Текст книги "Опыт СССР. Проект мирового масштаба"

Тот факт, что в СССР советская власть быстро возродила после 7 лет войн (включая гражданскую) приемлемое жизнеустройство, во многом обязан новым социальным и политическим формам. Очень быстро все население и территория были преобразованы в связные системы двумя сетевыми структурами, следующими общими доктринами и нормами, – партией и номенклатурой (изобретенной в 1923 г.). Тот факт, что эти структуры исчерпали к 1960-м годам свой потенциал и требовали обновления, – тема совсем другая, Ленин и даже Сталин за этот период не отвечают.

Для 1920-х годов была чрезвычайная необходимость в особой властной структуре, не зависящей от Советов. Так, например, была необходима церковь как особая властная инстанция в период раннего феодализма. Другая причина превращения партии в связующий «скелет» государственной системы состоит в том, что Советы – структуры соборного типа. В отличие от парламента с его голосованием, Советы не могли быть быстрыми органами управления. Они выделяли из себя управленческий исполком, а сами искали консенсус («правду») и выполняли легитимирующую роль. Для общества традиционного типа эта роль очень важна, но требовался и форум, на котором велась бы выработка решений через согласование интересов и поиск компромисса. Таким форумом, действующим «за кулисами» Советов, стала партия большевиков, подчиненная центру.

В последние два года деятельности Ленин занимался именно соединением структур федерации и Советов в «унитарное государство с этническим разнообразием». Все решения надо было пробить через острые дискуссии.

Например, был создан Верховный суд СССР. К его компетенции относилось: разрешение судебных споров между союзными республиками, рассмотрение дел по обвинению высших должностных лиц Союза в преступлениях по должности. Было решено создать специальный орган надзора за соблюдением советских законов – прокуратуру. Вопрос о ее создании был поднят на IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции в январе 1922 г. Народный комиссариат юстиции (НКЮ) разработал проект закона об учреждении прокуратуры как централизованного органа, главная задача которого – общий надзор за законностью. Критики во ВЦИКе выступали против централизации и независимости прокуратуры от местных Советов, за двойное подчинение прокуроров – губисполкомам на местах и в центре – прокурору республики.

Критиков поддержали комиссия ВЦИК и комиссия ЦК РКП(б). Против них решительно выступил Ленин. Он считал вопрос о принципах создания прокуратуры настолько важным, что предложил вынести его на решение политбюро. Оно рекомендовало отвергнуть принцип двойного подчинения прокуратуры и установить подчинение местной прокурорской власти только центру. Прокуроры губерний и областей находились в непосредственном подчинении прокурора республики (им являлся нарком юстиции). В НКЮ был создан отдел прокуратуры, союзной прокуратуры не учреждалось. Только при Верховном суде СССР состояли прокурор Верховного суда СССР и его заместитель, назначаемые Президиумом ЦИК СССР.

Функция проектирования и изучения новых форм жизнеустройства присутствует во всех программах 1920-х годов: в ГОЭЛРО, внедрении метрической меры и программе стандартизации, в Госплане и доктрине единой общеобразовательной школы, в доктрине профилактической медицины и больших программ ликвидации массовых инфекционных болезней (средняя продолжительность жизни в Европейской России выросла к 1926 гооду на 12 лет), в срочном развитии авиации и др. Многие эти программы были организованы как экспедиции. Руководитель экспедиционных работ АН СССР Ферсман говорил в своем докладе: «На нас, работниках науки, лежит великая обязанность творить эти формы так, как мы творим и самую науку».

Дух новаторства был общим, культура России была на взлете. Но надо признать, что именно Ленин выработал и продвинул как стратегическую доктрину проектирование и создание новых социальных форм. И главное, что декларации Ленина были подкреплены делом, причем начатым со страстью. Власть в этой части своего дела стала выполнять чаяния всех общностей, принявших советский проект, – от крестьянства и научной интеллигенции до значительной части бывших дворянства, буржуазии и офицерства.

Алексей Стаханов и вся картина мира

Во многие энциклопедии вошло имя А. Стаханова – советского шахтера, который в 1935 г. выполнил 14 норм по добыче угля (что породило «стахановское» движение). Это представлялось читателю как феномен сталинской индустриализации, как результат энтузиазма (или фанатизма – в зависимости от идеологической призмы). Но суть не в этом. Стаханов был мастер и мыслитель, стихийный создатель «философии нестабильности» в приложении к пласту угля. Вглядываясь в пласт и начиная его чувствовать, он находил в нем критические точки, центры внутреннего напряжения. Говоря современным языком, он видел пласт не как гомогенную или ламинарную систему, а как систему крайне неравновесную, с множеством критических точек. Легкий удар в эти точки обрушивал массу угля. Стаханов использовал энергию внутренних напряжений.

Следует, однако, кратко остановиться на традиционном техническом знании другого допромышленного производства – ремесленного. Технические достижения древних и средневековых ремесленников исключительно высоки даже по современным критериям. В них поражает соединение технологических, функциональных и эстетических качеств изделий. А ведь исторические бронзы по современной классификации относятся к сложным «специальным» сплавам, в которых составляющие фазы оказывают ярко выраженное влияние на свойства. Большое число современных анализов приводят к выводу, что во многих случаях древние сплавы по чистоте компонентов и свойствам имеют качество.

М. Вебер пишет: «Повсюду, где современный капитализм пытался повысить “производительность” труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот лейтмотив докапиталистического отношения к труду, за которым скрывалось необычайно упорное сопротивление. На это сопротивление капитализм продолжает наталкиваться и по сей день, и тем сильнее, чем более отсталыми (с капиталистической точки зрения) являются рабочие, с которыми ему приходится иметь дело» [Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990, с. 81].

Но нахождение таких точек и критических явлений обычно дает колоссальную экономию времени и средств – это общее правило. Стаханов на языке обыденного знания изложил новаторское представление о структуре пласта – и учил ему других шахтеров. Поиск таких явлений и интерес к ним были присущи для традиционного производства. Это позволило на время создать необычную кооперативно взаимодействующую систему разных типов знания – современной науки и традиционного знания доиндустриальной эпохи, которым владели средневековые мастера с их «гениальным глазом» и особым типом отношения «мастер-материал». Позже, в 60-70-е годы глубокая механизация и урбанизация сделали это качество менее актуальным, но оно сыграло важную роль в годы форсированной индустриализации и особенно в годы войны.

Как сейчас оценивают труд Стаханова? Читаем хоть в наших, хоть в западных энциклопедиях – одно и то же. Только у нас это пример социалистического трудового героизма, а там – фанатизм коммуниста. Не раскрыта суть, а здесь как раз зерно советского социализма. Как обстоит дело, если выйти за рамки истмата, в более широкое знание?

Очень кратко, огрубляя, скажу так. Стаханову советский строй позволил вырваться из оков индустриализма с его отчуждением человека от предмета труда, от материала. Можно сказать, что Стаханов «прыгнул в постиндустриализм» или что «вернулся в Средневековье» – подошел к своему материалу, как Мастер. То есть, материал у него приобрел «душу», позволяющую мастеру «слиться с материалом», почувствовать его.

Это особое отношение мастера и материала хорошо описано в уральских сказах Бажова. Что же мы знаем из воспоминаний шахтеров бригады Стаханова? Что Стаханов учил чувствовать уголь и искать в пласте «центры напряжения». Он говорил, что в них сосредоточена сила пласта, – ударив в эту точку, он освобождает силу пласта, так что тот сам «выбрасывает» уголь, как взрывом. Стаханов научился «видеть» эти точки – и учил этому других.

Но результаты были «затерты» отговорками, а значит, никто не докапывался и до причин, не дал верного описания условий, в которых возник Стаханов. По данным психофизиологии труда, произведенная в СССР в 30-е годы работа теоретически не могла быть сделана при доступном тогда уровне питания. Но была сделана – потому что массы людей были «немножко Стахановыми». Строительство и работа стали подвижничеством. И это было, у всех по-своему, массовым явлением, что и показала война.

В.И. Вернадский писал в 1888 году: «Масса народная обладает известной возможностью вырабатывать известные знания, понимать явления – она, как целое и живое, обладает своей сильной и чудной поэзией, своими законами, обычаями и своими знаниями… Этой работой достигается известное общественное знание, выражающееся в иных законах, иных обычаях, в иных идеалах… Я вижу, как из работы отдельных лиц, опирающихся и исходящих постоянно из познанного массами, выработалось огромное, подавляющее здание науки» [Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. М.: Наука. 1988, с. 398].

Ученые российские знали допромышленное производство (и ремесленное). Технические достижения древних и средневековых ремесленников исключительно высоки даже по современным критериям. В них поражает соединение технологических, функциональных и эстетических качеств изделий, машин, архитектурных сооружений.

Все это основано не на смекалке и «сноровке», не на «секретах древних», носящих сакрально-мистический характер, а на огромном систематическом запасе знания, которым владели большие сообщества мастеров, учителей, контролеров. Очень многие технологические приемы и операции древних ремесленников сегодня не могут быть воспроизведены, – утрачены секреты и рецепты.

А историки науки отмечают глубинную связь литературного метода Достоевского с методологией науки, причем постклассической. Как говорят, эта картина мира покоится на «физике бытия». Иная картина мира стала складываться в XX в., в ней были учтены те «аномалии», которые исключались из механической картины – необратимости, нелинейности, флуктуации и цепные процессы, самоорганизация. Это – «физика становления». Главный ее интерес направлен на процессы перехода, изменения, катастроф. В художественном творчестве Достоевский был провозвестником этой новой картины мира.

Историки говорят, что Достоевский осуществил синтез научного и художественного методов. Более того, художественные экспериментальные модели Достоевского обладают вполне научной строгостью, так что И.П. Павлов сказал: «Его слово, его ощущения – факт». Действительно, отложившиеся в литературе слова и ощущения – важная часть реальности общества, и создание этой реальности сопряжено с порождением и движением особого знания.

У Достоевского этот синтез выражен необычайно ярко, «модельно», но он присутствует и в творчестве многих других писателей и поэтов, во множестве вариаций. Методология мысленного эксперимента была, можно сказать, выработана в ходе становления литературы, порожденной книгопечатанием. Эта литература привела к возникновению нового типа чтения как диалога читателя с текстом, и в процессе этого диалога воображение строило пространство мысленного эксперимента.

Эйнштейн сказал по этому поводу: «Воображение важнее знания, ибо знание ограничено, воображение же охватывает все на свете, стимулирует прогресс… Строго говоря, воображение – это реальный фактор в научном исследовании».

Академик В.А. Легасов, изучавший причины чернобыльской катастрофы и указывавший на ее прямую связь с дестабилизацией «культурного ядра» общества в ходе начавшейся перестройки, писал: «Та техника, которой наш народ гордится, которая финишировала полетом Гагарина, была создана людьми, стоявшими на плечах Толстого и Достоевского… Они выражали свою мораль в технике. Относились к создаваемой и эксплуатируемой технике так, как их учили относиться ко всему в жизни Пушкин, Толстой, Чехов». Эйнштейн говорил: «Достоевский дает мне больше, чем любой научный мыслитель, больше, чем Гаусс!».

Но мы должны понять людей Запада. Есть там такая формула: «Война – душа Запада». Она фундаментальна, выражается во множестве проявлений.

Вот записки Конрода Лоренца. От многих немцев (в том числе из «противника») я слышал, что их как раз удивляло отсутствие у русских этнической ненависти к немцам. Удивляло, насколько быстро они отходили после боя и начинали ободрять пленных и угощать их сигаретами.

Да вот маленький эпизод: рассказ видного антрополога, лауреата Нобелевской премии Конрада Лоренца, в изложении его английского биографа А. Нисбетта, о том, как он попал в плен под Витебском в июне 1944 года. Он брел ночью, стараясь выйти из окружения и ориентируясь по направлению огня советских войск. После того, что он видел в Белоруссии, попадать в плен к русским ему не хотелось. Показалась траншея, откуда стреляли по русским. Значит, там немцы. Биограф пишет:

«… Он побежал к ней, крича: “Nicht schissen! Deutscher Soldat!”, и люди в траншее прекратили огонь. Глубоко вздохнул и подбежал к траншее – и тут увидел, что на солдатах, которые его приветствовали, советские каски. Русские стреляли друг в друга. Опять бросился бежать, пуля ударила ему в левое плечо. В конце концов оказался на пшеничном поле и, не выдержав напряжения, заснул. Разбудили его советские солдаты, которые кричали: “Komm heraus, Kamerad!” (“Выходи, приятель”). “Со мной обошлись очень хорошо”, – вспоминает Лоренц. Один из солдат, который был в последней траншее, узнал его и объяснил, что произошло: русские сделали бросок, чтобы не дать немцам просочиться из окружения, и концы клещей сомкнулись так быстро, что люди не разобрались и начали стрелять друг в друга…

В лагере для военнопленных советские не проявили враждебности к Конраду… Позже он слышал ужасающие рассказы о некоторых американских и особенно французских лагерях, в то время как в Советском Союзе не было никакого садизма. Лоренц никогда не чувствовал себя жертвой преследования и не было никаких признаков враждебности со стороны охранников».

Лоренца потрясло, что русский после такой незадачи хотел по-дружески выговориться перед ним, пленным немцем. Он здесь увидел «инстинкт общности» в его привычном, естественном выражении, и потом много думал над тем, как болезненно этот инстинкт проявляется в тех, кто давно стал индивидуумом.

Многие прошли советский плен, – Лоренц, впавший в соблазн фашизма, сам прошел наш плен. Он писал, что «по его мнению, советские никогда не были жестоки с пленными. Позже он узнал ужасающие вещи об американских и особенно французских лагерях, в то время как в Советском Союзе не было никакого садизма. Лоренц никогда не чувствовал себя преследуемым, не было никакой враждебности со стороны охраны». Он провел в советском плену два года и вспоминает и саму процедуру пленения, и отношение к пленным охраны в полевом и тыловых концлагерях как выражение особого типа советского человека, отмечая попутно жестокое отношение к пленным немцам в английских и американских лагерях.

На фронте Лоренц был врачом, и когда он попал в плен, в прифронтовом лагере его назначили помогать советскому врачу. Раненых было много, и Лоренц с горечью увидел, что советский врач отказывается делать ампутации немцам. Он подумал, что врач их обрекает на смерть – за то, что они натворили в Белоруссии. И даже признал это естественным. Через какое-то время он с удивлением увидел, что эти раненые, которым по нормам немецкого врача полагалась ампутация, – выздоравливают. Он выбрал момент, объяснился с врачом и узнал, что в советской медицине такие ранения должны излечиваться без ампутации. Для него это было потрясением, побудившим к важным размышлениям о разных типах общества и отношения к человеку.

Вообще, записки Лоренца о плене очень поучительны – он видел у нас то, чего не видели и не понимали мы сами. Людям свойственно судить по внешним признакам, и слишком часто мы не видим того ценного, что имеем.

С наукой возникло новое мировоззрение, новая картина мира. Строго говоря, сама картина мира возникла потому, что художники Возрождения изобрели перспективу и представили человека как субъекта, наблюдающего мир. Раньше человек не отделялся от этой картины, перспективы не было, не было и субъектно-объектных отношений между человеком и миром. Человек был связан с Космосом «невидимыми струнами». Натурфилософия и наука вышли из Возрождения по двум разным траекториям, а мы в школьной истории ошибочно представляли их как последовательные этапы одного пути. Как теперь говорят, наука – это не дочь натурфилософии, а ее сестра.

Система знания обладает большим разнообразием. Поэтому уже в момент зарождения современной науки как нового мощного способа познания и организации знаний встал вопрос об отношении научного знания к иным его формам. Вопрос этот стоял в обеих плоскостях: является ли знание, не отвечающее критериям научности, полезным ресурсом для самой науки? должна ли наука, как источник знания, мирно сосуществовать с ненаучным знанием – или ее миссия заключается в их вытеснении на обочину массового сознания как представлений, неадекватных реальности?

Насущной стала потребность в изучении своеобразных хозяйственных укладов незападных народов после русской революции 1917 г., при государственном и хозяйственном строительстве СССР и в странах, начавших борьбу за освобождение от колониальной зависимости.

Стала появляться литература – и научная, и популярная. К. Леви-Стросс писал о неправомерности таких оценок: «Два-три века тому назад западная цивилизация посвятила себя тому, чтобы снабдить человека все более мощными механическими орудиями. Если принять это за критерий, то индикатором уровня развития человеческого общества станут затраты энергии на душу населения. Западная цивилизация в ее американском воплощении будет во главе…

Если за критерий взять способность преодолеть экстремальные географические условия, то, без сомнения, пальму первенства получат эскимосы и бедуины. Лучше любой другой цивилизации Индия сумела разработать философско-религиозную систему, а Китай – стиль жизни, способные компенсировать психологические последствия демографического стресса. Уже три столетия назад Ислам сформулировал теорию солидарности для всех форм человеческой жизни – технической, экономической, социальной и духовной – какой Запад не мог найти до недавнего времени и элементы которой появились лишь в некоторых аспектах марксистской мысли и в современной этнологии.

Запад, хозяин машин, обнаруживает очень элементарные познания об использовании и возможностях той высшей машины, которой является человеческое тело. Напротив, в этой области и связанной с ней области отношений между телесным и моральным, Восток и Дальний Восток обогнали Запад на несколько тысячелетий – там созданы такие обширные теоретические и практические системы, как йога Индии, китайские методы дыхания или гимнастика внутренних органов у древних маори…

Что касается организации семьи и гармонизации взаимоотношений семьи и социальной группы, то австралийцы, отставшие в экономическом плане, настолько обогнали остальное человечество, что для понимания сознательно и продуманно выработанной ими системы правил приходится прибегать к методам современной математики» [Levi-Strauss C. Antropología estructural: Mito, sociedad, humanidades. Мéxico: Siglo XXI Eds. 1990.].

Рассмотрим подробнее более фундаментальное исследование. Речь идет об исследовании американских историков экономики, которые использовали математический анализ больших массивов экономической и социальной информации при изучении эффективности большой хозяйственной системы, сыгравшей важную роль в становлении экономики США – рабовладельческом хозяйстве Юга США XVII–XIX веков. Результаты этого исследования изложены в книге «Время на кресте. Экономика рабства негров в Америке» (1974) [Fogel R.W., Engerman S.L.]. В 1993 г. автор этой книги Р. Фогель был удостоен Нобелевской премии.

Суть в том, что капиталисты Южных штатов, развивая хлопководство, предоставили организацию хозяйства и быта на плантациях управляющим из самих негров-рабов. Эти управляющие опирались на выработанное в охотничьих и земледельческих общинах Африки традиционное знание об организации совместных коллективных действий. В результате негры-рабы оказались поразительно эффективнее белых фермеров, которые следовали современному (для того времени) знанию об организации труда «экономического человека». Во время уборки хлопка рабов не хватало, и обычно на сезон плантаторы дополнительно нанимали белых рабочих. У них в среднем выработка была вдвое ниже, чем у негров-рабов (кстати, раб при этом получал и зарплату вдвое более высокую, чем свободный белый работник). Как пишут авторы книги, белые протестанты были неспособны освоить сложную организацию коллективного труда, которая была у африканцев…

В целом же душевая выработка негра была на 40 % выше, чем у белого фермера. А рабовладельческие фермы на Новом Юге в среднем были на 53 % эффективнее ферм со свободными наемными работниками на Севере. То есть, рабовладельческая ферма, идентичная ферме с наемными работниками (по количеству земли, домашнего скота, машин и используемой рабочей силе), производила бы по стоимости продукции на 53 % больше.

Советский стиль

Советский научный стиль по своей природе был похож на стиль Стаханова. Чем он отличается? Тем, что советские ученые искали фундаментальные выводы и приходили к ним с очень малым количеством данных. Они умели найти такую точку, в которую если ударишь, получаешь большие результаты. И этот взгляд был присущ советским ученым. Поэтому их ценили и сманивали за границу.

Сейчас общество вообще потеряло интерес к творчеству и напряженному труду. Скажите «Стаханов» – и в ответ равнодушие или смех. Неинтересен сам факт, что этот шахтер сделал важное открытие, выразил его в простых словах и осуществил инновационный проект. Освоение структуры этого проекта, даже его философии, стало основой стахановского движения. Спросите сегодня молодого рабочего, близко ли ему это? А если и попадает на телеэкран увлеченный человек, говорящий о великих проблемах бытия и о том, как он и его сверстники решали именно великие проблемы, то этот человек выглядит каким-то ископаемым. И удивляешься, как он сохранился.

Культурный кризис подавляет творческие импульсы. Признаком этого служат снижение квалификации работников, ориентация на «легкие» деньги, низкий престиж тяжелого непрерывного труда, увлечение дешевой мистикой. А со стороны государства и «собственников» – низкий уровень инвестиций в науку и техническое творчество. Даже, можно сказать, общая неприязнь к производству. Правящий слой всей душой тянется к торговле, финансам и праву.

За 90-е годы разрушена большая система, в которой и существует инновационный процесс. Не деньгами он жив, а людьми. Взглянем снизу: очень большая доля фундаментальных открытий, порождающих инновации, берет начало от рабочих, замечающих аномалии в поведении материала или в ходе технологического процесса. В советской системе рабочие сообщали о своих наблюдениях инженеру, в БРИЗ (бюро рационализации и изобретательства), работникам отраслевого НИИ, посещающим завод. Через них импульс шел в НИИ АН СССР, оттуда приезжали посмотреть на аномалию – и по той же ткани человеческих и институциональных отношений шел обратный поток инновации. Сейчас вся эта ткань изорвана в клочья, многих ее кусков вообще нет.

Инновациям, которые рождались в советском обществе и несли отпечаток «русского стиля мышления», было присуще необычное сочетание фундаментальности с размахом. Это проявилось уже в ГОЭЛРО, а потом стало нормой. Советские ученые и инженеры проектировали большие межконтинентальные технические системы, дававшие огромный эффект. Взять хотя бы единую систему железных дорог. Делегация государственной администрации железных дорог США, ознакомившись не так давно с этой системой, назвала ее «чудом XX века». Ведь она пропускала в советское время через километр пути в 6 раз больше грузов, чем в США, и в 25 раз больше, чем в Италии. Прикиньте разницу! То же можно сказать и о Единой энергетической системе.

Маркс подчеркивает, что отчуждение возникает не только в процессе производства, оно тотально, вплоть до самоотчуждения: «Мы рассмотрели акт отчуждения практической человеческой деятельности, труда. … Это отношение есть отношение рабочего к его собственной деятельности, как к чему-то чуждому, ему не принадлежащему. Деятельность выступает здесь как страдание, сила – как бессилие, зачатие – как оскопление, собственная физическая и духовная энергия рабочего, его личная жизнь (ибо что такое жизнь, если она не есть деятельность?) – как повернутая против него самого, от него не зависящая, ему не принадлежащая деятельность. Это есть самоотчуждение, тогда как выше речь шла об отчуждении вещи» [Марс К. Экономических и философских рукописей 1844 г., с. 93].

В конце войны и несколько лет после нее существенным подспорьем для горожан были участки, которые им давали через предприятия. Летом мы ездили на троллейбусе с тяпками – окучивать. Осенью убирали, техникум давал грузовик, и мешки с картошкой развозили по домам. В те времена экономика так была устроена, что «дефицита» не было…

Мне посчастливилось познакомиться и беседовать с замечательным нашим ученым и изобретателем И. Петряновым-Соколовым, настоящим сыном советской цивилизации. Он рассказывал, как действовала наша инновационная система в 40-60-е годы – ведь ничего похожего не было на Западе, им приходилось брать большими деньгами. Сам он – автор изобретений, которыми пользуется весь мир (кстати, бесплатно). Взять хотя бы «фильтр Петрянова», основу современных респираторов.

Расскажу маленькую историю. В 1992 г. сотрудник нашего Аналитического центра стал в правительстве Гайдара министром науки и даже вице-премьером. Приехала к нам высокопоставленная делегация министерства науки ФРГ – зачем-то обсуждать их опыт уничтожения Академии наук ГДР. Утром эта делегация посещала какой-нибудь научный центр, а после обеда они приезжали к нам, и в узком кругу мы вели непринужденные и поучительные беседы. Как-то раз они вернулись из экскурсии в подавленном состоянии. Они посетили лабораторию Петрянова-Соколова, в которой работало всего пятеро глубоких стариков (ему самому тогда было 85 лет, а это были его старые сотрудники). Они показали немцам, какой ответ приготовили на угрозу «звездных войн».

Речь шла о защите наших ракет против действия космических лазерных пушек. Зная параметры лазерного излучения, эти люди подобрали вещества, которые при ударе лазерного луча испарялись, образуя аэрозоль с такой величиной частиц, что электромагнитные волны вступали с ними в интерференцию, и луч рассеивался. Этого было достаточно, чтобы удельная интенсивность воздействия на металл становилась недостаточной для пробивания корпуса ракеты. Старики сделали из этого вещества краску и вручную красили образцы для испытаний. Обработка ракеты обошлась бы в 50 долларов. Повидав все это своими глазами, немцы очень сильно приуныли.

Да, нам казалось, что наша система НИОКР недостаточно инновационна. Но это бредовое умозаключение могло быть воспринято именно только сознанием с разорванной логикой. Мы жили в техносфере, созданной почти исключительно усилиями собственной инновационной системы – при том, что ее мощность (ресурсное обеспечение) была, конечно же, несравнимо меньшей, чем у Запада. Но хотели от нее еще и еще.

А вообще, инновационная активность была присуща советским людям в очень высокой степени и проявлялась широко и самым необычным образом. Такого движения изобретателей, как у нас, не наблюдалось нигде в мире. Одна японская фирма сделала целое состояние, просто собирая идеи в наших журналах типа «Техника – молодежи» и «Знание – сила».

Социальная сфера советского хозяйства

В 1950—1960-е годы в СССР сложился тип промышленного предприятия, который и просуществовал до той реформы, что была начата в годы перестройки. Характер предприятия очень много говорит о сущности как советского проекта (представления о желаемом образе жизни), так и реально сложившегося общественного строя.

Представление предприятия как исключительно производственной и экономической системы – абстракция, для нашей темы неадекватная. Любая компания, фирма, предприятие – это микрокосмос, действующий в соответствии с ценностями и нормами, господствующими в обществе. Даже промышленный анклав (например, филиал немецкой фирмы в перуанском городке) не может быть «закрыт» от окружающей культурной среды. В целом традиционное общество строится в соответствии с метафорой семьи, а современное – с метафорой рынка. Из этого общего представления вытекают права и обязанности человека, общества, государства и того элемента системы, который нас интересует в данной теме, – предприятия.

Подавляющее большинство промышленных предприятий нынешней России создано в советский период. Те, что были унаследованы от России дореволюционной, были трансформированы в соответствии с той же матрицей. Эта матрица – представления о функциях и обязательствах промышленного предприятия в советском обществе – сложилась в процессе индустриализации, перестройки промышленности в годы Второй мировой войны и послевоенного восстановления (30—50-е годы). Это – эпоха т. н. «мобилизационного социализма» (иначе его называют «сталинизмом»). За это время СССР сделал большой рывок в развитии промышленности, науки, образования.

Чтобы понять, какой тип предприятия сложился в ходе реализации советского проекта, надо выявить его социально-философские основания. На языке идеологии этот проект назван «русским коммунизмом». Взяв в качестве знамени постулаты марксизма, он представлял собой совершенно иную цивилизационную траекторию, нежели социал-демократический проект Запада. Причина известна: Россия была крестьянской страной с традиционным обществом, в культуре которой сохранились многие структуры аграрной цивилизации. Западная социал-демократия – продукт гражданского общества, в котором крестьяне как класс и как культура сохранились лишь в реликтовом состоянии (в сельском хозяйстве они заменены фермером).

Уже на первом этапе «шоковой терапии» после 1991 г. обнаружилась эта «аномалия» промышленных предприятий России, которая до сих пор не дает возможности создать рынок рабочей силы. Заместитель министра труда и занятости РФ В. Кастмарский писал в марте 1992 г.: «Пикантность нынешней экономической ситуации заключается в том, что после освобождения цен и начала работы спросовых ограничений в нормальной (подчеркнем: в нормальной) экономике все предприятия стремятся расширить производство, чтобы не только выжить, но и увеличить свою прибыль. У нас же происходят удивительные вещи: производство сокращается, но нет и безработицы, то есть предприятия продолжают платить деньги, даже работая меньше и хуже. Изыскиваются самые разные способы остаться на плаву – сдаются этажи производственных помещений в аренду инофирмам. Продаются запасы сырья и оборудования» («Российская газета», 24.03.92).