Текст книги "Опыт СССР. Проект мирового масштаба"

Итак, сделаем первый вывод. Те предприятия, которые имеются сегодня в России, возникли в результате приватизации (и часто разделения) советских государственных предприятий. Они создавались и действовали в культурной среде, проникнутой общинным мышлением, отрицающим индивидуализм. Та антропологическая модель, на которой строился социальный уклад предприятия, представляла человека не свободным атомом, а солидарной личностью, для которой получение от общины минимума жизненных благ есть естественное право. Действия предприятия, нарушающие это право, до сих пор воспринимаются как неправильные, несправедливые.

Когда речь идет о промышленных предприятиях, этот фактор, как ни парадоксально, усиливается (хотя он должен был бы нейтрализоваться в процессе перехода промышленных рабочих к городской жизни). Это связано с историческими условиями индустриализации в советской России, которая в очень высоком темпе проходила с конца 20-х годов.

Как и в Японии, индустриализация в СССР проводилась не через возникновение свободного рынка рабочей силы, а в рамках государственной программы. В Англии крестьяне в ходе «огораживаний» были превращены в пролетариев, которые вышли на рынок рабочей силы как свободные индивидуумы. В СССР после революции 1917 г. в селе была возрождена община (мир), лишь частично подорванная в 1906–1914 гг. реформами Столыпина. Необходимые для индустриализации (и избыточные для села) трудовые ресурсы были получены посредством программы «коллективизации» – насильственного создания сельских кооперативов (колхоз) и государственных ферм (совхоз), которые государство снабжало машинами и другими средствами интенсивного сельскохозяйственного производства.

Вытесненные при этом из села крестьяне не «атомизировались» и не стали пролетариями. Они организованно были направлены на учебу и на стройки промышленности, после чего стали рабочими, техниками и инженерами. Жили они в общежитиях, бараках и коммунальных квартирах, а потом – в рабочих кварталах, построенных предприятиями. Это был процесс переноса общины из села на промышленное предприятие. Получилось так, что основные черты общинного уклада на предприятии проявились даже больше, чем в оставшемся в селе колхозе.

Поэтому промышленное предприятие СССР не только не стало фирмой, организованной на принципах хрематистики, – оно даже не стало чисто производственным образованием. Оно было, как и община в деревне, центром жизнеустройства. Поэтому создание на самом предприятии и вокруг него обширной системы социальных служб стало вполне естественным процессом, не противоречащим культурному генотипу предприятия, а вытекающим из него.

Поговорим об отдельных частях социальной сферы предприятий – о том, как они строились в советское время.

Общественное питание. Право на пищу – одно из ключевых естественных прав в традиционных обществах. Заводская столовая как особый социальный тип была важной частью советского предприятия. Замечу, что западные эксперты обычно вообще не учитывают столовые как элемент социальной инфраструктуры предприятия.

В 1990 г. услугами общественного питания пользовались в России ежедневно 84 млн. человек (более половины населения). На предприятиях промышленности, строительства, транспорта и в совхозах, а также в рабочих общежитиях было сосредоточено около 40 % мест всей системы общественного питания. В 1990 г. в сфере производства обеспеченность услугами столовых достигла 91 % от норматива (от числа работников, которым по условиям работы требовались такие услуги).

По мнению работников, ценность общественного питания, организованного непосредственно на производстве, была весьма высока. В 1990 г. в ходе опроса, проведенного в республиках СССР Бюро социологических обследований Госкомстата СССР, 52,5 % опрошенных в РСФСР отметили, что обеспеченность этими услугами недостаточна (то есть, по их мнению, эти услуги следовало не свертывать, а расширять). 41,3 % опрошенных считали, что эти услуги следует развивать самим предприятиям и ведомствам, а 37,4 % считали, что это могут лучше сделать местные органы власти.

Практически все предприятия давали дотации столовым, работающим на их территории. Оценить размер дотаций сложно, поскольку часть их шла через профсоюз, часть скрывалась в самых разных статьях расходов, часть представляла собой прямые поставки продуктов из «подсобных хозяйств» или из кооперативов, минуя торговлю. Согласно опросам 1996 г., даже до того момента четверть предприятий сохранила у себя подсобные хозяйства, причем 86 % из них продавали продукцию своим работникам (по льготным ценам), а 3 % распределяли ее среди работников предприятия бесплатно.

Подсобные хозяйства – особый элемент социальной сферы предприятия, которого нет на Западе, и о них следует сказать особо. В них отразился пережиток связи промышленного предприятия России с землей. Другая сторона той же проблемы – наделение большинства работников предприятия земельными участками и всяческая помощь в обустройстве этих участков. Обеспечение работников участками – одна из важных сторон социальной деятельности предприятий, совершенно не понятных западным экспертам и не отраженных в западной литературе. Кстати, в самые тяжелые годы кризиса урожай, собираемый рабочими со своих огородов, составлял важную часть потребляемых продуктов питания.

Диапазон форм связи предприятия с его «подсобным хозяйством» очень широк – от слабо формализованного «шефства» предприятия над колхозом или совхозом до превращения совхоза в структурное подразделение предприятия. Понятно, что отношения предприятия и его подсобного хозяйства совершенно не объясняются рыночными механизмами. Вот что рассказывает в своей книге Н.Н. Румянцев о взаимоотношениях крупного текстильного комбината с селом уже в 1992 году, в разгар «шоковой» реформы:

«Совхоз «Приволжский» когда-то был подсобным хозяйством комбината, ему мы помогали больше всех. Построили 73 коттеджа, дали горячую воду, подключили к нашей канализации. Считаю, что мы помогли совхозу иметь в достатке рабочих, и теперь они обходятся своими силами. Совхоз считается одним из лучших в области. Все мы сделали для них бесплатно, хотя 73 домика были бы для нас нелишними.

В 1992 году, а прошло всего десять месяцев, мы затратили более десяти миллионов рублей на строительство жилых домов, ферм, зерносушилки, дорог. Продукции за это время получили на 8,5 миллиона рублей. Думаю, что в ближайшие годы мы будем получать не менее пяти-шести тысяч литров молока от коровы в год. Будут у нас куры. Хотя бы детские сады, но мы должны обеспечить яйцами. Разведем гусей, благо в хозяйстве есть большое озеро.

Мы организовали торговлю на фабриках, и все убедились, что у нас можно купить втрое-вчетверо дешевле, чем в госторговле. Молоко у нас три рубля литр, в госторговле – десять. Это же касается одежды, обуви, продуктов. Мясо с нашего подсобного хозяйства продаем по тридцать рублей, впятеро дешевле. Все это в конечном счете зарплата, только обеспеченная вдобавок хорошим товаром».

Широкое использование общественного питания, а также наличие «невидимых» каналов распределения продуктов питания объясняет «загадку», которую как будто не замечают западные эксперты: почему при «дефиците» некоторых продуктов питания в розничной торговле реальный уровень потребления этих самых продуктов в СССР был по западным меркам очень высок.

Оценить в денежном выражении все способы поддержки предприятиями их столовых трудно. Известно, однако, что в среднем качество питания в заводских столовых было намного выше, чем в столовых открытого доступа, – при значительно более низких ценах. В «своих» столовых предприятия использовали также многие формы оказания работникам материальной помощи на уравнительной основе (бесплатный хлеб или овощи, особые блюда с символической ценой для легкомысленных людей, «не дотянувших до получки» и др.). В 1990 г. 9,1 % рабочих промышленности (и 8,5 % работников совхозов и колхозов) получали бесплатное питание или питание с частичной доплатой. На многих предприятиях бесплатным было питание работников ночных смен.

Жилищно-коммунальные услуги предприятия. В СССР обеспечение жильем было конституционным правом, которое гарантировалось государством. Бездомности как социального явления в СССР не существовало. Государство в лице как местных властей (советов), так и предприятий предоставляло жилье бесплатно в вечное пользование. Законом было запрещено выселение без предоставления равноценного жилья. Этот закон в такой степени воспринимался как естественное право, что даже через семь лет после ликвидации советского законодательства власти не решаются на выселение жильцов за неуплату коммунальных платежей (в некоторых регионах неуплаты являются почти тотальными, в масштабах целого города).

Сначала скажем о состоянии жилищного фонда в СССР и места в нем предприятий. На начало 1991 г. в СССР имелось 87,2 млн. квартир и домов, из них 48 млн. квартир государственного и общественного фонда (остальные – собственность граждан). Из этих 48 млн. квартир 46,4 млн. (96,7 %) – отдельные, 1,6 млн. (3,3 %) – коммунальные, т. е. в них проживало более одной семьи. Основную массу расходов по содержанию жилья в СССР несло государство. В 1989 г. на 1 рубль взимаемой с жильцов платы было 6 рублей государственных дотаций. В семейном бюджете рабочих и служащих расходы по оплате квартиры составляли около 1 %, а со всеми коммунальными услугами – 3 %.

Весь жилой фонд СССР в начале 1991 г. составлял 4,6 млрд. квадратных метров площади. Из них государству принадлежало 2,5 млрд. В государственном фонде ведомственная площадь составляла 1,44 млрд. кв. м. Это и был жилой фонд предприятий и ведомств (т. е. центральных органов управления хозяйством). Из этого фонда 0,23 млрд. кв. м принадлежало предприятиям сельского хозяйства (совхозам), а 0,1 млрд. кв. м (7 %) составляли рабочие общежития. Таким образом, промышленным предприятиям в СССР принадлежало около 20 % жилой площади.

Примерно в 40 % квартир, принадлежащих в советское время предприятиям, проживали люди, не работавшие на них. После предоставления работнику квартиры предприятие не имело юридического права ни задержать его, ни изъять квартиру, если он пожелал сменить место работы. Но это считалось неэтичным, и обычно работник продолжал работать на предприятии в течение негласно установленного приличиями срока (1–2 года).

В целом население высоко оценивало деятельность предприятий по обеспечению жильем. В опросе 1990 г. в РСФСР 50,4 % опрошенных считали, что услуги по предоставлению жилья следует развивать предприятиям, а 28,3 % – что их следует развивать местным органам власти.

Рассмотрим теперь роль предприятий в предоставлении всего набора социальных услуг, связанных с жильем, – строительстве и содержании жилья и коммунальных служб (водоснабжение, отопление, канализация и пр.). Почитаем выдержки из воспоминаний Н.Н.Румянцева. На всех трех текстильных комбинатах, где ему пришлось быть директором, одним из первых вопросов было жилье и коммунальные службы. Все три предприятия были «градообразующими» – главными предприятиями, вокруг которых формировался и жил небольшой город. Вначале Н.Н.Румянцев был директором комбината в г. Пучеж. В связи с образованием водохранилища на Волге предприятие переносилось на другую территорию. Ликвидировались и коммунальные объекты, которые обслуживали весь город. Когда прибыли подрывники, Н.Н.Румянцев заперся в бане, которая находилась на фабрике, и не дал ее взорвать, сохранив ее на целый год до постройки новой бани. За это его исключили из партии (что для него, прошедшего ГУЛАГ, могло повлечь и более тяжелые последствия). Когда комбинат в Пучеже был реконструирован, Н.Н.Румянцева перевели на новое место, в г. Писцово. Вот что вспоминает он о работе на этом комбинате, который насчитывал 4300 работников:

«Выделить что-либо особенное за все шесть лет работы в Писцове трудно. Разве что жилье. Как и везде, положение с жильем было очень трудным. Специально созданная бригада ежегодно строила по семьдесят с лишним домов, и за шесть лет нужду в жилье мы свели к нулю.

Я давно сделал для себя правилом: если хочешь чего-то добиться на производстве, то начинай заниматься в первую очередь не производством, а условиями жизни людей. Морально спрашивать только с человека, которому ты помог устроить нормальную жизнь и работу, а не действовать по принципу: вы потерпите, вот наладим производство, появятся деньги и тогда возьмемся за жилье, детские сады, клубы, бани. Люди и в этом случае будут работать, но не так хорошо».

А вот как начал Н.Н.Румянцев свою работу директором самого крупного в СССР льнокомбината – Яковлевского в г. Поволжске: «Как и везде, самым больным вопросом для нас было жилье. Правда, под реконструкцию было выделено восемь миллионов рублей на соцкультбыт, в том числе и на жилье. Сумма по тем временам огромная. Ведь на миллион рублей можно было построить триста пятьдесят квартир. Деньги, как видим, были, а жилье почти не строилось. Причина известна: не хватало строителей, материалов, техники, и жилье постепенно отодвигалось на потом.

Особо осложняло работу то, что на комбинате висел весь город, все его коммунальные службы, и, думая о развитии комбината, мы должны были фронтально двигать и всю инфраструктуру. Город получал от нас тепло, горячую и холодную воду, все стоки шли через наши очистные сооружения.

Жилья на мой приход было 34 тысячи квадратных метров, из них четверть ветхого и аварийного. Для сравнения скажу, что сейчас мы имеем двести тысяч квадратных метров жилья.

В самом начале в обеспечении жильем мы топтались на месте, так как срочно пришлось сбросить восемь двухэтажных фибролитовых домов, разрушили все бараки и ликвидировали подвалы. Всем жильцам предоставили благоустроенные квартиры. Одновременно благоустроили часть жилья – дали воду, газ, тепло, подключили к канализации. Люди очень быстро убедились, что все обещания по жилью выполняются, причем в первую очередь. Народ повеселел, и это, в свою очередь, хорошо повлияло на производство. Начали строить детские дошкольные учреждения, стали наводить порядок на территориях фабрик, асфальтировали даже городские улицы».

Предприятия и охрана здоровья. В СССР система здравоохранения была бесплатной и воспринималась в общественном сознании как естественное право. Здравоохранение было даже не правом, а, скорее, обязанностью. Причина в том, что в СССР человек не был собственником тела (индивидом), его тело во многом было «общенародным достоянием», и государство обязано было его хранить.

Участие предприятий в здравоохранении выражалось в советское время в следующих формах:

• содержание на предприятии и за счет его средств (или совместно с органами здравоохранения) поликлиник или врачебных пунктов;

• дотации из средств предприятия лечебным учреждениям в районах проживания работников предприятия;

• содержание лечебно-профилактических оздоровительных учреждений (домов отдыха, санаториев, профилакториев);

• организация на предприятии профилактических медицинских осмотров работников.

Приведем выдержки из книги Н.Н.Румянцева об услугах в области здравоохранения на Яковлевском льнокомбинате.

«Семь лет назад, по примеру других предприятий, мы создали на фабриках восстановительные центры, комнаты отдыха и центры психологической разгрузки. На центры внутрисменного восстановления мы возлагали большие надежды. Ведь в них за считаные минуты с помощью специальных тренажеров, массажа можно снять усталость от монотонных движений. И действительно, на первых порах от посетителей не было отбоя. Пришлось даже составлять графики, так как центр мог принять только пятьдесят человек в смену. Но через два-три месяца популярность центров стала падать. Спрашиваю ткачиху:

– Спина болит?

– Болит, Николай Николаевич.

– Иди, сделай массаж.

– Да не поможет. Я уж так перемогусь.

Вот это великое российское терпение, привычка перемогаться даже в самых трудных случаях, и объясняет во многом отношение к своему здоровью. Выходит, что о здоровье работника мы заботимся больше, чем он сам. А он при этом еще и кочевряжится.

Ведь теперь мы начали платить работнику не только за труд, но и за хорошее здоровье. Не болел в течение года – получай премию. Эти премии быстро окрестили «За здорово живешь».

Совсем недавно мы построили три физкультурно-оздоровительных комплекса с бассейнами. Никто не ходит, и ничем заманить не можем. Ну что ж, начнем с детей, с детских садов и школ. Это самый верный и надежный способ приучить человека к физкультуре.

Двадцать лет назад открыли мы санаторий-профилакторий «Бодрость». В 1984 году построили для него новое трехэтажное здание, купили самое современное оборудование, построили грязелечебницу. За год в нем бывает по две тысячи работников комбината, сто пятьдесят путевок выделяем ветеранам труда, шестьдесят – горожанам. Она [врач санатория] убедила меня, что все дошкольники и особенно молодые матери должны пройти обязательный курс лечения. Меня-то она уговорила, а теперь ходит и уговаривает будущих матерей взять путевку. Цена-то символическая.

Мы сами придали санаторию-профилакторию статус реабилитирующего центра, в связи с чем пришлось поломать некоторые неразумные инструкции, которые, к примеру, запрещали лечить тех, у кого имеется больничный лист… Мы и детскую больницу недавно построили».

Таково было отношение советского предприятия к охране здоровья его работников.

Предприятия и оздоровительные детские лагеря. Содержание детских оздоровительных учреждений (или оплата путевок для детей работников в «чужие» учреждения, если не имеется или недостаточно собственных) – важная часть социальных услуг предприятия, примыкающая к медицинским услугам.

Система детских оздоровительных учреждений в СССР (для детей в возрасте 7—15 лет) была основана на сети т. н. пионерских лагерей. Ее аналога в странах Запада не существует. Всесоюзная пионерская организация была создана в 1922 г. вначале как политизированная. Однако сразу же одной из ее задач стала оздоровительная работа среди детей, организация их досуга и творческой деятельности. В СССР издавалось 28 газет и 40 журналов для детей. На всех уровнях территорий были созданы Дворцы пионеров или Дома пионеров – общественные детские культурные и спортивные учреждения.

В 30-е годы в целом сложился особый социальный институт – пионерский лагерь. Это – учреждение для отдыха детей во время каникул (в большинстве случаев оборудованное для летнего отдыха, но часть – и для зимнего). Расположены лагеря в живописных местах, как в глубине страны, так и на морских побережьях. На время отдыха с детьми выезжали врачи, и в лагерях проводились медицинские обследования. Велась также интенсивная культурная работа, в лагерь выезжали педагоги и художники.

В трудные годы, особенно после Великой Отечественной войны, главной задачей лагерей была интенсивная оздоровительная работа, усиленное полноценное питание городских детей (критерием успеха было увеличение веса детей – это называлось «поправиться»). Обычно лагерь работал летом в три смены: две по 24 дня и одна особая, «санаторная», для ослабленных детей, – 40 дней. Размеры нормальных лагерей – от 100 до 400 детей. Было открыто и несколько больших, «всесоюзных» лагерей.

Большинство предприятий содержали свои лагеря. Имелись также «общие» лагеря у отраслевых профсоюзов. За организацию работы и распределение путевок отвечали профсоюзы, но предприятие выделяло материальные ресурсы и работников (вожатых, воспитателей, обслуживающий персонал – часто из числа пенсионеров, бывших работников, которые поддерживали связи с предприятием). В лагерях, особенно небольших, шел важный процесс социализации детей, их включения в орбиту предприятия, на котором работают родители, в отношения поколений этой «общины». Обычно предприятие старалось в каждую смену пригласить в гости к детям какого-либо известного человека из мира науки, искусства, героя войны и т. п.

Когда мест в своем лагере у предприятия не хватало, через профсоюз всегда находились места в пионерлагерях других организаций и профсоюзов. Это давало детям новые контакты, вводило в круг других профессий, дети работников провинциальных предприятий вовлекались в универсальную культуру. Значение пионерлагерей в формировании советского человека и даже советского народа трудно переоценить.

Предприятия и дошкольные детские учреждения. Важнейшим условием вовлечения женщины в активную трудовую деятельность стало создание обширной сети детских учреждений – яслей и детских садов. При реальном уровне экономического развития СССР это было необходимым условием для выхода на современный тип потребления семьи, не говоря уж о самореализации женщин. Эти учреждения постепенно, с 30-х годов, преодолевали свои организационные, хозяйственные и кадровые недостатки и к 70-м годам стали незаменимым и почти «естественным» социальным институтом в советской системе.

Разумеется, отношение к этим учреждениям было различным в разных социальных группах и разных регионах. Чем сильнее была ориентация на «общинные» ценности, тем благосклоннее оценка детских садов, чем сильнее ориентация на индивидуализм – тем негативнее. В 1990 г. среди женщин, имеющих детей в возрасте до 7 лет, высказалось в пользу воспитания детей в детских садах 60,8 % в Туркмении и 10,3 % в Литве. В РСФСР за воспитание детей в детских садах было 41,7 % матерей.

В 1990 г. в РСФСР имелось 87,9 тыс. детских дошкольных учреждений (47,3 тыс. в городах и 40,6 тыс. в сельской местности). В них находились 9 млн. детей. В 1990 г. 66 % детей в возрасте 1–6 лет посещали детские сады.

Из всего этого видно, что советский строй породил необычный тип промышленного предприятия, в котором производство было неразрывно (и незаметно!) переплетено с поддержанием важнейших условий жизни работников, членов их семей и вообще «земляков». Это переплетение, идущее от тысячелетней традиции общинной жизни, настолько прочно вошло в коллективную память и массовое сознание, что казалось естественным. На самом деле это – особенность России. Она несовместима с тем новым человеческим общежитием, какое задумали создать в России реформаторы по типу западного капитализма. Эту особенность и стали сразу же искоренять под присмотром западных экспертов. Но искоренить ее непросто.

Наблюдение за попытками разорвать это переплетение, отделить производство от создания условий жизни позволило увидеть исключительно важную вещь, о которой мы не думали при советском строе (и о которой не думают люди Запада при их капитализме). Соединение, кооперация производства с «жизнью» является источником очень большой и не вполне объяснимой экономии. Стоит только передать коммунальные службы из состава предприятия специализированной организации, работающей на рыночных основаниях, как себестоимость жизненных благ возрастает почти в четыре раза.

Почему же мы этого не видели? Потому, что из политэкономии, возникшей как наука о рыночном хозяйстве (и в версии Адама Смита, и в версии Маркса), мы заучили, что специализация и разделение – источник эффективности. Это разумное умозаключение приобрело, к огромному нашему несчастью, характер идеологической догмы, и мы почти забыли о диалектике этой проблемы. А именно: соединение и кооперация – также источник эффективности. Какая комбинация наиболее выгодна, зависит от всей совокупности конкретных условий. И важнейшим фактором здесь является культура людей.

На Западе буржуазные революции сломали общинность и создали «культуру индивидуализма», так что вместо сотрудничества на первое место вышла конкуренция. В России, напротив, революция лишь усилила «культуру коллективизма». Это и позволило возникнуть в СССР, независимо от теорий (а часто и вопреки им), необычному «хозяйству семейного типа», с переплетением производства и быта. Разрушение этого хозяйства с потерей его «невидимого» и непонятого нами источника эффективности погрузило страну в тяжелейшую разруху, которую теоретики не могут объяснить.

Уравнительный принцип

Чуть ли не главным принципом, который надо было сломать в советском человеке, чтобы подорвать легитимность советского жизнеустройства и совершить «перестройку», была идея равенства людей.

Эта идея, лежащая в самой основе христианства, стала в СССР объектом «официально предписанной» фальсификации задолго до 1985 года – как только престарелого Генерального секретаря КПСС Л.И.Брежнева окружила интеллектуальная бригада «новой волны». Одна из первых песен, которые запел идеолог КПСС А.Н.Яковлев, была о «порожденной нашей системой антиценности – примитивнейшей идее уравнительства». Идея равенства была представлена в виде уравниловки, из которой создали такое пугало, что человек, услышав это слово, терял дар мышления. Избивая это изобретенное идеологами чучело, на деле разрушали важный духовный стержень.

Вот депутат Н.М.Амосов, занимавший, согласно опросам, третье место в списке духовных лидеров нашей интеллигенции, в эссе под скромным названием «Мое мировоззрение» (в академическом журнале «Вопросы философии»!) утверждал: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу – ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых». И далее этот демократ предлагал (в 1988 году!) применить сугубо фашистскую процедуру по отношению ко всему населению СССР – провести селекцию на «сильных» и «слабых» путем широкого психофизиологического обследования.

Другой активный антисоветский идеолог, А.С.Ципко, писал: «Всегда, во все времена и у всех народов уравниловка поощряла лень, убивала мастерство, желание трудиться. Но мы отстаивали ее как завоевание социализма» (Можно ли изменить природу человека? – В кн. «Освобождение духа». М.: Политиздат, 1991). Это удивительно примитивная трактовка.

Однако ненависть к «уравниловке» стала важным компонентом антисоветского сознания. Согласно опросам 1989–1990 гг., интеллигенция на вопрос о причинах наших бед отвечала: «система виновата». «Уравниловку» в числе трех первых по важности причин наших несчастий назвали 48,4 % приславших свой ответ интеллигентов (при этом они же проявили удивительную ненависть к «привилегиям начальства» – 64 % против 25 % в «общем» опросе).

Проблема равенства и справедливости была поставлена уже в момент становления той философии, которая лежит в фундаменте нашей культуры. Аристотель писал: «общественная жизнь держится справедливостью», а последняя «больше всего сводится к равенству». В ходе формирования современного капитализма и характерной для него формы демократии важнейшим философским конфликтом стало противопоставление свободы равенству. Этот конфликт до сих пор присущ философии капитализма. Де Токвиль писал в письме: «Мой вкус подсказывает мне: люби свободу, а инстинкт советует: люби равенство». Можно сказать, что в западном сознании побеждает то вкус, то инстинкт.

В наиболее полной и поэтической форме отказ от равенства и культ сильных, находящихся «по ту сторону добра и зла», выразил Ницше. Но у него за отрицанием человеческой солидарности хотя бы стояло жгучее желание прогресса, совершенства, возникновения «сверхчеловека». Ради этого и развил он антихристианскую и трагическую философию «любви к дальнему». «Чужды и презренны мне люди настоящего, к которым еще так недавно влекло меня мое сердце; изгнан я из страны отцов и матерей моих».

Идеологическая подкладка под отрицанием равенства – социал-дарвинизм. Это учение, переносящее биологический принцип борьбы за существование и естественного отбора в человеческое общество. Это придает угнетению (и в социальной, и в национальной сфере) видимость «естественного» закона. Социал-дарвинизм возник под влиянием мальтузианства, очень популярного в апогее рыночной экономики учения, согласно которому «слабым» не только не надо помогать выживать – надо способствовать их исчезновению через болезни и войны. В конце 80-х годов наши журналы и газеты были полны совершенно мальтузианских заявлений видных интеллектуалов. А ведь в русскую культуру даже в XIX веке вход мальтузианству был настрого запрещен.

Суть того равенства, которое выращивали в советском строе, была покрыта многослойной ложью (в том числа лакировочной). А в перестройке этот идеал был специально опорочен как якобы порождение большевизма. Так давайте снимем эти слои лжи. Рассмотрим суть уравнительства и его духовные корни.

Эта суть – в отрицании главной идеи «рыночной экономики», где ценность человека измеряется рынком. Американец скажет: «Я стою 40 тыс. долларов в год». «Старому» русскому такое и в голову не придет. Для него ценность человека не сводится к цене. Есть в каждой личности некая величина – то ядро, в котором он и есть «образ и подобие Божие» и которое есть константа для каждого человеческого существа. А сверх этого – те «морщины», цена которых и определяется рынком, тарифной сеткой и т. д. Отсюда и различие в социальном плане. Если рынок отвергает человека как товар (какую-то имеющую рыночную стоимость «часть» человека – мышечную силу, ум и т. д.), то из общества выбрасывается весь человек – вплоть до его голодной смерти. Никакой иной ценности, кроме той цены, которую готов платить рынок, за человеком не признается.

Это ясно сказал заведующий первой в истории кафедрой политэкономии Мальтус: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».

Ницше подвел под это «естественнонаучную» базу. Он писал: «Сострадание, позволяющее слабым и угнетенным выживать и иметь потомство, затрудняет действие природных законов эволюции. Оно ускоряет вырождение, разрушает вид, отрицает жизнь. Почему другие биологические виды животных остаются здоровыми? Потому что они не знают сострадания».

Если «отвергнутые рынком» люди и поддерживаются социальной помощью или благотворительностью, то лишь потому, что это дешевле, чем усмирение голодных бунтов, которые к тому же делают жизнь «удачливых» слишком уж неприятной. И этот порядок оправдан культурой (всей философией свободы либерализма). Никто никому ничем не обязан!..

Начнем с самого главного социального механизма советского уравнительства – способа распределения работы. Бубня во время перестройки о социальной справедливости, идеологи вспоминали только «оплату по труду», заставив забыть первую, гораздо более важную часть уравнительного идеала: «от каждого – по способности». Кто об этом помнит? А ведь это – развитие одного из важнейших охранительных табу, которые дают человечеству великие религии: «Каждый пусть добывает хлеб свой в поте лица своего». Это – запрет на безработицу, и его нельзя обойти выдачей субсидий и превращением безработного в паразита.