Текст книги "Нечаянные встречи"

– Ты только больше не говори такого никому. Это у тебя не иначе как от избытка чистого воздуха в деревне. Смотри, а то вместо желанного фронта за такие сравнения, сам знаешь, быстро упекут.

– Вот пока не упекли, зачисляй меня, полковник, в добровольцы.

– Уговорил… С новобранцами будешь заниматься. Будешь им свой богатый боевой опыт передавать. Мне как раз командир на курсы молодого бойца нужен. Согласен?

– Согласен… Но с условием, что это временное предписание…

– Договорились… День тебе на то, чтобы попрощаться с матерью. И как приедешь, то получишь направление в войсковую часть… И поосторожней ты там со своими суждениями, Богом тебя прошу…

– Разрешите идти?

– Ступай, охотник… И скажи там, пусть следующий заходит…

Когда старшина Зайцев вышел на крыльцо военкомата, его окликнула Надежда:

– Владимир Степанович, товарищ герой финской войны…

– Надежда, а ты что здесь делаешь? А как же бабушка?

– Бабушка умерла…

– Извини. Жаль, что не связались наши жизненные ниточки. Прости, если чем тебя обидел…

– Это вы меня простите…

– И куда же ты собралась?

– Буду проситься на курсы медицинских сестер. А вас взяли?

– Да! В учебный полк… Может быть, даст Бог, еще встретимся… А теперь извини, мне на поезд пора, у меня всего сутки, чтобы успеть попрощаться с мамой и вернуться…

– Кланяйтесь ей от меня…

– Непременно…

И Зайцев широко зашагал, а к Надежде подошел Николай.

– Встретились? – спросил ее школьный друг.

– Встретились, – ответила ему Ростова. – И думаю, что еще непременно встретимся…

Она еще какое-то время смотрела вслед уходящему старшине, а потом неожиданно вклинилась в самое начало очереди, а вскоре оказалась и в кабинете военкома. Надежда так искренне недоговаривала всей правды о своем возрасте, что порядком уставший военком дал-таки ей направление на курсы медицинских сестер.

Думается мне, что Ростова твердо и искренне верила в свое предназначение. Все ее воспитание, построенное в большинстве своем на поступках героев прочитанных ею книг, было направлено на сострадание к тем, кто нуждается в помощи. Уже через неделю она в числе трех десятков девушек-добровольцев слушала лекции человека в белом халате.

Примерно в это же время в летнем лагере учебного полка общевойсковых соединений старшина Зайцев вместе с командирами учебных рот слушал выступление капитана с протезом вместо правой руки.

– Положение на фронте нашей армии вам хорошо известно. Немцы попытаются взять Москву. И у нас есть две недели, чтобы сделать из прибывших добровольцев настоящих бойцов. Наши регулярные войска там больше не продержатся. Поэтому основной упор в занятиях делаем на тактику уличных боев… Если вопросов нет, встречайте новое пополнение…

Старшина вышел из палатки. Шел мелкий дождь. С открытых бортов полуторок и на землю поочередно выпрыгивали прибывшие в лагерь новобранцы.

– Второй взвод, слушай мою команду, – раздается голос сопровождавшего их сержанта. – Первое и второе отделения занимают палатки справа, третье отделение – палатки слева…

Добровольцы в штатском разбредаются, оглядываясь по сторонам, пытаясь определить свое будущее месторасположение, и начинают движение, шлепая по лужицам осеннего дождя. Кто-то из вновь прибывших под командой старшины Зайцева уже выгружают из машины и несут в командирскую палатку ящики с оружием и боеприпасами.

Рано утром переодетое в военную форму отделение новобранцев, людей самого разного возраста, стояло перед старшиной Зайцевым. Среди них был и Николай Ласточкин.

– Я хочу, чтобы вы поняли, – начал старшина, – реальный мир суров. Он отличается от того, что вы видели в кино, и в первую очередь требует не героического порыва, а неукоснительного соблюдения воинского устава и подчинения приказам своих командиров. Передо мною как перед вашим непосредственным командиром поставлена задача – научить вас, как не погибнуть в первую же минуту боя… Задача, прямо скажем, нелегкая… Для начала хотел бы спросить: есть ли среди вас профессиональные спортсмены, стрелки, может быть, охотники?

Строй, включавший в себя половину не иначе как инженерно-технических работников, а вторую – выпускников школ и сбежавших на войну первокурсников, ответил молчанием.

– Понятно… Ну а значки ГТО – «Готов к труду и обороне» – кто имеет?

Весь строй поднял руки.

– Уже лучше… Тогда внимательно слушайте и запоминайте…

И закрутилась армейская карусель: сборка и стрельба из разного вида оружия, ползание под колючей проволокой и метание гранат, работа со штыком против соломенного чучела.

В один из дней мимо группы бойцов учебного взвода шел сержант, за спиной которого висел наш новенький отечественный автомат.

Николай Ласточкин, придерживая на плече свою винтовку, догнал сержанта и обратился к нему с просьбой:

– Товарищ сержант, не могли бы вы показать мне свое автоматическое оружие? Слышал о нем, знаю его боевые характеристики, а вот видеть еще не приходилось.

Внимательно посмотрев на юношу и увидев его горящие глаза, сержант снял с плеча свой автомат, а затем, отцепив рожок с боевыми патронами, вручил его Николаю. Тот принял оружие в свои руки и стал его внимательно осматривать, оценил на вес и даже прицелился в пролетающую птицу.

– Кто такой? – спросил его старшина.

– Выпускник школы доброволец Николай Ласточкин…

– Языками владеешь, Ласточкин?

– Немецким… – сказал Николай и тут же произнес несколько фраз на немецком языке.

Услышав немецкую речь, проходивший рядом капитан остановился.

– Ваша фамилия, боец? – спросил капитан добровольца на немецком языке.

Николай мгновенно ответил.

– Откуда такие познания языка?

– Мама в школе преподает немецкий язык.

– В разведку к нам пойдешь, Ласточкин? – неожиданно спросил его сержант.

– Думаете, разрешат?.. – спросил обрадованный юноша.

– А мы за тебя очень попросим… – сказал в ответ капитан и улыбнулся.

Когда Надежда вернулась из своих воспоминаний в реальный мир, то заметила, что на дворе уже был вечер. Добралась до стола, выпила стакан холодного чая, что оставался с обеда, и, включив настольную лампу, прилегла на диван… Движения ее были неторопливы, мысли рассеянными, словно бы она не хотела прощаться с заново перечитанными страницами своей памяти… Возможно, и так, ибо она вскоре снова оказалась уже в октябре 1941 года в одном из пригородов Смоленска. К полковому госпиталю, к которому она была откомандирована, прибывали все новые машины с ранеными бойцами и офицерами, стрелками и танкистами, саперами и связистами. Надежда вместе с остальными санитарками помогали раненым бойцам сойти с машины. Кого-то сразу же перекладывали на носилки и несли в операционную, а кто-то своим ходом шел в перевязочную.

Из операционной палатки вышла фельдшер Волкова в белом халате, местами забрызганном кровью, с тазом в руках и, увидев санинструктора Надежду, сунула ей в руки тазик с просьбой выбросить содержимое в выгребную яму.

Когда Надежда выбросила содержимое тазика в яму, то увидела среди окровавленных бинтов ампутированную кисть руки… В тот же миг все поплыло перед глазами Надежды, и она медленно опустилась на землю.

Очнулась Надежда уже в палатке оттого, что фельдшер Волкова держала перед ее носом ватку, смоченную нашатырным спиртом.

– Очнулась, сердешная…

– Это все от вида крови… – тихо произнесла Надежда.

– И зачем только таких барышень кисейных на фронт берут… – сказал один из седоусых санитаров.

– Это пройдет… – начала убеждать его Ростова, пытаясь встать. – Честное слово, я постараюсь привыкнуть…

В это время к палаткам полевого лазарета подъехала легковая автомашина, из которой выпрыгнул неизвестный майор.

– Где начальник госпиталя? – громким командным голосом спросил он одного из санитаров.

Услышав, что его кто-то ищет, из палатки вышел грузный пожилой мужчина в белом халате.

– Я начальник госпиталя…

– Товарищ полковник, срочно сворачивайте госпиталь, – начал майор. – Машины для раненых уже на подходе…

– Как сворачивать, когда у меня раненые на операционном столе лежат?

– Это приказ… Немцы вновь прорвались. Здесь с минуты на минуту их танки будут.

А затем снова залез в свою машину и уехал, да так, что только пыль столбом.

Начальник госпиталя какое-то время смотрел ему вслед, а затем полез в карман за папироской. Пока он закуривал, из палаток показались головы врачей и медсестры.

В подтверждение слов неизвестного майора из лесного массива в сторону лазарета уже шли полуторки с красными крестами.

– Заканчивайте начатые операции… – сказал начальник госпиталя. – Все, кто свободен, начинайте погрузку тяжелораненых. Тем, кто способен держать оружие, занять оборону…

Надежда вместе со всеми участвовала в погрузке раненых. И вот первые три машины в сопровождении фельдшера Волковой уже отъезжают от госпиталя, который в течение нескольких минут превратился в разворошенный муравейник.

В одной из палаток Ростова увидела лежавшего на самодельном столе и уже прооперированного старшего лейтенанта. Она сама помогала в ходе этой операции и сейчас увидела, как перевязанный офицер силится дотянуться до своей гимнастерки.

– Сестричка, помоги, в гимнастерке документы… – увидев Надежду, просит он.

– Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, как только машины вернутся, мы вас и отправим… – С этими словами Ростова подошла к столику, где лежала свернутая гимнастерка, достала документы, и в тот же миг за стенами палатки раздался пугающий, протяжный и усиливающийся чудовищный свист, а за ним последовал и грохот разрыва танкового снаряда.

Взрывная волна завалила палатку, а с ней лейтенанта и Надежду. Благо что они упали рядом со столом, деревянное покрытие которого и приняло на себя предназначенные им все осколки и землю.

Буквально через несколько секунд последовавший разрыв следующего снаряда присыпал палатку землей.

Лейтенант и санинструктор Ростова лежали теперь под брезентом госпитальной палатки, словно под погребальным саваном.

Оглохшая от взрыва и разевающая рот, словно выброшенная на берег рыба, Надежда вдруг ощутила окутавшую их гробовую тишину и темень. А тут еще новый взрыв, и она уже мысленно попрощалась с бабушкой, представляя, как та будет переживать, получив похоронку на любимую внучку.

Прошло не менее четверти часа, прежде чем она открыла глаза.

Лишь солнечный луч, проникший в прореху брезента, образовавшуюся не иначе как от осколка снаряда, заставил ее поверить, что она еще жива.

Из-под заваленной землей палатки ее вытащил тот самый раненый лейтенант. Когда она наконец-то встала на ноги и оглянулась, то увидела лишь остовы сгоревших машин и палаток, разбросанных по земле убитых бойцов, врачей и санитарок.

Надежда еще какое-то время ходила среди пепелища, пытаясь найти кого-либо в живых… И вернулась к лейтенанту.

– Есть кто живой? – спросил он ее.

И вдруг они увидели солдата, что шел в их сторону.

– Кто такой? Доложитесь по форме, – приказал ему офицер.

– Водитель дивизионного госпиталя рядовой Тарасов, товарищ старший лейтенант. Мы сюда за ранеными приехали… А у меня, как назло, с утра живот немного прихватило… Вот я и отошел, пока грузили раненых, по нужде в кусты… А тут такое началось…

– Расскажи, боец, что здесь произошло? Мы не видели, нас землей присыпало…

– Колонна немецких танков на полном ходу, не останавливаясь, прошла… Мотоциклисты в упор, по живым, как по мишеням в тире, стреляли, ироды…

Ближе к вечеру они уже опускали в общую могилу тех, кто погиб в той бойне. Когда солнце опустилось за горизонт, Надежда положила на присыпанную землей могилу букет собранных ею цветов, а старший лейтенант и солдат одиночным выстрелом в небо салютовали мужественным врачам, сердобольным медицинским сестричкам, а также рядовым и офицерам, уже заштопанным и залатанным, надеявшимся на скорое возвращение в боевой строй или же домой по серьезному ранению…

А затем еще сутки под командованием того самого старшего лейтенанта они пробирались к своим.

Примерно в это же самое время в дом, где был расположен штаб полковой разведки, был вызван боец Николай Ласточкин.

– Товарищ майор, боец Ласточкин прибыл по вашему приказанию…

– Товарищи офицеры, – начал, обратившись к собравшимся в комнате, командир взвода полковой разведки капитан Жарков. – У нас пополнение. Боец Ласточкин, имеет законченное среднее образование, физически, как вы можете заметить, развит, а главное, хорошо знает немецкий язык… Так что может работать на территории противника…

– Понятно! – произнес командир полковой разведки майор Соболев. – Присаживайся пока, боец.

Ласточкин садится рядом с командиром разведчиков.

– Ну а теперь о главном, – начинает майор Соболев. – Перед нами поставлена задача передать немцам дезинформацию о переброске частей резерва Ставки на Ржевский рубеж. Итак, какие будут соображения?

– Достоверный вброс дезинформации требует и особой подготовки, а самое важное, поиска человека, которому немцы могли бы поверить…

– Вот и займитесь подготовкой к этой операции. К вечеру жду с конкретными предложениями по проведению рейда в тыл немцев. Все свободны.

Чуть позже полковые разведчики уже обсуждали план операции по передаче немцам дезинформации. Слушали капитана Жаркова, который предложил свой план операции, и уже утром командир полковой разведки и командир взвода разведчиков были в расположении штаба фронта.

– Задача, поставленная перед нами Ставкой Верховного главнокомандования и лично товарищем Сталиным, довольно сложная. С одной стороны, мы и Смоленск должны удерживать, а с другой стороны – сделать все, чтобы не дать возможности немцам снять хотя бы часть своих дивизий, которые обходным маневром могли бы продолжить наступление на Ржевском направлении. Задание понятно? – спросил офицеров командующий войсками Западного фронта С. К. Тимошенко.

Когда офицеры покинули кабинет Тимошенко, он обратился к фронтовым разведчикам.

– Что предлагает разведка по поводу дезинформации?

– Есть тут, товарищ маршал, одна задумка… – начал начальник фронтовой разведки…

Надежда Ростова и водитель Тарасов дошли до здания, в котором расположился дивизионный штаб, чтобы узнать, где лазарет.

В это время со штабного крыльца раздался громкий голос адъютанта командующего:

– Красноармеец Ласточкин, срочно пройдите к командиру дивизии.

И Надежда увидела Николая, вбегающего уже на крыльцо и одергивающего на себе гимнастерку.

«Коля Ласточкин… Вот ты где», – мысленно произнесла она, устремив взгляд на уходящего бойца.

– Узнала, что ль, кого, сестричка? – спросил ее водитель.

– Узнала… Мы с ним в одном классе учились…

Начальник разведки, который попросил у комдива пять минут на подготовку последнего аргумента, вскоре показался в дверном проеме.

– Мы готовы, товарищ полковник… – произнес майор Соболев.

– Так и мы готовы… – ответил комдив. – Показывайте свой последний аргумент.

Начальник разведки, согласно кивнув головой, снова пропал за дверью, а буквально через несколько секунд в штабную комнату вошел некто в священнической рясе…

– Бог в помощь, товарищи офицеры! – говорит молодой священник и широким жестом благословляет всех присутствующих.

Офицеры, начиная с Тимошенко, пришли в некое замешательство. Более того, от неожиданности кто-то даже привстал со своего места, а иные так просто перекрестились…

И вдруг священник заговорил на немецком языке:

– Я своими глазами видел, как разгружались военные эшелоны с техникой. Подъездные пути в Твери забиты составами с военными…

Адъютант сразу же начал переводить командующему все, что сейчас говорил ему красноармеец Ласточкин, переодетый в рясу.

– Удивил ты меня, майор, – начал Тимошенко. – Неплохо придумал, прямо скажу, впечатляет… Затея ваша мне ясна и понятна. Теперь, как говорится, вашу бы хитрость – да Богу в уши… А тебе, боец, предстоит самая важная задача. Надо суметь заставить немцев поверить в то, что наши скрытые резервы Ставки численностью до нескольких дивизий выдвигаются на Ржевский рубеж… А мы снова должны будем выстоять здесь…

После чего командующий сам подошел к красноармейцу, переодетому в священническое облачение, и сказал:

– Удачи тебе, отец-боец…

Присутствующие офицеры уже не скрывали своих улыбок.

Надежда, которая все еще стояла у бокового входа в штаб дивизии, снова увидела, как Николай, уже в священническом облачении и в сопровождении офицера, вышел на крыльцо. Она замахала рукой и уже готова была что-то крикнуть этому близкому ей человеку, как вдруг поняла, что не должна этого делать, что за этим переодеванием, очевидно, скрывается некая важная и, может быть, даже государственная тайна.

Правда, она успела заметить, что Николай, прежде чем сесть в легковушку, какое-то мгновение внимательно всматривался в лицо молодой медсестры, стоявшей у крыльца штабного особняка.

Еще несколько секунд – и машина в сопровождении мотоциклиста с охранением сорвалась с места и, набирая скорость, скрылась за поворотом.

Вскоре и Надежда вместе с рядовым Тарасовым наконец-то добрались до дивизионного лазарета. И первым, кто увидел ее целой и здоровой, была вышедшая на крыльцо фельдшер Волкова.

– Ростова, живая… А мы уже тебя похоронили и помянули даже…

– Сама не верю…

– Не иначе как тебя Бог хранит… А мы тут с утра все думали и гадали, кого санинструктором в роту капитана Вологдина направить. Вовремя ты появилась. Так что снова собирайся в дорогу. Предписание получишь, медикаменты уже собраны. Там, говорят, много раненых. С дороги пару часов отдохни, а потом, сердешная ты наша, тебя к линии фронта отвезут…

Но уже через час в палатку, где разместили санинструктора Ростову, вошел незнакомый офицер.

– Младший сержант Ростова? – спросил он.

– Так точно, товарищ старший лейтенант…

– С вами хотят поговорить… Пройдемте со мной.

Метров через сто Надежда увидела знакомый ей легковой автомобиль.

Офицер открыл перед ней заднюю дверцу.

Ростова заглянула в машину и увидела на заднем сиденье одетого в рясу своего школьного товарища Николая Ласточкина.

– Здравствуй, Коля, – сказала она, залезая на заднее сиденье машины. – Я знала, что все так и случится.

– Залезай… подруга. Я сегодня ухожу на ту сторону фронта… И хочу, чтобы ты знала, что у меня, кроме тебя, никого не осталось… Ты слышишь меня, Ростова, совсем никого.

Надежда даже почувствовала, как слегка дрогнул голос Николая, и спросила:

– А как же мама?

– У нее, когда похоронку на отца получила, не выдержало сердце.

– Извини…

– Кстати, если тебе это интересно, то Зайцев…

– Что с ним?

– Жив и здоров наш старшина. Я был у него на курсах молодого бойца.

Лейтенант нетерпеливо постучался в стекло кабины.

– Нам пора… – сказал Николай. – Когда я тебя у штаба увидел, то попросил дать нам возможность для встречи. Думаю, что если человеку нечего терять в этой жизни и если ему никто в ней не дорог, то за что же тогда ему воевать и кого защищать?

И вдруг Надежда нежно коснулась его щеки своими губами…

– Спасибо! – тихо поблагодарил ее Николай.

– Ласточкин, возвращайся, пожалуйста, очень тебя прошу… – сказала Надежда и быстро вышла из машины. А потом долго еще смотрела на окутанную пылью дорогу.

Уже под вечер санинструктор медицинской службы Ростова добралась до расположения роты капитана Вологдина. Окапывающиеся солдатики, что подтянулись к этой линии родной земли, ставшей сейчас для них передовой, подсказали ей, как найти блиндаж ротного.

Когда Ростова вошла в забросанный землей блиндаж, то весь командный состав в этот момент ужинал, а разведчик сержант Анисимов травил байки из армейской жизни.

– Товарищ… – начала Надежда, прикладывая руку к пилотке, и замолчала на середине фразы, пытаясь понять, кто же из них ротный.

Все бойцы и офицеры в ватниках… у кого на голое тело, у кого на тельняшке. Ротный же сидел спиной к вошедшей медицинской сестре, и она, естественно, не могла сразу же увидеть его китель и знаки отличия.

Ростова внимательно всматривалась в бойцов, выискивала того, кто был ей нужен, тот, кому она уже согласна была вверить свою жизнь, и тот, за которого пошла бы уже в огонь и в воду. Но вот сумеет ли она понять, почувствовать, найти того, кто здесь был действительно главным действующим лицом…

Надежда еще раз, обведя всех взглядом, вдруг каким-то внутренним чутьем поняла, что капитан Вологдин – это тот, кто, в отличие от других, словно каменное изваяние, замер и продолжает сидеть к ней спиной, не проявляя никакого интереса.

И медсестра Ростова делает шаг в его сторону.

– Товарищ капитан, – начала она. – Санинструктор медицинской службы Надежда Ростова прибыла в ваше распоряжение…

– Детей уже присылать стали… – все так же, не оборачиваясь в ее сторону, произнес ротный.

Надежда вся аж вспыхнула.

– Я не ребенок, товарищ капитан, а младший сержант Красной армии.

После этих слов Вологдин, повернувшись к ней, ответил:

– Мы сегодня утром, к глубокому сожалению, похоронили уже такого же вот санинструктора.

И как бы в подтверждение его слов совсем рядом раздался мощный взрыв, комья земли забарабанили по настилу, и все невольно пригнули свои головы.

– Сержант Анисимов, – начал ротный, – покажите сестре милосердия ее блиндаж… И накормите…

– Разрешите идти, товарищ капитан? – спросил разрешения Анисимов.

– Ступайте…

Сержант Анисимов легко поднялся и, прихватив с общего стола немного хлеба и банку с тушенкой, увел девушку за собой.

И в этот момент все присутствующие в блиндаже неожиданно замолчали, возможно, вспомнив, что и у них тоже есть дети – дочери и сыновья, которые, возможно, в этот же час вот так же входят в чьи-то блиндажи… Кто защитит их? Кто прикроет от пули или шального осколка? Только ты сам. Как, каким образом, спросите вы меня? Только в том случае, если здесь ты сам прикроешь собой чью-то чужую дочь или сына… Глядишь, что и там кто-то другой так же прикроет твою дочь или твоего сына. Это же так просто…

Однако начавшийся артобстрел заставил каждого из них подняться и покинуть блиндаж, чтобы быть готовыми к началу возможной атаки немцев.

Вечером в опустевший блиндаж Вологдина вошел командир батальона Ильин. Этот седовласый майор, уже почти старик, воевал еще на Гражданской…

– Что у тебя там за иллюминация на позициях? – спросил майор у ротного.

– Не иначе, товарищ командующий батальоном, как наши из разведки боем возвращаются. Разрешите встретить?

Майор согласно кивнул головой, и капитан Вологдин вышел из блиндажа.

Через двадцать минут ротный и сержант Анисимов вернулись в блиндаж. Еще через пять минут туда же пришла, вызванная по приказу капитана Вологдина, санинструктор Ростова.

Надежда вошла в блиндаж в тот момент, когда раненый в руку сержант Анисимов докладывал о проведенной ими разведке.

– Сначала все было нормально… До райцентра дошли вообще без единого выстрела… Домишки почти все сгоревшие, одни печные трубы торчали… Местных практически никого нет. В подполе одного из домов нашли старуху с козой… Она и рассказала, что в лесу и на просеках уже несколько дней стоят замаскированные танки.

– Нужно срочно сообщить об этом в штаб дивизии, – произнес майор и спросил: – А что со старшим лейтенантом Хлопяниным, почему не он докладывает?

– Командир взвода старший лейтенант Хлопянин решил с группой бойцов взять языка, но, когда они вышли к центральной площади, со второго этажа административного здания ударил пулемет… Мы пытались отойти, но в этот момент с пожарной каланчи ударил немецкий снайпер. Старший лейтенант Хлопянин был убит первым выстрелом…

– Такое впечатление, что немцы вас ждали, – высказал предположение командир роты капитан Вологдин.

– Думаю, что они ждали возможного наступления потому, что на площадь в этот момент вышла самоходка. И мы, забрав тело старшего лейтенанта Хлопянина, вынуждены были отойти.

– Понятно, – произнес майор. – Немцы посчитали, что это была разведка боем. По крайней мере, теперь вы знаете, что вас завтра будут ждать в поселке… Смерть старшего лейтенанта Хлопянина была не напрасной. Благодарю тебя, сержант, за эту информацию, а теперь пусть санинструктор осмотрит вашу рану, а потом ступайте отдыхать.

Анисимов подошел к сидевшей на топчане Надежде и стал снимать свою окровавленную гимнастерку. Рана оказалась сквозная и в левую руку. В таких случаях говорят, что до свадьбы заживет. Надежда стала быстро и аккуратно ее обрабатывать, а комбат уже обсуждал с ротным план завтрашнего наступления.

В этот момент в блиндаж спустился часовой.

– Товарищ майор, тут наши хлопцы в дозоре одного прихватили, говорит, что студент из Москвы, но уж какой-то больно подозрительный.

– Дезертир? – уточнил командир батальона.

– Более на гражданского похож… – ответил солдат.

– Пусть введут, – приказал Вологдин. – Посмотрим, что за студент такой.

И уже через минуту щуплый, но рослый и жилистый юноша с двумя кожаными коробами в сопровождении автоматчика вошел в блиндаж.

– Кто такой? – начал майор Ильин. – Документы какие-либо при себе имеются?

– Герман Шатров… выпускник института кинематографии…

Юноша, опустив свою ношу, достает паспорт и вручает его стоящему рядом автоматчику, а тот в свою очередь передает их капитану Вологдину.

– Что делаете на этом участке фронта? – спросил он юношу.

– Видите ли, я с товарищами по курсу был в Ростове-на-Дону на съемках дипломного фильма… На узловой станции наш поезд разбомбила немецкая авиация… Там я потерял своих товарищей и далее шел пешком уже один. В основном по лесам. Два раза чуть в болоте не утонул. Тогда-то, видно, с пути и сбился…

– Может быть, ты не сбился, может быть, ты к немцам и топал? – внимательно глядя на юношу, спросил майор Ильин.

– Зачем вы так… У меня все товарищи в том поезде остались. Я еще не знаю, как их родителям в глаза смотреть буду… Ведь это они со мной вместе на съемку ехали… Вот и выходит, что это я их не уберег…

– Товарищ капитан. Он еще сумки свои отказывается открывать…

– Что в сумках? – спросил Вологдин.

– Съемочный аппарат и пленка отснятая… Если открыть коробки на свету, то пленка засветится…

– Пленка, говоришь? – с интересом переспросил молодого человека майор Ильин. – А у тебя пленка еще осталась?

– Берегу как зеницу ока…

– Вот и хорошо, товарищ студент, – начал командир батальона майор Ильин, возвращая ему паспорт. – Задумка у меня одна тут появилась. Завтра утром бойцы капитана Вологдина в атаку пойдут… Хорошо бы заснять их на память… А то, не дай Бог, кто погибнет… Пусть для своих детей они живыми останутся… Сможешь?

– Я постараюсь… – произнес Герман.

– Да уж постарайся, – сказал капитан Вологдин и добавил, обращаясь уже к сержанту Анисимову: – Накормите товарища кинооператора и отведите в свой блиндаж… Пусть он пока отдохнет. И завтра лично будешь ему в этом важном деле помогать… И без возражений, пожалуйста… Куда тебе в атаку идти раненому. И еще, с утра санинструктора вместе с тяжелоранеными в госпиталь отправишь, от греха подальше. Негоже девушке в первом же бою погибнуть…

С вечера, чуть солнце за горизонт уходить стало, низины словно дымком подернулись, туман заслоился, цепляясь за кусты, и в густом том молоке не то что рота – полк свободно мог спрятаться. Нырнули в облако – и ищи их…

На рассвете капитан Вологдин выстроил всю свою роту.

– Врага не бойтесь, – начал Вологдин. – Он на нашей земле, а потому сам нас боится… Да и не человек он уже, если все законы человеческие преступил. И теперь стал подобен зверю. Лютому зверю, хитрому и чрезвычайно опасному… И ничего теперь по отношению к нему не должно существовать: ни сострадания, ни пощады. Бить его надо завтра, братцы. Бить, пока в логово свое не уполз. А теперь главное… Наступать будем мелкими штурмовыми группами…

Капитан что-то говорил, обращаясь к своим бойцам, а оператор Герман Шатров, с включенной камерой в руках, медленно шел вдоль строя.

«Какие же разные и удивительные лица у бойцов, – думал он, – прекрасно понимающих, что через несколько мгновений они должны будут подняться в смертельную атаку. В их лицах нет даже намека на потаенный страх. В этот миг они все подобны взрослым детям, что интуитивно воспринимают кинокамеру как нечто особое, мистическое, способное не только сохранить их образы, но и действительно пронести их через века и расстояния, чтобы уже далее воистину на многие лета воссоединить в общей родовой копилке человеческой памяти всех родных, любимых и близких нам людей».

К утру туман усилился. Теперь он молочными волнами пересекал улицы пригорода. Крыши словно плыли в том тумане. Головы бойцов передового отряда были подобны купальщикам: они то появлялись, чтобы осмотреться вокруг, то вдруг снова исчезали в молоке тумана…

Немецкие часовые не спали. По крайней мере один из них, что негромко наигрывает что-то ностальгическое на своей губной гармошке. В иной ситуации можно было и заслушаться этой игрой. Но вот кто-то прерывает ту игру точно рассчитанным и хорошо поставленным ударом ножа.

А потом – и также в тумане – только звуки короткого рукопашного боя и редкие вскрики тех, кто из передового отряда уже встретил свою смерть. И вот в этот туманный молочный плес хлынул основной поток роты капитана Вологдина. Среди них с кинокамерой в руках Герман Шатров в сопровождении сержанта Анисимова.

Раздался выстрел немецкой самоходки. И словно золотой дождь посыпались со старой, пронзенной осколком яблони ее зрелые плоды, медленно падая на окровавленную осеннюю листву.

В поселке начался тяжелый бой.

Хлещет из пробитого ведра колодезная родниковая вода, смывая кровь убитого и лежащего рядом с колодцем бойца.

От второго выстрела немецкой самоходки рухнула стена здания, похоронив под собой сразу нескольких бойцов.

И бежит по улице невесть откуда взявшаяся шальная курица, но уже без головы…

– Товарищ Третий… – звучит по армейской связи голос капитана Вологдина. – За окраину поселка мои бойцы зацепились, но наступление захлебнулось… Несем потери от прицельного огня немецкой самоходки… Есть закрепиться на позиции… Вас понял, товарищ Третий…

Не проехав и пяти километров по направлению в тыл, Надежда застучала по крыше кабины водителя санитарной машины. Тот притормозил и, высунул голову из кабины, спросил:

– Что случилось?

– Тарасов, родненький ты мой… – заверещала Ростова. – Довези, пожалуйста, раненых до лазарета сам. Очень тебя прошу. Там же в бою тоже раненые могут быть. Кто же им без меня поможет?

– Ну что с тобой сделаешь? – забурчал Тарасов. – Беги, егоза, раз не можешь…

Ростова мгновенно выскочила из кузова машины и, вскочив на подножку, прежде чем вернуться назад в роту, чмокнула Тарасова в заросшую щетиной щеку.

Туман медленно рассеивался. Бойцы капитана Вологдина, заняв выгодные позиции, практически обложили школьное здание, в котором размещались немцы, но пройти дальше им не удавалось, так как здание и подходы к нему прикрывались немецкой самоходкой и пулеметами, установленными в окнах второго этажа. Наступило временное затишье.