Текст книги "Дорога в СССР. Как «западная» революция стала русской"

Энгельс пишет Вере Засулич (3 апреля 1890 г.): «Совершенно согласен с Вами, что необходимо везде и всюду бороться против народничества – немецкого, французского, английского или русского. Но это не меняет моего мнения, что было бы лучше, если бы те вещи, которые пришлось сказать мне, были сказаны кем-либо из русских».

Приняв эти установки, российские марксисты много сделали для разгрома народников. На первом этапе своей политической деятельности в разгроме народников принял участие и молодой Ленин. Как сказано в предисловии к 18-му тому сочинений Маркса и Энгельса, ответ Ткачеву «положил начало той всесторонней критике народничества в марксистской литературе, которая была завершена В.И. Лениным в 90-х годах ХIХ века и привела к полному идейно-теоретическому разгрому народничества» [1, с. ХХIХ].

В работе «От какого наследства мы отказываемся» (1897) Ленин так определил суть народничества, две его главные черты: «признание капитализма в России упадком, регрессом» и «вера в самобытность России, идеализация крестьянина, общины и т. п.». Главным противоречием, породившим русскую революцию, марксисты считали в то время сопротивление прогрессивному капитализму со стороны традиционных укладов (под ними понимались община, крепостничество – в общем, «азиатчина»). Исходом революции должно было стать «чисто капиталистическое» хозяйство.

Современные исторические исследования массового сознания крестьян, проведенные путем изучения большого массива документов 1905–1907 годов (наказов, приговоров и петиций), подводят нас к важному выводу о причинах того разрыва внутри революционного социалистического движения, который привел и к трагедии Гражданской войны. Сейчас эти причины видятся таким образом.

Ленин первый перешел к принципиально иной модели, объясняющей природу русской революции и места в ней крестьянства. Но и он «приходил к ленинизму» трудно, с отступлениями и противоречиями, традиционное сословное российское общество считалось архаичным и противопоставлялось гражданскому обществу.

Такое видение сохранилось и сегодня, и наши нынешние либералы и демократы недалеко ушли в этом от кадетов и меньшевиков.

2. «Развитие капитализма в России»: исходная позиция

Главной задачей труда «Развитие капитализма в России» (1896–1899) сам Ленин считал укрепление марксистских взглядов на исторический процесс в России – он слишком «затвердил» установки марксизма, не вскрыв рационального зерна взглядов народников. Русские мыслители прошлого, сделавшие вклад в развитие нашей общественной мысли (независимо от их политических взглядов), разумно и уважительно относились к влиянию на них марксизма. С.Н. Булгаков писал в «Философии хозяйства»: «Практически все экономисты суть марксисты, хотя бы даже ненавидели марксизм». Тем более молодые марксисты России смотрели на социальную реальность через призму трудов Маркса.

В момент написания этой книги даже в первый период после революции 1905–1907 годов Ленин следовал тезису о неизбежности прохождения России через этап господства капиталистической формации. Отсюда вытекало, что и назревающая русская революция, смысл которой виделся в расчистке площадки для прогрессивной формации, должна была быть революцией буржуазной.

В предисловии к 1-му изданию книги Ленин специально подчеркнул свою солидарность с главными выводами работы К. Каутского «Аграрный вопрос»: «Каутский категорически признает, что о переходе деревенской общины к общинному ведению крупного современного земледелия нечего и думать… Мы считаем необходимым подчеркнуть полную солидарность воззрений западноевропейских и русских марксистов ввиду новейших попыток представителей народничества провести резкое различие между теми и другими» [53, с. 8, 9][3]3
  Здесь Ленин прямо отвечал на тезис народников, которые считали, что при национализации крупной промышленности возможно техническое вооружение общины и ее развитие так, «чтобы она была в состоянии сделаться подходящим орудием для организации крупной промышленности и для ее преобразования из капиталистической формы в общественную».


[Закрыть].

Заметим, что Каутский ошибался: в отличие от Германии, русская община показала удивительную способность сочетаться с кооперацией и таким образом развиваться в сторону крупных хозяйств. В 1913 г. в России было более 30 тыс. кооперативов с общим числом членов более 10 млн человек. Позже смогла община восстановиться и в облике колхозов – крупных кооперативных производств.

Но главное было даже не в превращении общины в крупное предприятие, а в том, что в условиях России социальная организация общины была эффективнее, чем капиталистическое хозяйство. Индикатор этого – переток земли. В целом после реформы 1861 г. на рынке земли стали господствовать трудовые крестьянские хозяйства, а не фермеры. Если принять площади, полученные частными землевладельцами в 1861 г. за 100 %, то к 1887 г. у них осталось 76 %, к 1897 г. 65 %, к 1905 г. 52 % и к 1916 г. 41 %, при этом из этих 41 % 2/3 использовалось крестьянами через аренду. То есть за время «развития капитализма» к крестьянам перетекло 86 % частных земель.

А.В. Чаянов пишет: «В России в период начиная с освобождения крестьян (1861 г.) и до революции 1917 г. в аграрном секторе существовало рядом с крупным капиталистическим крестьянское семейное хозяйство, что и привело к разрушению первого, ибо малоземельные крестьяне платили за землю больше, чем давала рента капиталистического сельского хозяйства, что неизбежно вело к распродаже крупной земельной собственности крестьянам» [44, с. 143].

К этому Чаянов дает такой комментарий: «Наоборот, экономическая история, например, Англии дает нам примеры, когда крупное капиталистическое хозяйство… оказывается способным реализовать исключительные ренты и платить за землю выше трудового хозяйства, разлагая и уничтожая последнее» [44, с. 409].

Исходя из марксистской политэкономии, Ленин был уверен, что освобождение крестьян от оков общины – благо для них, и так определял позицию социал-демократов: «Мы стоим за отмену всех стеснений права крестьян на свободное распоряжение землей, на отказ от надела, на выход из общины. Судьей того, выгоднее ли быть батраком с наделом или батраком без надела, может быть только сам крестьянин. Поэтому подобные стеснения ни в каком случае и ничем не могут быть оправданы»[4]4
  Во втором издании 1908 г. Ленин сделал сноску, чтобы отмежеваться от реформы Столыпина, которая потребовала массовых порок и казней: «Само собой разумеется, что еще больший вред крестьянской бедноте принесет столыпинское (ноябрь 1906 г.) разрушение общины». Но между этой сноской и текстом имеется явное противоречие – трудно поддерживать разрушение общины («отмену всех стеснений») и в то же время ругать за это Столыпина.


[Закрыть].

В декабре 1907 г. Ленин заканчивает книгу «Аграрная программа русской социал-демократии в первой русской революции 1905–1907 годов», а зимой 1908 г. готовит ее к печати (книга была конфискована и уничтожена еще в типографии; сохранился один экземпляр, вышла книга в 1917 г.). В ней еще излагаются старые представления ортодоксального марксизма: то же самое обличение «средневековья» и те же мечты о «фермере», что и в «Развитии капитализма в России».

Вот главные для нас мысли этой книги: «Крестьянское надельное землевладение… загоняет крестьян, точно в гетто, в мелкие средневековые союзы фискального, тяглового характера, союзы по владению надельной землей, т. е. общины. И экономическое развитие России фактически вырывает крестьянство из этой средневековой обстановки, – с одной стороны, порождая сдачу наделов и забрасывание их, с другой стороны, созидая хозяйство будущих свободных фермеров (или будущих гроссбауэров юнкерской России) из кусочков самого различного землевладения…

Для того чтобы построить действительно свободное фермерское хозяйство в России, необходимо “разгородить” все земли, и помещичьи, и надельные. Необходимо разбить все средневековое землевладение, сравнять все и всяческие земли перед свободными хозяевами на свободной земле. Необходимо облегчить в максимально возможной степени обмен земель, расселение, округление участков, создание свободных новых товариществ на место заржавевшей тягловой общины. Необходимо “очистить” всю землю от всего средневекового хлама…

Мелкие собственники-земледельцы в массе своей высказались за национализацию [земли] и на съездах Крестьянского союза в 1905 году, и в первой Думе в 1906 году, и во второй Думе в 1907 году… не потому, что “община” заложила в них особые “зачатки”, особые, не буржуазные “трудовые начала”. Они высказались так потому, наоборот, что жизнь требовала от них освобождения от средневековой общины и средневекового надельного землевладения. Они высказались так не потому, что они хотели или могли строить социалистическое земледелие, а потому, что они хотели и хотят, могли и могут построить действительно буржуазное, т. е. в максимальной степени свободное от всех крепостнических традиций мелкое земледелие» [49].

Он даже сделал радикальный вывод: «Доброму народнику и в голову не приходило, что покуда сочинялись и опровергались всяческие проекты, капитализм шел своим путем, и общинная деревня превращалась и превратилась в деревню мелких аграриев» [53, с. 321]. Это – чисто марксистское видение проблемы, но оно было ошибочным, что Ленин неявно признал в сентябре 1908 г. в статье «Лев Толстой как зеркало русской революции», разумно не поднимая вопроса о старой ошибке.

Общая ошибка марксистов до революции 1905 г. заключалась в том, что они ставили знак равенства между докапиталистическими формами и некапиталистическими. Если видеть в общине только ее формационное содержание, то она, будучи «докапиталистической» формой, в конце XIX века выглядела как пережиток и отсталость. Если же рассматривать общину как продукт культуры, то в ней виден гибкий и содержательный уклад, совместимый с самыми разными социально-экономическими базисами. На основе общинных отношений во многом строилась ускоренная индустриализация Японии, Китая и стран Юго-Восточной Азии.

Жизнь показала ошибочность выводов Ленина 1899 года: вопреки мощному политическому и экономическому давлению крестьянство не исчезало, а оказывалось жизнеспособнее и эффективнее, чем фермы. В 1913 г. 89 % национального дохода, произведенного в сельском хозяйстве европейской части России, приходилось на крестьянские хозяйства – в 10 раз больше, чем на капиталистические (по другим оценкам, для России в целом накануне Первой мировой войны доля крестьян по стоимости продукта составила 92,6 %). Значит, насаждавшиеся правительством фермы были менее эффективны. Поэтому и помещики, и скупившие землю кулаки не устраивали ферм, а сдавали землю в аренду крестьянским дворам.

Неудача реформы Столыпина показала и другую важную сторону развития капитализма в России: здесь, в отличие от Западной Европы, капитализм в сельском хозяйстве не мог вытеснить общину и даже нуждался в ее укреплении. Иными словами, чтобы в какой-то части России мог возникнуть сектор современного капиталистического производства, другая часть должна была «отступить» к общине, стать более традиционной, нежели раньше. Образно говоря, капитализм не мог существовать без крупной буферной «архаической» части, соками которой он питался.

Глобализация капитализма в период империализма привела к тому, что свою «архаическую» часть Запад смог в значительной степени вынести за пределы метрополии, господствуя в заморских территориях – в колониях, а потом в «третьем мире». Но Россия, не будучи колониальной империей, могла вести развитие капитализма только посредством архаизации части собственного общества – крестьянства. Именно после реформы 1861 г., открывая простор для развития капитализма, само царское правительство укрепляло крестьянскую общину. И это не было ошибкой, иначе и быть не могло.

В своем труде «Развитие капитализма в России» Ленин, следуя за устаревшей политэкономией Маркса, ошибался относительно прогрессивной роли капитализма в целом, в глобальном масштабе. В реальности капитализм был системой «центр – периферия». Создавая на периферии анклавы современного производства, господствующий извне капитализм метрополии обязательно производил «демодернизацию» остальной части производственной системы, даже уничтожая структуры местного капитализма.

Ловушка или порочный круг в аграрной политике России были в том, что приходилось «одновременно догонять капитализм и убегать от капитализма» (Вебер). Поэтому сама идея революции союза рабочих и крестьян ради предотвращения капитализма показалась большинству марксистов абсолютно еретической. Но была необходима индустриализация и модернизация страны. Ленин понял этот вызов и одновременно структуру ловушки, понял суть России как цивилизации и проник в смысл крестьянской мечты – и преодолел давление господствующих понятий и теорий.

3. Представление о крестьянстве: от марксизма к ленинизму

Уже в ходе революции 1905–1907 годов (после крестьянских волнений 1902 г.) начинает меняться представление Ленина о крестьянстве и его отношение к капитализму. Он рвет с установкой западной социал-демократии – избегать уступок крестьянам даже в виде включения аграрного вопроса в партийные программы. На IV (объединительном) съезде РСДРП он предлагает принять требование о «национализации всей земли» – крестьянский лозунг революции 1905 г. Это было настолько несовместимо с принятыми догмами, что против Ленина выступили не только меньшевики, но и почти все большевики. Луначарский даже упрекнул Плеханова за старую куцую программу, которую тот якобы протащил «из страха перед крестьянской революцией, из боязни, чтобы ее торжество не повлекло за собой и торжество народников над марксистами».

Сам Плеханов на IV съезде верно понял поворот Ленина: «Ленин смотрит на национализацию [земли] глазами социалиста-революционера. Он начинает даже усваивать их терминологию – так, например, он распространяется о пресловутом народном творчестве. Приятно встретить старых знакомых, но неприятно видеть, что социал-демократы становятся на народническую точку зрения».

После 1908 г. Ленин уже совершенно по-иному представляет сущность спора марксистов с народниками (кстати, спора, который он сам активно вел в последние годы XIX века). Он пишет в письме И.И. Скворцову-Степанову: «Воюя с народничеством как с неверной доктриной социализма, меньшевики доктринерски просмотрели, прозевали исторически реальное и прогрессивное историческое содержание народничества… Отсюда их чудовищная, идиотская, ренегатская идея, что крестьянское движение реакционно, что кадет прогрессивнее трудовика, что “диктатура пролетариата и крестьянства” (классическая постановка) противоречит “всему ходу хозяйственного развития”. “Противоречит всему ходу хозяйственного развития” – это ли не реакционность?!» [33].

Из этого ясно видно, что трактовка, которую давал проблеме сам Ленин десять лет назад, ушла в прошлое, он о ней даже не вспоминает. «Чудовищная, идиотская, ренегатская идея» меньшевиков, не понявших прогрессивного содержания народничества, – это их позиция после революции 1905 года, которая выявила реальность. После этой революции мыслить в канонах марксизма десятилетней давности значило именно стать ренегатами марксизма.

Исследователь крестьянства Т. Шанин пишет: «Какими бы ни были ранние взгляды Ленина и более поздние комментарии и конструкции, он был одним из тех немногих в лагере русских марксистов, кто сделал радикальные и беспощадные выводы из борьбы русских крестьян в 1905–1907 гг. и из того, в чем она не соответствовала предсказаниям и стратегиям прошлого. Вот почему, к концу 1905 г., Россия для него уже не была в основном капиталистической, как написано в его книге 1899 г.» [8, с. 279][5]5
  Ленин говорил на VII съезде РКП(б) (март 1918 г.), что в России «самые развитые формы капитализма, в сущности, охватили небольшие верхушки промышленности и совсем мало еще затронули земледелие».


[Закрыть].

Хотя Ленин и «сделал радикальные и беспощадные выводы», начиная с 1905 года он сознательно принижал оригининальность его выводов, потому что в то время обвинение в «ревизионизме» марксизма нанесло бы большой ущерб линии большевиков. Революция 1905–1907 годов была особым, не объяснимым в рамках классического марксизма явлением. И все равно поддержка Лениным крестьянского взгляда на земельный вопрос означала серьезный разрыв с западным марксизмом.

Т. Шанин пишет: «В европейском марксистском движении укоренился страх перед уступкой крестьянским собственническим тенденциям и вера в то, что уравнительное распределение земли экономически регрессивно и поэтому политически неприемлемо. В 1918 г. Роза Люксембург назвала уравнительное распределение земель в 1917 г. как создающее “новый мощный слой врагов народа в деревне”» [8, с. 512].

В 1907 г. Ленин в проекте речи по аграрному вопросу во II Государственной думе прямо заявил о поддержке «крестьянской массы» в ее борьбе за землю и о союзе рабочего класса и крестьянства. Союза не с сельским пролетариатом, а именно с крестьянством. Какой разительный контраст с книгой «Развитие капитализма в России»! В этой речи уже и намека нет на прогрессивность больших землевладений и бескультурье «одичалого земледельца». Здесь сказано нечто противоположное: «Вопиющую неправду говорят про крестьян, клевещут на крестьян те, кто хочет заставить Россию и Европу думать, будто наши крестьяне борются против культуры. Неправда!»

В 1908 году Ленин пишет статью, само название которой наполнено большим скрытым смыслом: «Лев Толстой как зеркало русской революции». Уже здесь – совершенно новая трактовка русской революции, пересмотр одного из главных положений книги «Развитие капитализма в России». Ведь очевидно, что не мог быть Толстой зеркалом буржуазной революции.

В этой статье Ленин очень осторожно выдвигает кардинально новую для марксизма идею о революциях, движущей силой которых является не устранение препятствий для господства «прогрессивных» производственных отношений (капитализма), а именно предотвращение этого господства – стремление не пойти по капиталистическому пути развития. Это – новое понимание сути русской революции, которое затем было развито в идейных основах революций других крестьянских стран.

Что отражает Толстой как «зеркало русской революции»? Теперь, согласно взгляду Ленина 1908 г., «протест против надвигающегося капитализма, разорения и обезземеления масс, который должен был быть порожден патриархальной русской деревней». Не буржуазная революция, а протест против капитализма!

При этом Ленин не говорит здесь об униженных и оскорбленных, о раздавленных колесницей капитализма, об «одичалом земледельце» – он говорит о крестьянстве в целом: «Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых как целое, выражает как раз особенности нашей революции как крестьянской буржуазной революции».

Чтобы не вступать в конфликт с системой взглядов русского марксизма, которую сам же он укреплял в своем труде 1899 г., Ленин говорит лишь об «особенности» нашей революции, но выделяет слово крестьянская. На деле речь шла не об особенностях, а о совмещении двух разных, а в главных вопросах и противоположно направленных революций – буржуазной и крестьянской, глубоко антибуржуазной. Можно даже сказать, что крестьянская революция более антибуржуазна, нежели пролетарская, ибо крестьянство и капитализм несовместимы, а капитал и труд пролетария – лишь конкуренты на рынке[6]6
  Говоря об официальной советской истории, Т. Шанин замечает: «Те цитаты из Ленина, которые не подходили к антикрестьянской тенденции, были просто забыты или затерялись» [8, с. 249].


[Закрыть].

Ленин после урока революции 1905–1907 годов по-иному видит чаяния крестьянства: не освободиться от постылого надела, не превратиться в рабочего, а «расчистить землю, создать на месте полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, – это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции». По сути, уже в 1908 г. Ленин отказывается от главных тезисов своей книги 1899 г. и признает, что народники верно определили конечный идеал, цивилизационное устремление 85 % населения России, а значит, и грядущей русской революции.

Это новое понимание и сделало Ленина вождем революции. Второй, помимо Ленина, великий русский политик, который так же глубоко понял урок первой революции, – Столыпин – отдал все силы делу раскола и «умиротворения» крестьянства и потерпел крах.

Столь же осторожно, но существенно развивает Ленин мысль об антибуржуазном характере крестьянской революции. В 1910 г. он пишет в связи со смертью Л.Н. Толстого: «Его непреклонное отрицание частной поземельной собственности передает психологию крестьянской массы… Его непрестанное обличение капитализма передает весь ужас патриархального крестьянства, на которого стал надвигаться новый, невидимый, непонятный враг, идущий откуда-то из города или откуда-то из-за границы, разрушающий все “устои” деревенского быта, несущий с собою невиданное разорение, нищету, голодную смерть, одичание, проституцию, сифилис…».

Здесь уже и речи нет о прогрессивном влиянии капитализма, устраняющем «азиатчину» из русской деревни. Наоборот, капитализм несет в нее одичание и невиданное разорение. Нет здесь и следа старой догмы о свершившемся разделении крестьян на буржуазию и пролетариат. Это – полное отрицание старого тезиса, что общинное крестьянство – опора капитализма. Капитализм – враг крестьянства в целом. И в ходе революции (как в 1905–1907, так и летом 1917 г.) не бедные крестьяне («пролетарии») громили «крестьянскую буржуазию», а крестьянская община приговаривала к сожжению избы, а то и целых деревень соседей, изменивших общему решению схода.

И именно по вопросу о крестьянстве стала все более и более проходить линия, разделяющая большевиков и меньшевиков, которые все сильнее тяготели к блоку с западниками-кадетами. И вопрос, по сути, стоял так же, как был поставлен в двух Нобелевских комитетах (по литературе и по премиям мира), которые отказали в присуждении премий Льву Толстому – самому крупному мировому писателю того времени и первому всемирно известному философу ненасилия. Запад не мог дать Толстому премию, ибо он «отстаивал ценности крестьянской цивилизации» в ее борьбе с наступлением капитализма.

Мы в советское время, бездумно слушая профессоров марксизма-ленинизма, не замечали того, что четко зафиксировали современники и оппоненты Ленина: выводы его труда «Развитие капитализма в России» им самим де-факто признаны ошибочными, и он принципиально изменил всю теоретическую концепцию. В 1912 году М.И. Туган-Барановский подчеркнул: «Аграрные программы марксистов стали все ближе приближаться к аграрным программам народников, пока наконец между ними не исчезли какие бы то ни было принципиальные различия. И те, и другие почти с одинаковой энергией требовали перехода земли в руки крестьянства… При таком положении дел старые споры и разногласия решительно утрачивают свой смысл. Жизнь своей властной рукой вынула из-под них почву» [9].

Представить новые выводы Ленина относительно крестьянства в среде марксистов и либералов было сложнейшей задачей потому, что в начале ХХ века марксизм в России стал больше, чем теорией или даже учением: он стал формой общественного сознания в культурном слое. Поэтому Ленин как политик мог действовать только в рамках «языка марксизма». И Ленин совершил почти невозможное: в своей мысли и в своей политической стратегии он следовал требованиям реальной жизни, презирая свои вчерашние догмы – но делал это, не перегибая палку в расшатывании мышления своих соратников.

Приходя шаг за шагом к пониманию сути крестьянской России, создавая «русский большевизм» и принимая противоречащие марксизму стратегические решения, Ленин сумел выполнить свою политическую задачу, не входя в конфликт с общественным сознанием. Ему постоянно приходилось принижать оригинальность своих тезисов, прикрываться Марксом, пролетариатом и т. п. Он всегда поначалу встречал сопротивление почти всей верхушки партии, но умел убедить товарищей, обращаясь к здравому смыслу. Однако и партия сформировалась из тех, кто умел сочетать «верность марксизму» со здравым смыслом, а остальные откалывались – Плеханов, меньшевики, Бунд, троцкисты.

В тот момент было очень трудно отказаться от картины истории человечества, которая была внедрена в сознание российской интеллигенции системой образования. А в среде левой интеллигенции эта картина была еще усилена философией Гегеля и марксизмом, понятийный аппарат которых сформировался в иной мировоззренческой системе, так что смыслы многих понятий и выводов в среде русских искажались (а часто не могли быть поняты)[7]7
  Стоит прочитать «Философские тетради» Ленина, он сильно намучился, изучая Гегеля. Вот его пометки на полях: «Здесь изложение какое-то отрывочное и сугубо туманное…»; «Темна вода…»; «Сие производит впечатление большой натянутости и пустоты»; «Тут вообще тьма тёмного…»; «Рассуждения о “механизме” сугубо тёмные и едва ли не сплошная чушь». Результатом этого штудирования Лениным было такое суждение: «Нельзя вполне понять “Капитала” Маркса и особенно его первой главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса полвека спустя!» [47].


[Закрыть].

Этот темный и многослойный смысл рассуждений Гегеля и Маркса очаровывал русскую интеллигенцию, хотя в них была большая доля евроцентризма, и прилагать эти рассуждения к социальной и политической реальности надо было очень осторожно. Признать, что Россия – самобытная цивилизация, что она может нарушить «правильный» ход истории, было для европейски образованного марксиста очень трудным шагом. Это значило внутренне признать правоту славянофилов, которые в среде социал-демократов выглядели архаическими реакционерами. Как уже было сказано, статья «Лев Толстой – зеркало русской революции» была страшной ересью.

По сути, уже в 1908 году Ленин отказывается от главных тезисов своей книги 1899 года и признает, что народники верно определили конечный идеал, устремление 85 % населения России, а значит, и грядущей русской революции. Это новое понимание и сделало Ленина вождем революции.

Ленин убедительно показал, что капитализм складывается периферийный, он несет России не прогресс, а одичание. Поэтому возможен союз рабочего класса и крестьянства. Революция, которую осуществит этот союз, будет не предсказанная Марксом пролетарская революция, устраняющая исчерпавший свою прогрессивную потенцию капитализм, а революция иного типа – предотвращающая установление в стране периферийного капитализма. Выдвижение этой программы означало полный разрыв с ортодоксальными марксистами (меньшевиками). Потому-то меньшевики оказались в союзе с буржуазными либералами и даже участвовали в Гражданской войне в основном на стороне белых.