Текст книги "Экспорт революции. Ющенко, Саакашвили..."

Чтобы предотвратить резкое усиление социальной напряженности, было решено вынести вопрос о ценах на референдум. Было задано два вопроса: «1. Выступаешь ли ты за полную реализацию внесенной сеймом программы радикального оздоровления экономики с трудным двух-трехлетним периодом быстрых перемен? 2. Поддерживаешь ли ты польскую модель глубокой демократизации политической жизни, целью которой является укрепление самоуправления, расширение прав граждан и увеличение их участия в управлении страной?» Несмотря на призывы Л. Валенсы к бойкоту референдума, явка составила 67,3%. Позитивно на первый вопрос ответили 66% проголосовавших, на второй – 69%. Другими словами, более половины населения Польши еще не хотели слома социальной системы.

Вслед за Горбачевым и номенклатура ПОРП начала стимулировать появление новых и новых оппозиционных структур. В течение 1987 г. легализовались и создавались различные клубы, организации, журналы и др. Это поощрялось из Москвы: Горбачев заявил, что «новое руководство СССР не будет вмешиваться во внутренние дела других социалистических стран».

В начале 1988 г. правительство повысило розничные цены в среднем на 36%. В ответ, в условиях резкого ослабления планового контроля, предприятия увеличивали зарплату вне зависимости от эффективности их работы. В результате доходы существенно превысили динамику роста цен и поставок на рынок. Потребительский рынок был подорван, начались забастовки, а в ответ – действия полиции. Летом прошла очередная встреча за «круглым столом», ПОРП согласилась на создание коалиционного правительства с участием оппозиции. После августовских стачек, охвативших 14 шахт, Щецин, Гданьск и Гуту, состоялась первая встреча Л.Валенсы и министра внутренних дел. Валенса обязался прекратить забастовки, и это ему удалось (хотя и с трудом).

В самой ПОРП назревал раскол. Перед властью стоял выбор: либо отвергнуть политические требования оппозиции с риском дойти до применения насилия; либо отступать с неопределенным исходом. В 1981 г. руководство ПОРП решилось на первый вариант, теперь ему ничего не оставалось, как пойти по второму пути. Причина в том, что хотя силовые структуры Польши еще вполне подчинялись руководству ПОРП, принципиально вопрос о демонтаже социалистического лагеря уже был решен между Москвой и Вашингтоном. Обострять противостояние в Польше не имело смысла.

Правительство М.Раковского, ставшего премьер-министром в сентябре 1988 г., предприняло следующую попытку либерализации экономики. Предполагались стандартные меры «программы стабилизации» МВФ (приватизация, отказ от центрального планирования, либерализация цен, свобода для частного предпринимательства и иностранного капитала, легализация хождения иностранной валюты). При этом ликвидировались основные стабилизационные механизмы прежней системы.

Только теперь в сознании поляков произошел сдвиг – они «отказались от социализма». Вот какова динамика этого сдвига в зеркале социологов: «Дестабилизация системы ценностей социалистического общества произошла в Польше в конце 1970-х годов, но отказ от идеи социализма – только десятилетие спустя, в 1989 г. Даже среди молодежи в 1987 г. 58% в целом одобрительно относилось к социалистической модели развития. Противоположного мнения придерживалось 28,9%. И лишь два года спустя взгляды зеркально трансформировались; соотношение сторонников и противников социализма составило 28,8% и 60,4%».

На сотнях предприятий уже открыто действовали комиссии «Солидарности», 17 апреля 1989 г. она была полностью легализована. 5 апреля были подписаны соглашения «круглого стола», 7 апреля согласованные положения об изменении политической системы принимаются Сеймом. Согласно договоренностям, 65% мест (т.е. 299 мандатов) в Сейме гарантировались для членов ПОРП, ОКП, ДП и еще трех проправительственных христианских организаций. Борьбу за эти мандаты могли вести только кандидаты, назначенные руководством этих партий. Оставшиеся 35% мандатов подлежали прямым свободным выборам. Верхняя палата парламента, Сенат из 100 человек, избиралась прямым голосованием. Был учрежден пост президента, избираемого Сеймом и Сенатом. На выборах в июне 35% мест в Сейме и 99% мест в Сенате завоевала «Солидарность», что было воспринято как поражение правящей коалиции.

19 июня 1989 г. президентом Польши был избран В.Ярузельский, а место премьер-министра отдано кандидату «Солидарности» Т.Мазовецкому. Но политическая система стала рассыпаться. Соглашение «ваш президент, наш премьер» продержалось только до декабря 1990 г., когда состоялись всеобщие президентские выборы, на которых победил Л. Валенса. ПОРП начала рассыпаться и в 1990 г. была распущена. Из ее остатков было образовано несколько партий левой ориентации. Руководители «Солидарности», выполнив свою задачу, перестали ”бороться за интересы рабочего класса” и интегрировались в новую систему.

Такова фактология польской «бархатной» революции, которая, в отличие от других стран советского блока, растянулась более чем на 30 лет. Из этой истории можно сделать следующие краткие выводы.

В 1989 г. произошла смена общественной системы. Вместе с ней, по словам польского социолога Т.Бодио, «завершилась драматическая и красивая глава польской романтической психо-истории борьбы за независимость». Польша включается в Евросоюз и НАТО, в ней проводится форсированная деиндустриализация и демонтаж важных структур – носителей цивилизационных черт (например, науки). Проблема национальной идентичности отпадает сама собой.

Что произошло непосредственно после победы этой самой крупномасштабной «бархатной» революции? Выберем некоторые краткие выводы, сформулированные Н.Коровицыной на основе изучения выводов польских социологов, историков и культурологов, сделанных в ходе интенсивных дискуссий в течение всех 90-х годов.

Уже в 1989 г. был начат первый этап «шоковой терапии. Как и культурный, или культурно-политический шок (прообраз советской перестройки), вызванный революцией „Солидарности“, экономический шок, который повлекла реализация программы Бальцеровича, первыми среди народов региона испытали поляки. 1992-1993 гг. в Польше называют „долиной слез“, а сам переход к свободному рынку „терапией потрясения“, сравнимой с „холодным душем на горячие головы“ сторонников этого перехода (Т.Бодио).

В иерархии условий жизненного благополучия «материальная ситуация» передвинулась в Польше в 1995 г. на первое место по частоте упоминания. Лидировавшая прежде «семья» сдвинулась соответственно на третье место. В 1982 г. «материальная ситуация» вообще не входила в число 6 важнейших целей и жизненных устремлений поляков.

Ожидания рабочего класса оказались несбывшимися. Для него вопрос «а есть ли жизнь после перехода?» стоял в буквальном смысле. Капитализм, конечно, не мог дать ему желанной социальной справедливости, но принес реальную угрозу безработицы. Менее половины польских рабочих по состоянию на 1988 г. сохранили свой социально-профессиональный статус в 1993 г. Наиболее распространенной формой дезинтеграции рабочего класса служил переход его представителей в категорию незанятых, т.е. прекращение экономической активности.

В ином свете видится теперь прежнее жизнеустройство. Так, оказалось, что привязанность польского крестьянина самой идее и реальности социализма, которым он решительно противопоставлял себя в период его становления, после краха этой системы «не имеет себе равных в обществе». Однако если социальное положение и самочувствие крестьянства или рабочего класса в результате либерализации, особенно на начальных ее этапах, действительно серьезно ухудшилось, то традиционная интеллигенция фактически прекратила свое существование в прежнем виде, характерном не только для периода социализма, но и для досоциалистического периода.

На этапе радикального развития «бархатной» революции (вторая половина 80-х годов) в сознании людей смешались все понятия и представления об обществе, о капитализме и социализме. С капитализмом отождествлялось все позитивное, с социализмом – только негативное. Они воспринимались как аналоги рая земного и ада. Неравенство считалось характерным только для социализма, а забота о благе людей – только для капитализма. Уже к середине следующего десятилетия картина действительности стала реалистичной. Если в 1991 г. неравенство ассоциировалось в Польше с экономикой капиталистического типа всего для 28,3% опрошенных, то в 1994 г. – уже для 83,9%. Справедливость связывали с социалистической экономикой в 1994 г. уже не 9,7%, а 42,2%, также как заботу о благе людей – соответственно 11,6 и 66,7%. По этим двум позициям преимущества социализма перед капитализмом, отрицавшиеся поляками в 1991 г., были признаны ими, как и немцами, в 1994 г.

Исчезло утопическое представление о капитализме как обществе равных возможностей. Условием жизненного успеха считали «связи и фаворитизм» в 1997 г. 74%, а в 1999 г. уже 90% поляков, «хитрость и ловкость» – соответственно 53 и 71%. Иссякла и романтическая иллюзия западной демократии. Почти половина опрошенных в Польше считали теперь демократию полезной только если она ведет к росту благосостояния, материальному изобилию, и всего 18% – если она предоставляет гражданам свободу.

Потерпел поражение весь мессианский проект польской интеллигенции, которая видела в себе носителя национальных ценностей, духовную наследницу польской аристократии. «Рынок» затоптал этот цветок. Взаимосвязанные процессы вестернизации и перехода к капитализму наиболее сильно отозвались в судьбах интеллигенции. Как пишет М.Жюлковский, значительная часть польской интеллигенции впервые за свою полуторавековую историю, начала ориентироваться прежде всего на индивидуальный финансовый успех. Она отказалась от традиционно выполняемой роли носителя национальной культуры, ее образца и духовного лидера нации. Интеллигенция утрачивала не только свои позиции в обществе, но и своеобразие своего стиля жизни, функцию создателя «высокой» культуры, что особенно важно, – чувство общности, возникавшее в процессе выполнения этой функции.

Отступить перед рынком пришлось и католической церкви. В новой политической системе Церковь открыто вышла на общественную сцену и внешне заняла на ней важное место, но реальное влияние ее на общественное сознание в Польше – стране с самым высоким в регионе уровнем религиозности, где религиозная традиция не прерывалась в период социализма – сократилось. Отношение человека к труду, к семье теперь стало все больше регулироваться не религиозными нормами, а соображениями экономической выгоды. Более того, разрушилась всякая нематериалистическая мотивация жизнедеятельности.

Кто же духовно уцелел? Те, кто обитал в социальных нишах, менее подверженных воздействию нового уклада. Социологи сообщают, что в 1990-е годы в Польше верили, что они счастливы, люди старше 40 лет, состоящие в браке, специалисты или служащие, но живущие за пределами крупных городов – в сельской местности или малых городах. Они довольствовались своим материальным положением, состоянием своего жилища. «Успех» в их представлении – это счастливая семейная жизнь, эмоциональная общность с близкими. Волна меркантильных ожиданий, догоняющего Запад потребления, монетаризации сознания, прокатившаяся по посткоммунистическому обществу, не задела их. По возрасту, месту жительства и профессии они остались в стороне от шоковых преобразований, продолжая жить органичными их духовному миру ценностями, усвоенными в молодости – времени расцвета неотрадиционализма.

На первом этапе реформ в Польше возник конфликт ценностей между большой частью общества и новой господствующей элитой. Как он будет решаться в ходе интеграции Польши в европейское сообщество – другой вопрос. Для нас важно, что результаты «бархатной» революции оказались настолько несовместимы с глубинными установками массового сознания, что вызвали пересмотр уже, казалось бы, устоявшихся взглядов. Вот резюме, данное Н.Коровицыной:

Экспансия рыночных структур так и не дала ожидаемого роста индивидуализма в Восточной Европе. Склонность полагаться на себя оставалась, по подсчетам польских социологов, на одном уровне и в 1984 г., и в 1998 г. В период рыночных преобразований первой половины 1990-х годов наблюдался, как ни странно, даже некоторый спад индивидуалистических наклонностей. Их «золотой век» пришелся на завершающий этап существования коммунистического режима. Желание работать в частном секторе начало снижаться в Польше уже с 1991 г., в других странах – на 1-2 года позже. «Увлечение» капитализмом оказалось в Восточной Европе непродолжительным, а предпринимательская активность прочно ассоциируется теперь с необходимостью нарушения закона и моральных норм.

Уже вторая половина 1990-х годов вернула привычное для восточноевропейца отношение к государству, его роли в общественной и экономической жизни, как и к проблемам социального равенства. Проэтатистский, антилиберальный сдвиг массового сознания, зафиксированный польскими социологами, сопровождался сдвигом проэгалитарным. Эгалитаризм, чрезвычайно сильный в начальный период революционных преобразований в Польше в 1980-1981 гг., понижался вплоть до 1990 г., чтобы еще через десятилетие вновь вернуться к исходному высокому уровню. В период всплеска либерализма рубежа 1980-1990-х годов было трудно поверить, что труд наемного работника в госсекторе опять станет более предпочтительным по сравнению с аналогичной деятельностью в частном секторе.

Признаком наличия фундаментальной исторической ошибки, положенной в основу всей доктрины польской «бархатной» революции, стал сдвиг в сознании самой революционной элиты. Сразу после крушения коммунистического режима «предмет общественного противостояния был исчерпан», и обнаружилась близость позиций двух совсем недавно непримиримых «антагонистов» – «Солидарности» и ПОРП, как и самих национально ориентированных демократов и коммунистов-реформаторов в Польше. «Отцы» бархатной революции из категории «мы» перешли в категорию «они», но «победители» вместе с «побежденными» оказались, по выражению З.Баумана, «бездомными». О двух персонофицированных символах революции он написал так: «Прошлые битвы сплотили Михника и Ярузельского между собой теснее, чем победа Михника связала его с теми, кто пришел позже разделить плоды этой победы». Путь, приведший к разрушению социалистической системы, оказался бесперспективным с точки зрения «новой реальности».

Социальные силы, участвовавшие в разрушении коммунистического режима, совершенно не были заинтересованы в такого рода развитии событий. Ни рабочие крупных предприятий, составлявшие костяк польской «Солидарности», ни находившиеся под опекой государства крестьяне, ни обладавшая в прошлой общественной системе высоким социальным статусом интеллигенция не ожидали столь радикальных перемен. Все они стремились лишь к улучшению существовавшего строя, превращению его в более справедливый, более материально благополучный, но такой же близкий и узнаваемый, с теми же правилами поведения, нормами жизни, нравственными принципами… В 1993 г. социологи регистрировали наибольшее (75%) количество людей, считающих, что ситуация в стране развивается в неверном направлении.

По сути, можно говорить о национальной трагедии, которая смягчается и маскируется только тем, что Запад спешно раскрыл свои двери для Польши. Речь идет о чрезвычайной сложности всего проекта форсированной модернизации обществ, исторически находившихся на периферии Запада. Ведь «бархатная» революция, которая велась под знаменем либерализма, оказалась взрывом коллективного бессознательного людей традиционного общества, испытывающих стресс модернизации. То, что Польша первой в восточном блоке отказалась от системы советского типа, М.Жюлковский связывает не столько с приверженностью ее граждан так называемым современным ценностям, сколько, напротив, со всплеском ценностей традиционных.

Обществоведение, вся методология которого была настроена на изучение равновесных или «процессирующих» социальных систем, не могло предвидеть и понять подобных срывов: группы общества, наиболее преданные системе на начальных этапах ее существования, перешли в категорию наиболее выраженных ее оппонентов. При этом, как подчеркивают польские социологи, социокультурные истоки радикальных преобразований рубежа 1980-1990-х годов относятся к событию, произошедшему за 20 лет до этого. Ими стала образовательная революция рубежа 1960-1970-х годов, к которой восточноевропейское общество пришло в свою очередь в результате цепи перемен, начатых на рубеже 1940-1950-х годов.

История революции «Солидарности» – важнейший урок для российского общества, которое втягивается в «оранжевую» революцию без малейшего шанса быть после нее, в отличие от Польши, принятым в лоно «общего европейского дома».

Глава 8. «Бархатные» революции в странах Восточной Европы в 1989 г.

В 1989 году во многих странах социалистического лагеря свершились революции, приведшие к изменению общественного строя и политической системы, к ликвидации Варшавского договора, СЭВа и вообще «социалистического лагеря». Динамика событий такова.

6 февраля. В рамках «круглого стола» в Польше начались переговоры между представителями правительства, официальным объединением профсоюзов, профсоюзом «Солидарность» и другими общественными группами.

4 июня. Парламентские выборы в Польше, к которым допущены оппозиционные партии. Выборы в нижнюю палату проводились в соответствии с договоренностями «круглого стола», правящие партии получили 299 мест из 460. В Сенате, выборы в который проводились свободно, 99 мест из 100 получила оппозиция и 1 место – независимый кандидат.

24 августа. Правительство Польши возглавил представитель оппозиции Тадеуш Мазовецкий.

9 сентября. Правительство Венгрии открыло границу с Австрией.

18 сентября. В ходе переговоров в рамках «круглого стола» между Венгерской социалистической рабочей партией и оппозицией принято решение о введении в Венгрии многопартийной системы.

18 октября. Глава ГДР и Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) Э.Хонеккер подал в отставку. Новым генеральным секретарем СЕПГ, председателем Народной палаты ГДР и председателем Национального совета обороны страны стал Эгон Кренц.

18 октября. Парламент Венгрии принял около 100 конституционных поправок, регулирующих переход к парламентской демократии.

23 октября. В Будапеште вместо Венгерской Народной Республики провозглашена Венгерская Республика, определившая себя как свободное, демократическое, независимое, правовое государство.

9 ноября. Совет министров ГДР принял решение об открытии границы с ФРГ и Западным Берлином.

10 ноября. Глава Народной Республики Болгария и Болгарской компартии Тодор Живков подал в отставку с поста генерального секретаря и члена политбюро. Новым генеральным секретарем БКП избран Петр Младенов.

17 ноября. Парламент Болгарии избрал Младенова главой Госсовета страны.

24 ноября. Под давлением оппозиции и массовых демонстраций в отставку ушло руководство Коммунистической партии Чехословакии. Новым генеральным секретарем партии избран Карел Урбанек.

28 ноября. В Чехословакии по итогам встречи делегации правительства и правящего Народного Фронта с представителями оппозиционного «Гражданского форума» принято решение о создании нового правительства, отмене закрепленного в конституции положения о руководящей роли коммунистической партии.

10 декабря. Уход в отставку президента Чехословакии Г. Гусака. Сформировано новое правительство с некоммунистическим большинством. 29 декабря Президентом Чехословакии избран Вацлав Гавел.

15 декабря. Начало массовых выступлений протеста в румынском городе Тимишоара.

22 декабря. В Румынии свергнут глава государства и Румынской компартии Н. Чаушеску. Расстрелян вместе с супругой 25 декабря. Президентом Румынии стал лидер Фронта национального спасения И. Илиеску.

Характер «бархатных» революций

«Бархатные» революции – это особый класс революций, руководящую роль в которых играют группы элиты, конкурирующие с той частью элиты, которая примыкает к власти. Обсуждая характер произошедшей на Украине «оранжевой» революции, А.Чадаев утверждает наличие общего признака революции подобного типа: «Бесполезно искать её формулу в анналах марксизма-ленинизма. Угнетаемые классы не обучены тяготиться своей угнетённостью и не порождают революций в процессе обострения классовой борьбы. Внутренний источник современной революции – это контрэлита: активная, голодная до власти прослойка тех, кто остался за бортом в результате клановой борьбы».

«Бархатные» революции во всех восточноевропейских странах прошли практически одновременно, несмотря на разный уровень развития стран, разный уровень общественных противоречий и, самое главное, разную силу их лидеров. Они были проведены по сходному сценарию в тот год, когда в ходе активных переговоров Горбачева и США была в принципе решена судьба СССР. Поскольку страны Восточной Европы экономически и политически были взаимосвязаны и составляли единый блок с СССР, то отказ СССР от роли геополитического лидера автоматически означал для этих стран переход под эгиду другого геополитического центра. Страны Восточной Европы были «сданы» советским руководством.

До самого начала революционных событий в ноябре 1989 г. отношение Москвы к своим союзникам по Варшавскому договору не претерпело видимых изменений. Это отношение было, по мнению помощника Горбачева Г.Х. Шахназарова, несколько пренебрежительным: «Они при нас, никуда не денутся, объясним – поймут»80. Однако на 39-м съезде Болгарской соцпартии (наследницы БКП) в сентябре 1990 г. было выражено негативное отношение к попыткам перенесения в Болгарию сценариев «бархатной» или «нежной» революции. Отмечалось, что в болгарском («балканском») варианте «нежная революция» вызвала бы хаос, насилие, могла бы привести к гражданской войне.

Правящей верхушке восточноевропейских стран не было никакого смысла оказывать сопротивление «бархатным революциям», поскольку исход их был решен заранее. Однако даже с учетом этого очевидного факта по настоянию советского руководства была проведена замена первых лиц в политической системе этих стран. Попытка отвергнуть предложение такого компромисса, которую оказал Чаушеску, была строго наказана.

Гораздо меньшая политическая зависимость Кубы, Северной Кореи, Вьетнама и Китая от СССР не позволила аналогичным образом поставить эти страны под контроль США. Особняком стоит Албания, которая была втянута в сферу геополитических интересов Запада после смерти сильного национального лидера. Для ликвидации независимого от СССР югославского государства, хотя и ориентированного на Россию, Западу пришлось разжечь там гражданскую войну и прибегнуть к агрессии, в ходе которых и были созданы условия для проведения «бархатной» революции 2000 года.

Важнейшим общим для стран Восточной Европы цивилизационным условием «бархатных» революций был тот факт, что жители этих стран тянулись к Западу. Одним из проявлений завышенных ожиданий, связанных со сменой системы власти в регионе, следует рассматривать веру восточноевропейцев в свою идентичность с Западной Европой. Причем, как замечают многие наблюдатели, эта вера встречалась в горах Албании даже чаще, чем на улицах Праги81. По оценке американских социологов, в годы революционных перемен восточноевропейцы в целом относились к капитализму как общественной системе более благоприятно, чем респонденты в странах Запада82.

Особенностью «бархатных» революций является тот факт, что в них смыкаются сторонники разных социально-философских принципов – и приверженцы уравниловки (большинство желает ликвидации привилегий элиты и более уравнительной оплаты), и сторонники большей социальной дифференциации (элитарные слои управленцев и интеллигенции). Их объединяла общая неприязнь к государственной власти и политическому режиму, «держащим» их в составе антизападного «советского блока».

Новые власти восточноевропейских стран после «бархатных» революций сразу заявили об отношениях с СССР как равноправных, т.е. поставили вопрос о выводе советских войск со своих территорий, осудили советское вмешательство (тем более вооруженное) в их внутренние дела в прошлом, отвергли какие-либо претензии на советское (российское) политическое лидерство в Восточной Европе и т.д.

Как это и следует из принципов манипуляции сознанием, все стереотипы массового сознания, которые возбуждались для превращения массы граждан в толпу, осуществлявшую спектакль «бархатных» революций, были подготовлены самой господствующей идеологией, сформировались на ее основе и, как представлялось толпе, требовали своего очищения, обновления и развития, но никак не отмены. Элита (в союзе с внешними силами) на первом этапе начинала свои «бархатные революции» как движения, направленные на искоренение недостатков существующего в стране строя. Это мы видели в СССР, когда перестройка, направленная на ликвидацию социалистического порядка, велась под лозунгом «Больше социализма!» Иначе и быть не могло – массовое сознание не приняло бы антисоциалистических целей.

Например, движение «Солидарность» в Польше в 1980 г. имело ярко выраженный социалистический и патриотический характер. Рабочие требовали воплощения в жизнь фундаментальных уравнительных принципов социализма, крайне чувствительно относясь к любым отклонениям от его доктрины. В их требованиях не содержалось каких-либо принципиальных идей и ценностей, идущих вразрез с существующей стратегией общественного развития.

Во время всех «бархатных» революций 1989 года советские войска, дислоцированные в Венгрии, ГДР, Польше и ЧССР, находились на своих базах и не участвовали в событиях. М.С.Горбачев, отмечая в своих мемуарах, что «у пришедших к руководству в СЕПГ [после ухода Э.Хонеккера. – авт.] людей хватило разума и мужества не пытаться потопить в крови народное недовольство», вполне резонно добавляет: «Думаю, определенную роль в этом сыграла и наша позиция. Тогдашним руководителям ГДР было ясно, что советские войска при всех обстоятельствах останутся в казармах»83.

Общие условия и культурные предпосылки «бархатных» революций

Как говорилось в гл. 1, в общественном сознании постсоветских стран до сих пор господствуют категории и понятия марксизма. Поэтому и завершающая фаза перестройки в СССР, и «бархатные» революции в европейских социалистических странах трактуются как революции антисоциалистические. В более широком смысле, как революции формационные, направленные на изменение социально-экономической формации. Поскольку в результате этих революций были разрушены «государства трудящихся», а общественная собственность на средства производства была заменена частной собственностью, то, рассуждая в рамках логики марксизма, пришлось бы признать эти революции как буржуазные. Часто даже приходится слышать упреки за само употребление применительно к ним слова революция. Это, мол, самая настоящая контрреволюция, направленная на реставрацию капитализма.

Анализ движущих сил «бархатных» революций, их социальной базы и мотивов, которые сплачивали их участников, не позволяют принять эту трактовку. Все эти вопросы изучены, с привлечением большого материала исследований, проведенных в восточноевропейских странах как отечественными, так и зарубежными учеными, и изложены в книге Н.Коровицыной. На основании этой книги и сделаем следующие утверждения.

Прежде всего, важно подчеркнуть, что все эти страны, за исключением ГДР и Чехии, к началу Второй мировой войны представляли собой особый в цивилизационном отношении тип. Н.Коровицына пишет: «Восточная часть европейского континента и в середине ХХ в. оставалась экономической периферией ее западной части. За исключением Чешских земель страны, вступившие на путь форсированной индустриализации по советскому образцу, составляли регион сельского типа с высоким аграрным перенаселением и низкими показателями грамотности.

На этом фоне осуществление программы социалистической индустриализации как основы «перехода к современности»… приобрело для стран региона историческое значение. Рост промышленного производства привел к ликвидации аграрной перенаселенности села, как и городской безработицы… Период строительства «основ социализма» вошел в историю прежде всего как время массовой восходящей социальной мобильности. Ее определяют как «исключительную», «беспрецедентную». Эта ситуация отчетливо контрастировала с межвоенной».

Из этого видно, что никаких объективных «классовых» причин ненавидеть свой общественный строй и поддерживать революцию, предназначенную для его свержения, у населения стран СЭВ не было. В интересах населения было как раз сохранять базис своего общества. Невозможно представить себе, что почти 100 млн. человек могли не понимать своих классовых интересов.

В том и проблема, что свои классовые интересы люди понимали, но, во-первых, они обладали очень низким «уровнем классовости», а во-вторых, у человека есть не только классовые интересы. Исходя из своих социальных интересов, население этих стран и не собиралось до завершения определенного исторического этапа менять общественный строй: «В целом к моменту завершения формирования общества, которое называется восточноевропейским, жизнью в нем были довольны почти 70% опрошенных. Система ценностей поляков оставалась относительно стабильной в течение четверти века, по оценке социологов, до 1978 г., даже до начала 1980 г… Ст.Новак назвал столь длительное постоянство поразительным… Так, идеологический портрет варшавского студента 1978 г. почти повторяет его портрет 1958 г.».

Более того, революция и созревала исходя из стремления приблизить реальность к социалистическому идеалу. И речь вовсе не идет о манипуляции сознанием, к которой прибегала номенклатура КПСС, выдвигая лозунг «Больше социализма!» Этот лозунг выражал чаяния масс. Капитализма не желало население даже самой близкой к Западу по уровню экономического развития Чехословакии. «Бархатные» революции были направлены на изменение надстройки, а не базиса.

Н.Коровицына пишет: «Именно в среде чешской интеллигенции впервые возникло стремление к гуманистическому обновлению общественной системы советского типа. Оно вылилось в события Пражской весны. Но даже на пике реформаторских устремлений в июле 1968 г., по социологическим данным, только 5% отвечало положительно на вопрос о том „хотели бы вы возвращения капитализма?“. Самое любопытное, когда в следующий раз решалась судьба страны в ноябре-декабре 1989 г., опросы продемонстрировали завидную стабильность взглядов чешского человека: те же 5% хотели бы установления капиталистического порядка. А 90% разделились на две примерно равных части. Одна предпочитала „социализм с человеческим лицом“, другая – „экономику смешанного типа“.