-петербуржцев, живших на дачах Лесного летом, и постоянного населения, связанного с Лесным институтом, в первую очередь – студентов-непетербуржцев. К началу века дачное население пригородов постепенно эволюционировало к характерному образу жизни, названному «зимогорство» («зимогоры» – горожане, живущие на дачах круглый год). Связывалось это с резким вздорожанием жизни в столице, в сравнении с которым пригороды были гораздо дешевле – и по найму жилья, и по услугам, и по расходам на питание.

В полной мере процесс переселения в пригороды затронул и Лесной. Еще в 1886 году «Путеводитель по России» под редакцией P.C. Попова отмечал, что многие дачи Лесного заняты и в зимнее время. Как указывал М.И. Пыляев в серии очерков «Дачные местности близ Петербурга» (1898 г.), Лесной «является любимейшей и многочисленнейшей дачной колонией с населением, достигающим в летнее время до 30 с лишком тысяч, из коего с каждым годом все более и более остается в Лесном и на зиму».

«Обилие зелени и сухой здоровый воздух привлекают в эту местность весьма много из зажиточного класса петербургского населения, преимущественно петербургского купечества. Обычная замкнутая жизнь последних послужила тому, что при слове „Лесной“ неминуемо прибавляется эпитет „сонный“», – отмечалось в «Спутнике дачника по С.-Петербургу и его окрестностям» 1886 года. Как указывал Г. Знакомый в своем описании «Дачи и окрестности Петербурга» 1891 года, в Лесном «селятся от статского советника и выше, а купцы после приобретения брюшка».

По словам одного из обозревателей, среди дачников Лесного «видное место принадлежит русскому купечеству и еврейству (особенно в последние годы) с его привычками и обычаями». Близость к столице тоже служила одним из преимуществ Лесного – оно «окупает те неудобства, которые приходится претерпевать дачникам из-за отсутствия чистой, здоровой воды для купания и скученности построек» («Путеводитель по дачным окрестностям г. Петербурга на 1903 год»).

Самые престижные дачи можно было снять на Английском (ныне проспект Пархоменко), 2-м Муринском проспектах и Малой Спасской (ныне Карбышева) улице, а аристократической улицей Лесного считалась Новосильцевская (ныне Новороссийская). На последней находились дачи директора-распорядителя товарищества «Г. Ландрин» К. Гейда, директора правления Русского страхового общества Н. Флиге и др. В начале века по Английскому проспекту сдавались помещения из 10–13 комнат с мебелью, сараем и садом по 350 руб. за лето, по 2-му Муринскому – 7–8 комнат до 400 руб., по Малой Спасской – 6–8 комнат по 200 руб.

Среди лесновских дачников в разные времена было немало знаменитых петербуржцев. Еще в 1844 году в Сосновском лесу гуляли и вели философские и литературные беседы В.Г. Белинский и И.С. Тургенев. Первый жил в то лето на даче на Старо-Парголовской дороге, второй – у Поклонной горы. В своих воспоминаниях об этих встречах Тургенев писал: «Лето стояло чудесное – и мы с Белинским гуляли по сосновым рядам, окружавшим наши дачи; запах их был полезен его уже тогда расстроенной груди… Мы садились на сухой и мягкий, устланный тонкими иголками, мох – и тут-то происходили между нами шестичасовые беседы по философским и литературным вопросам».

В конце 1890-х годов в Лесном снимал дачу известный журналист и литератор князь Владимир Петрович Мещерский. Его знали как автора сатирических романов о великосветской жизни и яркого публициста, а также как редактора газеты «Гражданин», издававшейся им с 1872 года. Большие связи Мещерского в придворных кругах и правящих сферах давали ему возможность узнавать и предавать огласке факты, не проникавшие в другие органы печати. Это поддерживало в обществе интерес к газете «Гражданин», политическим девизом которой было стремление «поставить точку» либеральным реформам Александра II и, более того, восстановить дореформенные порядки.

Жизнь в Лесном князю Мещерскому не очень понравилась, о чем он не преминул сообщить на страницах «Гражданина»: «Через неделю после переезда, в мае начал чувствовать разные проявления недугов – не то простуды, не то общего недомогания, запас энергии почти истощается, становлюсь, замечаю это с ужасом, почти либералом. И чем дальше, тем все хуже…»

«Весьма ценное открытие, – иронизировал по этому поводу репортер „Петербургской газеты“. – Либералы разводятся преимущественно на болоте наподобие лягушек…»

* * *

Среди постоянных жителей Лесного встречалось немало представителей научной и творческой элиты Петербурга. Сначала это были преподаватели Лесного института, а затем, в начале XX века, – и Политехнического института. Они являлись «сливками» научной элиты Лесного. «В настоящее время Лесной с двумя высшими учебными заведениями является в известной мере культурным центром, своего рода университетским городом, по числу постоянных жителей не уступающим многим губернским городам», – говорилось в 1912 году в местной газете «Политехник».

С этим оказались связаны и многие характерные бытовые вещи. В начале века Лесной превратился в настоящий студенческий городок. Перед началом учебного года почти у каждых ворот висело объявление о сдаче внаем меблированной комнаты для «одинокого студента». Средоточием студентов стали общежития Политехнического института.

«…Чтобы добраться до центра Петербурга при помощи нещадно трясущего и медленного паровика, требовалось около 1–¹/₂ часа, – говорилось в воспоминаниях одного из воспитанников Политехнического института. – Это создавало большое препятствие, и город с его соблазнами таким образом фактически был отделен от Института. Ездили в город только на воскресенья и праздники. Зарытые в глуши Сосновки, студенты поневоле занимались науками значительно усерднее, чем в других учебных заведениях. Попав в отведенное нам Первое Общежитие, мы скоро почувствовали себя как дома. Комнаты наши были небольшие, в особенности одиночные, с побеленными стенами; мебель новенькая и очень удобная: кровать, шкаф, письменный стол с деревянным креслом перед ним и двумя стульями. Мы быстро обжились в них, приспособились, – и так начался новый для всех нас уклад жизни, оставивший по себе громадный след в нас, повлиявший на все наше формирование для будущего».

Особенно сильно ощущалось влияние на умонастроения Политехнического института, поскольку он стал «колонией либеральной фрондирующей профессуры», которая в городе бывала только наездами и постоянно жила в Лесном. К примеру, в доме на Старо-Парголовском проспекте, где прошло детство будущего актера и писателя Б.М. Филиппова, жил известный профессор П.Б. Струве – идеолог «либерального марксизма», один из основателей кадетской партии и лидер ее правого крыла, впоследствии – один из лидеров белого движения во время Гражданской войны и начальник управления иностранных сношений «Правительства юга России» при П.Н. Врангеле. После разгрома армии Врангеля П.Б. Струве стал эмигрантом.

П.Б. Струве занимал двухэтажный флигель во дворе. В первом этаже флигеля жила семья профессора, в том числе и два его сына – Глеб и Алексей. По воспоминаниям Б.М. Филиппова, любимым занятием Глеба Струве служила игра в «чтение лекций» на археологические темы. «Он демонстрировал нам миниатюрный шлем, сделанный из оловянной оболочки, снятой с горлышка винной бутылки, и долго и нудно врал, что обнаружил сей „экспонат“ при каких-то археологических раскопках и что это доказывает существование в далеком прошлом лилипутов». Впоследствии Глеб Струве стал видным литературоведом русского зарубежья.

Сам П.Б. Струве занимал второй этаж во флигеле. Там находились его кабинет, спальня и библиотека. «Два обстоятельства вызывали у нас, детей, особое отношение к профессору, – вспоминал Б.М. Филиппов, – он провел в свой флигель электричество и у него был собственный телефон. В Лесном редко кто обладал такими удобствами».

В ноябре 1912 года местная газета «Политехник» напечатала на своих страницах фельетон «Лирические портреты», где П.Б. Струве досталось такое ироничное описание:

 
«Анекдотически рассеян,
От мира зримого далек,
Карикатурами осмеян
И вкривь, и вкось, и поперек.
Идет, вперивши очи в землю,
Теребит злато бороды…
Прохожие сие приемлют,
Раскрыв испуганные рты…»
 

В доме № 10 по Болотной улице жил будущий знаменитый ученый Абрам Федорович Иоффе. В 1906 году он поступил на работу в Политехнический институт «лаборантом по вольному найму», только что вернувшись из Германии, где работал в Физическом институте Мюнхенского университета. С 1 апреля 1908 года Иоффе зачислили в штат Политехнического института на должность «сверхштатного старшего лаборанта по кафедре физики».

В то время лица иудейского вероисповедания, по существовавшим законам, не могли состоять на государственной службе, например занимать место штатного лаборанта или профессора в вузе. Поэтому Иоффе пришлось преодолевать это препятствие весьма необычным образом. Его возлюбленная Вера Андреевна Кравцова была православной, поэтому ее выход замуж за «иноверца» (иудея или мусульманина) означал поражение в правах. Выход замуж за «инославного» (католика или лютеранина) не влек никаких ограничений, кроме того условия, что дети должны принадлежать к православной вере. Поэтому Иоффе съездил в Финляндию, где законодательство было либеральнее, там принял лютеранство и обвенчался с Верой Андреевной. После этого ему открылась дорога и на государственную службу.

В это время Иоффе совмещал научную и педагогическую деятельность, преподавая термодинамику на электромеханическом и металлургическом факультетах. Параллельно с преподаванием в Политехническом институте Иоффе читал лекции в Горном институте и на Высших женских курсах. С 1913 года его зачислили также в штат Петербургского университета на должность приват-доцента.

Кроме того, Иоффе преподавал в Коммерческом училище в Лесном. По воспоминаниям одного из воспитанников училища, И.В. Обреимова, уроки Иоффе оказывались не слишком увлекательными, но в них была значительность – «свойство, которое было и в его лекциях для студентов… Следует сказать, что к А.Ф. Иоффе все относились с уважением. Мертвой тишины в классе, конечно, не было, но не было и болтовни, не относящейся к уроку». Это происходило осенью 1907 года, когда ученому исполнилось всего 27 лет. Впоследствии, рассказывая о своем преподавании в Коммерческом училище в Лесном, Иоффе вспоминал и о тех шалостях, что случались у него на уроках, например, как ученики жгли магний.

«Абрам Федорович был застенчив, даже с учениками, – вспоминал И.В. Обреимов. – В нашем классе учился его брат Петя. Мы интересовались, как учитель будет обращаться к нему: „Петя“ или „Иоффе“? И вот однажды Абрам Федорович ужасно застеснялся и сказал: „А ну, Петя, иди к доске“. Эта фраза нам запомнилась на многие годы». Застенчивость Абрама Федоровича вводила нас в заблуждение и однажды, под конец года, вызвала в классе взрыв негодования против него».

С 23 октября 1913 года Иоффе стал экстраординарным профессором Политехнического института, а 30 апреля 1915 года защитил здесь докторскую диссертацию. После чего 28 октября 1915 года его перевели из «экстраординарных» в «ординарные» профессора.

Ученый Д.Н. Кайгородов

…Одним из самых примечательных ученых-лесновцев являлся профессор Лесного института Дмитрий Никифорович Кайгородов, основавший новую для России науку – фенологию. Его красивый особняк сохранился до наших дней на Институтском проспекте (почти напротив Серебряного пруда). В 1868 году Д.И. Кайгородов поступил в Земледельческий (позднее – Лесной) институт, а спустя четыре года защитил диссертацию на звание кандидата сельского хозяйства и лесоводства. В 1875 году состоялась его первая лекция в Лесном институте. А с 1879 года Д.И. Кайгородов стал постоянным жителем Лесного. Здесь он жил до своей кончины в 1924 году.

Первые десятилетия Дмитрий Никифорович занимал квартиру при Лесном институте, а в марте 1903 года ему предоставили в аренду с правом последующего выкупа участок земли под постройку жилого дома возле Серебряного пруда на Институтском проспекте. Здесь в 1904–1905 годах построили красивый особняк в стиле модерн. Вокруг своего дома Д.И. Кайгородов устроил великолепный сад.

Историк A.B. Кобак, отмечая, что особняк Кайгородова – интересный пример архитектуры петербургского модерна, называет этот дом «душой Лесного». «Именно здесь обитает „genius loci“ – дух этой местности», – отмечает он. В литературе особняк Кайгородова известен как «дом у Золотого пруда». Вода в пруду была чистая, прозрачная, родниковая, а в начале лета со стоящих рядом сосен на поверхность пруда падала желтая сосновая пыльца, которая золотилась в лучах солнца. Отсюда и пошло название пруда – Золотой. До нашего времени пруд не сохранился – его засыпали…

Автором проекта фасадов особняка стал военный инженер Петр Петрович Маресев – зять Кайгородова, муж его дочери Тамары. Маресев служил в Николаевской инженерной академии на кафедре инженерного искусства по классу фортификации, однако имел серьезную склонность к гражданскому строительству. Тамара Дмитриевна унаследовала отцовское увлечение природой и занималась иллюстрированием книг отца о цветах и бабочках.

Особняк Д.Н. Кайгородова на Институтском проспекте. Фото автора, март 2006 года

Надзором за строительством занимался сын старого товарища Дмитрия Никифоровича, художника Кареухина – Федор Кареухин, строивший рядом здание Коммерческого училища. Подрядчиком при сооружении особняка, по совету брата Дмитрия Никифоровича, Нестера Никифоровича, служившего комендантом Выборга, пригласили строителя Голла, хорошо зарекомендовавшего себя построенными виллами в Финляндии. Внутренней отделкой дома занимался сын Дмитрия Никифоровича – Анатолий, художник-пейзажист, к тому времени он закончил Центральное училище рисования барона Штиглица в Петербурге, стажировался в Мюнхене и в академии Р. Жульена в Париже. С 1900 года Анатолий участвовал в Весенних выставках в Академии художеств, позже – в выставках Общества русских акварелистов, «Товарищества независимых», «Товарищества художников» и т. д. Архип Иванович Куинджи не без гордости считал Анатолия Кайгородова своим учеником.

Почти полвека Д.И. Кайгородов ежедневно записывал состояние природы и публиковал свои заметки об этом в печати. Первый бюллетень Кайгородова опубликовали 17 марта 1871 года. «Этим днем было положено начало Ваших знаменитых фенологических наблюдений, – говорилось в обращении к Кайгородову по случаю его 75-летия в сентябре 1921 года. – Ими Вы увлекли потом сотни отзывчивых сердец и любознательных умов, создав целую армию наблюдателей, посылавших и посылающих Вам как главнокомандующему, как объединяющему центру со всех концов России донесения о местных явлениях в природе».

Имелась в виду созданная Кайгородовым огромная сеть корреспондентов, постоянно присылавших профессору свои заметки о состоянии природы. Так возникла первая сеть постоянных фенологических наблюдений в стране.

Среди корреспондентов Д.И. Кайгородова было много известных и неизвестных поэтов. Они часто присылали ему свои стихи, в которых звучала любовь к природе, а иногда и добрая сатира. К примеру, встречались там такие строчки:

 
«Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда, —
Кайгородов отвечает
За нее везде, всегда».
 

А вот еще образец подобного шутливого стихосложения:

 
«Снег стаял с огородов,
Хорош и светел день,
И пишет Кайгородов
Весенний бюллетень.
Он исписать тетрадки
Не ленится весной,
И телеграмм десятки
Летят к нему в Лесной».
 

Такие творения Дмитрий Никифорович с особой любовью вклеивал в свой «гроссбух» – так он называл толстую книгу с чистыми листами, на первом листе ее он написал: «„Всякая всячина“ печатная и писаная, которую жалко было бросить». «Содержание этой книги собиралось в течение доброй половины моей продолжительной жизни (приблизительно с начала 80-х годов XIX века), – писал Д.Н. Кайгородов, – а вклеивание в эту книгу началось с января 1891 года – завещаю моим потомкам хранить ее „как зеницу ока“… Сколько раз я отдыхал душой, поучался и от души смеялся, перечитывая сию книжицу».

Основным местом наблюдений за природой стал для Кайгородова парк Лесного института. Исполняя последнюю волю Кайгородова, его похоронили именно в этом парке, а одну из аллей назвали «Кайгородовской».

В одном из докладов, посвященных в начале 1920-х годов памяти Д.Н. Кайгородова, говорилось: «Кто не помнит этой характерной фигуры Кайгородова? Если человек, впервые прибывший в Лесной и встретивший профессора, спросит кого-нибудь из лесновцев: „Кто это?“, то на него посмотрят, как на свалившегося с Луны и с изумлением спросят: „Как кто? Да ведь это же профессор Кайгородов!“ И это изумление будет искреннее у всякого жителя Лесного. Действительно, более популярного лица, как Дмитрий Никифорович, здесь никогда не было и, вероятно, не будет… Счастлив человек, столько проживший и не имевший врагов. Да никакая злоба и не могла коснуться его. У него был талисман против нее. Дмитрий Никифорович носил в себе такой огромный запас любви к природе и к одному из ее творений – человеку, что всякое нерасположение таяло из соприкосновения с ним…»

Как считает исследователь жизни и деятельности Кайгородова, автор прекрасной книги «Дом у Золотого пруда», известный ученый Рэм Васильевич Бобров, десятилетие между постройкой «дома у Золотого пруда» (1904 год) идо начала Первой мировой войны являлось самым счастливым в жизни Д.Н. Кайгородова. Семья была большая и дружная, в кайгородовском доме бывало много гостей. В воскресенье всей семьей ходили в церковь на Малой Объездной улице. По воспоминаниям родных, Дмитрий Никифорович был глубоко верующим человеком и старался не пропускать ни одной службы в церкви, появляясь на богослужениях заранее. А на Пасху вся семья Кайгородовых собиралась к заутрене в домовую церковь Лесного института.

Сын Дмитрия Никифоровича, Анатолий, вскоре покинул родительское гнездо. Он продолжал заниматься живописью и параллельно в 1908 году поступил на государственную службу в канцелярию Совета министров – в отдел по делам законодательств. Он снял отдельную квартиру на Большой Объездной улице, хотя в отцовском доме продолжал бывать очень часто.

В 1910 году по соседству с «домом у Золотого пруда», на Старо-Парголовском проспекте, в доме № 37, поселился брат Дмитрия Никифоровича Кайгородова Нестер, прослуживший сорок пять лет на военной службе и вышедший в отставку. Он начинал службу подпоручиком в обычном артиллерийском полку, потом трудился на Охтинском пороховом заводе. Впоследствии служил полковником в Севастопольской береговой артиллерии, в 1893 году назначается начальником крепостной артиллерии в Свеаборг, в 1900 году произведен в генерал-майоры и направлен в Выборг на должность коменданта. Спустя четыре года вернулся в Свеаборг, где занял пост коменданта крепости. В 1910 году Нестер Никифорович вышел в отставку.

Будучи очень энергичным человеком, он не выносил бездеятельности. Поселившись в Лесном, он нашел для себя новое занятие – стал председателем Общества пособления ученикам Лесновских женских гимназий принца Ольденбургского. В 1913 году Нестер Никифорович получил полный генеральский чин, а спустя некоторое время принял на себя еще одну должность – председателя Лесновского земского попечительства по призрению семей, призванных на действительную военную службу.

Дочь Д.Н. Кайгородова, Тамара, с мужем, Петром Петровичем Маресевым, и тремя детьми жили в «доме у Золотого пруда», но в 1912 году Маресева перевели по службе в Ревель. Он уехал туда вместе с семьей. Однако после переезда Тамара Дмитриевна с семьей часто гостила в Лесном у отца.

Перед Первой мировой войной по соседству с Дмитрием Никифоровичем, на Старо-Парголовском, поселился его самый младший брат – Михаил Никифорович. Его хорошо знали в военном мире как автора-составителя сборника тактических задач для офицеров. Военная карьера Михаила Никифоровича началась с учебы в Михайловском артиллерийском училище, затем продолжилась службой в академии и различных гарнизонах России, потом его перевели в Петербург на должность начальника штаба 37-й пехотной дивизии, в 1912 году на должность командира 26-й пехотной дивизии 2-го армейского корпуса в Финляндию. В канун войны он вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта и поселился в Лесном.

Таким образом, в Лесном, в окрестностях Золотого пруда, перед самой революцией возник целый семейный «очаг» Кайгородовых. В январе 1917 года, незадолго до падения монархии, Дмитрий Никифорович получил свою последнюю награду в Российской империи – орден Св. Анны 1-й степени. До этого ученый удостоился орденов Св. Владимира трех степеней, Анны двух степеней, ордена Св. Станислава, медали в память Александра III, знаков в честь 100-летия Лесного департамента и Лесного института…

«Дмитрий Никифорович Кайгородов был не только видным ученым в нескольких важнейших направлениях науки, но также писателем, музыкантом, педагогом, – отмечает Рэм Бобров. – Он был замечательным представителем русской интеллигенции: талантливый публицист, писатель, основоположник научно-популярной литературы о лесе, искусный организатор науки и, в то же время, прекрасный музыкант и композитор, автор десятков романсов, сонат, скерцо, признанный художник-пейзажист и экспериментатор-изобретатель… Во время и после революции Дмитрию Никифоровичу пришлось сполна испить горькую чашу простого русского интеллигента с ее моральными унижениями, материальными лишениями, крушением жизненных идеалов, потерей любимых учеников и близких».

Правда, хоронили Д.Н. Кайгородова в 1924 году с большим почетом. Но потом оказалась, что память о великом ученом нужна только его сподвижникам, почитателям и близким. В труднейшем материальном положении оказалась его жена Валентина Романовна, полвека являвшаяся его верной помощницей во всех делах. Возникли проблемы и с жильем: на содержимое кайгородовского дома существовала охранная грамота наркома просвещения A.B. Луначарского, но сам дом власти национализировали, и Кайгородовы жили в нем лишь на правах пожизненных арендаторов. После смерти Дмитрия Никифоровича эти договорные обязательства закончились.

Валентина Романовна стала хлопотать о денационализации дома, обратилась, при поддержке руководства Лесного института и Академии наук, в Петросовет. Ей удалось добиться возвращения дома. В 1929 году наследники Кайгородова, оказавшись не в силах содержать большой дом, продали его за небольшую по тем временам сумму – 25 тысяч рублей. Спустя некоторое время бывший кайгородовский дом заняли службы Центрального научно-исследовательского института лесного хозяйства (ЦНИИЛХ), организованного в 1932 году на базе лесохозяйственного отдела Института древесины…

Сын Дмитрия Никифоровича Кайгородова, Анатолий, ставший известным художником-пейзажистом, вскоре после революции эмигрировал. С 1920 по 1939 год он жил в Таллине, входил в среду активных деятелей русской эмиграции в Эстонии. Дочь Дмитрия Никифоровича, Тамару Дмитриевну, в 1930 году репрессировали: несколько лет она провела в лагерях, а затем в ссылке в Архангельске. Ее дочь Татьяну долго держали под следствием, но отпустили, она вышла замуж и уехала из Ленинграда, училась в Москве живописи. Тамаре Дмитриевне после окончания срока ссылки запретили возвращаться в Ленинград, разрешив жить в Калуге.

Именно Тамара Дмитриевна сделала очень многое для сохранения памяти об отце. Продолжила его дело по изучению природы, хлопотала о переиздании книг, сохраняла архив Д.Н. Кайгородова, который в 1940 году передала Всероссийскому географическому обществу.

Продолжателями памяти о Д.Н. Кайгородове стали потомки по линии его сына – Анатолия Дмитриевича. В 1939 году он уехал из Эстонии в Германию, а его дочь Ирина оказалась в Оксфорде, где вышла замуж за английского проповедника Джона Финлдлоу. Две их дочери, Мария и Анна, стали женами греческих бизнесменов, теперь у них уже взрослые сыновья и внуки.

«Удивительной оказалась генетическая память потомков Д.Н. Кайгородова, – отмечает Рэм Бобров. – Правнучки его – Мария и Анна – частые гости России и особенно Петербурга. Всякий раз увозят они от дома прадеда щепотку русской земли. Сохранили и русский язык…Можно не сомневаться, что несмотря на тяжкие испытания, выпавшие на долю их предков, они по-прежнему гордятся теми каплями русской крови, которая в них течет…»

* * *

На Большой Объездной улице, в доме № 16-б, жил крупный ученый-геодезист генерал-лейтенант Василий Васильевич Витковский (1856–1924). Он был профессором астрономии в Академии Генерального штаба, с 1897 по 1905 год являлся председателем отделения математической географии Императорского Русского географического общества, выступал автором многих учебных руководств по топографии, геодезии и картографии. На доме, где жил В.В. Витковский, установили впоследствии мемориальную доску, в которой говорилось об этом ученом. Об этом, в частности, сообщалось в путеводителе по Ленинграду 1957 года. Правда, это не спасло дом от сноса при реконструкции района…

Имена некоторых известных прежде в науке жителей Лесного сегодня совершенно забыты. Например, кому известен сегодня «отец судебной фотографии» Е.А. Буринский, долгое время живший в Лесном и умерший здесь 18 марта 1912 года? Он прославился как изобретатель «светоделительной фотографии» и первый судебный эксперт, применивший для чтения документов фотографию.

В 1899 году Академия наук попросила Буринского прочитать текст на пергаменте, найденном в 1845 году в Московском Кремле. Документ представлял собой почерневший кусок кожи и прочитать текст не могли ни химики, ни археологи. Буринский сделал ряд снимков, по которым удалось расшифровать документ, отнесенный историками к эпохе Дмитрия Донского. По признанию Академии наук, присудившей Буринскому «Ломоносовскую премию», он дал науке новое орудие исследования, столь же могущественное, как микроскоп.

В доме на Большой Спасской улице (ныне проспект Непокоренных), до смерти в 1915 году, жил родной племянник A. C. Пушкина Лев Николаевич Павлищев. Он являлся сыном переводчика Николая Ивановича Павлищева, известного в литературном мире столицы пушкинской эпохи, и единственной и любимой сестры Пушкина Ольги Сергеевны. Родители выступали против их брака. Александр Сергеевич Пушкин убеждал родителей не препятствовать любви молодых людей, но безуспешно. Тогда Ольга Сергеевна тайно обвенчалась с Павлищевым: это произошло в первом часу ночи 25 января 1828 года в Троицкой церкви Измайловского полка. Утром следующего дня Александру Сергеевичу удалось уговорить отца и мать простить новобрачных, нарушивших родительский запрет.

В 1834 году, когда молодая семья уже жила в Варшаве, на свет появился сын Ольги Пушкиной и Николая Павлищева – Лев. На следующий год Ольга Сергеевна с годовалым ребенком приезжала в Павловск, где на даче жили старики Пушкины. Именно здесь, как отмечает историк Альберт Аспидов, произошла встреча малолетнего племянника со знаменитым дядей.

Когда закончился дачный сезон, Пушкин принимал сестру и племянника у себя. Особо отмечались именины Льва Павлищева. «Сегодня маленький Леон – мужчина самый счастливый на свете, – писала Ольга Сергеевна. – Александр, его жена и обе свояченицы навезли ему с три короба игрушек». Когда после кончины матери Ольга Сергеевна с сыном отправились в обратный путь в Варшаву, Александр Сергеевич проводил их до Пулково. Он всю дорогу ласкал племянника, перекрестил его несколько раз, а благославляя, положил ему на голову руки и повторил: «Живи и будь счастлив, будь счастлив».

Жизнь Лев Николаевич Павлищев посвятил памяти великого дяди. Он тщательно собирал все семейные материалы, относившиеся к памяти поэта, – рассказы матери – родной сестры Пушкина, реликвии семьи и т. п. Все им собранное составило так называемый «Павлищевский архив». В этой деятельности ему помогала жена – Ольга Петровна Павлищева. Она пережила мужа на девять лет – скончалась в 1924 году. О ее смерти написала «Красная газета», отметив, что Ольга Павлищева пожертвовала весь архив Пушкинскому дому РАН и «таким образом помогла сохранить весьма ценные материалы, исполнив свой гражданский долг». Похоронили ее 10 августа 1924 года на Богословском кладбище…

С Лесным оказалась связана судьба внука известного когда-то литератора, автора «Юрия Милославского» М.Н. Загоскина, считавшегося основателем русского исторического романа. Внук писателя не обладал таким же выдающимся литературным талантом, как его дед, он служил простым чиновником и занимал мелкую должность в одном из министерств. Потом, как отмечал современник, «в его жизни образовалась трещина», и Загоскин-внук потерял все, заболел, долго лечился в Мариинской и Петропавловской больницах.

«Теперь это – несчастный человек, голодающий, полубольной, на руках которого двое детей – мальчик одиннадцати лет и девочка четырех лет, – писал репортер одной из петербургских газет. – Он голодает, живет случайными заработками. Если ему доведется заработать четвертак за составление прошения, то он норовит распределить его на два-три дня. Дети истощены до крайности, зябнут от холода и отсутствия теплой одежды». После долгого поиска работы осенью 1913 года Загоскин-внук все-таки получил место: его взяли ночным сторожем в ближайшем столичном пригороде – Лесном. Охранять ему приходилось девять частных домов на Ланской улице – нынешнем Ланском шоссе. Каждый из домовладельцев платил ему по два рубля двадцать копеек в месяц, что составляло около двадцати рублей месячного жалованья.

«Можно ли жить на эти деньги с двумя детьми? – сокрушался обозреватель. – Наступают холода, и этому несчастному приходится в легком пальто дежурить с шести часов вечера до шести часов утра. Может быть, литературный фонд найдет возможным оказать ему какую-нибудь материальную помощь?» Редакция петербургской газеты «Вечернее время» объявила акцию приема пожертвований на нужды Загоскина-внука. В те годы в столице нередко устраивались различные благотворительные сборы в пользу бедных, поэтому, по всей видимости, бедственное положение внука знаменитого когда-то писателя не осталось незамеченным…

* * *

Есть еще одна ипостась. Лесной служил одним из любимых мест поэтов «Серебряного века». Сюда часто приезжали из Петербурга знаменитые поэты «серебряного века» – А. Блок, С. Городецкий, Д. Цензор, Саша Черный и многие другие. В стихотворении Тэффи «Весенняя затаенность» можно найти такие строки: