Текст книги "«Последний парад наступает»! Наша победа при Цусиме"

Глава 8. На пути к неизбежному

Готовясь к обороне, всегда лучше предполагать врага намного сильнейшим, чем он кажется, потому что таким образом оборона примет должные размеры.

Уильям Шекспир

Желтое море. 1–13 мая. Путь во Владивосток

Вторая Тихоокеанская эскадра, ведомая Зиновием Петровичем Рожественским, продолжала свой путь навстречу судьбе. Любой современник Часовских, не находящийся сейчас на русских судах, не смог бы понять, что эскадрой руководит уже обновленный Рожественский. Темп движения эскадра соблюдала точно такой же, как и в оставленной Сергеем реальности, но вот каждый день русские суда производили много различных эволюций и маневров, постоянно выверяли дальномеры и гонялись друг за другом, то строем фронта, то строем пеленга, то уступом. Наводчики находились при орудиях практически постоянно и с утра до ночи упражнялись у своих пушек. Эскадра была организационно разбита на несколько новых отрядов, и для обеспечения их сплаванности маневры не прекращались даже ночью.

Вообще стоит несколько более подробно остановиться на различных нововведениях, внедренных тремя попаданцами в прошлое на судах русской эскадры.

Самым важным было научить артиллеристов стрелять, поэтому все расчеты и наводчики орудий калибром свыше трех дюймов все светлое время суток проводили в постоянных тренировках. Эскадра, разбитая на отдельные отряды, постоянно маневрировала на дистанциях от двадцати до пятидесяти кабельтовых друг от друга, а наводчики все это время держали в прицеле маневрирующие корабли. Расчеты же трехдюймовок упражнялись со своими орудиями в светлое время суток всего по шесть часов, после чего начинались ночные учения, когда в кромешной темноте один из отрядов русских миноносцев постоянно имитировал минные атаки на корабли эскадры. При этом пользоваться любыми осветительными приборами категорически запрещалось. Еще Рожественский шокировал всех своих капитанов, когда приказал демонтировать со всех кораблей первого и второго рангов все пушки калибром менее семидесяти шести миллиметров. Многочисленные мелкокалиберные скорострелки калибром тридцать семь и сорок семь миллиметров были сняты и перегружены вместе с боезапасом на один из транспортов.

Кроме того, идущим в ордере кораблям было разрешено самостоятельно маневрировать для уклонения от самодвижущихся мин[13]13
  Так в те времена называли торпеды.


[Закрыть]. Обычно ночью один из миноносцев подходил в упор к борту броненосца, имитируя атаку, и если корабль не предпринимал никаких маневров уклонения, то наутро он получал выговор от адмирала.

Трижды в день офицеры русской эскадры занимались сверкой дальномеров и пытались по их показаниям определить скорость одного из вспомогательных крейсеров, идущего вдоль строя эскадры. Постепенно все дальномеры Барра и Струда на русских кораблях были приведены в работоспособное состояние, и люди худо-бедно научились ими пользоваться. После завершения каждых дневных маневров все дальномерщики собирались на борту вспомогательного крейсера «Рион», где они имели возможность обменяться опытом друг с другом. Кроме того, каждый день один из броненосцев стопорил машины, отпуская остальную эскадру вперед. После чего какой-нибудь из вспомогательных крейсеров приближался к нему на строго фиксированной скорости, а затем, пройдя у испытуемого под носом, начинал отдаляться на той же скорости, но уже с другого борта. Так же был распространен и более известный способ сверки дальномеров, когда вспомогательный крейсер шел параллельно курсу эскадры с заранее условленной скоростью, которая была неизвестна дальномерщикам. В условленное время офицеры пытались замерить его скорость, а затем сообщали полученные результаты на флагман, откуда приходили данные о действительной скорости подопытного. Эти простейшие маневры способствовали ютировке дальномеров, которые наконец-то перестали безбожно врать.

За время следования к Цусимскому проливу эскадра дважды провела боевые стрельбы из трехдюймовых орудий. Дело в том, что только к этим пушкам на эскадре имелся сверхштатный комплект боеприпасов. Тратить же драгоценные снаряды главного и среднего калибров адмирал не решился. Вместо этого комендоры всех орудий, включая тяжелые, получили практику стрельбы из трехдюймовок. Да, это был не бог весть какой опыт, но все же это лучше, чем ничего.

Так же командиры и старпомы кораблей по очереди, каждый день после захода солнца, собирались на борту вспомогательного крейсера «Урал», где они скрупулезно разбирали сигналы, которые сегодня им подавал флагман. Очень важным было то, что командиры кораблей делились мнением о маневрах, которые их суда выполняли в течение дня. В оставленной Часовских реальности подобные совещания происходили на русской эскадре крайне редко, в результате чего толку от всех эволюций было немного. К концу второй недели плавания эскадра научилась достаточно организованно выполнять простейшие маневры, и при повороте «все вдруг» корабли теперь не разбредались кто куда.

Десятого мая для кораблей отряда Небогатова и других судов эскадры, которым подходили перевозимые транспортами «Анадырь» и «Иртыш» боеприпасы, устроили стрельбы боевыми и практическими снарядами. Результаты их были вполне неплохими – точность огня на дистанциях от двадцати пяти до сорока кабельтовых составила от трех до семи процентов, что можно было принять за хорошее предзнаменование в преддверии надвигающегося сражения.

Бронепалубные крейсера «Жемчуг», «Изумруд» и «Олег» были выделены в особый отдельный быстроходный отряд под командованием Коломейцева. Этот отряд при всех эволюциях эскадры всегда маневрировал совершенно отдельно. Постепенно еще одному попаданцу в прошлое удалось добиться полного понимания с командиром «Изумруда», капитаном второго ранга бароном Ферзеном, который теперь как привязанный всегда держал одну и ту же дистанцию, на различных скоростях следуя в кильватере у «Жемчуга». На эти корабли, являвшиеся самыми быстроходными крейсерами как в русском, так и в японском флотах, Рожественский возлагал особые надежды в надвигающейся битве.

Упражнения по использованию беспроволочного телеграфа на русских кораблях теперь происходили постоянно. Иногда флагман передавал по радио приказ о начале того или иного маневра и, не поднимая флажных сигналов, начинал эволюцию, и горе было тем капитанам, чьи корабли выбивались из общего строя. На вечерних собраниях на борту «Урала» они получали безжалостные разносы от адмирала за дурную постановку службы на вверенных им судах.

От следующей на север эскадры постоянно отделялись различные транспорты, которые загружались углем под завязку в портах Французского Индокитая и Китая, а затем следовали в заранее определенную точку рандеву. Некоторые же из этих купцов уходили в никому, кроме русского адмирала, не известном направлении. У этих транспортных пароходов были отдельные задачи, о которых никто, кроме Рожественского и двух его современников, не знал.

Один из транспортов, ушедших в китайский порт, увез на своем борту младшего флагмана эскадры, смертельно больного Дмитрия Густавовича фон Фелькерзама. Часовских отлично помнил, что этому адмиралу было суждено умереть десятого мая, накануне сражения, и в той, оставленной им реальности старый Рожественский, чтобы не деморализовать эскадру, решил никому не сообщать о смерти младшего флагмана. В результате эскадренный броненосец «Ослябя» вступил в сражение под флагом покойника и с гробом адмирала на борту. Сейчас же обновленный Зиновий Петрович решил, что роль второго флагмана было бы неплохо передать кому-нибудь поздоровее и посмекалистей, поэтому фон Фелькерзама увезли на лечение в китайский порт, а роли младших флагманов на русской эскадре были перераспределены.

В промежутках между восьмым и двенадцатым мая от русской эскадры постепенно отделялись вспомогательные крейсера «Терек», «Рион», «Кубань» и «Днепр», которые ушли в самостоятельное плавание. В старой реальности им ставилась задача крейсерства у берегов Японии с целью отвлечь часть ее флота от Цусимского пролива и тем самым дать русской эскадре пусть и небольшое, но все-таки преимущество. Но в этом мире у обновленного Рожественского были свои, совершенно иные планы, касающиеся этих вспомогательных крейсеров. Каждому командиру, уходящему в крейсерство, перед отправлением был вручен секретный конверт, который было приказано вскрыть 13 мая в полдень. В этом конверте содержались подробнейшие инструкции о том, что им впредь надлежало делать.

За всеми этими постоянными заботами, маневрами и ежевечерними совещаниями дата генерального морского сражения между российским и японским флотами постепенно надвигалась. Русские корабли, измученные многомесячным переходом, почти бесшумно скользили по океанским волнам, неумолимо приближаясь к острову Цусима, расположенному в Корейском проливе. Там многие из них должны были обрести свою морскую могилу, погибнув, как и положено боевым судам, не спуская гордо реющего на мачте военно-морского флага Российской империи. А перед иными кораблями маячила сдача в плен, однозначную оценку которой не могли дать и сто лет спустя, так как одна половина исторического сообщества считала эту капитуляцию русских судов величайшим позором в истории нашего флота, а другая половина полагала, что в той ситуации попросту не было иного выхода, кроме плена, иначе бы все закончилось бесполезной гибелью судов и экипажей. Но в этой реальности у Второй Тихоокеанской эскадры, благодаря кипучей деятельности трех людей, вооруженных знаниями войн, которых еще не было, появлялся призрачный шанс рассчитывать на благополучный исход сражения, то есть на прорыв хотя бы части кораблей во Владивосток. Идущие по ночам и как будто спящие русские железные властелины морей периодически вздрагивали всем корпусом на крупных волнах, и можно было подумать, что им снятся попадания японских, начиненных шимозой снарядов в небронированные части корпуса. Можно было даже представить себе, что у кораблей есть своя карма, и сейчас многие из них во сне переживали свою гибель, которая настигла их в другой реальности. Вот вздрогнул, как будто бы получил торпедное попадание от японского миноносца флагман русских броненосец «Князь Суворов». Вот его систершип «Бородино» опасно качнулся всем бортом, и со стороны могло показаться, что у него сдетонировал погреб с боеприпасами башни среднего калибра. А вот броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков» во время ночных учений развернул башни главного калибра на левый борт, якобы намереваясь принять свой последний героический бой с двумя заведомо более сильными японскими броненосными крейсерами. Возможно, корабли предчувствовали свою будущую, почти неизбежную гибель и сейчас видели сны, которые в иной реальности должны были стать пророческими.

Одолеваемая мыслями о безвыходности своего положения, Вторая Тихоокеанская эскадра в ночь с тринадцатого на четырнадцатое мая вошла в Корейский пролив. Но сейчас, в отличие от прошлой реальности, русские корабли вел за собой совершенно иной человек, у которого были свои планы на предстоящий бой.

Глава 9. Обнаружение русской эскадры

Каждая разведывательная служба хороша настолько, насколько хороши ее сотрудники.

Аксиома разведки

Корейский пролив. Ночь с 13 на 14 мая

Командующий японским флотом адмирал Того в преддверии прихода русской эскадры выстроил глубокоэшелонированную сеть дозорных кораблей, основной задачей которых было обнаружение русских. После войны российские историки не раз задавались вопросом: а был ли шанс у Рожественского проскользнуть незамеченным во Владивосток? И на этот вопрос всегда был однозначный ответ: нет, не мог! Пройти необнаруженным через все дозорные линии японцев русская эскадра не могла. Именно из этих соображений и исходил Сергей Часовских, пребывающий сейчас в шкуре русского адмирала, когда составлял свой план предстоящего боя.

«Синано-Мару» был одним из вспомогательных крейсеров японского флота и сейчас нес дежурство в первой линии разведчиков. Весь экипаж был предупрежден, что встреча с русскими более чем вероятна, и потому дозорные матросы вместе с офицерами пристально всматривались в ночную мглу в надежде, что их крейсер первым обнаружит идущую с Балтики Вторую Тихоокеанскую эскадру. Командующий крейсером капитан первого ранга японского императорского флота Нарикава всю ночь стоял на мостике, время от времени прислоняя к глазам бинокль и пристально вглядываясь в темноту. Маршрут движения его корабля был составлен в штабе флота, и отклонения от него не допускались. Поэтому все, что сейчас мог сделать японский капитан, это во все глаза осматривать темный горизонт в надежде, что командующий русскими проложит дорогу своей эскадры на пересечку курса его вспомогательного крейсера. Вообще, японский флот всегда очень внимательно подходил к выбору дозорных на кораблях. Уже во время Второй мировой войны очень часто корабли Микадо встречались по ночам в Тихом океане с американскими крейсерами, вооруженными самыми современными радарами, и до появления новых, гораздо более совершенных средств радиолокационного обнаружения японские глаза всегда видели дальше, чем самая продвинутая электроника янки. Но до этих событий оставалось еще сорок лет, и, естественно, обо всем этом Нарикава не знал. Он испытывал уверенность в том, что если какой-нибудь корабль русских окажется в зоне видимости его крейсера, то он будет непременно обнаружен.

В 2 часа 28 минут[14]14
  Здесь и далее моменты даются по часам русской эскадры, которые обычно переставлялись в полдень по местному меридиану. На японской эскадре было принято среднеяпонское время, шедшее до полудня вперед против русского на 27 минут, а после полудня – на 18.


[Закрыть], когда ночь была еще в полных своих правах и не собиралась уступать утру, задумавшегося капитана заставил вернуться в реальность крик сигнальщика, сообщавший о том, что по левому борту обнаружено судно, идущее на восток с включенными огнями.

– Ну вот, кажется, началось, – мелькнуло в голове у Нарикавы.

После сближения офицеры японского вспомогательного крейсера разглядели, что на грот-мачте подозрительного судна подняты белый-красный-белый огни. В это время месяц висел на востоке, там же, где и находился подозрительный пароход, и потому наблюдать за ним с «Синано-Мару» было неудобно. Нарикава приказал увеличить скорость и, обойдя подозрительный пароход с кормы, вышел у него по левому борту. В 4.02 подойдя к нему, японцы рассмотрели, что судно имеет три мачты и две трубы, и по силуэту совершенно походит на имеющийся в составе русской эскадры вспомогательный крейсер «Днепр». Однако, подойдя ближе и не видя на нем орудий, японский капитан подумал, не госпитальное ли это судно русской эскадры. В это время с подозрительного корабля стали подавать японскому дозорному сигналы фонарем. Нарикава догадался, что подозрительный пароход делает это по ошибке и что поблизости должны быть еще суда. Дозорные на «Синано-Мару» подробно осмотрели горизонт. Но темнота еще не рассеялась, и к тому же стояла дымка, не позволяющая видеть предметы. Не заметив вокруг других кораблей, японский командир принял решение направиться к этому пароходу с целью произвести его досмотр. Вдруг впереди себя по носу и с левого борта с расстояния не более восьми кабельтовых были замечены несколько десятков судов и далее еще несколько дымов. И вот тут-то Нарикава осознал, что он попал в самую гущу русских кораблей и находится сейчас в центре построения неприятельской эскадры, идущей плотным строем. Медленно, чтобы не вызывать подозрения у противника резкими маневрами, японский капитан вывел свой корабль за ордер охранения русских, и в 4.28 в эфир полетела первая радиограмма, сообщающая адмиралу Того о том, что вражеская эскадра обнаружена. Также «Синано-Мару» передавал в эфир примерную скорость и курс русских.

Японский капитан первого ранга мог быть горд собой, так как именно ему выпала честь отыскать в ночной мгле корабли противника. Он стоял на мостике своего вспомогательного крейсера и размышлял о том, чем должно закончиться дело, начало которому он только что положил, найдя ночью в неспокойном море Вторую Тихоокеанскую эскадру. Теперь дело было за главными силами флота, которым предстояло перехватить русскую эскадру и навязать ей генеральное сражение. В исходе этого боя не сомневался ни один японский матрос. Северные варвары уже показали, что они не способны соперничать с сынами страны Ямато за господство на море. Первая Тихоокеанская эскадра после боя с Японским императорским флотом в Желтом море больше так и не рискнула выйти из гавани Порт-Артура и позорно там погибла от огня тяжелых береговых гаубиц. То есть русские предпочли позорную гибель своих кораблей на якорной стоянке вместо нового сражения. Сейчас обнаруженной Второй Тихоокеанской эскадре уже спрятаться негде. Это значит, она в полном составе обречена на гибель в бою с блестящим японским флотом, который поведет в бой великий адмирал Хейхатиро Того.

Пока все эти мысли будоражили сознание японского командира корабля, его подчиненные на «Синано-Мару» исправно пускали в эфир телеграммы, сообщая все новые и новые данные о строе, скорости и курсе русских кораблей. Эти сообщения должны были помочь японским крейсерским отрядам отыскать «эскадру бешеной собаки», как ее называли в западных газетах, и сменить «Синано-Мару» в роли разведчика. Отряды адмиралов Дэва и Катаока были уже неподалеку, и Нарикава позволил себе несколько расслабиться, глядя на занимающийся рассвет. Все-таки как символично, что посланник Страны восходящего солнца сумел отыскать неприятеля еще до рассвета.

В 6 часов 18 минут японский бронепалубный крейсер «Идзуми», узнавший о появлении неприятеля от «Синано-Мару», открыл русскую эскадру и лег параллельным курсом на расстоянии около пяти миль от нее, сменив вспомогательный крейсер.

Если бы любой сторонний наблюдатель из мира, где родился и вырос Сергей Часовских, сейчас бы имел возможность обозревать все происходящее, то он был бы уверен, что все идет так, как ему и предписано. Русская эскадра шла тем же темпом, как и положено, даже ночной ордер был точно таким же, как и в старой реальности. В то же время, как и в нашем мире, эскадра вошла в Корейский пролив и ровно в то же время была обнаружена, причем с точностью до минуты. Единственное, что могло насторожить, так это то, что большая группа транспортов, объединенных в отряд Радлова, отпущенных от русской эскадры двенадцатого мая, до Шанхая так и не добралась, а каждый из русских купцов ушел в специально назначенный ему порт Китая или Вьетнама. Там русские транспортные пароходы принялись загружаться: кто углем, кто водой, а кто и вообще черт знает чем. Причем все эти суда имели строжайший приказ Рожественского – в порты раньше ночи с тринадцатого на четырнадцатое мая не входить! Но об этом сторонний наблюдатель знать не мог, а японское командование не сильно ломало голову над тем, куда разбрелись русские купцы.

Глава 10. Расстановка сил на карте боя

В бою выигрывает тот, кто ошибается предпоследним.

Перефразированный шахматный афоризм

Желтое море. Вторая Тихоокеанская эскадра. Утро 14 мая

К исходу седьмого часа утра, румба на два позади правого траверза «Князя Суворова», из мглы стал выделяться корпус корабля, идущего одним курсом с эскадрой. Незнакомец этот временами совсем заволакивался мглой или удалялся и затем снова показывался. В один из просветов удалось определить расстояние до него, и тогда уже стало известно, что это крейсер «Идзуми». Броненосцы правой колонны держали одну из башен в готовности открыть огонь, но вражеский корабль не подходил ближе пятидесяти кабельтовых и был так окутан туманом, что нельзя было бы видеть падения своих снарядов, потому огня русские корабли не открывали. Да и план предстоящего боя все командиры кораблей выучили наизусть, и одним из важнейших условий успешности этого плана было дать японцам себя обнаружить. «Идзуми» постоянно посылал в эфир телеграммы, сообщающие адмиралу Того точные координаты, порядок построения, курс и скорость русской эскадры. Рожественский несколько раз флажными сигналами и семафором давал приказ по эскадре не мешать японцу телеграфировать. На русской эскадре на вспомогательном крейсере «Урал» находился исключительно мощный передатчик, с помощью которого можно было наглухо забить эфир мешаниной точек и тире, тем самым прервав японскую передачу. Но до поры до времени этого делать не стоило, потому что у адмирала были планы, как заманить часть неприятельского флота в ловушку.

В 8.00 на всех кораблях русской эскадры были подняты стеньговые флаги по случаю дня Священного Коронования Их Величеств. Особых торжеств затевать не стали, так как популярность конкретно этого царя среди матросов эскадры была невысока.

Также примерно в восемь часов утра госпитальное судно «Кострома» сообщило, что видело прошедшие сзади четыре японских крейсера. Напряжение среди офицеров штаба эскадры постепенно нарастало. Рожественский в отличие от своих подчиненных точно знал, что обнаруженные «Костромой» четыре крейсера были кораблями третьего боевого отряда японского флота, ведомого вице-адмиралом Дэва: «Касаги», «Читосе», «Отова» и «Нийтака». Моряки Первой Тихоокеанской эскадры называли их «собачками» адмирала Того. Это были отличные бронепалубные крейсера, способные поддерживать высокую скорость на протяжении длительного времени и имевшие очень солидное вооружение. Самым важным было то, что они имели существенное преимущество в скорости, благодаря чему могли спокойно оторваться от более медлительных русских. Навязать бой этим кораблям, укомплектованным достаточно опытными и сплаванными экипажами, было чрезвычайно сложно, и Часовских это учел при разработке плана сражения. Поэтому сообщение о появлении японских крейсеров за кормой русской эскадры было им проигнорировано.

В 9.00 командующий эскадрой передал распоряжение, обязывающее все корабли удвоить бдительность и объявить высшую степень боеготовности для экипажа. По мыслям адмирала Рожественского, вот-вот должна была начаться активная фаза плана, и сейчас от экипажей его кораблей требовалась повышенная внимательность. Примерно в это же время паровой катер с «Князя Суворова» забрал с миноносца «Бедовый» его командира, капитана второго ранга Баранова, и по первому отряду истребителей было передано сообщение, что на время отсутствия последнего в роли флагмана будет выступать миноносец «Быстрый» во главе с современником Часовских Оттоном Оттоновичем Рихтером. На мостик «Бедового» встал бывший капитан «Жемчуга» Павел Павлович Левицкий.

В 9.40 во мгле близ левого траверза русской эскадры начали вырисовываться японские крейсера пятого и шестого боевых отрядов.

Едва адмиралу доложили о появлении новых неприятельских кораблей, как Рожественский отдал приказ об увеличении хода броненосцам первого отряда и крейсерам до четырнадцати узлов.

Пятый боевой отряд Японского императорского флота состоял из устаревших кораблей времен Японо-китайской войны: броненосца «Чин-Йен» и однотипных бронепалубных крейсеров «Ицукусима», «Мацусима» и «Хасидатэ».

«Чин-Йен» являлся бывшим китайским цитадельным броненосцем немецкой постройки «Чжень-Юань», который японцы захватили при капитуляции базы Вей-хай-Вей в 1895 году. Для своего времени он был неплохим броненосцем, но даже к началу Японо-китайской войны безнадежно устарел. Орудия главного калибра стреляли не чаще, чем раз в пять минут, да и точность на дистанциях свыше десяти кабельтовых была крайне низкой. После модернизации японцы воткнули в него четыре современных шестидюймовых орудия системы Армстронга, но на борт могли стрелять только три из них. В корму так же можно было вести огонь из трех орудий. А вот в носовом секторе была лишь одна такая пушка, но зато в бронированной башне. К 1905 году скорость этого реликта была не выше восьми узлов, но, как утверждали японцы, на короткое время он мог разгоняться аж до одиннадцати. То есть практически любой русский современный боевой корабль мог догнать и без проблем расстрелять этого китайского инвалида.

«Ицукусима», «Мацусима» и «Хасидатэ» были однотипными бронепалубными крейсерами, строившимися для войны с Китаем в девяностых годах девятнадцатого века, и также безвозвратно устарели к 1905 году. Их машины не могли обеспечить им скорость свыше пятнадцати узлов, а на деле стабильно выдавали не более тринадцати. Все эти корабли несли по одному нестандартному для своего класса орудию – трехсотдвадцатимиллиметровой пушке с длиной ствола в тридцать восемь калибров. Эта пушка была больше, чем самые крупные орудия на любом из русских броненосцев, однако утешало то, что за всю историю ни один из этих крейсеров так и не попал в цель из этого артиллерийского недоразумения, потому как слишком уж неустойчивой платформой оказались эти корабли с небольшим водоизмещением. Весь борт этих бронепалубников был буквально утыкан стодвадцатимиллиметровыми скорострельными пушками, являвшимися неплохими артиллерийскими системами. Но они стояли слишком часто на палубах, то есть чересчур близко друг к другу, и каждое попадание неприятельского снаряда обязательно выводило хотя бы одну из них из строя. Большая часть надводного борта была совершенно не бронирована, а скосы бронепалубы прикрывали лишь машинные и котельные отделения. Невысокая скорость хода этих реликтов времен Японо-китайской войны позволяла гоняться за ними даже русским броненосцам.

Шестой боевой отряд Японского императорского флота состоял из бронепалубных крейсеров «Сума», «Чиода», «Идзуми» и «Акицусима». Все эти корабли также были устаревшими.

Бронепалубный крейсер «Сума» был первым крупным боевым кораблем, построенным в Японии по японскому проекту и из японских материалов, и вступил в строй в 1896 году. Он не был шедевром кораблестроения и обладал плохой остойчивостью и мореходностью. При нормальном водоизмещении более чем в две с половиной тысячи тонн он в молодые годы мог развивать скорость до семнадцати узлов, но к 1905 году стабильно поддерживать более пятнадцати узлов этому старичку было уже не под силу. «Сума» обладал неважным бронированием, зато был неплохо для своего водоизмещения вооружен и нес два шестидюймовых орудия и шесть стодвадцатимиллиметровых скорострельных пушек, из которых в бортовом залпе могли участвовать две и три соответственно.

Крейсер «Чиода» формально можно было отнести к броненосным, и он являлся первым крейсером этого типа в японском флоте. По первоначальному проекту его планировалось вооружить двумя трехсотдвадцатимиллиметровыми орудиями системы «Канэ», но в итоге он вступил в строй в 1890 году как корабль, одним из первых в мире вооруженный исключительно скорострельными стодвадцатимиллиметровыми пушками, коих было аж десять единиц. «Чиода» без проблем мог поддерживать скорость в шестнадцать-семнадцать узлов, но система бронирования на нем уже явно устарела. Одновременно на борт могли вести огонь шесть орудий среднего калибра. В свое время этот корабль стоял на одном рейде в качестве стационера вместе с русским крейсером «Варяг» в корейском порту Чемульпо. А затем в составе эскадры адмирала Уриу он блокировал «Варяга» в порту и участвовал в потоплении русского крейсера, вышедшего на неравный бой с численно превосходящими силами противника.

Бронепалубный крейсер «Идзуми» изначально строился для Чилийского флота и даже успел там немного послужить, но в итоге был перекуплен японцами. Спроектированный для плавания в относительно спокойных водах Южной Америки, он не обладал достаточной мореходностью для службы в бурных японских водах, и имел очень низкий надводный борт, так что бронепалуба проходила ниже ватерлинии. После модернизации 1901 года его вооружение среднекалиберными орудиями было абсолютно аналогичным крейсеру «Сума». Вступивший в строй в 1884 году корабль к моменту начала Цусимской битвы с трудом мог давать на короткие промежутки времени скорость в шестнадцать узлов.

Бронепалубный крейсер «Акицусима» был построен в Японии в 1894 году из импортных материалов, и сами японцы признавали его неудачным кораблем с малой скоростью, доходившей на короткие промежутки времени до шестнадцати узлов, и плохой мореходностью. Он был вооружен четырьмя шестидюймовыми и шестью стодвадцатимиллиметровыми орудиями, из которых на борт могли стрелять две и четыре соответственно.

Вот эти устаревшие реликты сейчас и появились на левом траверзе русской эскадры. Сияющий Рожественский удовлетворенно потер руки. Теперь можно было приступать к реализации его плана. Понимая, что перед боем нужно ободрить офицеров, адмирал громко произнес:

– Ну что же, господа офицеры, видимо, японцы нас совсем за моряков не считают, раз отрядили для слежки за нами тихоходные устаревшие сундуки. По моим прокладкам, основные силы их флота находятся в четырех часах ходу от нас, поэтому приказываю начать операцию по варианту «Б»! Сигнальщики, поднимайте соответствующие флаги, продублируйте семафором по всей эскадре. Пора нам, русским морякам, прошедшим через полсвета, научить японцев уважать своего противника!

На мачтах флагманского корабля русской эскадры «Князя Суворова» взвился флажный сигнал, передающий приказ адмирала начать сражение, одновременно его продублировали, ритмично мигая семафорами. Броненосцы первого броневого отряда и «Ослябя» начали набирать ход, а телеграфист вспомогательного крейсера «Урал» тут же намертво забил весь эфир мешаниной точек и тире, препятствуя тем самым передаче японских сообщений.

По взлетевшей с «Суворова» красной ракете все пять броненосцев, увеличившие ход, резко выполнили поворот «все вдруг» и строем фронта пошли на пятый и шестой боевые отряды японцев. То же самое, но немного с запозданием сделали и «Аврора» со «Светланой», перемещенные в левую походную колонну примерно в седьмом часу утра. Остальные корабли начали свое маневрирование, и со стороны могло показаться, что строй русских смешался, превратившись в кучу.

Адмирал Катаока, стоящий на мостике «Ицукусимы», поначалу принял маневры русских за очередное перестроение и не проявил беспокойства. Наблюдая за тем, как рассыпается строй неприятельских кораблей, он удовлетворенно хмыкнул: «Эти варвары, прошедшие полсвета, похоже, совсем не научились маневрировать». Для вице-адмирала, привыкшего к эталонным поворотам, принятым в японском флоте, все происходящее смотрелось несколько дико. Повернувшие на его отряд русские корабли огня не открывали, хотя дистанция была уже менее сорока кабельтовых. Постепенно до японского адмирала стало доходить, что тут что-то нечисто, и он приказал повернуть на пару румбов влево и увеличить скорость отрядов до десяти узлов, совершенно позабыв, что древний «Чин-Йен» не способен долго ее поддерживать.