Текст книги "Последний рыцарь империи"

– Я слушала, что Хатаевич во время массового голода дал согласие на продажу муки из неприкосновенного запаса на случай войны, – ответила Эмма.

– Если бы он тогда не накормил свой народ, то кто бы в случае войны защищал ту же Украину, кто работал бы на ее заводах? Политика партии, а в особенности НКВД, должна быть более гибкой и здравой.

– Я с тобой полностью согласна, но пока Пассов твой начальник, не воюй с ним, пожалуйста, а помогай ему.

– Сегодня, когда я утром заходил в бухгалтерию, то нечаянно услышал о том, что вчера днем, катаясь в прогулочной лодке по Москве-реке, застрелился личный секретарь Ежова.

– Странно, почему это нужно было делать, именно находясь в лодке? – задалась вопросом Эмма.

– Прекрасная, хорошо со всех сторон просматриваемая мишень… Да и отпуск, который мне дал Берия, и последующее чтение лекций в школе НКВД, как я понимаю, не случайны, он меня не просто убрал с глаз Пассова, но и сделал на какое-то время недосягаемым для него.

Крым. Берег моря

В последнее утро своего краткосрочного отпуска в Одессе Павел и Эмма еще раз сходили на побережье. Судоплатов искупался, и они, по дороге в санаторий, вспоминали свою первую встречу в этом городе…

Санаторий НКВД. Кабинет врача

Дежурный врач закончила прослушивать пациента, убрала стетоскоп и присела к столу, чтобы сделать необходимые записи по обследованию курортника Судоплатова.

– Вот и закончился ваш кратковременный отпуск, товарищ капитан. Жалобы на что-нибудь есть? – спросила она.

– Нет! – ответил Павел.

– Вот и славно. Павел Анатольевич, что я могу вам сказать на прощание, побольше бы таких пациентов. Здоровье у вас отменное. Вижу, что даже поправились у нас на три килограмма. А вот то, что касается вашей жены. Она конечно же хорохорится, но сердечко у нее пошаливает. Что могли, для нее мы сделали. Но и вы, в Москве, постарайтесь присматривать за ней.

– Обещаю не волновать…

– Вот и отлично. Будет время и желание, приезжайте к нам еще…

Странички из дневника Судоплатова

«Начальник Иностранного отдела Зельман Пассов и его заместитель Шпигельглас были арестованы осенью 1938 года, когда Судоплатов читал лекции курсантам школы НКВД. Новым начальником Иностранного отдела стал Владимир Деканозов, который по личной инициативе начал выяснять, как в отделе разоблачаются изменники и сомнительные типы, затесавшиеся в рядах органов безопасности».

НКВД. Кабинет Деканозова

Когда Судоплатов после прочтения курса лекций вернулся в свой отдел, то увидел объявление о том, что 23 ноября 1938 года на заседании парткома 5-го отдела ГУГБ НКВД будет слушать его персональное дело.

В тот день в кабинете Деканозова собрались ветераны НКВД, которым было что сказать коммунисту Судоплатову, и теперь они поочередно и под протокол рассказывали о его связях с уже разоблаченными врагами народа. Однако обо всем этом по порядку.

– Товарищи, в адрес нашего парткома поступила информация о том, что коммунист Судоплатов, используя служебное положение, привозит из-за границы вещи для себя и своей супруги под видом оперативной необходимости, – начал секретарь парткома Леоненко. – Где это видано, чтобы капитан госбезопасности мог позволить себе заказать в Париже три модных костюма, пальто и несколько рубашек с галстуками? Все эти вещи наш коллега Агаянц, по его требованию, отсылал в Москву дипломатической почтой… Не исключаю и того, что эти костюмы он привозил и своим непосредственным начальникам.

– Товарищ Судоплатов, что вы можете сказать по этому поводу? – спрашивал уже председательствующий на собрании начальник отдела Деканозов.

– Я не могу раскрывать цели операции, которая разрабатывается нашим отделом, но костюмы и все остальное было необходимо для нелегальной работы наших агентов за рубежом и закуплено на деньги, выданные мне для этих целей перед поездкой за границу лично товарищем Шпигельгласом. Я тогда даже предположить не мог, что он был врагом народа.

– Понятно, я не я и хата не моя… – прокомментировал ответ чекиста Деканозов. – Слово для выступления предоставляется… – и далее, заглядывая в заранее напечатанную бумажку, – лейтенанту Прохорову.

– Из бесед с отдельными товарищами по нашему отделу о коммунисте Судоплатове складывается впечатление, как о холуе, который пользуется исключительными привилегиями от своих взаимоотношений с бывшими руководителями отдела. В частности, с врагом народа Слуцким. А на партийных собраниях он ни разу не выступил с разоблачениями врагов народа, не высказал своего партийного мнения… – добавил под протокол сотрудник НКВД Благутин, которого Судоплатов в глаза никогда не видел.

– Коммунист Судоплатов, что вы можете сказать в свое оправдание? – вновь обратился к нему новый начальник иностранного отдела.

– Если бы коммунист Прохоров, как настоящий чекист, не поленился бы и сверил даты заседаний парткома нашего отдела с теми днями, когда я находился в служебных командировках, когда в нас и стреляли, и у меня на руках гибли мои боевые товарищи, то не высказывался бы таким неуважительным тоном. Я боевой офицер, в отличие от некоторых членов партии нашего отдела, которые годами здесь только штаны протирают и бумажки с места на место перекладывают.

– Успокойтесь, капитан Судоплатов, нам известно, что партия и правительство высоко оценили вашу работу. А коммунисту Прохорову действительно следует более тщательнее готовиться к своему выступлению. Есть еще желающие выступить?

– Есть, у меня есть мнение, – начал свое выступление чекист Гукасов. – Пусть скажет, где мой боевой товарищ и хороший офицер Андрей Жабин, которого по навету Судоплатова арестовали.

– Запросите в архиве дело Жабина и прочитайте, кому и в чем он признавался, – начал свой ответ Судоплатов. – Странно, что вы сами не сумели разглядеть в своем, как вы говорите, хорошем товарище махрового предателя, на совести которого кровь наших товарищей.

Поднялась рука одного их сотрудников, сидящего на собрании.

– Нагибин, если я не ошибаюсь? Мы вас внимательно слушаем… – продолжал вести собрание начальник отдела.

– Судоплатову я не доверял и сейчас не доверяю, – начал Нагибин. – И вот почему. Он считает себя выше всех, героем, а всех нас пешками… Это видно и по его выступлению. Нет бы признать свою вину, попросить помощи товарищей по партии. Таким его воспитала та самая банда, которая руководила этим отделом до вас, товарищ Деканозов…

– Общее настроение коммунистов отдела мне понятно, – сказал Деканозов, вставая. – Товарищи, какие будут предложения?

– Предлагаю, – продолжил все тот же Нагибин, – за притупление большевистской бдительности и использование служебного положения в личных целях Судоплатова П. А. из рядов ВКП(б) исключить.

– Есть другие предложения? Нет! Тогда голосуем… – начал опрос Деканозов. – Товарищи, кто за то, чтобы за притупление большевистской бдительности и использование служебного положения в личных целях Судоплатова Павла Анатольевича исключить из рядов Всесоюзной Коммунистической партии большевиков? Единогласно? Нет?

Руку поднял заместитель Деканозова – Фитин.

– Позвольте мне объяснить причину того, что я воздержался, – поднявшись, начал объяснять свое решение Фитин. – Я поставлен на эту должность всего два дня назад и совершенно не знаю капитана Судоплатова, что дает мне моральное право воздержаться. И потом, товарищи коммунисты, не следует называть врагом народа коммуниста Абрама Ароновича Слуцкого, который был похоронен в начале 1938 года со всеми полагающимися почестями и работу под руководством которого вы сегодня вменяете коммунисту Судоплатову…

Часть четвертая
Ликвидация «Старика»

Квартира Судоплатова в Москве

Перед Судоплатовым неожиданно нависла явная угроза того, что после решения партбюро обязательно всплывет еще какой-нибудь компромат, который уже где-то лежит, дожидаясь своего часа. И конечно, этим же вечером он подробно пересказал Эмме, как шло то собрание.

– Единственный человек, который воздержался против моего исключения из партии, был наш новый заместитель начальника Иностранного отдела Павел Фитин, пришедший в высшую школу НКВД по партнабору.

– Но ведь еще не все потеряно. Насколько я знаю, решение вашего партбюро еще должно утверждаться общим партийным собранием Разведслужбы, на какой день оно назначено?

– На начало 1939 года, – ответил Павел.

– Значит, у нас есть еще время.

– На что? Если только обратиться в Комиссию партконтроля Центрального Комитета с просьбой помочь разобраться в моем деле.

– В комиссию партконтроля обращаются, когда решение уже принято. Павел, ты все еще живешь иллюзиями, что в отношении к члену партии несправедливость априори не может быть допущена. Тогда вспомни про аресты наших товарищей? Нет, если писать письмо, то только на имя товарища Сталина, чье личное задание ты с честью выполнил. Он человек мудрый и сумеет поставить на место твоих завистников.

– Давай не будем торопиться, время само все расставит по своим местам. Иначе, чем мы будем лучше этих, как ты говоришь, завистников…

Эмма Карловна встала, подошла и крепко прижала к своей груди мужа.

Возвращение в реальность:

Дача Судоплатова

Утро встретило спускавшегося со второго этажа Кирилла запахом яичницы. Он в одно мгновение сделал было шаг в сторону кухни, но был остановлен голосом генерала.

– Могу принять во внимание, что вы, сударь, по утрам не молитесь, но уж утреннюю зарядку будущему офицеру пропускать негоже, – произнес генерал и скомандовал: – Марш за мной на улицу.

Начавшаяся легкая разминка снова закончилась игрой в снежки.

И уже после того, как они привели себя в порядок, приступили к трапезе.

– Какие планы у вас на сегодня? – отпив глоток чая с лимоном, поинтересовался генерал у Кирилла.

– У меня библиотечный день, так что могу целиком провести его рядом с вами, если еще не надоел, конечно, – ответил Карпицкий улыбаясь.

– Добро! – ответил генерал, который уже понимал, что он нужен и может помочь этому курсанту, а осознание своей востребованности для людей его возраста – это сродни глотку чистого воздуха. – Тогда после того, как приберешь со стола, милости прошу в мой кабинет.

После чего Судоплатов поднялся и ушел, а Кирилл стал прибирать стол и мыть чашки.

Когда курсант вошел в кабинет, у генерала в руках вновь был его блокнот.

– Присаживайтесь к столу, коллега! Сегодня мы начнем с вами говорить про время, точнее, про целую эпоху, когда во главе НКВД появился такой человек, как Лаврентий Павлович Берия. Я познакомился с новым начальником Главного управления государственной безопасности НКВД и первым заместителем Ежова сразу же после своего возвращения из Парижа.

– Извините, Павел Анатольевич, что прерываю, а какой пост занимал Берия до этого назначения?

– Я слышал, что он возглавлял ГПУ Грузии в 20-х годах, потом стал членом ЦК Коммунистической партии Грузии, а каких-либо иных деталей не знаю, да и не интересовался. Так вот, что для тебя лично, как будущего чекиста, важно следующее. Если ты бы встретил его на улице, то ни за что бы ни подумал, что этот внешне простой человек в пенсне возглавляет такое властное учреждение, как НКВД. Сейчас-то я уже понимаю, что этот образ был создан им сознательно. Спросишь почему? Люди при встрече, как правило, не фиксируют свое внимание на столь ординарной внешности, что давало ему возможность просто стоять, например, в очередях и слушать все то, что они говорят, при этом оставаясь незаметным. Или, например, без опаски посещать явочные квартиры для встреч с агентами. И еще, как только Берия стал заместителем Ежова, то сразу переключил на себя связи с нашей наиболее ценной агентурой, ранее находившейся лишь в контакте с руководителем отдела или управления НКВД, которые к этому времени уже все подверглись арестам. И, как я теперь понимаю, он сделал это потому, что Ежов ввел в штатное расписание НКВД специально созданную следственную часть.

– То есть вывел этих агентов на себя лично? Но ведь следственная часть и сейчас существует, что в ней такого? – произнес Кирилл.

– Объясняю. Оперативный работник при Дзержинском и впоследствии при Менжинском, работая агентом или осведомителем, должен был сам вести следствие и последующие допросы, а также готовить заключительный обвинительный приговор. Так вот, эти самые следственные части при Ежове уже, не вникая в суть той или иной операции, мягко говоря, просто выбивали у арестованных необходимые им показания, часто не имевшие ничего общего с реальной картиной преступления. И если следователю еще можно было доказать свою невиновность, то этим архаровцам нужны были только чистосердечные признания, а вместе с ними ордена и очередные звания. Поэтому самым опасным в те годы стало попасть под арест. И когда в декабре 1938 года уже Берия был назначен наркомом внутренних дел, то мы все надеялись, что ввиду его профессионализма эти перегибы будут выправляться. Но уже не все оказалось возможным.

– Действительно, грустная картина, – согласился Кирилл. – А какое первое задание вы лично получили от Берии?

– Это было в самом начале 1939 года и связано с испанским золотом. Хотя сама эта история началась тремя годами ранее, когда испанские республиканцы согласились сдать на хранение в Москву свой золотой запас общей стоимостью более полумиллиарда долларов. Кроме того, большие ценности были вывезены из Парижа пароходом. И вот знакомый тебе уже Агаянц посылает в Москву телеграмму, в которой сообщает, что якобы часть этих запасов разбазарена республиканским правительством при участии руководства агентуры НКВД в Испании.

– Не соскучишься…

– Когда о телеграмме сообщили Сталину и Молотову, то Берии приказали провести проверку полученной информации. И тогда Лаврентий Павлович дал мне личное задание ознакомиться со всеми документами о передаче испанских ценностей в Гохран СССР. Но вначале я должен был встретиться с Эйтингоном, который был нашим резидентом в Испании и отвечал за отправку этого золота в Москву.

– Вы о нем еще ни разу не упоминали, – заметил курсант.

– Действительно… Вот бы у кого вам всем поучиться. Тогда сначала два слова о нем. Наум Исаакович родился в Белоруссии, недалеко от Гомеля, откуда была родом Эмма, и, работая секретарем-машинисткой у Хатаевича, который был тогда секретарем гомельской губернской организации большевиков, она там с ним познакомилась. Уже позже они нечаянно встретились в коридорах НКВД. Оказывается, молодого чекиста Эйтингона заметил Феликс Дзержинский и послал руководить ЧК в Башкирии, где он успешно подавил бандитизм, правда, в бою был ранен в ногу. В 1921 году его направили учиться в военную академию, а после окончания направили на работу в Иностранный отдел ОГПУ. А так как он имел не только еврейские корни, но и европейскую родню это давало ему легальное прикрытие для оперативной работы в Западной Европе. Перечислять его последующие подвиги в Китае не стану, времени не хватит. Лично я с ним встретился в 1933 году, когда был еще инспектором в отделе кадров. А уже позже нас сблизила Эмма и он стал часто бывать в нашей квартире.

– Понятно, так что это за история с этим испанским золотом?

– Не торопитесь, коллега. Здесь еще много иных предшествующих событий. Вы, очевидно, знаете о том, что в 1936 году в Испании шла война, в которой националистические силы Франко, поддерживаемые Гитлером, воевали против испанских революционеров, помощь которым оказывал Советский Союз. Тогда НКВД направлял в Испанию свои молодые кадры практически еще неопытных оперативников, включая и меня, где мы отрабатывали навыки наших будущих военных и разведывательных операций. Там я неожиданно и познакомился с человеком, который потом примет самое непосредственное участие в моей судьбе и будущей совместной работе.

– Это был Эйтингон?

– Я же просил вас, коллега, не спешить с вопросами…

Воспоминания:

1937 год. Окрестности Барселоны. Партизанский лагерь

Утром кто-то из младших сотрудников ОГПУ вошел в палатку. Судоплатов сидел за столом и разрабатывал план очередного учебного задания.

– Товарищ лейтенант, пришло распоряжение о вашем возвращении в Москву. У вас десять минут на сборы. Машина уже ждет.

– Понял, – ответил Павел, сложив исписанные листки в папку, а саму папку опустил в вещевой мешок, который лежал рядом.

Выходя с вещмешком из своей палатки, Судоплатов увидел возвращающихся после боя нескольких республиканцев, которые несли на носилках своего погибшего товарища. Они опустили носилки у вырытой землянки, в которой жила Мария Каридад – видный член испанской компартии, со своими двумя сыновьями, один из которых и погиб.

Сопровождающий Судоплатова сотрудник владел испанским языком и сказал ему следующее: «Женщине, вышедшей из землянки, рассказали о том, как погиб ее сын, бросившийся с гранатами под немецкий танк. Над останками брата склонился его младший брат – двадцатилетний лейтенант Рамон, который сейчас пообещал матери, что обязательно отмстит за смерть брата».

Возвращение в реальность:

Дача Судоплатова

Генерал периодически перелистывал страницы своего дневника, а найдя то, что было для меня интересным, продолжал свои воспоминания уже для курсанта.

– Это был последний день, когда я под видом польского добровольца, благо что хорошо знал польский язык, находился в составе этой интернациональной диверсионной партизанской бригады. И, глядя на эту тяжелую сцену, даже не предполагал о том будущем, которое уготовано юному Рамону Меркадеру дель Рио, который окажется тем, кому вскоре будет суждено выполнить сверхважное правительственное задание. Взгляд этого молодого и решительного юноши надолго сохранился в моей памяти. Рамон был молод и напоминал мне звезду французского кино молодого Алена Делона. А вот Наум Эйтингон был тем человеком, который обеспечивал мое возвращение из Испании в Москву.

Воспоминание:

1937 год. Франция. Гавр. Порт

Полноватый француз с красивым лицом и живыми карими глазами, с черными как смоль волосами и небольшим шрамом на подбородке, без галстука и в неизменной кепке, которую носил даже в жару, провожал Судоплатова до советского судна. У трапа они обменялись рукопожатием. И Эйтингон еще долго не уходил с пристани, провожая взглядом судно, отплывающее в Россию.

Возвращение в реальность:

Дача Судоплатова

Тут генерал сделал паузу, взяв со стола фотографию, где были сфотографированы он, Эйтингон и Эмма, а потом продолжил:

– Эйтингон должен был плыть за мной, но мы как-то не обратили тогда внимания на то, что к этому времени немецкие войска вошли в Польшу, а значит, перемещаться с польским паспортом стало опасно и во Франции, как польского беженца, Эйтингона уже собирались мобилизовать во французскую армию. И пока наш резидент в Париже готовил ему новые документы, Эйтингона поместили в психиатрическую больницу, главным врачом который был русский эмигрант. Так Эйтингон стал сирийским евреем, страдающим психическим расстройством, следовательно, и не пригодным к службе. И чтобы совсем быть неузнаваемым, он отрастил себе усы и изменил прическу.

– Я поражаюсь, как вы все это держите в своей голове.

– То, о чем я вам рассказываю, лишь малая часть того, чем нам приходилось заниматься. Наум Эйтингон, пожалуй, один из самых лучших организаторов операций нашей разведки, о которых я знал. Одно время он даже возглавлял 1-е отделение Иностранного отдела, то есть занимался руководством всей нелегально разведки. Кстати, среди чекистов его звали Леонид Александрович. Это правило ввели еще в 20-е годы, когда евреи-чекисты брали себя русские имена, чтобы не привлекать внимания к своей национальности информаторов из кругов дворянства и бывшего офицерства, с которыми они работали.

– А каким он был в обиходе?

– Исключительно жизнерадостным. С минимальным интересом к деньгам и комфорту в быту. Ты не поверишь, но у него, например, никогда не было никаких сбережений и даже обстановка в его квартире была не только скромной, но еще и казенной. Вот он и отвечал за отправку того самого золота из Испании. Но, прежде чем я встретился с ним, мне нужно было узнать ситуацию в Гохране СССР.

Воспоминания:

Кремль. Приемная Молотова

Судоплатову разрешили воспользоваться телефоном помощника Молотова, для того чтобы он мог связаться с Берией.

– Товарищ Берия, это капитан Судоплатов. Тут помощник товарища Молотова отказывается подавать на подпись Вячеславу Михайловичу разрешение на мою работу с материалами Гохрана без визы Ежова. Говорит, что одной вашей визы недостаточно…

– Бери их курьера и с нашими бумагами вместе поезжайте к Ежову на дачу, он не здоров и находится там. Я ему сейчас позвоню и объясню, что это не мое личное дело, а государственное…

Дача наркома Н. И. Ежова

Нарком выглядел как-то странно. На столе и под столом Судоплатов увидел недопитые бутылки. Ежов, не читая документа, его подписал и вручил курьеру, а потом внимательно посмотрел на Судоплатова.

– И что тебе, капитан, в твоем Мелитополе не сиделось? Ты даже не представляешь, куда суешь свою голову…

– Разрешите идти? – спросил Судоплатов.

– Надеюсь, ты все увидел и теперь есть что доложить своему новому хозяину.

Гохран СССР

Группа ревизоров в присутствии Судоплатова в течение двух недель тщательно проверила всю необходимую документацию, а капитану показали и особое хранилище, где лежат самые ценные вещи из испанской коллекции драгоценностей.

Квартира Судоплатова в Москве

Эйтингон, еще не зная, что произошло, приехал к Судоплатовым домой с бутылкой вина. Эмма усадила его за стол, Павел открыл бутылку и налил ему полный стакан вина.

– Выпейте, Наум Исаакович, – попросила его Эмма.

– Почему один? – улыбаясь, спросил Эйтингон, но выпил, догадываясь, что случилось что-то серьезное.

– А теперь соберитесь и вспомните про то золото, что вы переправляли в Москву из Испании, – продолжил уже Павел. – Нигде ничего тогда не затерялось? Хотя бы крупица?

– Нет, весь груз шел как дипломатическая почта и был тщательно упакован… С ним что-то случилось?

– Агаянц прислал в Москву телеграмму на имя товарища Сталина, в которой сообщает, что якобы часть этих запасов разбазарена республиканским правительством при участии руководства агентуры НКВД в Испании…

– Вот ведь срань болотная…

– Давайте без эмоций.

– Мы хотели, чтобы он пустил слух, что испанское золото не дошло до Парижа, а он сообщает в Москву, что мы его разбазарили вместе с республиканским правительством. Это разные вещи…

– Человек выполнил свой служебный долг… Официально золото из Парижа действительно не вывозилось, а далее он уже высказывал свои предположения… И давай по существу, мне завтра утром нужно докладывать Берии о результатах моей проверки.

– Надеюсь, что ты…

– Вспоминай, пожалуйста, не отвлекайтесь…

– Тогда мне надо срочно домой, – сказал в ответ Эйтингон. – Там в конверте за портретом товарища Сталина должны лежать приемно-передаточные акты от Гохрана. Если только их домработница сдуру не выкинула…

– Едемте вместе…

– Позвоните мне оттуда, – просит их Эмма, когда Судоплатов с Эйтингоном были уже на пороге.

Кабинет Берии

Утром следующего дня Судоплатов уже докладывал наркому о проведенной им проверке Гохрана СССР:

– Товарищ первый заместитель народного комиссара НКВД. После того как ревизоры тщательно проверили всю имеющуюся документацию, могу доложить, что следов недостачи ими обнаружено не было. Это касается как золота, так и драгоценностей…

– И ты туда же… – чуть не взорвался Берия. – У меня на столе лежит текст телеграммы вашего сотрудника Агаянца из Парижа. Он докладывает, что золото и драгоценности из Парижа не отправлялись. Что ты на это скажешь? Сталин меня спрашивает: Берия, где испанское золото? А ты говоришь, что все на месте. Не боишься головы лишиться?

– Боюсь, товарищ Берия, – после этих слов Судоплатов открывает папку, которую держал в руках, и передает документы Берии. – Вот приемо-передаточные акты с полной описью золота и драгоценностей на сумму более полумиллиардов долларов, принятых Гохраном от нашего сотрудника Эйтингона, лично ответственного за его доставку в Москву. А то, что касается телеграммы Агаянца, то в Париже мы специально пустили слух, что золота Испании до Парижа не дошло, что во время транспортировки конвоя оно было захвачено экипажем немецкой подводной лодки…

– Почему тогда это не отражено в отчетах?

– На всякий случай пустили испанцев по ложному следу. Пусть теперь свое золото у немцев требуют…

– А что, если немцы…

– Так кто же мог предположить, что их подводная лодка будет потоплена нашей авиацией.

– Сукины же вы дети. Даже не представляю, как с вами работать… Чай пить будешь?

Судоплатов, у которого от волнения уже давно пересохло горло, согласно кивнул головой.

Возвращение в реальность:

Дача Судоплатова

– Что тут скажешь, классика! – с восторгом изрек Кирилл, хлопая в ладоши.

– Как я узнал позже, эти ценности изначально предназначались для оперативных нужд испанского правительства республиканцев. Часть этого золота покрыла наши расходы на военную и материальную помощь республиканцам в ходе войны с Франко, а часть пошла на поддержку испанской эмиграции. Позже, когда мы с Эйтингоном сидели в тюрьме, нас снова допрашивали о судьбе этого золота. Скрывать, что золото у нас, уже не было смысла. И в итоге «наверху» было принято решение компенсировать испанским властям утраченный золотой запас поставкой нефти в Испанию по клиринговым ценам.

– А как же ваша гениальная история про потопленное испанское золото немецкой подводной лодкой…

– Оказалась не нужна. Сегодня в нашем правительстве работают холуи, которым зарплату платят не иначе как правительства других стран.

– Мы что, под кого-то ложиться собираемся?

– Бог не даст, свинья не съест… – сказал Судоплатов и улыбнулся.

– Вас бы к нам на занятия… – произнес Кирилл.

– Настоящий нелегал – это, коллега, сугубо штучное изделие. Есть вещи, которые нельзя ставить на поток. Особенно в деле подготовки разведчиков-нелегалов. Чуть ошибешься и получишь очередного невозвращенца.

– Вы обещали рассказать про Троцкого, – напомнил курсант.

– Обязательно, но у меня есть дела в столице. Так что решайте, остаетесь здесь или могу довести вас до Москвы.

– Поеду в Москву…

– Тогда одеваемся и в путь.

Машина плавно шла по заснеженной дороге. Через какое-то время Кирилл спросил:

– Павел Анатольевич, все понять не могу, а что именно не поделили Сталин и Троцкий?

– Официальная версия, как я понимаю, тебе известна: в борьбе с империализмом силами пролетариата всех стран нам нужно было иметь рычаги воздействия на этот самый пролетариат. А тут коса нашла на камень: роль лидера западного революционного движения решил примерить на себя Троцкий, находящийся в изгнании. Но это опять-таки общепринятая версия. Я думаю, что между ними, задолго до этого, произошло нечто недопустимое, то, что Троцкий позволил себе по отношению к этому молодому, мудрому, но и злопамятному грузину. Или же по отношению к кому-то, кто был очень близок самому Сталину. То, что потом Сталин считал поводом для кровавой мести. Но не будем вдаваться в подробности и обсуждать мои версии. В конце двадцатых годов взаимная неприязнь превратилась в лютую ненависть. Результат вам, коллега, известен. Троцкий был исключен из ЦК, потом из партии, жил какое-то время в ссылке в Алма-Ате, а затем и вовсе был официально выдворен из СССР. Но каким-то дьявольским образом сумел сохранить фанатичную верность у своих приверженцев. А их у него было немало. Тебе, как будущему разведчику, важнее детали этой не самой простой операции.

– Надеюсь, что в самое ближайшее время я услышу о продолжении этого любопытного поединка? – поинтересовался Кирилл, когда увидел, что машина уже въехала в пригород столицы.

– Библиотечный день у него… – пробурчал Судоплатов. – Поди, опять сегодня девушке будешь мозги пудрить?

– Ничего-то от вас не скроишь, товарищ генерал… – ответил Карпицкий улыбаясь.

– Беги уж, Ромео…

Квартира Ольги Мальцевой

Ольга встретила Кирилла в домашнем переднике и с пылесосом в руках.

– Привет! – начал курсант, поцеловав девушку. – Смотрю, ты с пылесосом – это что-то новенькое для генеральской дочки.

– Выходит, что на горизонте замаячил неравный брак?

– Догадливый… У отца есть боевой товарищ, у которого есть внук. Они тут недавно за праздничным столом изрядно выпили и сговорились за моей спиной нас поженить.

– Какое-то крепостное право. Хочешь, я митинг организую перед зданием Генерального штаба?

– Закончи сначала академию, не хватало еще вылететь с последнего курса. Что будешь тогда делать?

– Пойду в участковые и попрошусь в ваш район. А пока что помогу тебе пылесосить…

– Тогда раздевайся и проходи в гостиную. Начнем с нее.

– Так только уточни, мне раздеваться полностью?

И вскоре в гостиной зазвучал рев пылесоса, который заглушал то, что происходило между молодыми людьми уже в спальне.

А насчет пылесосов? Вот бы так и с нашей собственной жизнью, включил – и нет того, что уж больно неприглядно выглядит…

Архив академии ФСБ

В тот день Павел Анатольевич просматривал газетные подборки и милицейские сводки. Что он искал, мы пока того не ведаем, но просил за столом несколько часов.

Дача Судоплатова

Когда машина генерала подъехала к воротам его дачи, то он заметил, что площадка перед воротами очищена от снега. А уже через минуты Кирилл открыл ему и ворота.

– Давно ждешь? – спросил курсанта генерал, вылезая из машины.

– Почти час, но, чтобы не мерзнуть, нашел себе применение. У меня сегодня весь день такой. С утра полдня пылесосил у Ольги, теперь вот снег отгребаю…

– Поссорились? – уточнял Судоплатов, открывая дверь дома.

– Точнее, разошлись, как в море корабли… – ответил Кирилл.

– Понятно, отец дамы твоего сердца, очевидно, посчитал тебя недостойным женихом. Это бывает сплошь и рядом. И как мудро сказано в гениальном фильме «Берегись автомобиля» – жениться нужно на сироте… А пока забери, пожалуйста, с заднего сиденья машины пакет с продуктами. Потом займешься растопкой камина, а я подготовкой ужина.

И вскоре в камине весело заиграл огонь, согревая пристанище одинокого генерала, у которого сегодня был праздник: Господь послал ему не только сотрапезника, но и благодатного, а главное, пытливого слушателя.

Кирилл, не сдержав своего интереса, вновь напомнил Судоплатову о его обещании рассказать о задании, связанном с организацией убийства Троцкого.

– Ты, как клещ, если вцепишься, то уже не отпустишь… Это хорошая черта. Итак, когда новый начальник Иностранного отдела Деканозов проводил проверку всех оперативных работников, я еще не знал, что это делалось по личному распоряжению Берии, а точнее, по решению Центрального комитета укрепить НКВД партийными работниками и выпускниками Военной академии им. Фрунзе. И преимущественно русскими и белорусами по национальности. На каком-то этапе Берия сам подключался к таким проверкам. В частности, он беседовал с женщинами – сотрудницами разведслужбы, а таких у нас было четверо. И одна из них была моей женой.