Текст книги "Четыре бездны. Книга 2"

– Наденька, подруженька моя дорогая, надо идти, – добродушно вмешалась в спор подруг Таня. – А то правда помрём без еды на таком жутком холоде.

– Прямо-таки помрём! – рассердилась Надя.

– Помрём! Ещё как помрём! – поддержала Таню Варя.

– Ладно, собирайтесь, – сдалась Надя.

– Прямо теперь?! – удивилась Зина. – Ночью?

– А когда же? Утром будет уже поздно.

– Это точно, – согласилась хозяйка квартиры. – И прогуляете так меньше. Всего-то один денёк.

– Ура! Ура! – пустилась в пляс Зина. – Мамку скоро увижу!

Вслед за Зиной пустились в пляс и остальные девушки.

– Что значит молодость! Никакая беда не прилипает! – воскликнула хозяйка квартиры и, глядя на девушек, запела, прихлопывая в ладоши: – Ба-арыня, барыня!.. Сударыня-барыня!..

Добраться до родных мест девушкам в этот раз было не суждено. Под хутором Кутейниковым их догнали верхом на лошадях двое вооружённых солдат НКВД, те же, что грубо отгоняли их прикладами винтовок от штрафников.

– Стой! Поворачивай обратно! – потребовал рядовой, заехав наперёд.

– Так мы же почти пришли! – возразила Надя. – Продукты возьмём и сразу назад.

– Прекратить разговоры! – закричал сержант. – Поворачивай обратно!

– Ишь ты какой! – рассердилась Сидоровна. – А кормить нас кто будет? Может, ты, раз такой умный?

– Я сказал, поворачивай! – снял с плеча винтовку сержант.

– Ладно, мы пойдём назад, – примирительно сказала Надя. – Но кто-нибудь из вас пусть наведается в наш колхоз и доложит председателю, что мы остались без продуктов.

– Я сказал, поворачивай! – зло повторил сержант. – Прямо сейчас, без всяких условий!

– Надя, да не слухай ты его, до дома-то правда совсем мало осталось! Рукой подать! – смело обошла всадников стороной Клава и бегом пустилась по заснеженной степи.

Следом за ней тут же побежали другие девушки.

– Стой! Стой, кому говорят! – выстрелил вверх рядовой.

– Да не так надо! Не так! – щёлкнул затвором сержант и выстрелил остановившимся девушкам под ноги. – Что, сучки, страшно? Сейчас всех перестреляю волкам на радость! К весне ни одной косточки от вас не останется! – стал он стрелять всё ближе и ближе к ногам, пока девушки по-настоящему не испугались и не побежали обратно в Чернышевскую.

В станице проштрафившихся девчонок посадили в холодный амбар и продержали до позднего вечера. Только на ночь часовой отвёл их на квартиру, в которой они жили.

– Неужели отпустили? – обрадовалась хозяйка квартиры.

– Нет! – строго возразил часовой. – Только на ночлег. И сидеть тут тихо! – погрозил он девушкам пальцем и взял с лавки замок от хаты.

– Зачем взял? – насторожилась хозяйка. – Разве он твой?

– Примкну, чтобы не разбежались за ночь.

– А по нужде как?

– Вот для нужды, – толкнул часовой оцинкованное ведро, стоявшее у двери.

– Всё, девоньки, пропали мы, – всхлипнула Клава, когда часовой вышел на улицу. – В Сибирь увезут.

Следом за Клавой стали плакать другие девушки.

– А ну замолчь! Нечего выть раньше времени! – прикрикнула на них хозяйка. – Возьмите лучше из чугунка по одной картошине.

До крайности проголодавшиеся девушки с радостным гомоном кинулись к русской печи и впопыхах стали выхватывать из чугунка обжигающую ладони картошку в мундирах.

– Так бы и давно. А то разнюнились тута, – удовлетворённо хмыкнула хозяйка и достала с печки матерчатую сумку с фасолью.

– Это ещё зачем? – заглянула в сумку Сидоровна, уже проглотившая свою картофелину.

– Погадаю на бобах. Как они покажут, так и будет. Уж они-то меня сроду не обманывали.

– Да, брехня это небось, – засомневалась Сидоровна.

– Конечно, враньё, – поддержала подругу Надя, искоса следившая за хозяйкой квартиры, колдовавшей в углу комнаты над горстью фасоли.

– Нет. Не враньё, – встала на защиту хозяйки Таня. – Она лучшая во всей станице гадалка. Я точно знаю. Мы с мамой раньше ездили к ней.

– А я всё равно не верю, – продолжала сомневаться Надя.

– Ещё бы! Ты же комсомолка!

– Вот именно! Комсомолка! И горжусь этим!

– Надя, зря ты не веришь Тане, – вмешалась в спор подруг Варя. – У неё в роду все женщины лечили людей.

– Выходит, она тоже знахарка?..

– Выходит, знахарка.

– Ну вот!.. – расстроилась Надя. – А я хотела в комсомол рекомендовать её.

– Хватит свиристеть! – остановила спор девушек хозяйка. – Лучше послухайте, что вам квасоль посулила.

– Сибирь, что ли?.. – в испуге посмотрела на хозяйку Сидоровна.

– В Сибирь слава Богу, – перекрестилась хозяйка, – не сошлют. А вот накажут добре. Все жилы повытянут.

Предсказание хозяйки, слывшей в станице верной гадалкой, сбылось в точности.

Утром беглянок вызвал на беседу в местный сельсовет офицер с синими погонами, ни разу до этого никем из девушек не виданный.

– Я сопоставил все факты и пришёл к выводу, что умышленного саботажа не было, – объявил он без всяких предисловий – никого ни о чём не спрашивая и никому ничего не объясняя. – Тем не менее вы будете наказаны.

– И дюже? – первой решилась на вопрос, несмотря на дрожь в коленях, Клава Цыпкина.

– Дю-у-у-же!.. – передразнил Клаву офицер. – В штрафники зачислю.

– В штрафники? За что?! – возмутилась Надя.

– Чтобы другим неповадно было. Две недели будете вкалывать по завышенной норме.

– Целых две недели?

– Без еды?

– Да вы что?!

– Сами работайте! – наперебой загалдели девушки, забыв про всякую осторожность.

– Погодите, не кричите так! Не кричите! – стал морщиться офицер. – Еду вам сегодня доставят.

– Кто? Ерошка? – обрадовалась Сидоровна.

– Нет. Председатель сельсовета.

– Зря, – расстроилась Сидоровна, – а то бы я его лично убила.

– Это и без тебя есть кому сделать, – сдержанно улыбнулся офицер и тотчас отпустил беглянок.

Тем не менее утром их всех подняли раньше обычного и повели на работу под конвоем, а не умевшего пить Ерофея сослали в Сибирь.

Глава 43
Вера и Корольков

За пять месяцев, прожитых в глубоком тылу, Вера неоднократно порывалась уехать поближе к фронту, что означало поближе к Смоленску. Но разрешение на отъезд всё не приходило. Инструктор Новоузенского райкома партии Борис Корольков, тоже рьяно стремившийся на фронт, с сочувствием относился к её страданиям и помогал, по мере возможности, забрасывать письмами всевозможные государственные инстанции. Общее стремление быстро сблизило их, и они стали инстинктивно искать любые, мало-мальски объяснимые для посторонних поводы для встреч, толком ещё не сознавая, что влюбляются. Но из-за сомнений Веры дело до решающего шага всё не доходило.

– Почему?.. Ну почему ты не хочешь стать моей женой?.. – ежедневно недоумевал Корольков. – Мы бы вместе разыскали твоих детей, вместе стали бы их воспитывать… А там, глядишь, общий ребёнок появится.

– Ты, Борис, забыл, что я замужем, – отвечала Вера всегда одно и то же и виновато отводила глаза в сторону.

– Но ведь есть же похоронка!

– А вдруг это ошибка?

– Да какая ошибка! Друг твоего мужа собственными глазами видел как он погиб!

– Погоди ещё немножко, – упрямилась Вера, ещё помнившая тепло мужниного тела. – Может, всё само собой утрясётся.

На этом разговор обычно заканчивался, а обыденная тыловая жизнь – унылая и, казалось, бесконечная, продолжалась. Но в конце марта наконец произошло то, чего так долго ждала Вера – её вызвали в Саратовский обком партии, куда пришла телеграмма за подписью самого Сталина, предписывавшая всем коммунистам Смоленска срочно прибыть в Москву для отправки на работу в освобождённые от врага прифронтовые области.

В тот же день, по воле случая, повестку на фронт получил и Корольков.

Прощались окрылённые неожиданной удачей добровольцы на квартире у Веры. Хозяйка от души всплакнула – она успела полюбить опрятную и ласковую на слова квартирантку как родную и достала из кладовки запасённые на чёрный день скромные продукты: полбуханки черствоватого хлеба, пяток яичек, кусочек сала, баночку килек и бутылочку ягодной наливки. Она первой присела к столу, выпила рюмочку, недвусмысленно подмигнула смущённым влюблённым и убежала посудачить с соседкой о неотложных житейских делах.

– Что будем пить? – спросил после некоторого неловкого молчания Корольков – он принёс бутылку водки и невесть где раздобытое в такое нелёгкое время шампанское.

– Ничего… – тихо проронила Вера и расстегнула верхнюю пуговку кофточки.

* * *

До Саратова Вера с Корольковым ехали вместе. Они уже считали себя одной семьёй, забились в угол теплушки, обнялись и всю дорогу мечтали о долгой счастливой жизни после войны. Но в областном центре их пути разошлись. Вера уехала в столицу, а Борис – в Сталинград.

Глава 44
Вера в Москве

В Москву Вера добиралась долго. После налётов немецкой авиации на многих железнодорожных станциях и полустанках были разрушены десятки, а то и сотни метров железнодорожного полотна. Вера нервничала, хотела как можно скорее оказаться у линии фронта, с каждым днём подходившей всё ближе и ближе к Смоленску, но поделать ничего было нельзя. Немцы бомбили беспрестанно.

Состав с фронтовиками и прицепным вагоном с тыловиками прибыл на Казанский вокзал только на шестой день пути. На вокзале дежурный милиционер проверил у Веры документы, учтиво разъяснил ей, как лучше добраться до Министерства финансов и даже проводил до станции метро.

Подземный город до глубины души поразил Веру своей архитектурой и совершенством технических изобретений. Она останавливалась на каждом углу и любовалась каждым витражом, каждой скульптурой, каждой мраморной плитой…

В Министерство финансов Вера пришла под впечатлением увиденного в метрополитене и по причине рассеянности направилась через проходную без предъявления документов.

– Эй, гражданочка! – грубовато окликнул её один из охранников. – Вы куда?

– Ой, извините!.. – смутилась Вера и протянула удостоверение. – Я к товарищу Поволоцкому.

– Подождите минуточку, – понизил тон охранник. – Доложу.

– Да вы не стойте, – ногой подтолкнул ей табурет второй охранник. – Присядьте в коридоре.

Вера поблагодарила охранника, пододвинула табурет к стене и обессиленно присела. На противоположной стене, во всю её длину, были развешены патриотические плакаты. Её рассеянный, утомлённый взгляд медленно поплыл по ним справа налево и застыл на середине – на плакате: «Родина-мать зовёт!»

«На мою маму похожа…» – успела подумать Вера, впадая в дремоту.

– Лызлова. Прибыла из Саратова по телеграмме товарища Сталина… – смутно донеслись до её сознания слова говорившего по телефону охранника, и сквозь пелену начинающегося сна поплыли видения. Плачущие дети с вытянутыми вперёд руками… Кто-то страшный, зубастый, орёт на них… хлещет розгами по пальцам… Плакат «Родина-мать зовёт!» туманится, расплывается. На его фоне умирает окровавленная женщина…

– Кто к товарищу Поволоцкому? – звонко разлетелся по коридору молодой высокий голос.

– Мама, не умирай! – ошалело вскрикнула Вера и подскочила с места.

– Кто к товарищу Поволоцкому? – повторно разлетелся по коридору молодой высокий голос.

– Я к товарищу Поволоцкому, – в растерянности повернула Вера голову на голос и увидела перед собой совсем юного подтянутого офицера.

– Следуйте за мной! – приказал он и быстро зашагал вверх, перескакивая через ступеньки.

Поволоцкий встретил Веру дружелюбно, но видя, что она очень устала в дороге, не стал мучить долгими расспросами.

– Леночка, – позвал он секретаршу. – Позаботься, пожалуйста, о товарище.

– Позаботиться?.. – переспросила с ревностью в голосе секретарша. – Что ей нужно?

– Приготовь нательное бельё и постели на моём диване. А я тем временем разыщу что-нибудь съедобное.

Секретарша хотела возразить, но, поймав непреклонный взгляд Поволоцкого, поспешила удалиться из кабинета.

– Помойтесь в ванной, отдохните хорошенько, а уже потом приступим к делу, – сказал Поволоцкий и тоже удалился.

Вера мылась в ванной последний раз в Саратове (в Новоузенске приходилось довольствоваться обыкновенным корытом, одолженным у хозяйки), поэтому плескалась в воде целый час. Когда она вышла из ванной, Поволоцкого и секретарши в кабинете уже не было. На столе лежала горбушка чёрного хлеба, смазанная экономным слоем сливочного масла, оставленная Поволоцким, и стоял приготовленный секретаршей стакан чая. А на диване лежало новенькое, слепящее глаза белизной мужское исподнее бельё – рубашка и кальсоны. Вера быстренько переоделась, чуть-чуть перекусила и упала на диван, нежась в чистом хрустящем белье. Спала она так крепко, что даже не услышала, как Поволоцкий пришёл утром на работу.

Чувствуя неловкость положения, Поволоцкий стал покашливать и двигать стулом по полу, с каждым разом всё громче и громче до тех пор, пока его случайная квартирантка не проснулась.

– Доброе утро! – обрадованно крикнул он, когда Вера приоткрыла глаза. – Что снилось на новом месте?

– Детство.

– И какое оно было?

– Не очень. У польских панов батрачила. Гусей пасла, в огородах работала, сопливых детишек присматривала…

Всякое бывало. Без ругани и подзатыльников ни одного дня не обходилось, а иной раз и хворостиной охаживали.

– Трудное детство, не позавидуешь. Моё, правда, не лучше было.

– Вы бы отвернулись, товарищ Поволоцкий, – сказала Вера смущённо и встала с дивана.

– Конечно-конечно! Леночка вот приготовила новую юбку и гимнастёрку!.. – засуетился Поволоцкий и, желая ещё хоть на секунду задержать взгляд на её ладной фигуре, не испорченной мужским бельём, добавил: – То, что сейчас на вас, тоже оставьте себе. Пригодится по теперешним временам.

Напоив Веру чаем, Поволоцкий позвал шофёра и молча протянул ему записку с адресом.

Шофёр отдал честь, щёлкнул каблуками и тоже молча вышел из кабинета.

– Желаю тебе, Верочка, долгой жизни и удачи в ней. Удача – это как раз то, что нам всем сейчас нужно, – сказал Поволоцкий, прощаясь с Верой, и по-отечески поцеловал её в лоб.

* * *

К тому времени, когда шофёр доставил Веру в Смоленское областное управление гострудсберкасс и госкредита, временно дислоцированное в Москве, там уже собрались почти все её сослуживцы, съехавшиеся в столицу из различных мест эвакуации – из Саратова, Камышина, Перми, Ижевска и даже из-за Урала. Встреча была необыкновенной. Все обнимались друг с другом, наперебой рассказывали о своей тыловой жизни и строили планы на будущее. Начальник областного управления гострудсберкасс и госкредита Фрадков тоже только что прибыл из эвакуации – из Уфы. Он был весел, старался побеседовать с каждым своим сотрудником, даже с теми, кого не знал лично, из-за чего долго не мог приступить к официальной части встречи. Только в полдень взобрался он на трибуну.

– Товарищи!.. Надеюсь, вы сегодня наговорились вдоволь, на многие дни вперёд, – начал он издалека и поднял вверх правую руку, желая добиться полной тишины. – Говорю я так потому, что мы снова разъедемся по разным городам, но на этот раз находящимся не в тылу, а в непосредственной близости от линии фронта. И кто знает, когда нам суждено встретиться снова. Прежде чем приступить к распределению, мы немножко перекусим, для успокоения нервов. А то здесь что-то урчит… – шутливо похлопал он себя по животу обеими руками, и все присутствовавшие в зале сотрудники весело засмеялись.

В целях экономии времени хозяйственники накрыли столы прямо в совещательном зале. Обед состоял из рыбных консервов, чёрного хлеба и чая с сахаром. Ели быстро, всем хотелось как можно скорее уехать поближе к родным местам.

На распределение Вера пошла первой. Все искренне желали, чтобы она оказалась как можно ближе к Смоленску и как можно быстрее разыскала своих детей.

– Ну, говори, куда хочешь поехать? – торжественно спросил её Фрадков. – А впрочем, что спрашивать! – тотчас спохватился он и, барабаня подушечками пальцев по разложенной на столе карте, стал внимательно рассматривать её и говорить сам с собой: – Так-так-так!.. Что тут у нас в наличии?.. Мещовск… Юхнов… Вот! Мосальск! Это самый близкий к Смоленску на данный момент освобождённый город. Всего семь километров от линии фронта…

– Я согласна! – в нетерпении выкрикнула Вера.

– Вот и отлично! – с облегчением вздохнул Фрадков и усадил её за стол секретаря.

– Держите! – несколько минут спустя громко выкрикнула секретарша и сунула Вере в руку пол-листа сероватой бумаги. – Это удостоверение!

Вера вздрогнула от неожиданности и подскочила с места.

– Добираться придётся попутным транспортом. Не робей в дороге, да и на новом месте тоже. А захочешь что-либо узнать или посоветоваться, ищи меня в Калуге. Там временно, до освобождения Смоленска, будет дислоцироваться наше управление… – советовал Фрадков, провожая Веру.

На свежем воздухе Вера немного успокоилась, свернула вчетверо выданную Фрадковым бумагу и положила в карман пальто. Но тут же достала и стала бегло читать.

Смоленское Областное Управление гострудсберкасс и госкредита

2 апреля 1942 г. № А – 9

У Д О С Т О В Е Р Е Н И Е^*

Предъявитель сего т. ЛЫЗЛОВА В. П. направляется в Мосальский район Смоленской области для работы завед. Мосальской райсберкассой.

Просьба оказать содействие т. Лызловой при её передвижении к месту работы жел. дор. транспортом и попутно проходящими автомашинами /АВТОТРАНСПОРТОМ/.

Начальник Смоленского обл.

Управления ГТСК и ГК ФРАДКОВ

Прочитав удостоверение, Вера окончательно успокоилась, вытерла носовым платком пальцы, запачкавшиеся от свежепоставленной чернильной печати, снова свернула лист вчетверо и сунула его обратно в карман.

На городском автобусе Вера доехала до юго-западной оконечности Москвы и на перекрёстке увидела лихо размахивавшую флажками молодую девушку в военной форме, которой отдавали честь все проезжавшие мимо водители. Вера решила, что девушка здесь главная и протянула ей выданное Фрадковым удостоверение. Девушка мельком взглянула, не отвлекаясь от работы, на удостоверение, кивнула на сиротливо примостившуюся возле дороги деревянную будочку и по привычке громко выкрикнула:

– Предъявите коменданту!

Комендант долго изучал удостоверение, смешно шевеля губами и подрагивая кончиками закрученных вверх усов. Но как только изучил, стал действовать решительно. Кинулся на дорогу и остановил проезжавший мимо грузовик, который по счастливой случайности следовал в направлении Мосальска – в город Юхнов.

Глава 45
Вера в Мосальске

Шофёр грузовика, крупный, давно небритый парень, оказался необыкновенным молчуном. За всю длинную, израненную войной дорогу он проронил лишь несколько коротких фраз да смущённо показал фотографию жены (весьма эффектной курчавой блондинки), которую хранил в потайном кармане среди документов. Но в своём родном городе он неожиданно оживился. Шельмовато подмигнул Вере и неуклюже засеменил, припадая на раненую ногу, к автомобилям, стоявшим на погрузке.

Вере опять повезло. В Мосальск как раз отправлялся грузовик со стройматериалами. Но это везение не было таким полным, как прошлое. Кабина уже была забита пассажирами, сидевшими друг у друга на коленях.

Вере всё равно было как ехать, только бы побыстрее и поближе к Смоленску. Она ловко, без посторонней помощи забралась в кузов и удобно умостилась за кабиной на сухих досках. Втянула голову в тоненький воротничок демисезонного пальто, закрыла глаза и стала думать, не обращая внимания на холодный ветер и натужные повизгивания грузовика, о своих самых близких людях: о маме и детях, о погибшем муже и Королькове.

Дорога была ухабистая, всюду изрытая взрывами снарядов и оттого нескончаемо долгая. В сознание Веры то и дело закрадывалась подозрение: не заблудились ли они? На исходе третьего часа пути, когда впереди показались развалины очередного населённого пункта, она не выдержала – вскочила на колени и стала отчаянно барабанить кулаками по кабине грузовика.

Дверца со стороны шофёра тотчас приоткрылась, из кабины вынырнул щупленький старичок и раздражённо взвизгнул:

– Ты что, ополоумела? Крышу пробьёшь!

– И пробью, коль не туда завезёшь! – пригрозила Вера.

– Да туда! Вот он, Мосальск, перед твоими глазами.

– Не может быть! Здесь же нет ни одного целого дома!

– Может. Ещё как может. Война, дорогая моя, как видишь, не игрушка.

– Простите меня, – виновато пробормотала Вера. – Я из тыла, такого ещё не видела.

– А тебе, дочка, собственно, куда надо? – остывая, вежливо спросил старичок.

– В Мосальский горком партии.

– Ну, уж туда мы тебя точно доставим. Ты только потерпи чуток.

Вера согласно кивнула и спряталась за кабиной грузовика. Она опять закрыла глаза, и её опять стали одолевать прежние мысли и видения. Сначала она видела только смеющихся детей и ничего более, но постепенно в её сознании стал вырисовываться ещё один неясный образ – образ мужчины в военной форме. «Саша! Живой!» – мелькнуло в её сознании, но мысль тут же оборвалась: грузовик резко затормозил, скрипя колёсами. Она упала спиной на кабину и увидела поверх бортов остатки разрушенного врагом города: чудом уцелевшую церковь, двухэтажное здание почты с полуразрушенной крышей и выбитыми окнами да вдали, по окраинам, несколько небольших домишек. Всё остальное было сплошной грудой дымящихся развалин и глубоких, зияющих чернотой воронок.

Несмотря на удручающую панораму города, Вера быстро взяла себя в руки и, не дожидаясь посторонней помощи, проворно перемахнула через борт с мыслью: «Ничего, отстроим заново, только бы поскорее победить…»

– Ты погляди, какая резвая! – изумился старенький шофёр, выглянув в окно. – Сиганула не хуже парашютистки!

– Я с детства боевая. Одна у мамки росла, – отшутилась Вера и пошла в направлении уцелевшего здания.

– Погоди! – остановил её старичок. – Не туда!

– А разве здесь ещё где-то можно жить? – удивилась Вера.

– Конечно. В подвале во-о-он того дома, – ткнул старичок пальцем на одну из груд кирпичей, – как раз и располагается Мосальский горком партии.

Вера не без труда добралась, осторожно ступая по мокрым, всюду разбросанным кирпичам и брёвнам до разрушенного немецкой бомбой здания и в нерешительности остановилась перед уходящими вниз бетонными ступеньками – внизу темнел какой-то прямоугольник.

«Это дверь», – подумала она и встала на первую ступеньку.

– Стой, кто идёт! – крикнул вдруг кто-то снизу.

– Я к первому секретарю горкома партии! – крикнула Вера в ответ и шагнула назад.

– Документы есть? – прогремел всё тот же голос.

– Так точно! – по-военному отчеканила Вера.

– Тогда спускайтесь!

Вера хорошенько присмотрелась, разглядела в темноте человека в военной форме с автоматом наперевес и уже без всякого сомнения сбежала вниз, глухо шлёпая по ступенькам полуразвалившимися мокрыми туфлями.

Часовой внимательно проверил документы Веры и осторожненько, с некоторой даже неуверенностью нажал указательным пальцем на маленькую, с первого взгляда незаметную кнопочку, искусно вмонтированную в бетонную стену. Минуту спустя охраняемая солдатом массивная металлическая дверь обиженно заскрипела и тяжеловато, с ленцой, приоткрылась.

– Товарищ капитан, она к первому секретарю! Документы в порядке! – подтянувшись, отрапортовал часовой.

– Дымов. Начальник особого отдела! – щеголевато щёлкнул каблуками хромовых, до зеркального блеска начищенных сапог высокий, статный офицер, появившийся на пороге, и, пропуская Веру вперед, зычно гаркнул:

– Гусев, чёрт тебя побери! К тебе такое пополнение!..

Из глубины подвала тотчас выскочил коренастый подвижный мужичок в узковатой гимнастёрке и широченных галифе. Он в изумлении хлопнул в ладоши и восторженно зачастил:

– Вот это да! Вот это радость! Первая женщина в нашем холостяцком коллективе!

– Да ещё какая женщина! Картинка! За такую умереть не жалко! – восклицал рядом с ним Дымов, ероша пальцами обеих рук, как расчёской, рыжеватые густые волосы.

– Не паясничай, веди её скорее к печке, – перебил его Гусев. – Разве не видишь, промокла вся.

Дымов под руку провёл Веру из маленького коридорчика, служившего прихожей, в соседнюю комнату, достаточно просторную и хорошо освещённую четырьмя керосиновыми лампами. В правом, ближнем к двери углу весело гудела докрасна раскалённая буржуйка, источая во все стороны прозрачные жаркие волны. В других углах стояли массивные деревянные столы, забросанные конторскими книгами и тетрадями. А между столами торчали громоздкие металлические шкафы. Под средним столом вдруг кто-то заурчал, и секунду спустя из-под него вынырнула круглая, до синевы выбритая голова.

– Не пугайтесь, это председатель горисполкома, – сказал Дымов и ещё крепче подхватил Веру под руку.

Председатель горисполкома тяжеловато приподнялся из-за стола, не спеша подтянул портупею, степенно умостил в правый карман гимнастёрки два карандаша – простой и химический, и только после этого длинно поцеловал Вере руку и коротко, склонив голову, представился:

– Павлюков.

– Ты зачем корячился под моим столом? – набросился на него Дымов, обескураженный его галантной буржуазной выходкой.

– Карандаши искал.

– Мои воруешь?

– А то чьи же! Я же без них жить не могу!

– Точно свои поднял? А ну, покажи.

– Мои. Они случайно туда закатились.

– Врёшь! Ты специально их туда подкидываешь, а потом ползаешь и вынюхиваешь секреты у начальника особого отдела!

Вера в недоумении переводила вопросительный взгляд с одного спорщика на другого, ничего не понимая и не зная, как вести себя дальше.

– Не обращайте внимания. Они так развлекаются, – равнодушно сказал Гусев, порылся в выдвижных ящиках единственного фанерного шкафа, стоявшего по левую сторону от двери, достал оттуда пару новых кирзовых сапог, фланелевые портянки, брюки галифе и зачем-то кальсоны, и всё это протянул Вере.

Дымов и Павлюков тотчас прекратили спор и стали многозначительно кивать на Гусева, скалясь в улыбке и дружелюбно подмигивая друг другу, как будто и не грызлись секундой ранее.

– Бери-бери, не стесняйся, – настаивал Гусев, заметив, что Вера вконец стушевалась от нескромных взглядов спорщиков. – Не модно, конечно, зато надёжно и тепло.

– Это точно! – поддержал его Павлюков и, не желая более смущать гостью, схватил чайник.

А раскрепощённый, весёлый Дымов, что никак не вязалось с его дотошной, зловредной должностью, молча кинулся к буржуйке и стал подкидывать дрова.

Вера, всё ещё в растерянности, покосилась на шутника Дымова – не продолжает ли он исподтишка посмеиваться над ней, и только когда убедилась, что нет, взяла сапоги и портянки – от остального отказалась, как ни уговаривал Гусев. Переобувшись, она примостилась возле буржуйки на маленькой табуреточке и, обогревая окоченевшие на холоде руки, стала с детским любопытством наблюдать сквозь щели в заслонке за беспорядочно пляшущими язычками пламени и в очередной раз провалилась мыслями в июнь сорок первого года…

– Извиняюсь, забыл поинтересоваться, – вывел её из задумчивости Дымов. – Вы, собственно, на какую должность к нам прибыли?

– Заведующей сберкассой.

– Это как раз то, что надо! – живо подключился к разговору Гусев и кинулся к своему сейфу, но тут зазвонил прикреплённый на стене телефон.

Быстрый в движениях Гусев первым схватил увесистую костяную трубку. Хлопнул ею себя по уху и вздёрнул вверх густые тёмные брови, сросшиеся на переносице.

– Что там ещё? – вяло поинтересовался Павлюков.

– Двадцать немецких самолётов на нас курс держат.

– Срочно покинуть подвал! – скомандовал Дымов и первым выскочил на улицу.

По пути следования Дымов и часовой стучались в другие подвалы, предупреждая людей об опасности. А Гусев и Павлюков закрыли на замки дверь подвала, подхватили Веру под руки и заспешили подальше от руин города – в лес.

Самолёты сделали над Мосальском круг, но не обнаружив для себя подходящей цели, круто повернули, один за другим, на северо-восток, и только последний сбросил наугад, хулиганства ради, одну бомбу.

– На Юхнов пошли, – сказал Гусев, высунувшись из-под ветки ясеня.

– Да кто их знает… – засомневался Павлюков и стал вслух пересчитывать самолёты.

– Конечно, на Юхнов! Куда же ещё?.. – загорячился Гусев.

– Пожалуй, ты прав. Только там ещё есть что бомбить, – согласился после некоторого раздумья Павлюков.

Но Гусев его уже не слышал. Он стремительно шагал обратно в город, часто перебирая короткими и прочными, как бетонные столбики, ногами. Встречный порывистый ветер широко раздувал его объёмные галифе, будто паруса на мачте фрегата. Со стороны казалось, что эти галифе-паруса вот-вот притормозят его ход, а возможно, и вовсе остановят. Но Гусев, несмотря ни на что, всё частил и частил упругими ногами-столбиками, и всё ускорял и ускорял себя и Павлюкова с Верой, кинувшихся вслед за ним.

Гусев, Павлюков и Вера были ошеломлены, когда вернулись в город – единственная немецкая бомба разорвалась прямо перед их резиденцией и засыпала вход в подвальное помещение землёй вперемешку с битым кирпичом. Рослый энергичный Дымов уже был здесь. Он активно орудовал лопатой и успевал грамотно командовать сбежавшимися к месту взрыва людьми.

Через час, благодаря решительным действиям Дымова, все снова сидели на своих местах, за чаем.

– Так говорите, вы финансовый работник? – продолжил ранее начатый разговор Гусев, наливая себе уже третью кружку кипятка.

– Да, – твёрдо сказала Вера и показала удостоверение, выданное Фрадковым. – Меня назначили заведующей сберкассой.

– Ну, что же, тогда держите, – протянул ей Гусев кожаный мешочек. – Здесь гербовая печать. Больше у меня ничего нет. Ни документов, ни сотрудников, ни даже подходящего помещения.

– А как же я буду работать?! – испугалась Вера. – Неужели на улице?

– Не волнуйтесь, на улице не придётся, – поспешил успокоить её Гусев. – Для начала отремонтируете крышу на здании почты и уберётесь внутри – я выделю вам пять человек, а потом уже приступите к непосредственной работе.

– И насобирайте по развалинам как можно больше застеклённых портретов, – посоветовал Павлюков.

– Да-да, – поддержал его Гусев. – Стёкол для окон больше нигде не найдёте.

* * *

Бригада из шести женщин, включая Веру, быстро справилась с ремонтом и уборкой здания почты. Но разыскать необходимое количество застеклённых портретов им долго не удавалось. И всё-таки Вере однажды повезло. Она натолкнулась в одном из подвалов на опрятного очкастого старичка Арсения. Немощный с виду старичок на самом деле оказался весьма проворным. Он помог разыскать несколько больших, аккуратно застеклённых портретов, чудом уцелевших после бесчисленных бомбёжек и артобстрелов города, и обмолвился в ходе поисков, что до войны работал в сберкассе сторожем. В тот же день начальник особого отдела Дымов и Арсений отыскали в овраге, в куче мусора, оставленное после отступления советских войск имущество Мосальской центральной сберкассы: два мешка с деньгами и облигациями, старинные костяные счёты, ордера, кассовые книги и массу других учётно-финансовых документов. Но главной удачей было то, что Арсений пофамильно помнил всех сотрудников сберкассы, которых тут же и разыскали по подвалам города.