Текст книги "Северные окраины Петербурга. Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная…"

 
«По направлению к Удельной
(О, как весной хорош Лесной!)
Бродил с тобой я вечер цельный
И полон был тобой одной…»
 

На Новосильцевской улице жил С. Городецкий, и летом его квартира становилась едва ли не аналогом знаменитой «башни» Вячеслава Иванова на Таврической улице. Поэт и литературовед Модест Людвигович Гофман вспоминал: «Летом 1906 года я жил на даче в Лесном на Парголовской улице. В то время я еще не напечатал ни одной строчки, но был уже причастен к литературе и мог считать, что у меня есть солидный литературный багаж, о котором благовестил всему поэтическому миру мой товарищ Сергей Городецкий… Едва ли не каждый день я бегал на Новосильцевскую улицу к Городецким – к Сергею и его сестре Татьяне. У него я познакомился уже со многими настоящими поэтами: с умным поэтом Владимиром Пястом, но, конечно, гораздо важнее было для меня знакомство с Александром Блоком, который стал моим кумиром».

Блок был великим любителем городских и загородных прогулок, исходившим не только центральные кварталы, но и самые его глухие уголки и все ближайшие окрестности. Дневники, записные книжки Блока и его письма к родным пестрят упоминаниями о частых и длительных скитаниях по городу и за городом. Одним из маршрутов этих скитаний нередко становился Лесной.

«Гулял постоянно пешком по всем частям города и за городом, – вспоминал о Блоке поэт В. Пяст, часто сопутствовавший ему в этих прогулках. – Излюбленными его местами были: Петровский остров, Острова и вся Петербургская сторона; Удельный парк; впоследствии – Озерки, Шуваловский парк, Лесной…»

«Был в Сосновке, видел Политехникум, – записал Александр Блок в дневнике в сентябре 1902 года. – Идет достойно Менделеев к Витте. Громаден и красив. Дальше – поле и далеко на горизонтах – холмы деревни, церковь – синева». «Усталый – весь день я гулял, – отметил Блок 3 ноября 1912 года. – Лесной, Новая Деревня, где резкий и чистый морозный воздух и в нем как-то особенно громко раздается пропеллер какого-то „фармана“».

В дневнике от 16 августа 1914 года есть такая запись: «Вечером встретил Любовь Александровну [Андрееву-Дельмас] и ходил с ней… Возвращаюсь ночью из Сосновки – ее цветы, ее письма, ее слезы, и жизнь опять цветуще запущена моя и не знаю как мне быть». А вот запись из дневника Блока, датированная 23 мая 1917 года: «После обеда – очарование Лесного парка, той дороги, где когда-то под зимним лиловым небом, пророчащим мятежи и кровь, мы шли с милой – уже невеста и жених».

Еще одним представителем литературного мира, жившим в Лесном, стал известный когда-то писатель Василий Васильевич Брусянин (1867–1919). С конца 1890-х годов он публиковал рассказы и очерки, посвященные, в основном, современной деревне, в петербургских журналах легальных марксистов «Новое слово» и «Жизнь». В начале 1900-х годов печатался в журнале «Звезда», выступал в «Русской газете» со статьями по рабочему и крестьянскому вопросам, о народном образовании. В 1906 году стал официальным редактором-издателем легальной большевистской газеты «Русский набат», выходившей вместо временно приостановленной «Русской газеты».

В. В. Брусянин

Спустя два года, приговоренный по делу «Московской газеты» к двум годам заключения в крепости, Брусянин скрывался под чужой фамилией в Финляндии вплоть до амнистии 1913 года. Несмотря на его антиправительственную деятельность, в 1910-х годах издавалось много книг, написанных Брусяниным. Среди них были «Час смертный. Рассказы о голодных людях», «Дом на костях», романы «Белые ночи» и «Молодежь», а итоговым его произведением стал роман о деревне после столыпинских реформ – «Темный лик». Проживая в Финляндии, в пансионе мадам Ланг в деревне Нейвола, Брусянин особенно сдружился с Леонидом Николаевичем Андреевым, жившим неподалеку – на даче в Ваммельсуу.

Когда в 1913 году, в связи с 300-летием царствования Дома Романовых, в России объявили амнистию, в том числе и за «литературные преступления», Брусянин наконец-то смог поселиться в Петербурге. Поселился он с семьей в Лесном, на Английском проспекте, в доме № 20 (ныне проспект Пархоменко). В 1915 году в своей квартире Брусянин устроил «Библиотеку новых книг и журналов». «За дело мы с мужем принялись с жаром, – вспоминала жена Брусянина. – Заказали полки, составили карточный каталог, а впоследствии отпечатали на машинке настоящий каталог. Достали разрешение на открытие библиотеки, но на мое имя, так как на имя мужа не разрешили. Отпечатали в типографии объявления. Одни, отпечатанные крупным шрифтом, подобно афишам, расклеили по улицам Лесного, другие, более подробные, извещения, напечатанные обыкновенным шрифтом, разослали по адресам, взятым из адресной книги.

Я села в библиотеке и с трепетом ждала, не откликнется ли кто-либо на объявление. Первыми абонентами были наши знакомые Классен. По разосланным же объявлениям явилась одна интеллигентная дама, которая захотела просмотреть каталог и спросила, есть ли журналы. Журналы, разумеется, были выписаны…»

Со временем в библиотеке становилось все больше и больше читателей, которые частично переходили сюда из находившейся в Лесном общественной библиотеки. А поскольку помещение было довольно тесное, пришлось снять квартиру на втором этаже дома А.И. Данилевского на Малой Объездной улице. Первый этаж занимал пансион Лидии Карловны Лабза.

«Жизнь в этой квартире вначале была одним из счастливейших периодов в моей жизни, – вспоминала потом супруга В.В. Брусянина. – В Лесном возникло в это время „Общество молодежи и интеллигенции Лесного“. Задачи его были просветительного характера. Оно устраивало лекции, доклады, концерты. Я принимала близкое участие в деятельности Общества и выступала сама со своими стихотворениями… Муж работал в двух газетах и зарабатывал очень хорошо, так что и материальное положение было удовлетворительное. Дети учились в Коммерческом училище в Лесном. Я принимала близкое участие в родительских комитетах».

Объявление об открытии библиотеки М.И. Брусяниной. Из архива потомков В.В. Брусянина

Однако идиллия закончилась, когда грянули революция и Гражданская война. Голод 1918 года заставил Брусяниных искать спасения в деревне – сначала в Псковской губернии, а потом в Орловской. Здесь Брусянин заболел сыпным тифом и скончался летом 1919 года. Как рассказывал внук В.В. Брусянина, после смерти писателя его семья «долго и трудно, с невероятными мытарствами, добиралась до Петрограда. Квартира оказалась разграбленной, почти все книги из огромной и богатой библиотеки растащены». Помог семье А.М. Горький, когда-то хорошо знавший В.В. Брусянина: он выхлопотал паек и добился, чтобы вдову и детей Брусянина поселили в Доме искусств на углу Невского и набережной Мойки…

В.В. Брусянин с семьей

До начала 1920-х годов в доме № 6-а по Большой Объездной улице жил этнограф, лингвист и писатель Владимир Германович Богораз-Тан. Он был видным народовольцем, много раз арестовывался и высылался. В его революционной биографии имелся и такой факт: опасаясь очередного ареста, он согласился участвовать в русско-американской Северо-Тихоокеанской полярной экспедиции, а затем в Нью-Йорке больше года занимался обработкой на английском языке материалов экспедиции, став одним из крупнейших российских специалистов по малым народам Севера.

«В Лесном имел свой домик писатель Тан (Богораз), – вспоминала жена писателя В.В. Брусянина, – но дом его был небольшой, и жил он там только со своей семьей – женой и сыном. Жена его была болезненная, приветливая женщина, очень гостеприимная, тип ее лица напоминал инородцев. Сам Владимир Германович приветливостью не отличался: придешь, бывало, к ним – он сухо поздоровается и, не меняя положения, уткнется снова в книгу».

После революции В.Г. Богораз-Тан стал хранителем Музея антропологии и этнографии, инициатором создания Комитета Севера при Президиуме ВЦИК и Ленинградского института народов Севера. В конце 1920-х годов В.Г. Богораз-Тан стоял у истоков создания Музея истории религии, который возник сперва как выставка в Зимнем дворце, а затем – как постоянно действующий музей в помещении Казанского собора. Богораз-Тан стал его первым директором.

Письмо, отправленное в Лесной жене писателя В.В. Брусянина – М.И. Брусяниной (из архива потомков В.В. Брусянина)

Поздней осенью 1918 года лесновским жителем стал опальный художник Николай Александрович Бруни. Это время было для него очень тяжелым и трагичным. В ноябре 1918 года художника уволили из Академии художеств, вскоре его оставшихся в живых трех сыновей большевистские власти посадили в «Кресты» (еще два сына погибли к тому времени: Николая расстреляли в марте 1917 года в Свеаборге взбунтовавшиеся матросы, а Дмитрий погиб, участвуя в антибольшевистском мятеже в июле 1918 года в Москве). Дачу в Левашово, где жил Бруни, заняли красноармейцы, и художник был вынужден покинуть родной дом и искать жилье. Ему удалось снять комнату в Лесном и начать преподавать в школе черчение и математику. Через год сыновей выпустили из тюрьмы, а Николая Александровича пригласили в Политехнический институт на должность доцента строительного факультета.

Забегая вперед, скажем, что дачу в Левашово ему вернули в 1926 году благодаря личной протекции М.И. Калинина, очень довольного своим огромным парадным портретом, который Бруни писал полтора года. Полотно, где Калинин представал запускающим турбину Волховской ГЭС, долгое время висело в зале заседаний совета Политехнического института – до тех пор, пока имя бывшего «всесоюзного старосты» не исчезло в начале 1990-х годов из названия этого вуза…

* * *

Отдельную категорию жителей Лесного составляли в начале 1910-х годов состоятельные купцы, коммерсанты и чиновники «средней руки», имевшие достаточно средств, чтобы приобрести участок земли в пригороде Петербурга и построить для себя особняк. Для жизни вне Петербурга и постоянной связи со столицей им требовалось два немаловажных условия – телефон и автомобиль. По данным телефонной книги на 1915 год, телефоном в Лесном на тот момент обладали около 160 частных лиц. Среди них представители научного и делового мира столицы.

На Новосильцевской улице жил Карл-Вильям Гейд, директор-распорядитель товарищества «Георг Ландрин». Его фабрика находилась неподалеку, на Большом Сампсониевском проспекте. Когда-то шоколад, печенье и конфеты этой фирмы славились на всю Россию и подавались на царский стол во время торжественных церемоний. Вплоть до революции «Георг Ландрин» выпускал более 2500 тонн продукции в год и имел почетное звание «Поставщика Двора Его Императорского Величества». Дешевые конфеты и леденцы от Ландрина были очень популярны в Петербурге, особенно среди гимназистов и малоимущего люда.

В том же доме на Новосильцевской улице жил Карл-Людвиг Гейд – член правления товарищества «Георг Ландрин». А в одном из соседних домов по той же улице квартировал чиновник Главного управления уделов Михаил Васильевич Галунов – казначей «Дома трудолюбия для мальчиков-подростков Галерной Гавани».

Среди других коммерсантов Лесного, обладавших к 1915 году персональным телефоном, можно назвать потомственного почетного гражданина, купца первой гильдии Алексея Андреевича Алферова (он жил на Малой Объездной улице), служащего Петроградской конторы Государственного банка Владимира Георгиевича Орловского (его адрес – Английский проспект, дом № 53), почетного гражданина, купца Отто Марковича Шмидта – члена совета Лесновского общества взаимного кредита (он жил на Старо-Парголовском проспекте, в доме № 32).

На углу 1-го Муринского проспекта и Межевой улицы земельным участком с домом владел купец первой гильдии, потомственный почетный гражданин Адольф Захарович Вербловский. Он владел агентурной конторой по торговле шелковыми, суконными и мануфактурными товарами в Гостином дворе, а также имел в собственности минерало-мольный завод на Строгановской набережной.

Дача в Лесном под красивым названием «Снежинка» принадлежала купцу второй гильдии Ивану Александровичу Жохову, продолжавшему семейное торговое дело. Род Жоховых состоял в купечестве с 1852 года. Его отец, Александр Дементьевич, занимался коммерцией и общественной деятельностью – состоял гласным Петербургской городской думы, окружным санитарным попечителем Рождественской части и т. д.

Каменный дом по адресу: Большая Объездная улица, дом № 1, принадлежал купцу первой гильдии Михаилу Саввичу Чебарову. Его банкирская контора находилась на Невском проспекте, напротив Аничкова дворца. Он имел в собственности дом на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы, а также имения в Петербургской и Новгородской губерниях.

Целым кварталом из семи дач – на углу Английского проспекта (ныне улица Пархоменко) и несуществующего теперь Косого переулка – владел купец первой гильдии Сергей Варламович Резцов, занимавшийся торговлей шелками и имевший звание поставщика Императорского Двора. Его магазин помещался в самом центре Петербурга – на углу Садовой улицы и Чернышева переулка (ныне улица Ломоносова). По словам его внука, лесновского старожила Петра Николаевича Заботкина, на одной из дач купец Резцов жил сам до 1918 года. Во время национализации все имущество у него отобрали, а вскоре он умер…

Один из домов (№ 10) на Новой улице (с 1940 года – улица Пропаганды, соответственно изменен и номер дома, он стал № 12) принадлежал банкиру Михаилу Аггеевичу Викторову. Он занимался коммерческой деятельностью в Петербурге с 1880-х годов, владел мебельным магазином в Апраксином дворе. В 1892 году Викторов стал купцом первой гильдии и получил статус потомственного почетного гражданина. В начале 1890-х годов он открыл собственную меняльную лавку в доме на углу Невского и Литейного, из нее затем выросла серьезная банкирская контора, просуществовавшая до самой революции.

После революции дом Викторова в Лесном – двухэтажный, с нижним каменным полуэтажом и верхним деревянным, увенчанный симпатичным мезонином, – превратился в большую коммунальную квартиру. Одним из его жильцов в начале 1930-х годов стала Сусанна Павловна Николаева, ей довелось застать и самого Викторова. Нижний этаж занимала семья профессора математики Николая Николаевича Семенова – тезки известного химика. На втором жило несколько семей. Там находились комнаты, прежде служившие семье банкира Викторова гостиной, кабинетом, спальней, столовой, была еще и маленькая комната для прислуги. Одна лестница вела прямо в сад, другая – на веранду и красивую открытую террасу.

Жильцы дома на улице Пропаганды, принадлежавшего когда-то банкиру М.А. Викторову. Фото 1950-х годов (из семейного архива С.П. Николаевой)

«Мы занимали бывший кабинет Викторова, – рассказывает Сусанна Николаева. – От прежних времен в нашей комнате сохранялся прекрасный камин, украшенный зелеными изразцами, и очень красивая люстра». Сам прежний владелец, Михаил Аггеевич Викторов, со своей семьей жил в ту пору во втором здании, находившемся на участке. Бывшему банкиру было тогда уже за семьдесят лет. По-видимому, в «старые времена» он действительно являлся весьма состоятельным человеком. По словам Сусанны Николаевой, в 1930-х годах тогдашние лесновские старожилы рассказывали о состоявшейся еще до революции свадьбе его дочери Ольги Михайловны, вышедшей замуж на Николая Николаевича Слепушкина. Говорили, что свадьба была очень пышной и торжественной – к дому Викторовых на Новой улице подъезжали роскошные кареты.

B.C. Добросердов владелец «дома с павлином» на 2-м Муринском проспекте. Фото из семейного архива его внучки Е.И. Агеевой

«Михаил Аггеевич был просто чудо – белобородый, маленького роста и какой-то очень уютный, – вспоминает Сусанна Павловна. – Он чем-то напоминал мне милого сказочного гнома. Был он приветливым и очень милым. Правда, жили они как-то немного отстраненно от всех остальных жильцов – в общих беседах никогда не участвовали».

…Немало домов в Лесном принадлежало перед революцией высококвалифицированным, а потому и высокооплачиваемым служащим, трудившимся на предприятиях Выборгской стороны.

К примеру, «дом с павлином» на 2-м Муринском проспекте, № 43, принадлежал служащему фабрики Нобеля Владимиру Сергеевичу Добросердову (1884–1933). Достопримечательностью дома служило деревянное резное изображение павлина с распущенным хвостом, украшавшее полукруг над вторым этажом. Вокруг павлина шла надпись, выполненная церковно-славянской вязью: «О добре трудиться есть чем похвалиться». Первый этаж дома Владимир Добросердов приспособил под свою мастерскую, на верхнем этаже жила его семья. До самого закрытия церкви у Круглого пруда Добросердов был ее певчим.

«Дом с павлином» на 2-м Муринском проспекте, № 43. Фото 1950-х годов (из семейного архива Е.И. Агеевой)

«Дом с павлином» на 2-м Муринском проспекте, № 43, уже в окружении новостроек – незадолго перед сносом. Фото 1960-х годов (из семейного архива Е.И. Агеевой)

После революции мастерскую закрыли, и в ее помещении располагались поочередно то библиотека, то небольшой кинотеатр, то обувная мастерская, а под конец – общежитие обувной мастерской. Верхний этаж (четыре комнаты и кухню) оставили семье Добросердова, и здесь образовалась большая семейная «коммуналка». Внучка Владимира Добросердова, Елена Ивановна Агеева, жила в «доме с павлином» с момента рождения в 1938 году до расселения дома в 1967 году. Дом был кирпичным, прочным, с деревянной пристройкой. Вокруг дома располагался чудесный сад, с яблонями прекрасных сортов, кустами малины и смородины, площадкой для игры в крокет. По словам Елены Ивановны, легендарного резного павлина перед сносом дома демонтировал какой-то художник и перевез его к себе в мастерскую…

Один из домов на Железнодорожной улице в Лесном принадлежал бухгалтеру завода «Светлана» Василию Матвеевичу Рослякову. Деньги на дом он скопил, работая прежде приказчиком в метизной лавке в Гостином дворе. По словам его внука, Виктора Викторовича Молодцова, будучи бухгалтером, дед способствовал работе заводской кассы взаимопомощи. Пай от этой кассы дал ему возможность приобрести уже после революции другое строение на той же Железнодорожной улице – пустовавший дом немца-ксендза, покинувшего Россию после 1914 года. В 1929 году власти стали производить «уплотнение», и Василию Рослякову оставили только верх дома…

* * *

Несколько старинных лесновских особняков, принадлежавших коммерсантам и чиновникам «средней руки», можно увидеть и сейчас. Среди них – сохранившаяся на Болотной улице дача купца Генриха Генриховича Бертлинга. Он занимал должность директора правления акционерного общества «Компания Зингер», являвшегося дочерней фирмой знаменитой американской компании, имевшей в России до трех тысяч магазинов по продаже швейных машин и завод в Подольске под Москвой.

Дачу построили в середине первого десятилетия XX века, когда земельный участок принадлежал жене петербургского купца Екатерине Ефимовне Михайловой. Г.Г. Бертлинг купил особняк в 1908 году и владел им до сентября 1915 года (в октябре передал его своей жене), затем новым владельцем стал старший лейтенант механик Валентин Александрович Винстедт. Ныне этот дом на Болотной улице занимает Детский центр исторического воспитания, а прежде здесь долгое время находился Мемориальный дом-музей Выборгской стороны.

Другой особняк сохранился возле Серебряного пруда на бывшей Малой Объездной улице (его современный адрес – Институтский проспект, № 22). Он построен в 1911 году и принадлежал инспектору отдела промышленных училищ Министерства народного просвещения Александру Ивановичу Данилевскому, до этого занимавшему должность старшего лаборанта одной из кафедр Политехнического института.

Бывший особняк Бертлинга Винстедта на Болотной улице. Фото автора, март 2006 года

Примерно на расстоянии сорока метров стояло еще одно здание (его снесли в 1970-х годах), очень схожее по архитектурному облику с домом Данилевского.

Историю соседства этих двух построек проясняет хроника семейной жизни Александра Данилевского: осенью 1911 года он женился на Наталье Петровне Лузановой – дочери сенатора и генерала от инфантерии Петра Фомича Лузанова. Последний являлся военным юристом, профессором Военно-медицинской академии, а после выхода в отставку занимался благотворительной деятельностью, возглавляя Комиссию по благотворительности, 2-е городское попечительство о бедных и несколько приютов. Кстати, именно после женитьбы на Лузановой Александр Данилевский уволился из Политехнического института.

Соседний с дачей Данилевского участок с домом как раз и принадлежал Петру Фомичу Лузанову. На летнее время генерал бесплатно сдавал свою дачу одному из многочисленных петербургских приютов. Петербуржец Евгений Шапилов хорошо помнит оба этих дома, поскольку в 1930-х и 1940-х годах часто приезжал в бывший дом Лузанова к своей тетушке, Александре Ивановне Шапиловой, а в 1956–1961 годах сам жил здесь.

Дом Л.И. Данилевского возле Серебряного пруда на бывшей Малой Объездной улице. Фото автора, март 2006 года

«После революции дом разделили на несколько квартир, но оставались следы его былой жизни, – вспоминает Евгений Шапилов. – Так, между кухней и столовой существовало окно для подачи блюд, а в чулане, где мы, дети, играли, оставался пролет металлической винтовой лестницы. В доме имелся водопровод, ванная комната, телефон…

Дом моей тетушки был двухэтажный, желтый, на высоком фундаменте, немного напоминал старинный замок. Шпиль, венчающий щипец крыши, придавал дому необычный вид. Балкон опоясывал почти половину дома, а под балконом была терраса, на которой летом устраивались чаепития. Помню окна с цельными зеркальными стеклами в дубовых рамах, толстые стены, прекрасный линолеум на полу. В доме было печное отопление, и всегда было тепло».

Соседний дом, прежде принадлежавший Данилевскому, занимал «детский очаг» завода «Светлана». «Два дома, не являясь абсолютными близнецами, но похожие друг на друга как братья, скрывались под сенью берез, дубов и кленов и представали перед взором каждого проходившего по удивительно тихой Малой Объездной улице, – вспоминает Евгений Шапилов. – Да-да, в те далекие годы, по вечерам, когда сумерки опускались на землю и зажигались фонари, воздух здесь словно звенел от тишины, и издалека были слышны обрывки разговоров и шаги обитателей Лесного…»

* * *

Еще одну категорию жителей Лесного составляли известные всему Петербургу странные и загадочные личности, почему-то очень возлюбившие этот район. Еще в 1880-х годах в Лесном клубе, как отмечал местный обозреватель, «устроили свою резиденцию гг. спириты с издателем „Ребуса“ г. Прибытковым во главе». Речь шла о журнале «Ребус» – первом в России периодическом издании по медиумизму и прочим запредельным явлениям, выходившем почти тридцать лет – с 11 сентября 1881 года.

Сохранились свидетельства, что сам В.И. Прибытков не был «медиумом» – сверхъестественными спиритическими качествами обладала его супруга, Елизавета Дмитриевна Прибыткова. Она проводила переговоры с духами, могла передвигать предметы усилием воли. Среди вызываемых ею духов встречались и знаменитости, в том числе, как она утверждала, – Пушкин, Лермонтов и Наполеон. Правда, Прибытков признавался, что «ни один из них не дал доказательства своей самоличности: первые два писали плохие стихи, а последний рассказывал о своих военных подвигах…».

В начале 1910-х годов одна из лесновских дач некоторое время служила пристанищем знаменитой в ту пору в Петербурге «охтинской лже-Богородицы» Дарьи Смирновой, пользовавшейся большой славой среди части столичных бедняков. Она основала целую «общину», чьи собрания устраивались раз в неделю сначала в Новой Деревне, а потом на Охте. На эти собрания старались завлечь людей со средствами. Вера в «охтинскую Богородицу» была у них настолько сильна, что они несли ей свои состояния буквально до последнего гроша.

В 1910 году муж Дарьи Смирновой, которого она изгнала из секты, предъявил к ней два иска, утверждая, что супруга присвоила силой все его состояние. Оба иска суд не удовлетворил, и тогда муж «Богородицы» обратился к судебной палате с просьбой пересмотреть один из исков. На сей раз ему удалось добиться судебного преследования: палата удовлетворила просьбу «пострадавшего» и вернула одно из дел «о растрате имущества Смирнова его женой» для нового рассмотрения.

«Разоблачения кощунственных и корыстных проделок знаменитой „Охтинской лже-Богородицы“ Дарьи Смирновой, сделанные ее раскаявшимися приверженцами, послужили основанием для возбуждения против Смирновой уголовного преследования», – сообщал в октябре 1911 года обозреватель «Петербургской газеты». Одним из обвинений против Дарьи Смирновой стали свидетельства раскаявшегося «лже-апостола» этого «братства» – Авксентия Авдеева, служившего сторожем в казенном учреждении.

«У одного книгоноши часто покупал я книги духовного содержания, – рассказывал он. – Как-то он мне сказал по секрету: „Побывал бы ты на наших собраниях. Мы тайно собираемся, читаем и обсуждаем слово Божие“. Он дал мне адрес, и я отправился. Там застал я много народа – мужчин и женщин. Всем верховодил Петр Обухов, а у него было две „спутницы“ – Марфа и Дарья. Обухов у них считался царем Давидом, а Марфа и Дарья – его жена и наложница, по очереди. Потом я узнал, что Марфа – девица, а Дарья замужем за дворником Смирновым с Колокольной улицы. Через год из-за постоянных споров общество распалось. Дарья Смирнова взяла верх, к ней перешли простодушные и доверчивые поклонники».

На собраниях, куда приглашали людей со средствами, Дарья Смирнова проповедовала, что она Богородица и ее надо слушаться. По-видимому, она обладала сильным даром внушения.

«Ей охотно давали деньги, – рассказал Авксентий Авдеев про Дарью Смирнову. – Первым делом обобрали домовладелицу Чистякову на Охте. Так ее опутали, что она перевела на Дарью дом и отдала ей все деньги, а сама с детьми осталась нищая. Я знаю многих, кто продал последнее, и Дарье к ногам приносил деньги. Дарья хитро придумала: стала своих принимать в одиночку у себя в спальне – и мужчин, и женщин. Жен вооружала против мужей, а мужей учила бросать жен. И брала деньги и от мужей, и от жен. Установила штрафную книгу, стала накладывать взыскания за непослушание. Виновный должен был платить штраф и поститься».

Дарья Смирнова проповедовала безбрачие: она внушала своим последователям, что жениться грех. Многие следовали ее заветам, а те, кто не мог выдержать, скрывали свою семейную жизнь. Женщинам приходилось подкидывать своих новорожденных в приюты.

Между тем, по словам Авксентия Авдеева, «охтинская Богородица» всегда жила с мужчиной. «Как-то раз я не выдержал и спросил Дарью: „Ты проведуешь духовную любовь, а сама почему прелюбодействуешь?“ – рассказывал Авдеев. – Дарья, не смутясь, позвала меня в комнату и заперла дверь на ключ. Она знала, как действует красивое тело не только на мужчин, но и на женщин. Она сказала: „Довольно, что прикоснулся ко мне, а большего не требуй. Это и есть духовная любовь, а плотская не всякому удается“. Присмотревшись ближе, я понял, что не одного меня Дарья так обольщает. Как видит, что кто-нибудь против нее идет, начинает с ним запираться».

Однажды, в январе 1912 года, Дарью Смирнову посетил в ее даче в Лесном репортер газеты «Вечернего времени» Л. Баумгартен. «Приютилась она на пустынной дачке в Лесном, далеко от городской черты, и вьет здесь любострастную и шантажную паутину, – писал Л. Баумгартен. – С одной стороны пустырь, лес. С другой заборы».

Репортер «Вечернего времени» шел с редакционным заданием – внедриться в общину и выведать изнутри ее жизнь. Перед «охтинской Богородицей» он попытался разыграть из себя жертву «любострастия и распущенности», а потому просил спасти его и дать добрый совет. Но Дарья Смирнова, по всей видимости, была очень тонким психологом. Ей удалось уловить фальшь и неискренность. «Почуяла ли, что обман возле нее, что кто-то над нею, обманщицей, зло посмеялся и для того наклепал на себя», – писал в своей заметке в «Вечернем времени» Л. Баумгартен.

После того как муж Дарьи Смирновой подал на нее в суд, она стала на собраниях, после проповеди, собирать деньги – «на адвоката». А после того как осенью 1912 года она оказалась в тюрьме, заявляла, что ее арестовали «по навету врагов», говорила, что она больная женщина и пребывание в тюрьме грозит ей смертью. Подобные же жалобы на имя судебного следователя подали также и другие оказавшиеся в тюрьме «охтинские святые» – «апостол» Денис Шеметов и сын Дарьи Смирновой – сектантский «царь Соломон». Однако петербургская судебная палата отклонила эти жалобы, а также просьбу арестованных об освобождении под залог или на поруки.

Возле окружного суда на Литейном проспекте, куда «охтинскую богородицу» доставляли из женской тюрьмы для общения с судебными следователями и для свидания с родными, поклонники Дарьи Смирновой устраивали настоящие демонстрации. В эти дни толпы сектантов дежурили у ворот окружного суда. Каждое ее появление они сопровождали возгласами: «Дорогая матушка, умрем за тебя!», «Наша родная, не выдадим тебя… благослови… спаси нас». При любом удобном случае они обступали пролетку с арестованной, некоторые фанатики забегали вперед, сбрасывали с себя верхнюю одежду и устилали путь «охтинской богородицы».

Доходило до того, что толпа поклонников Дарьи Смирновой выстраивалась в следственном коридоре окружного суда. Они громко кричали, выражая свое возмущение арестом «святых». Когда стражники выводили «матушку», сектанты обступали ее, клялись в верности и просили благословения и советов. С большим трудом сторожам и конвойным солдатам удавалось отогнать сектантов от «богородицы».

Между тем в деле «Охтинской Богородицы» фигурировало до сорока человек, пострадавших от Смирновой, обобравшей их до нитки. Свидетели обвинения заявляли, что «матушка» взяла с них письменную клятву, что они никогда не выступят против нее. Под угрозой проклятия она запретила им рассказывать на суде любые подробности из жизни их сектантской общины.

Оставшиеся на свободе сообщники Дарьи Смирновой заявляли наивным поклонникам «охтинской Богородицы», что только страдание за арестованную может служить для спасения от грехов. Наиболее предприимчивые сектанты бойко торговали «святыми вещами», оставшимися после ареста Дарьи Смирновой, в том числе ее старыми платьями, шпильками и портретами.

По провинции, где также было немало поклонников «охтинской Богородицы», они разослали воззвания с призывом жертвовать для адвоката «Богородицы», ссылаясь на ее «ужасные мучения» в тюрьме. Дошло до того, что сектанты запугивали друг друга пророчествами о скором конце мира в наказание за арест Дарьи Смирновой.