Текст книги "Экспорт революции. Ющенко, Саакашвили..."

Компартия как инициатор перемен теряла время и уступала политическое пространство другим силам. В конце марта 1968 г. ЦК КПСС разослал партактиву закрытое письмо о положении в Чехословакии. В нем выражалось беспокойство советского руководства: «В Чехословакии ширятся выступления безответственных элементов, требующих создать „официальную оппозицию“, проявлять „терпимость“ к различным антисоциалистическим взглядам и теориям… Делаются попытки бросить тень на внешнеполитический курс Чехословакии и подчеркивается необходимость проведения „самостоятельной“ внешней политики. Раздаются призывы к созданию частных предприятий, отказу от плановой системы, расширению связей с Западом. Более того, в ряде газет, по радио и телевидению пропагандируются призывы „к полному отделению партии от государства“, к возврату ЧССР к буржуазной республике Масарика и Бенеша, превращению ЧССР в „открытое общество“ и другие… Следует отметить, что безответственные выступления в прессе, по радио и телевидению под лозунгом „полной свободы“ выражения мнений, дезориентирующие массы, сбивающие их с правильного пути, не получают отпора со стороны руководства КПЧ… Происходящие события в Чехословакии стремятся использовать империалистические круги для расшатывания союза Чехословакии с СССР и другими братскими социалистическими странами».

«Казалось, – вспоминал Андрей Сахаров, – что в Чехословакии происходит наконец то, о чем мечтали столь многие в социалистических странах, – социалистическая демократизация (отмена цензуры, свобода слова), оздоровление экономической и социальной систем, ликвидация всесилия органов безопасности внутри страны с оставлением им только внешнеполитических функций, безоговорочное и полное раскрытие преступлений и ужасов сталинистского периода („готвальдовского“ в Чехословакии). Даже на расстоянии чувствовалась атмосфера возбуждения, надежды, энтузиазма, нашедшая свое выражение в броских, эмоционально-активных выражениях – „Пражская весна“, „социализм с человеческим лицом“.

Происходило то, что А.Грамши называл подрывом культурной гегемонии политического строя. Этот подрыв осуществлялся посредством «молекулярной агрессии» в сознание людей – в виде потока множества сообщений самой разной формы и по самым разным вопросам общественной жизни. В русский язык это явление вошло под названием ползучий переворот.

В июне 1968 г. 300 историков новейшего времени, собравшиеся на философском факультете Карлова Университета, выступили с требованием свободы научной работы и беспрепятственного распространения еe результатов, высказались за свободную конкуренцию марксистских и немарксистских школ, потребовали освобождения исторической науки от политической и идеологической опеки, отказа от административных методов управления научной работой и создания автономных демократических организаций самих историков. В программных принципах первоначально намеченного на лето 1968 г. ХIV съезда КПЧ, эти требования получили довольно полное отражение.

Советское руководство сочло Программу КПЧ ревизионистской, «ведущей к мирному перевороту в стране и к отрыву союзника от Варшавского Договора». По мнению Брежнева, чехословацкое руководство «разложило армию» и подорвало основы внешней политики ЧССР. 4 мая 1968 года состоялась встреча руководителей КПСС и КПЧ в Москве, но общего языка стороны не нашли. Реформы, особенно связанные с устранением цензуры в печати, встретили резкую критику в СССР, Польше, Венгрии, Болгарии и ГДР. Дубчек, однако, имел поддержку со стороны коммунистов Западной Европы, а также Румынии и Югославии.

ЧССР шаг за шагом шла к выходу из «советского блока». В СМИ и на непрерывных собраниях велись шумные кампании с требованием независимости во внешней политике, проводился сбор подписей за выход Чехословакии из Варшавского Договора и т.п. Резко усилились сепаратистские настроения с идеей раздела страны на три части – Чехию, Моравию и Словакию, нестабильным стало положение в районах с компактным проживанием венгерского населения.

Чехословацкое общество было расколото, рабочий класс дезориентирован. Командный состав армии и других силовых структур, прошедший подготовку в Советском Союзе, был в основном привержен идеям социализма и дружбы с СССР. Но пропаганда антисоциалистических организаций и клубов, получавших обильную материальную помощь с Запада, была очень интенсивной и квалифицированной. На Чехословакию вещали радиостанции «Радио Свобода» и «Свободная Европа», расположенные на территории ФРГ и находившиеся на содержании ЦРУ. Высока была активность американских спецслужб с территорий ФРГ и Австрии. КГБ были выявлены кадровые сотрудники ЦРУ и других спецслужб, приезжавших в 1967 году в ЧССР для вербовки спецгрупп и подготовки оппозиции. Были известны источники и каналы поступления финансовой помощи по линии спецслужб и идеологических подрывных центров.

С геополитической точки зрения для СССР возникла опасная ситуация в одной из ключевых стран Восточной Европы. Перспектива выхода ЧССР из Варшавского Договора, в результате которого произошел бы неизбежный подрыв восточноевропейской системы военной безопасности, была для СССР неприемлема. Это было в то время гораздо серьезнее, чем разговоры про «социализм с человеческим лицом» (для таких разговоров СССР стал уязвим гораздо позже).

На Западе «Пражскую весну» трактовали как процесс иного рода, нежели события в Венгрии в 1956 году. Здесь делали упор именно на стремлении Дубчека к обновлению социализма, в поддержке этого курса активную роль играла на Западе левая интеллигенция и особенно еврокоммунисты. Руководство КПЧ не бросало вызова интересам безопасности СССР, не выступало с предложением ревизии внешнеполитической ориентации Чехословакии, не подвергало сомнению членство Чехословакии в Варшавском договоре и СЭВ. Процесс шел «под знаменем Ленина». Но советское руководство не верило в идеализм и оценивало опасность прагматически.

Однако в Москве долго отклоняли мысль о проведении военной акции и вели интенсивные поиски мирного решения проблемы. Состоялся целый ряд многосторонних и двусторонних встреч и переговоров (последняя – переговоры на высшем уровне между Политбюро ЦК КПСС и Президиумом ЦК КПЧ в Братиславе в августе 1968 года). Чехословацкое руководство категорически отказалось принять предложения о размещении советского воинского контингента на территории ЧССР. Вариант военного вмешательства обсуждался в военном руководстве СССР в течение всего этого периода, но применение силы рассматривалось в качестве последней альтернативы.

Решение о вводе войск было принято на расширенном заседании Политбюро ЦК КПСС 16 августа и одобрено на совещании руководителей стран Варшавского Договора в Москве 18 августа. Формальным поводом послужило письмо-обращение группы партийных и государственных деятелей ЧССР к правительствам СССР и других стран Варшавского Договора с просьбой об оказании интернациональной помощи. К 20 августа была готова группировка войск, первый эшелон которой насчитывал до 250 тыс., а общее количество – до 500 тыс. чел.

В ночь на 21 августа 1968 г. армейские соединения СССР, а также войска ГДР, Венгрии, Польши и Болгарии общей численностью 650 тыс. человек вошли на территорию Чехословакии и заняли страну. Акция была осуществлена на основе коллективного решения государств – участников Организации Варшавского Договора. Накануне Маршал Советского Союза А.А. Гречко проинформировал министра обороны ЧССР М. Дзура о готовящейся акции и предостерег от оказания сопротивления со стороны чехословацких вооруженных сил. Соединения и части союзных войск размещались во всех крупных городах, особое внимание уделялось охране западных границ ЧССР. Стремительный и согласованный ввод войск в ЧССР привел к тому, что в течение 36 часов армии стран Варшавского Договора установили полный контроль над чехословацкой территорией.

200-тысячная чехословацкая армия не оказала никакого сопротивления, она пребывала в казармах и до конца событий оставалась нейтральной. Население, главным образом в Праге, Братиславе и других крупных городах, проявляло недовольство, но реальных попыток активного сопротивления не было. Протест выражался в сооружении символических баррикад на пути продвижения танковых колонн, работе подпольных радиостанций, распространении листовок и обращений к чехословацкому населению и военнослужащим стран-союзниц. По неофициальным данным, около 25 чехословацких граждан были убиты во время демонстраций.

21 августа группа стран (США, Англия, Франция, Канада, Дания и Парагвай) выступила в Совете Безопасности ООН с требованием вынести «чехословацкий вопрос» на заседание Генеральной Ассамблеи ООН, добиваясь решения о немедленном выводе войск стран Варшавского Договора. Представители Венгрии и СССР проголосовали против. Позже и представитель ЧССР потребовал снять этот вопрос с рассмотрения ООН. Ситуация в Чехословакии обсуждалась также в Постоянном совете НАТО. С осуждением военного вмешательства пяти государств выступили правительства Югославии, Албании, Румынии и Китая.

С ЧССР был подписан договор об условиях временного пребывания советских войск на территории Чехословакии. Была восстановлена цензура печати, расформированы антикоммунистические организации; к концу 1969 большинство либеральных начинаний было ликвидировано – ЧССР осталась в составе «советского блока» еще на 20 лет, пока «„бархатная революция“ не произошла в самой Москве.

Военное вторжение в Чехословакию и подавление «пражской весны» сильно ухудшило положение СССР. Теперь на сторону его противника в холодной войне перешла левая интеллигенция Запада, включая руководство его главных компартий («еврокоммунизм»). Для СССР начался новый этап холодной войны – не только без союзников, но и с западными компартиями в роли скрытых, а то и явных противников. Поскольку советская интеллигенция, включая часть номенклатуры КПСС, была в общем западнической, она совершила, с некоторым отставанием, тот же поворот – к еврокоммунизму, а затем либерализму. Вторжение в ЧССР сплотило «шестидесятников» как открыто антисоветскую силу.

«Пражская весна» стала экспериментом над советской интеллигенцией, как кислота, которой проверяют фальшивую монету. Конечно, вторжение не было реальной причиной антисоветского поворота, а лишь удобным поводом, моральным прикрытием. Не в «социализме с человеческим лицом» было дело. Ведь в 90-е годы, когда деятели «пражской весны» выявили свою суть, никто из их российских почитателей не признал, что тогда, в 1968 г., он ошибался, а Брежнев, Гречко и другие старики были по сути правы.

Дубчек вовсе не был «коммунистом-романтиком». После 1989 г. он сидел во главе парламента и штамповал все антисоциалистические законы. Какой же это идеализм? Это обычное, виденное позже в Москве поведение номенклатурного отпрыска, который легко переходит на службу к новым хозяевам. То же самое они бы делали и тогда, не будь советского «кованого сапога».

Из-за чего же хлопотала тогда советская элитная интеллигенция и пошла в 1968 г. на первый открытый конфликт с властью? Ей было противно, что Россия борется за свои жизненные интересы как держава – теми же средствами, которые Запад применял и применяет без зазрения совести. У США вообще никаких моральных проблем при этом не возникает, но наши демократические интеллектуалы за это даже больше их уважают. США открыто объявляют большие части мира зоной своих интересов и запросто вводят туда войска, предварительно уничтожив с воздуха множество людей – российским интеллигентам-демократам это даже нравится.

В 1968 г., пойдя ради спасения всего блока и Варшавского договора на вторжение в ЧССР, советское руководство, конечно, предвидело, какой тяжелый урон это нанесет СССР. Это было, прямо скажем, плохое решение. Но все попытки даже сегодня, после того, что мы повидали за последние 30 лет, заново «проиграть» ту ситуацию, не позволяют надежно определить, какое решение было бы лучшим. Лучшим в интересах СССР, а не его противников.

Август 1968 г. – бой в холодной войне при отступлении. Наверх уже шло поколение горбачевых и шеварднадзе.

Глава 6. «Красный май»: студенческий мятеж 1968 г. во Франции

После прихода в 1958 году к власти во Франции де Голль (ему к этому времени уже было 68 лет) установил авторитарный режим. Он проводил конституционные реформы, все более ослабляющие значение парламента и все более усиливающие власть президента. Его программой было совершение Францией «мобилизационного рывка» в рамках общей концепции догоняющего развития. Исторический опыт многих стран показывает, что успешные программы такого типа осуществляются только в условиях достаточно авторитарной власти.

Вместе с тем де Голль проводил самостоятельную внешнюю политику, которая укрепляла независимость Франции от союзников по НАТО и способствовала повышению авторитета страны на международной арене. Франция официально признала Китайскую Народную Республику, вывела французские войска из подчинения НАТО и потребовала вывода штаба НАТО из Франции. В стране было ускорено развитие программ ядерного вооружения, и поэтому Франция отказалась подписать договоры о прекращении ядерных испытаний и о нераспространении ядерного оружия. Де Голль открыто критиковал войну США во Вьетнаме, осудил позицию Израиля в арабо-израильской войне 1967, налаживал более тесные связи с СССР и другими странами Восточной Европы и препятствовал вступлению Великобритании в Общий рынок.

Послевоенный период был отмечен стабильным ростом экономики, и, как следствие, низким уровнем безработицы и даже нехваткой квалифицированной рабочей силы. Однако рост требовал инвестиций в производство и технологию, притом что социальная сфера (вложения в здравоохранение и соцобеспечение) отставала. Три миллиона парижан жили в домах без удобств, половина жилья не была оснащена канализацией, 6 миллионов французов жили за чертой бедности. На заводах практиковались сверхурочные, часто при сохранении низкой зарплаты. В 1936 г. правительством Народного Фронта была введена 40-часовая рабочая неделя, но к середине 1960-х она выросла до 45 часов. Условия жизни иммигрантов были лишь чуть лучше, чем в «третьем мире», заводские общежития были переполнены, люди жили в антисанитарных условиях.

Относительно ухудшились условия жизни и учебы студентов. Хотя расходы государства на образование росли, из-за резкого демографического взрыва послевоенных лет выходцам из малообеспеченных семей становилось сложнее получить высшее образование. В университетах действовали жесткие внутренние уставы. Молодежь бурлила, постоянно проходили студенческие манифестации, быстро возрастало число левацких и анархистских организаций. Де Голль, человек военный и консервативных взглядов, недооценил роль идеологии и не наладил диалог с обществом, считая, что укрепление Франции говорит само за себя.

Все это привело к потере доверия части французских избирателей – в 1965 г. де Голлю не удалось набрать большинство голосов в первом туре президентских выборов, а во втором туре он прошел с незначительным перевесом. В 1967 г. голлисты потеряли большинство мест в парламенте. Возникла разновидность двоевластия, фактор дестабилизации обстановки.

Начало волнений

В начале учебного 1967/68 года проявилось давно копившееся недовольство студентов – недовольство жестким дисциплинарным уставом в студенческих городках, переполненностью аудиторий, бесправием студентов перед администрацией и профессорами, отказом властей допустить студентов до участия в управлении делами в высшей школе. Надо, правда, предупредить, что дошедшие до нас мнения участников протестов о жёстком дисциплинарном уставе в студгородках и полном бесправии студентов нельзя понимать буквально. Так, один из мини-бунтов – репетиций майского мятежа – был вызван тем, что постояльцы мужских студенческих общежитий имели право приводить к себе на ночь знакомых девушек, а постояльцам женских общежитий аналогичного права не предоставлялось (по крайней мере, формально). По Франции прокатилась серия студенческих митингов с требованиями выделения дополнительных финансовых средств, введения студенческого самоуправления, смены приоритетов в системе высшего образования.

Студентам казалось, что им навязывают ненужные предметы, используют устаревшие методики, что преподают им слишком старые («выжившие из ума») профессора. В то же время высшая школа закрыта от важнейших проблем современности – начиная от равноправия полов и кончая войной во Вьетнаме. «Мы долбим бездарные труды всяких лефоров, мюненов и таво, единственное „научное достижение“ которых – то, что они стали к 60 годам профессорами, но нам не разрешают изучать Маркса, Сартра и Мерло-Понти, титанов мировой философии!» – с возмущением писали в резолюции митинга студенты из Орсэ.

9 ноября 1967 года несколько тысяч студентов провели бурный митинг в Париже, требуя отставки министров образования и культуры и изменения правительственного курса в сфере образования. Акция протеста переросла в митинг памяти недавно убитого в Боливии Эрнесто Че Гевары. Студенты скандировали: «Че – герой, буржуазия – дерьмо! Смерть капиталу, да здравствует революция!» Многие при этом плакали.

21 ноября студенты в Нантере, городе-спутнике Парижа, осадили здание ректората и вынудили администрацию допустить студентов до участия в работе органов самоуправления университета. В декабре во Франции прошла Неделя действий студентов, в которой участвовали студенты Парижа, Меца, Дижона, Лилля, Реймса и Клермон-Феррана. Власти постарались замолчать эти выступления, стараясь «не пропагандировать дурные примеры».

С февраля по апрель 1968 года во Франции произошло 49 крупных студенческих выступлений, а 14 марта был даже проведен Национальный день действий студентов. Возникли новые формы студенческой борьбы. Студенты в Нантере 21 марта отказались сдавать экзамены по психологии в знак протеста против «чудовищной примитивности» читавшегося им курса. Такая форма борьбы – бойкот экзаменов или лекций под предлогом требований повышения качества образования – стала быстро распространяться по стране.

Эти протесты перерастали в открытые столкновения с полицией на улицах университетских городков. Арест шести активистов Комитета защиты Вьетнама, послужил причиной проведения 22 марта в Нантере митинга, в ходе которого студенты захватили административный корпус университета. По инициативе студентов было создано «Движение 22 марта», руководителем которого стал Даниэль Кон-Бендит – «Красный Дани».

Кон-Бендит родился в 1945 году. Немец из ФРГ, он изучал социологию в Сорбонне. Он завоевал популярность среди студентов своими выступлениями, в которых говорил о необходимости разрушить буржуазное общество, совершить революцию «здесь и сейчас». Он отвергал какой-либо конкретный общественный идеал и ратовал за перманентную революцию. Кон-Бендит и его сторонники заявили, что их главная цель в данный момент – опрокинуть режим. Они строили баррикады, ввязывались в драки с полицией, разбрасывали листовки, в которых призывали к немедленным выступлениям против существующей системы64.

Идеологическая основа

«Движение 22 марта» ориентировалось на идеи т.н. Ситуационистского Интернационала и его вождя Ги Дебора, автора хрестоматийной книги «Общество спектакля» (1967). Ситуационисты считали, что Запад уже достиг товарного изобилия, достаточного для коммунизма, – и пора устраивать революцию, в первую очередь «революцию повседневной жизни». Это означало отказываться от работы, подчинения государству, уплаты налогов, выполнения требований законов и общественной морали. Все должны заняться свободным творчеством – тогда произойдет революция и наступит «царство свободы».

Как сказано в послесловии к книге Дебора, «движение ситуационистов возникло из практик леттристов, во многом наследовавших техникам дадаистов65 … Наиболее известная акция леттристов имела место на воскресной пасхальной службе в парижском соборе Нотр-Дам 9 апреля 1950 г. Один из участников акции, Мишель Мурре, переодевшись в рясу доминиканца, пробрался к амвону и, улучив паузу в течении службы, обратился к молящимся с прозрачным сообщением» (далее приводится его стихотворное «сообщение», которое было бы правильно назвать не прозрачным, а богохульственным: «Я обвиняю католическую церковь, / заразившую мир своей кладбищенской моралью, / раковую опухоль павшего Запада. / Воистину, говорю я вам: Бог умер!»).

В статье-манифесте в журнале леттристов «Потлач» Дебор утверждал: «Дела людей должны иметь своим основанием если не террор, то страсть. Все средства годятся для того, чтобы забыться: самоубийство, тяжелые увечья, наркотики, алкоголизм, безумие…». В послесловии к книге дается пояснение: «Радикальный потлач, „праздник, не имеющий конца“, – вот критерий и образец грядущей революции»66.

В 1966 г. несколько студентов, сторонников ситуационистов, оказались на ответственных постах студенческого комитета Страсбургского университета. Они решили «устроить большую бучу» и обратились за советом к вождям движения. Те предложили им издать брошюру ситуациониста Мустафы Хайати. Студенты, злоупотребив своим положением, издали ее за общественные деньги тиражом 10 тыс. экземпляров. Суд оценил брошюру как «грязную и антиобщественную», вследствие чего она была сразу переведена почти на все европейские языки.

Хайати пишет о революционном потенциале разных молодежных движений – от американских рокеров до советских хулиганов. Программные установки его брошюры таковы: «Вся власть рабочим советам… Задача рабочих советов – конкретное снятие товарного производства… что значит упразднение работы и ее замена новым типом свободной деятельности… устранение разделения между „свободным“ и „рабочим“ временем как взаимодополняющими частями отчужденной жизни… Пролетарские революции станут праздниками либо не свершатся вовсе… Игра – последнее основание этого праздника: жизнь без мертвого времени и наслаждение без пределов – ее единственные признанные правила»67.

События в Страсбурге стали пробой сил, и в Нантере действовала уже радикальная группа ситуационистов – «бешеные». Их образ мысли можно видеть из той телеграммы, которую оккупационный комитет Сорбонны послал в Политбюро ЦК КПСС: «Трепещите, бюрократы! Скоро международная власть рабочих Советов выметет вас из-за столов! Человечество обретет счастье лишь тогда, когда последний бюрократ будет повешен на кишках последнего капиталиста! Да здравствует борьба кронштадтских матросов против Троцкого и Ленина! Да здравствует восстание Советов Будапешта 1956 года! Долой государство! Да здравствует революционный марксизм! Оккупационный комитет автономной народной Сорбонны»68.

Ход событий

Итак, 22 марта в Нантере несколько студенческих групп захватили здание административного корпуса, требуя освобождения 6 своих товарищей, членов Национального комитета в защиту Вьетнама, которые, протестуя против Вьетнамской войны, напали 20 марта на парижское представительство «Америкэн Экспресс» и были за это арестованы. Заняв кресла высоких университетских чинов в зале заседаний совета университета, собравшиеся студенты стали обсуждать общемировые проблемы. Надо сказать, что сам день 22 марта был самым обычным для более чем 12 тысяч студентов Нантера: башню административного корпуса захватывали группы левых радикалов, которые конфликтовали между собой по вопросам теории, но теперь объединились в акции «прямого действия». Сформированное ими анархистское «Движение 22 марта быстро радикализовало обстановку в Нантере и вовлекло в революционную деятельность огромную массу студентов.

Власти наводнили Нантер полицейскими агентами, но студенты ухитрились их сфотографировать и устроили в университете выставку фотографий. Полиция попыталась закрыть выставку, начались столкновения, в ходе которых студенты вытеснили полицейских из университета. 30 апреля администрация обвинила восьмерых лидеров студенческих беспорядков в «подстрекательстве к насилию» и прекратила занятия в университете. 2 мая было объявлено о прекращении занятий «на неопределенное время».

Это стало искрой, начавшей пожар «Красного Мая». Национальный студенческий Союз Франции (ЮНЕФ) совместно с Национальным Профсоюзом работников высшего Образования призвали студентов к забастовке. Начались столкновения с полицией, в знак протеста митинги и демонстрации прошли практически во всех университетских городах Франции.

1 мая сто тысяч человек вышли на улицы Парижа, чтобы отметить праздник солидарности трудящихся. Молодежь скандировала: «Работу молодежи!» Провозглашались требования 40-часовой рабочей недели, профсоюзных прав и отмены последнего постановления о резком сокращении программы социального обеспечения. После этого демонстрации не прекращались.

3 мая студенты Сорбонны провели демонстрацию в поддержку своих нантерских товарищей. Ее организовало «Движение университетских действий» (МАЮ) – группа, возникшая 29 марта после захвата студентами одного из залов в самой Сорбонне и проведения в нем митинга с участием членов «Движения 22 марта», а также представителей бунтующих студентов из Италии, ФРГ, Бельгии, Западного Берлина и Испании69. В этот же день с угрозой забастовки выступили типографские рабочие, провели забастовку против увеличения рабочего дня водители парижских автобусов.

Ректор Сорбонны объявил об отмене занятий и вызвал полицию, которая атаковала студентов, применив дубинки и гранаты со слезоточивым газом. Студенты взялись за булыжники. Столкновения распространились практически на весь Латинский квартал. В них участвовали 2 тысячи полицейских и 2 тысячи студентов, несколько сот человек было ранено, 596 студентов арестовано.

4 мая Сорбонна – впервые со времен фашистской оккупации – была закрыта. 5 мая 13 студентов были осуждены парижским судом. В ответ студенты создали «комитет защиты против репрессий». Младшие преподаватели, многие из которых сочувствовали студентам, призвали ко всеобщей забастовке в университетах. Небольшие стихийные демонстрации в Латинском квартале разгонялись полицией. МАЮ призвало студентов создавать «комитеты действия» – низовые (на уровне групп и курсов) структуры самоуправления и сопротивления. ЮНЕФ призвал студентов и лицеистов всей страны к бессрочной забастовке.

6 мая 20 тысяч человек вышли на демонстрацию протеста, требуя освобождения осужденных, открытия университета, отставки министра образования и ректора Сорбонны, прекращения полицейского насилия. Студенты беспрепятственно прошли по Парижу, население встречало их аплодисментами. В голове колонны несли плакат «Мы – маленькая кучка экстремистов» (так власти накануне назвали участников студенческих волнений). Когда колонна вернулась в Латинский квартал, ее внезапно атаковали 6 тысяч полицейских. В рядах демонстрантов были не только студенты, но и преподаватели, лицеисты, школьники. Латинский квартал начал покрываться баррикадами. Первая баррикада возникла на площади Сен-Жермен-де-Пре. Студенты расковыряли мостовую, сняли ограду с соседней церкви. Скоро весь Левый берег Сены превратился в арену ожесточенных столкновений. Со всего Парижа на подмогу студентам подходила молодежь, и к ночи число уличных бойцов достигло 30 тысяч. Лишь к 2 часам ночи полиция рассеяла студентов. 600 человек (с обеих сторон) было ранено, 421 – арестован.

Забастовки и демонстрации студентов, рабочих и служащих самых разных отраслей и профессий вспыхнули по всей стране. 7 мая бастовали уже все высшие учебные заведения и большинство лицеев Парижа. В Париже на демонстрацию вышли 50 тысяч студентов, требовавших освобождения своих товарищей, вывода полиции с территории Сорбонны и демократизации высшей школы. В ответ власти объявили об отчислении из Сорбонны всех участников беспорядков. Поздно вечером у Латинского квартала студенческую колонну вновь атаковали силы полиции.

Вечер 7 мая был началом перелома в общественном мнении. Студентов поддержали почти все профсоюзы преподавателей, учителей и научных работников и даже глубоко буржуазная Французская лига прав человека. Профсоюз работников телевидения выступил с заявлением протеста в связи с полным отсутствием объективности при освещении студенческих волнений в СМИ. На следующий день профсоюзы полицейских (!) обсуждают требования и предлагают провести акцию 1 июня. Грозят забастовкой авиадиспетчеры. Бастующие уже месяц металлурги Гортени блокируют в течение часа одну из общенациональных автомагистралей.

8 мая президент де Голль заявил: «Я не уступлю насилию», а в ответ группа известнейших французских журналистов создала «Комитет против репрессий». Крупнейшие представители французской интеллигенции – Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Натали Саррот, Франсуаза Саган, Андре Горц, Франсуа Мориак и другие – выступили в поддержку студентов. Французы – лауреаты Нобелевской премии выступили с аналогичным заявлением. Студентов поддержали крупнейшие профцентры Франции, а затем и партии коммунистов, социалистов и левых радикалов.

В этот день большие демонстрации опять прошли в целом ряде городов, а в Париже на улицу вышло столько народа, что полиция вынуждена была стоять в сторонке. Появился лозунг: «Студенты, рабочие и учителя – объединяйтесь!» Повсюду были видны красные флаги и раздавалось пение Интернационала.

10 мая 20-тысячная демонстрация студентов, пытавшаяся пройти на Правый берег Сены к зданиям Управления телевидения и Министерства юстиции, была остановлена на мостах полицией. Демонстранты повернули назад, но на бульваре Сен-Мишель они вновь столкнулись с силами порядка. Студенты соорудили 60 баррикад, некоторые из них достигали 2 метров в высоту. Бульвар Сен-Мишель (а он не маленький!) полностью лишился брусчатки, которую студенты использовали в качестве оружия против полицейских. До 6 часов утра студентам, окруженным в Латинском квартале, удавалось сопротивляться полиции. Итог: 367 человек ранено (в том числе 32 тяжело), 460 арестовано. Разгон демонстрации привел к общеполитическому кризису.

В ночь с 10 на 11 мая 1968 года никто в Париже не спал – заснуть было просто невозможно. По улицам, оглашая ночь сиренами, носились машины «скорой помощи», пожарные, полиция. Со стороны Латинского квартала слышались разрывы гранат со слезоточивым газом. Целыми семьями парижане сидели у радиоприемников: корреспонденты передавали репортажи с места событий прямо в эфир. К 3 часам ночи над Латинским кварталом занялось зарево: отступавшие под натиском спецподразделений по борьбе с беспорядками (аналог российского ОМОНа) студенты поджигали автомашины, из которых были сооружены баррикады…. Весь город знал, что с начала мая в Сорбонне происходят студенческие беспорядки, но мало кто ожидал, что дело примет столь серьезный оборот. Утром 11 мая газеты вышли с аршинными заголовками: «Ночь баррикад».