Текст книги "Тайны тринадцатой жизни"

СОБРАНИЕ

Смычкин пожаловал на собрание, отыскал Гарика в самом первом ряду, прошёл и сел рядом.

– Хорошо, что подоспел, – сказал Гарик. Я тут уже послал записку в президиум, что ты просишь слова.

– Зачем? Я не собирался выступать. Я не готовился, что за ерунда!

– Не ерунда. Ты должен выступить и высказать своё мнение.

– Нет у меня никакого мнения по поводу происходящего.

– Так не бывает. У человека всегда есть мнение по тому или иному вопросу, касающемуся его жизни, его работы, среды его обитания. Так что не увиливай, а соберись с мыслями и – вперёд!

– Да иди ты к лешему! Знал бы, вообще не пришёл.

Председатель постучал карандашом по стеклянному графину с водой и попросил тишины. Собрание началось. Смычкин заёрзал, но уходить из первого ряда на глазах всего старокачельского руководства не решился. Тогда он достал блокнот и стал что-то быстро записывать, номеруя чуть ли не каждую строку текста. Видя, что Владлен стал готовиться к выступлению, Гарик тоже достал блокнот, набросал записку и передал её в президиум.

– Ты что там послал? – спросил Смычкин, прихватив Гарика за рукав пиджака.

– Записку, в которой ты просишь слово.

– Так ты её до этого не посылал, а передал только сейчас, когда я стал набрасывать тезисы своего доклада?

– Увидев, как ты старательно начал готовиться к выступлению, я вынужден был организовать твой выход на трибуну. Не пропадать же твоим стараниям понапрасну.

– Ну и гад же ты, Гарик Закирьянович! – зашипел Смычкин.

– Нам нужен не просто поэт Смычкин, которого руководство толком и не знает, а видный общественный деятель, к голосу которого прислушивается даже сам Председатель. Поэтому я и стараюсь, чтобы ты был на виду, чтобы твоё мнение становилось решающим, и на тебя могли опираться люди из Выпендриона. У тебя появится административный ресурс, а с ним придут и премии, и публикации, и поездки во все концы ближнего и дальнего старокачелья. Соображать надо, а ты огрызаешься. Что бы ты без меня делал?

Смычкин после этих слов как-то преобразился, посерьёзнел, поправил галстук и, как показалось Гарику, даже надул щёки.

ОСЯ ЗОВЁТ ПО ГРИБЫ

– Гарик, прости, я не знал, что ты с женщиной. И всё-таки, если ты уже свободен, то я приглашаю тебя на пешую прогулку по окрестным лесам, я очень люблю бродить вокруг Ханских прудов и туда дальше за Косую Сажень, за Осьмушку. Места там грибные. Прихватим провизию, корзины, и вперёд!

Гарика привлекали не сами грибы, а просто возможность побродить по лесам и полям: вдруг какая-то зацепка появится за клад, который мог оставить в этих краях Наполеон, убегающий с награбленным добром из восточных земель.

Вот заброшенное поле, заросшее свежей травой, теперь здесь пасут скот. Низкое, но яркое сентябрьское солнце просвечивает траву, она жёлто-зелёная. А если оглянуться по ходу лучей, то эта же трава кажется сине-зелёной, серебристой. Оттенки дополняются за счет ветра, зигзагами снующего по огромному зелёному простору, окаймлённому слева – сосновым бором, а справа – жиденькими жёлто-красными перелесками с мелкими осинниками и березняками.

Каждый гриб в радость: будь то подберёзовик или красавец – подосиновик. Хорошо найти семейство оранжевых лисичек, пробивающихся из пушистого мха. Когда набирается полная корзина, Ося перекладывает грибы так, чтобы все их виды были представлены наверху: и крепыши белые, и поддубовики, и моховики, и грузди. Хорошо подобранные по форме и по цвету, корзина всегда привлекает не только заядлых грибников, но и любых зевак, встретившихся Осе по дороге из леса.

– И охота тебе возиться с ними? – ворчит Гарик, Грибы есть грибы, чего их в культ возводить?

– Ну, ты, брат, не понимаешь всей их красоты.

– А ты, мне кажется, просто любишь повыпендриваться, – не унимается Гарик.

– Выпендриваться тоже надо уметь со вкусом, – парирует Ося.

У маленького костерка на опушке друзья обжарили колбасу на прутьях, согрели консервы и отобедали, как говорится, за милую душу. Ося шевелил палкой угли и думал о развалинах цивилизации, представших поблизости. Когда-то здесь было обширное поместье, а теперь от большого каменного дома и подворья остались руины, не подлежащие восстановлению.

– Хотя бы на кирпичи разобрали, – вздыхает Ося.

– А ты попробуй старинную кладку разбери, проще взорвать и бульдозером в овраг столкнуть.

– Тогда уж лучше было бы отреставрировать и Дворец культуры устроить.

– А кто в него ходить будет? Видишь, как деревня обветшала.

– Вот были богачи, и жизнь вокруг них кипела.

– Не грусти, старина, вернутся ещё былые времена.

И тут Гарика осенило, вдруг именно в этих развалинах и таится загадка наполеоновского клада? Дорога вполне накатанная, старинная и точно пролегает с востока на запад. Беглый полководец с малой охраной мог на полдня задержаться в этом местечке и устроить захоронение драгоценностей прямо под стенами этого барского особняка. Он поделился своими мыслями с Осей, но тот отнёсся скептически:

– Да мало ли где мог спрятать награбленное император Наполеон. Что ж теперь все развалины будешь обкапывать и просеивать? Глупости всё это.

Но Гарик прошёл к развалинам, осмотрел их внимательно с разных сторон, сделал зарисовку и запись в своём блокноте, что по пути от Усушки в сторону Осьмушки, возможно, находится знаменитый наполеоновский клад. В результате вылазкой на природу и Ося, и Гарик оказались довольны оба, но, как говорится, каждый по-своему.

ОГО-ГО

Заниматься предпринимательской деятельностью было хлопотно, а главное, оно мешало творчеству. Но Владлен решил, что надо хоть как-то заработать денег, издать пару-тройку книг, поездить, поглазеть на мир, а там и свернуть это неблагодарное дело.

Сначала Смычкин создал и успешно зарегистрировал некое ОНБ – общество с неограниченной безответственностью. Однако, это вызвало недовольство Председателя. Его покоробило слово «безответственность»: «Итак тут на меня все пеняют, что развёл в Старой Качели разгуляй-малину, да ты ещё тут доливаешь масло в огонь». Пришлось переименовать, и получилось предприятие новой формации – ОГОГО – Окололямурное Гонорарно-обломное Гуманитарное Общество. На этот раз Председатель одобрил смычкинскую организацию и принял её, как новую прогрессивную бизнес-модель. Он даже похвалил Смычкина за столь оригинальное название: красиво и придраться не к чему! Отныне все предприятия малого и среднего гуманитарного или издательского бизнеса в Старой Качели стали называться не иначе, как ОГОГО.

Созданное предприятие становилось помехой для получения гранта на проведение фольклорной экспедиции по Старой Качели. Такое сомнение выразил Ося, как человек, вращающийся в кругах, приближённых к Председателю, а, следовательно, осведомлённый в юридических тонкостях действующего законодательства.

Он стал объяснять Смычкину, что недопустимо использование бюджетных средств на оплату труда сотрудников малого предприятия. Из этих средств оплачиваются только услуги местного населения, у которого осуществляется сбор песен, частушек, притч, загадок, пословиц и поговорок. А ещё оплачивается труд самих сборщиков фольклорного материала. Тогда Смычкин стал возражать Осе, что вся их троица и является сборщиками фольклорного материала, а значит, им полагается оплата. Он доказывал, что материалы мы всё равно привезём и сдадим в департамент, курирующий культуру в Старой Качели. Другое дело, если бы мы воспользовались собранным материалом и издали его на свои средства с целью наживы. Словом, спор не выявил истины, и тогда было решено, что созданное Смычкиным ОГОГО «Дринк» представляет из себя многопрофильное предприятие с различными формами собственности. На всякий случай генеральным директором Смычкин назначил не себя, а Гарика. Теперь получить грант он мог как физическое лицо, поскольку юридическому лицу такой грант не полагался. Гарику польстило, что он стал возглавлять предприятие, и был не просто директором, а сразу аж генеральным директором. Смычкин объявил себя академиком всего старокачельского фольклора, с чем тут же согласился генеральный директор и выписал Владлену соответствующий документ за собственной подписью. После всех подготовительных работ по оплате услуг и реквизитов, в один прекрасный вечер друзья отправились в Дворянское собрание, где Владлену Валерьяновичу Смычкину должны были вручить документ, подтверждающий его статус академика, а также надеть на него академическую мантию и конфедератку – особый квадратный головной убор с золотой кисточкой. Не остался без внимания и Ося, и после короткого совещания он был объявлен руководителем кафедры фольклорной группы при Старокачельской Академии наук. Смычкин и Гарик закрепили статус и тут же выдали Осе членский билет с золотой каймой, подтверждающий его высокую должность. Когда стали выдавать документ, невольно возник вопрос об имени и фамилии Оси. Оказалось, что подлинное имя у него было Осип Семенович Языков, сокращённо ОСЯ.

ИСТОРИЯ ГУЖЕВОЙ ПЛОЩАДИ

Гужевая площадь вызывала спор двух лагерей. В одном считали, что возникло название от гужевого транспорта, который останавливался вблизи торговых рядов. Считалось, что когда-то существовала слобода под названием Ивановская. И вот якобы в этой слободе много ремесленников открыло свои мастерские по изготовлению лошадиной упряжи, начиная с шорников, делающих сбрую из кожи, затем появились седельщики, изготавливающие седла, потом появились мастера, которые гнули из дерева дуги, изготавливали хомуты, к ним подключились кузнецы, которые выковывали из металла кольца для уздечек и стремена, мастера по литью поддужных колокольчиков из бронзы. Потом сюда стали стекаться мастера по серебру, чтобы украшать конные сбруи серебряными заклёпками и колечками. В том околотке, где располагалась слобода Ивановская, археологи стали находить множество свидетельств в виде серебряных и бронзовых артефактов, подтверждающих, что в этих местах размещались мастерские по конным сбруям.

Но возникли специалисты, доказывающие, что Гужевая площадь получила название от слова гужееды. Эти уверяли, что в слободе под названием Ивановская жил народ беспечный, ничего не растил, не заготавливал на зиму и жил впроголодь, а в самые неурожайные годы, когда вся Старая Качель из-за нехватки пищи начинала съедать голубей и даже крыс, то в Ивановской слободе люди, вообще, начинали варить и использовать в пищу кожаную лошадиную сбрую. Отсюда и возникло название «гужееды», которое позднее закрепилось за этой слободой. А в годы правления царя Гороха слобода влилась в Старую Качель и сделалась центром в виде площади, которую и назвали Гужевой. Эта версия особенно не устраивала руководство Старой Качели, слишком оскорбительной казалась она. Но её упорно продвигали недопатетики, которым всегда нравилось что-то негативное в истории Старой Качели.

К спору стали подключаться музейные работники, краеведы, этнографы, фольклористы и историки.

Споры в лингвистических кругах мало-помалу перекинулись на страницы прессы, за круглые столы в телевизионных студиях, а потом и вовсе широко развернулись на заседаниях Высокочтимого Выпендриона. Председатель пытался вникнуть в суть дискуссии, но никак не мог уразуметь, кто и с какой целью инициирует вопрос о возникновении названия Гужевой площади. Поскольку Гужевая находилась вблизи Дома Правительства, то всякий разговор об этой площади, вынесенный на широкое обсуждение не мог не волновать Председателя. От стихийных собраний на этой площади нередко происходили правительственные перевороты, и чтобы положить конец всем дискуссиям, Председатель решил выдать правительственный грант для фольклорных изысканий, которые должны будут найти истоки возникновения названия Гужевой площади, тем самым, раз и навсегда закрыть эту щекотливую тему. Председатель был человеком твёрдым, если брался за решение вопроса, связанного с его личной безопасностью или укреплением его власти. Разумеется, фольклористы не должны были делать акцент на поиске названия Гужевой площади, а методично и скрупулезно собирать песни, частушки, описание свадебных и похоронных обрядов, словом, создать видимость поиска фольклора вообще. В огромном Дворце культуры на уровне министерства был организован конкурс на получение гранта для проведения диалектологической экспедиции по Старой Качели.

Среди претендентов были знаменитые фольклористы, профессора и преподаватели лингвистических кафедр, историк и писатель Дубравин, а также поэт Смычкин, прознавший об этой акции через своего друга Осю.

В кулуарах можно было услышать юмор лингвистов:

– Я слышал, коллега, что только газетные утки не подвержены птичьему гриппу.

– Те, кто много чего слышат, но ничего не знают толком, те чаще всего подвержены свиному гриппу, – парировали их оппоненты.

Учитывая важность предприятия, Председатель поставил условие получателям гранта, что в случае обнаружения самой правдивой версии возникновения названия Гужевой площади, вся экспедиция будет представлена к правительственной награде.

Это ещё сильнее подстегнуло Смычкина и компанию к успешному получению заветного гранта. Для этого Смычкин добился приёма у Председателя и выложил ему, что он точно найдёт истоки названия площади. Он даже объяснил это тем, что его дед знал эту историю, а после него оставленный архив находится в спрятанном при пожаре Утруски кладе. В одном сундуке с кладом якобы находятся и исследования его деда. Владлен знал, что эта версия будет самой убедительной. Председатель поверил ему, а процедура конкурса на грант, как и любого другого конкурса, проводимого в обновленной Старой Качели, носила формальный характер, ибо победитель был известен заранее.

Прощаясь со Смычкиным, Председатель блеснул знанием французской пословицы: «Даже слепая свинья может найти трюфель». И добавил:

– Словом, «без трюфеля» не возвращайтесь!

ПОСАДКА ДЕРЕВЬЕВ ИЛИ ПАРК ДРУЖБЫ

Группа писателей прибыла из дружественной страны с целью культурного обмена со старокачельской интеллигенцией. После беседы с Председателем Смычкин возглавил приём и зазвал их на символическую посадку деревьев, устроив на территории, оставшейся от снесённых домов, Аллею дружбы. Гарик раздал лопаты и ломы, Ося предложил гостям брезентовые рукавицы, и работа закипела. Сделали разметку с помощью длинных бечёвок, забили колышки и начали копать ямы для саженцев. Делегация приехала на двух туристических автобусах, которые отогнали на стоянку, подальше от глаз. Писатели, отвыкшие от физического труда, с интересом держали в руках ломы и лопаты. В тёплых лучах весеннего солнца, обливаясь потом, они усердно орудовали ломами, возили на тачках чернозём и поначалу даже шутили на своём языке. Ося понимал лишь отдельные слова, которые запомнил из школьной программы по иностранному языку. Он догадывался, что речь шла о желании гостей попить пива. Тогда он организовывал несколько ящиков охлаждённого янтарного напитка. Если гости говорили о желании перекусить, Ося спешил в ближайшую пирожковую, откуда тут же доставляли гостям горячие и душистые мясные и капустные пирожки. И только, когда свечерело, а сотни саженцев были любовно преданы земле и выстроились в красивые, лучами расходящиеся ряды, только тут приезжие творцы вспомнили, что они должны были ещё осмотреть несколько достопримечательностей, посетить ассоциацию местных писателей, побывать на приёме у самого Председателя Старой Качели.

В связи с этим, Ося стал настаивать на том, чтобы писателей отпустили, иначе может произойти международный конфликт. На что Смычкин отреагировал стоически:

– Пусть работают, не развалятся. Вон японцы из-за отсутствия площадей так мечтают в земле покопаться, что даже для них такой агротуризм организован: и страну посмотреть, и на огородных грядках поработать. А тут коллеги-писатели, им тем более необходимо размяться, наверняка засиделись бедолаги за своими романами и эссе.

Ося счёл, что Смычкин говорит вполне аргументированно и возражать больше не стал.

Иностранная делегация продолжала трудиться и практически весь пустырь превратила в парк, где со временем зашумит листва, и будут слышаться счастливые детские голоса.

Автобусы за ними всё не шли и не шли, а работы было так много, что и трудились они безропотно, полагая, что Аллея дружбы в центре Старой Качели зачтётся им в будущем. Потому и старались писатели, расправляя каждый корешок, разрыхляя комья руками, педантично окрашивая стволики побелкой на чётко установленной высоте и вливая под каждое деревце не по одному ведру воды. После этих трудов у многих на ладонях появились мозоли и ссадины, но это их ничуть не огорчило: они увидели свой реальный вклад в развитие теперь уже не чужой для них Старой Качели.

Тем временем писательскую делегацию потеряли служители старокачельских муз, потерял их Председатель, а также профессора и студенты из университета, где тоже ждали гостей для культурного обмена. Особенно переживали люди из департамента гуманизма. Но поскольку организаторы не согласовали программу встречи, то Смычкин, легко вводил в заблуждение и тех и других, уверяя, что делегация уже заканчивает предыдущее мероприятие и скоро будет на месте.

И после того, как он сдал аккуратно засаженный деревьями пустырь и получил от муниципальных властей положенные немалые деньги, Смычкин разрешил подогнать туристические автобусы и увезти изрядно уставших иностранных писателей на встречу с Председателем. Поскольку писательский труд в Старой Качели перестал быть оплачиваемым, то и иностранным писателям решил Смычкин плату за их труд не выдавать. По мнению организатора акции, плата не полагалась и его помощникам. Поэтому вечером, когда Смычкин стал подводить итог по проделанной работе, он ни разу не заикнулся о полученной сумме и тем более о её размерах. Единственное, на что он выделил деньги – это на те издержки, которые по доброте душевной сделал Ося.

Понимая, что за подобную акцию Председатель не погладит по головке, Смычкин решил срочно исчезнуть в длительную командировку. Ещё загодя, крутясь около Председателя, Смычкин под прикрытием бумаг, связанных с приёмом гостей, сумел подсунуть на подпись разрешение на получение лицензии для проведения археологической раскопки. Эта лицензия давала возможность Смычкину откопать клад деда в Утруске.

Выигранный грант давал возможность оплачивать расходы для организации фольклорной экспедиции по просторам Старой Качели. Поутру, получив деньги и оформив командировку, Смычкин срочно собрал друзей и отбыл с ними в длительное путешествие.

СОСЛОВНЫЕ СПОРЫ

В последнее время Старую Качель стали населять люди полые и бесполые. Но этого обстоятельства никто особенно признавать не хотел. Это бросалось в глаза со стороны. Открыто же велись споры, скажем, между коренными старокачельцами и закореневшими, то есть явившимися позднее. Одни из них кичились своей обомшелостыо, другие трудолюбием, упрекая первых согласно пословице: белые рученьки чужие труды любят.

Первые брезгливо морщились при виде вторых и фыркали, если оказывались втиснутыми в одну какую-нибудь очередь. Первые гордились своим высоким происхождением, уходящим корнями вглубь знатнейших боярских и дворянско-купеческих родов.

Вторым такое и не снилось, а посему они молча работали, и сами понемногу становились в этой жизни видными людьми.

Не всякие споры рождают истину. Даже в этом краю людям доставляет немалое удовольствие хоть как-то возвышаться над остальными-прочими, словно бы ничего не оставалось в существовании граждан, кроме какой-то неустановленной родословной или среды их обитания, если они живут в центре. Но люди забывали, что ни высокое происхождение, ни престижное место сами по себе не способны красить человека, если сам он ничего не способен украсить собой.

И у приезжих хватало спеси врываться в чужой уклад, тесня и выжимая изрядно ослабевших в своих сословных спорах старокачельских аборигенов. Спесь была во многом неоправданной и неподкреплённой высоким интеллектом, но являла силу и хватку, житейскую умудрённость и расторопность. Гвардия закоренелых особенно была необузданной вначале, но обретая знания путём упорных занятий, – если приезжий был не из простофиль, он ни в малой толике не уступал, а впоследствии начинал и превосходить своих давних оппонентов.

– Председатель, – кричали на сходках аборигены, – до каких пор будет продолжаться такое безобразие, что мы, коренные и обомшелые, будем страдать в старых дворянских конюшнях да псарнях, а наглые новички будут занимать новые квартиры и особняки? – Мы вынуждены принимать людей со стороны, – начинает беспомощно разводить руками Председатель. – Ну, кто же вам не дает работать? А у нас сами знаете, какой принцип: кто не работает, тот не ест.

Надо сказать, что Председатель сам по обыкновению местным только сочувствовал, а тайное расположение всё-таки питал к приезжим, из коих был и сам. Прежние Председатели, да и не только они, а сами князья великие тоже наезжали в Старую Качель со стороны.