Текст книги "Новая Зона. Синдром Зоны"

– Только, чур, в палату на двоих. Лунь, если что, поделишься лекарством? – Хип уткнулась носом мне в шею, я почувствовал на коже легкое движение ресниц.

– Все шутите, сударыня. – Но Проф тоже слегка улыбнулся. – Сегодня к ночи, как проснется лейтенант, я собираю совет. Будем решать, прекращать ли наш выход в связи с новыми рисками, или попробовать продолжить.

– Проф, сразу говорю, что я остаюсь вне зависимости от решения совета. Вы можете уехать, оставив сухие пайки, воду и немного патронов. До тех пор, пока я твердо не буду убежден в том, что Пенки здесь нет, из ПГРЭЗ я не выйду.

– И я тоже, – твердо добавила Хип.

– В таком случае я, разумеется, тоже останусь, – Проф, как мне показалось, с большим облегчением сказал эту фразу, – а в бортовом журнале совершенно не обязательно писать об услышанной вдалеке стрельбе и звуках моторов. Я очень долго ждал эту экспедицию, чтобы повернуть назад в самом ее начале. А ребят можно будет отправить обратно на втором вездеходе, да. Я неплохо умею водить «Спектр», хотя, конечно, до товарища Бонда мне далеко, но я уверяю вас, что справлюсь не хуже. Рядовой, вы слышали наш разговор?

– Так точно, слышал, – раздался голос Корнейчука из-за вездехода.

– Ваше мнение? Хотите вернуться?

– Хочу, – буркнул Кора. – Но не буду. И лейтенант не будет, знаю я его.

– Так в чем же дело?

– А врать не умею. С детства, – просто ответил Корнейчук. – Вот прикиньте, что бросим мы, военные, вас, профессора, в Зоне с автоматом и двумя сталкерами, а сами свалим в тепло, сопли на кулак мотать в казарме. А потом у меня через три месяца дембель. И, короче, поеду я домой, где меня невеста ждет и батя с мамой. И че я им расскажу, а? Как храбро прятался по кустам и от мародеров сбежал, хвост поджавши? У нас все пацаны служат, и только я один в Зоне из них. И тут да, страшно офигеть как, врать не стану, боюсь. Но тут я несколько дней боюсь, а это лучше, чем потом после службы постоянно бояться бате и друганам в глаза глядеть. Короче, ссыкунов у нас в роду не было, у меня прадед казак.

– Я же говорил, что он не совсем енот, – послышался сонный голос лейтенанта. – Молодца, боец, я в тебе не ошибся. А поспать так и не дали, черти. Полчаса только и покемарил. Об чем сыр-бор?

Профессор коротко пересказал про шум машин и выстрелы, и лейтенант сразу же ухватил свою «трофейную» винтовку и начал собираться.

– Не, Бонд, извини. – Нет, не возьму я с собой лейтенанта. Сдается мне, хороший он мужик, опытный и с оружием ладит, но ведь помрет там. Остро чувствую, что помрет, так что пусть от вездехода не удаляется. – Я пойду сам, там Зона, оно мне привычнее.

– Сам, но только со мной, – буркнула Хип, рассовывая магазины в карманы разгрузки «Покрова».

– Ладно. – Я покосился на девушку, но спорить не стал, так как давно и железно понял, что это без толку. Если Хип решила в рейд, то она пойдет в рейд, и любой запрет должен быть для нее действительно весомым и аргументированным, остальные просто не работают. – Я иду с напарницей, но сам. Бонд, будь другом, останься, прикрой лагерь. Ты здесь намного нужнее.

– Это верно. Сделаем. – Лейтенант кивнул. – Кора, позиция за плитами, от тех кустов и до канавы – твой сектор, и не спать. Я послежу за площадкой. Проф, если что, на землю и под вездеход, он крепкий. Удачи, сталкеры. Будете возвращаться, двойной свист изобразите, чтоб я по вам не пальнул невзначай.

– Принято. Выдвигаемся, стажер.

Переправляться пришлось на ту сторону канала. Мост был в состоянии недостроя, но балки были уложены на вбитые сваи, и, балансируя на узких бетонных тропинках над зловонной черной водой, нам удалось перебраться на тот берег. Густые заросли колючего кустарника и многолетний, слоями слежавшийся бурьян нависали над кромкой воды, полностью закрывая землю, и в непроходимой путанке стеблей гнили упавшие тополя, большей частью совсем трухлявые. Некоторые деревья еще стояли, хоть и покрылись глубокими дуплами и совсем оголили от коры верхушки, и я рассмотрел множество грачей и ворон, сидящих на ветках. Птицы сидели неподвижно и в совершенном молчании, ни одна из них не встрепенулась и не повернула головы. Что-то было с ними явно не так, и, в несколько раз уменьшив расстояние мощной оптикой, я понял, что именно. Маленькие пустые дырочки вместо глаз, оголившиеся кости надклювья и крошечные белые «лысинки» там, где кожа слезла с черепов… похоже, что на ветках вместо грачей и галок сидели их высохшие, покрытые перьями мумии. Почти все бывшие птицы замерли в тех позах, в которых застала их смерть, но некоторые, словно акробаты, зависли вниз головой, по-прежнему держась за кору окостеневшими пальцами. Опустив взгляд вниз, я заметил, что и в бурьяне, и на упавших деревьях то тут, то там чернели перья, торчали пеньки отломившихся лап и хрупкие белые кости. Две гайки послушно улетели в кусты и, конечно, окончательно там затерялись, но никаких признаков аномалии я не заметил. Что же, посмотрим так, расслабленным, «общим» взором, чуть, самую малость расфокусировав глаза. И смотреть, уделяя большое внимание боковому зрению, позволив взгляду совершенно звериным образом избавиться от мыслей и пустить его «плавать» по пейзажу, отдав на волю инстинктов и предчувствий. И никаких протестов, не окатывает противным морозцем между лопаток, не скандалит «сталкерский» зверек на самом дне сознания.

– Хип?

– Вроде чисто… не вижу ничего такого. Если что-то их убило, то или давно, или не аномалия, – тихонько отозвалась стажер. – Я вперед, прикрой.

– Добро, выдвигайся.

И девушка легко и ловко соскочила с балки на поваленный ствол, быстро восстановила равновесие и уже рассматривала в оптический прицел мрачные заросли, перевитые хмелем.

– Прикрываю, Лунь.

Подо мной старый подгнивший ствол уже глухо кракнул, где-то натужно, сухо треснуло, но упавший тополь выдержал. Еще одна гайка, мотнув хвостом из пленки, улетела в кустарник, хорошо улетела и правильно легла, значит, и нам за ней можно двигаться. Жаль только, что кусты и молодые деревца сплелись в густую чащобу, через которую пролезть, конечно, можно, но треску будет…

– Лунь, давай я первая. Я поменьше, снизу проскочу и заодно разведаю, – шепнула Хип, и я кивнул. Хотя почти каждый раз, когда стажер вперед уходит, чувствую за грудиной неприятную такую щекотку. Всегда страшновато за нее. Голова-то понимает, что дева эта по Зоне с тобой отмотала не одну сотню километров, и не подведет ее чутье, а сердце все равно екает, и чуть громче в горло отдавать начинает. Ты уж береги себя, чудо глазастое, если без этого никак, если одному мне в Зону уйти ты нипочем не позволишь. Знаем, проходили, хотя, видит небо, я бы дорого заплатил, чтоб ты дома осталась. И она, уверен, думает точно так же, но уже в отношении меня. Сколько раз видел я ее глаза удивительные с печальным блеском таким, с влагой, когда, оставив Хип в тылах, уползал прощупать тропинку под «чертовой сетью» или между «костоедами». Так что просто береги себя, Хип, если уж синдром у нас такой особенный, один на двоих, и никуда от него не деться. Зона, поганка, умеешь ты приворожить своими темными сказками.

И полезла Хип между стволов чахлого ольшаника, гибко просачиваясь под низкими ветвями, замирая, осматриваясь, и вперед снова, дальше. И ведь действительно ловчее у нее вышло, хорошо идет. Отведи глаза, и не различишь тихое потрескивание под тонкой ногой на фоне слабого лесного шума. Пропала… минута, еще одна. Фух, возвращается, но уже с чуть более громким хрустом, не особенно сильно таясь. Значит, мне тоже можно.

– Лунь, там дорога есть, грунтовка старая, заросшая. И… в общем, что-то впереди.

– Понял. За мной.

И да, дорога. Насыпь в прошлогодних будыльях репейника и свежей майской траве, и эта же трава гривой по самой дороге – грунтовки зарастают в Зоне довольно быстро. Только видно, как легли стебли двумя заметными колеями, и, по некоторым признакам, по следам шин у поворота и в глинистой лужице вижу, что машин было три, с широкими колесами и высоким клиренсом. Хорошо вдавило траву, не скоро поднимется, а грунт продавлен у лужи несколько больше, чем простой легковушке положено, и на ухабе след тяжелый такой – явно хорошо нагруженные авто шли. А вот и гильза, свежая 7,62 в зеленом лаке, и еще одна, припахивают чуть солоноватым запахом сгоревшего бездымника. Кровь… сбрызнуты ветки низкой ивы, и на траве видно, а вон и сама туша лежит весьма неприятного вида.

Чем оно было при жизни, точнее, кто был предком, сказать уже невозможно. Мускулистое, почти шаром, узловатое тело в жесткой спутанной шерсти с обширными залысинами, причем и шерсть, и голая шкура были одинаково черного цвета. Под тварью натекла яркая алая лужа, и чуть похрюкивало и сопело пулевое отверстие в боку, покрытое шапочкой розовой пены. И бегают под шкурой судороги еще живых мышц, чуть елозят три длинные, костлявые лапы в кустах, и дрожит в воздухе обрубок четвертой, передней, с крошечными корявыми коготками. А вот башка для такого тела какая-то мелкая. Несуразная, что ли, с единственным мутным глазом посреди складчатого лба, и не заметна она была бы на фоне тела-шарика, если бы не челюсти. Из двух огромных вздутых десен розового цвета, буквально растащивших пасть твари в гротескный оскал, торчали в разные стороны несколько длинных тупых зубов, больше похожих на рога. На самом длинном и толстом клыке, копьем торчащем вперед из нижней челюсти, виднелись следы автомобильной краски. Однако. Надеюсь, вас тут не стая ошивается…

– Все, Хип, пошли назад, – тихо сказал я, исследуя в прицел придорожные заросли.

– Сейчас… ну и тварина… – Девушка быстро «щелкнула» тушу на камеру ПМК. – Еще один караван?

– Да, теперь это точно. Шли, как мне кажется, с грузом и охраной. Теперь аккуратно сматываемся, зверюг этих здесь может быть не одна, а вполне себе стайка, причем бесстрашная. Эта вон на авто кинулась, краска на зубах.

– Ага, пошли отсюда. – Хип охотно кивнула, и мы аккуратно вернулись по своим следам назад и тем же путем дошли до «нашего» берега. Хип не громко, но задорно свистнула два раза, чтоб предупредить Бонда.

– Проф, были мы там, – без промедления сообщил я профессору. – Это контрабанда, к гадалке не ходи. Три машины, внедорожники или легковые вездеходы, груженые. Охрана как минимум с автоматами.

Я поставил на переносной столик гильзу.

– Стреляли в мутанта. Взгляните, Проф. – Хип протянула ПМК, и Зотов кивнул.

– Местный кабан, надо полагать, и любопытная форма… свиньи здесь отличаются невероятным разнообразием. Единственно, не понимаю, как оно питалось с таким черепом, но предполагаю глоточные челюсти либо наружное пищеварение. М-да, печально, друзья мои. Я до последнего надеялся, что это еще одна, возможно, не заявленная заранее экспедиция или наши физики. У них машины поменьше, «зверинец» им не нужен.

– У нас в части нет оружия под такой калибр, – добавил Бонд, крутя в руках гильзу. – Хотя не помешало бы. Одного не понимаю… почему они такими малыми группами идут? Там две машины, тут три было. Раз в Зоне нас сегодня вроде как быть не должно, почему бы им полноценный рейс не устроить?

– Думаю, так они менее заметны. Да и у отдельных малых групп в Зоне шансы выжить значительно выше, чем у одной большой, не раз замечено. Если их ведут сталкеры, а это скорее всего так, они могут идти даже разными путями.

– Да… круто. – Бонд хмыкнул, откинул гильзу и с прищуром осмотрел вечернее небо. – И связи по нулям, уже и ближняя на ПМК начинает мудрить. Такое дело, братцы. Первую половину ночи мы с Корой дежурим, вторую – товарищи сталкеры. Проф, вы просто спать будете, и без возражений. Хоть бы пронесла нас нелегкая, робяты, и ни в кого стрелять не пришлось. Не люблю я это дело.

– Если вдруг ночью нужно будет выйти, ни в коем случае не удаляйтесь от вездехода дальше десяти метров, – тихо добавил Зотов. – Но лучше не выходить совсем. Внутри есть мониторы, а снаружи вывешиваются ночные камеры, все будет видно.

– Принято. Вопрос появился у меня, Проф. Есть ли на вездеходе хоть какое-нибудь бортовое оружие? Ну, если на стаю серьезных тварей нарвемся, чтоб отмахаться можно было?

– Нет, к сожалению, не предусмотрено, это научная, а не военная машина, – профессор вздохнул, – таковы требования. Впрочем, кое-что имеется, хотя это и не оружие в прямом понимании этого слова. Акустические пушки на сто двадцать децибел, но могут выдать и сто сорок. И мощные ксеноновые разрядники в комплекте, дают серии весьма ярких, можно сказать, слепящих вспышек. В момент работы рядом с вездеходом лучше не стоять, это факт.

– Ага, тварюшек светомузыкой пугать, да, Проф? – усмехнулась Хип.

– Это работает, верно. Называется эта система «Звон-10», но мы прозвали ее «Рахманинов», – улыбнулся профессор. – И что самое интересное, наибольший эффект имеют не штатные звуковые ряды пушек, которые, к сведению, мало кого пугают, а трансляция песен и музыки из старых советских мультфильмов на максимальной мощности. Любые, даже самые агрессивные животные врассыпную сразу. Минутку…

Профессор забрался в передний вездеход. Через несколько секунд в верхней части бортов с жужжанием поднялись по два «крыла» с каждой стороны. На панелях были установлены крупные серебристо-блестящие динамики странной формы и выпуклые ребристые линзы с ксеноновыми вспышками. Еще по четыре трубки, на этот раз металлических, было по краям панели. Крылья немного подвигались, словно наводясь на кусты и строительный мусор, и с таким же тихим жужжанием закрылись.

– А это что, Проф? – Я указал на панель.

– Это?.. Это всего лишь дополнительные сигнальные ракеты на случай бедствия. Не оружие, разумеется, хотя и летают высоко, чтоб с вертолетов видно было. Заодно и пугануть особо настырных образцов, если вдруг песни не помогут.

– Сталкеры, перекус и на боковую во второй вездеход, – строго приказал Бонд, вышедший из машины с пучком проводов и пластиковым чемоданом. – Засветло ложитесь, и по заданию хорошенько давить массу. В три ночи я вас подниму, учтите.

Упрашивать себя мы не заставили, и я заварил чай, а Хип мигом убежала в душевую кабинку. Через некоторое время над потолком что-то тихо, мягко зашумело – включились вентиляторы установки. Вездеход незамедлительно начал восполнять запас воды. Вышла девушка не скоро, но очень довольной и словно отдохнувшей, уже облаченной в легкий костюм из серого, некрашеного льна с символикой Института на нагрудном кармане.

– Знала бы, фен захватила, – усмехнулась Хип, подсушивая волосы белым вафельным полотенцем из вездеходных запасов. – Давай, Лунь, я, кажется, не всю воду слила, как ты и просил. Душ довольно экономный, хочу сказать. И вообще… я бы год в Зоне пахала двадцать четыре на семь, чтобы хабара на такую машину собрать. Фиг с ним, пусть бы даже без колес и двигателя, но чтоб с такой вот кабинкой. Тут жить можно, сталкер.

– Это точно. Можно, если клаустрофобии нет. И кемпинги я как-то не сильно жалую, воздуху в них мало.

– Ви есть слишьком много кушайт. – Хип, «спрятавшись» за моим «Хеклером», начала его немного раскачивать. – Генрих есть удивлен таким привьереда сталькер.

– В том смысле, что зажрался? – улыбнулся я.

– Йа, йа. Натюрлих.

– Ну, все, стажер, допрыгалась, – сказал я, добавив злости в голос. Хип со смехом попыталась увернуться, но у нее это не вышло, и я дотащил брыкающуюся девушку до откидной койки. Затем, правда, не без труда, «упаковал» в кокон из одеяла и уложил, подавив всякое сопротивление.

– Ага, ну конечно… справился со слабой, ну да… – услышал я сквозь смех, и из одеяла задорно глянули синие глазищи, в которых искрами носились веселые чертики. – Ну, все, поймал, ладно-ладно, не очень-то я и старалась свалить. Подчиняюсь грубой силе и сдаюсь. Распаковывай уже.

– Так кто зажрался? – строго спросил я.

Вместо ответа Хип коротко прижалась ко мне щекой, я почувствовал свежую прохладу еще не просохших волос и тепло кожи.

– Давай в душ, Лунь, – шепнула она, – я тебя жду.

* * *

Я проснулся за несколько секунд до того, как в дверь вездехода снаружи негромко постучали. Интересная штука – эти самые «внутренние часы», не перестает она меня удивлять. Если задумал, твердо решил подняться в половину седьмого, то можно и будильник не ставить – выныриваешь из сна как раз в тот момент, когда стрелка пересекает нужную минуту. Не забыть бы Профа спросить, что это за машинка такая в голове, он-то знает.

Хип зашевелилась, тихонько скрипнула сонным голосом, потянулась, глубоко вздохнула и, сев на кровати, стала заплетать волосы в плотную «походную» косу. А я смотрел на плечи, на тонкие руки и едва заметную ложбинку на спине.

– Вставай, Лунь, просыпайся. – Хип повернулась, хмыкнула. – Так ты и не спишь уже. Что это ты до сих пор с какой-то картонкой в руках? И ночью вставал, записывал что-то.

– Вставал? Да ну, это вряд ли… – Я покачал головой, поднял руку, и с койки на пол свалился кусок упаковки от армейского сухпайка.

– Рассказывай. – Хип ловко надела футболку и начала облачаться в «Покров-2», – Сидел на кровати и ручкой что-то чертил, спать не давал. Пока не отобрала и силком обратно не уложила. Для планов утро есть, сталкер, а ночью спать надо. Что ты так на меня смотришь?

Я, ничего не ответив, подобрал картон. Да, рисунок, на удивление корявый, детский какой-то. Водонапорная башня картофельной толкушкой, два дома, дерево, и раздваивается ствол у самых корней. И полосатая не то пирамида на кубике, не то крыша на палках или, там, ножках, не разберешь. А слева от странного дома девочка в платье-треугольнике, подняла руки-грабли, из которых одна ну очень длинная.

– Так ты не помнишь… – на выдохе прошептала Хип. – Но это ты чертил. Я видела.

И пробежался мороз по спине, прогнав остатки сна. Сняв со стены свой комбез, я нащупал в кармане фляжку, свернул ей голову и сделал хороший глоток. Крепкая горечь особой настойки на травах смыла тяжелый привкус неприятного удивления. Лунатим мы, значит, да? Замечательная новость для полного счастья, даже в жуть пробрало. Может, действительно прав Зотов и крыша начинает все сильнее протекать? Нет, ерунда. Так с ума не сходят вроде бы. А вдруг… Пенка? А что, очень даже может быть сообщением, сигналом. Я переглянулся со стажером.

– Лунь, а может, это… это от нее?

– Хип, я думаю, да, она нас уже как-то чувствует. Пытается связаться, но выходит это только через сон. Это сообщение, стажер. Я в этом почти уверен.

– Пенка… она так именно и рисовала раньше, когда ты… ну, когда мы с Сионистом тебя принесли. – От тяжелого воспоминания Хип даже запнулась и потемнела лицом. – Это ее рисунок.

В дверь еще раз постучали, и я открыл. В вездеход зашел Бонд, усмехнулся, подмигнул Хип.

– Ну, смотрю, не зря мы вам отдельную палату выделили. Только что высыпаться не будете. Придется кофеем поделиться, вот.

На столик у окна встал объемистый термос из нержавейки, Бонд открутил пробку, и по вездеходу сразу же распространился домашний, утренний аромат горячего напитка.

– Слушай… не припомнишь вот такого местечка? – Я показал лейтенанту рисунок. Тот глянул, покачал головой.

– Не, не знакомо. Нашел где-то?.. Но можно посмотреть по всем урочищам, с беспилотника, имеются все панорамы. На, держи, вот в этой папке все есть, играйся сколько хочешь, но утром верни. А я спать. До семи меня нет, учтите, и если кто разбудит, то прослезится. Удачного дежурства, ага.

Военный передал мне свой ПМК с уже открытой папкой и, не задерживаясь, вышел в темноту открытой двери.

И я, быстро одевшись, уже забираюсь по лесенке в люк, на покатую крышу с низким бортиком, в угольную зонную ночь, к которой еще не привыкли глаза, а Хип внизу, разложив на коленях мою «картину», листает ПМК. Долго листает, высматривает, но, по ходу, ничего нет там.

А Зона усыпана звездами… уже привыкли глаза к темноте, особой темноте покинутых мест, густой, как бархат, и чистой, как родник. Нет ни сел, ни городов жилых на десятки километров, и поэтому в небе непривычно густо рассыпаны звезды. И в Зоне, когда выдается безоблачная ночь, особенно хорошо видно – разноцветные они. И синеватые, и белые, и в желтизну. А вон над головой звездочки совсем уж спектром играют, да еще и как будто скачут в разные стороны – значит, висит в небе линза воздушной аномалии, и поэтому волнуются, рвутся и давятся в ней атмосферные вихри. Закрыты окна вездеходов толстыми заслонками, нет из них света, и поэтому во мраке кажутся они тушами двух бледных китов, выброшенных на берег. В ночной тишине можно разобрать единственный слабый звук – ровный вой аномалии в разорванном вагончике, настолько тягучий и длинный, что слух со временем почти перестает его воспринимать.

– Лунь… – Хип высунулась из люка, – вот. Я нашла.

Яркий экран ПМК для привыкших к темноте глаз показался слишком резким, пришлось даже прищуриться. Но с непривычки все равно не могу разобрать, и Хип, раздвинув пальцами изображение, приблизила участок аэрофотосъемки. Да… есть общее. Вот здание полосатое, потому как из шифера оно, похоже, бывшая зерносушилка. Вот и башня водонапорная, блестит крыша, и тень от нее длинная на земле видна. Два дома рядом и там же дерево с обширной голой кроной, только сверху не видно, двойное оно или нет.

«Урочище «Совхоз-7», квадрат Н-11».

– Да, очень похоже… надо завтра с Профом переговорить.

– Это точно оно, сталкер… Я почти не сомневаюсь, что Пенка там. И она живая, раз тебе так передала свое сообщение. Но почему она молчит?

– Не знаю, родная. Но в этот совхоз надо наведаться обязательно.

– Лунь, смотри, звездочка летит. – Хип, видимо, тоже привыкла к темноте, уселась со мной рядом и показала на небо. – Да ярко так. Спутник или самолет? Но самолеты мигают, и над Зоной им вроде летать нельзя. И… вон еще две, а, нет, уже пять. Странно.

На небе между неподвижными звездами и впрямь медленно летели в одном направлении крошечные, почти незаметные огоньки, часть из них едва заметно мерцали. Некоторые были немного ярче и летели быстрее тусклых и как будто бы ниже.

– Нет, стажер. Это что-то еще. И не спутник, и не самолеты. Надо думать, тут…

А что там надо думать, я договорить не успел. Потому что прямо из-за густой гривки ивового куста в нашу сторону полетела большая искра синего света с отдельными красноватыми лучиками. Двигалась она плавно, крутясь и покачиваясь в воздухе, как летают по августу пушистые семянки бодяка над запущенными полями. И вон еще одна искорка летит над горкой щебня, точнее, не искра уже, а крошечный шарик бледного сияния, еще, и еще, и все больше их, даже видно, как отдельные светочи сами загораются в воздухе или катятся по земле, играя всеми цветами радуги. А в небе уже редкая светлая метель огоньков, и некоторые, соприкасаясь, кружились отдельными парами или целыми хороводами.

Восхищенно выдохнула Хип, когда между нами пролетел крупный, с вишню, пушистый шарик оранжевого света, и еще один, бледно-фиолетовый, с ярким искрящимся центром, бесшумно стукнулся в обшивку, отскочил и поплыл дальше. И если раньше я от таких дел залез бы в вездеход и задраил люк, Зона все-таки, а не вечерний парк с иллюминацией, то сейчас и мысли такой не возникло. Взявшись за руки, мы смотрели и смотрели за потоками огней, которые при этом почти не освещали ночную темноту, но пейзаж из бархатисто-черного стал темно-серым, с отдельными тусклыми бликами. Где-то за леском в ночи ярко полыхнуло синим светом, и разошелся по небу несильный, ворчливый гром – не иначе, сработал где-то на открытом месте «статик» или же приближалась первая в этом году гроза. И с этим ударом, как с сигналом, начали тускнеть, гаснуть, схлопываться с едва различимым треском сухой веточки разноцветные огоньки. Один из них мягко прокатился по выставленной ладони, потерял цвет, насыщенность и пропал язычком перламутрового тумана. И опять густая темнота, и небо с обычными звездами, и тишина. И что это сейчас было, даже ума не приложу.

Говорить не хотелось, и мы долго сидели вдвоем на крыше машины, опустив в люк ноги, и Хип положила свою «Кару» на колени, а голову – мне на плечо.

– Это стоит запомнить, да. – Она прижалась ко мне, а затем тихо скользнула в люк, чтобы смотреть за мониторами ночных камер. А я остался наверху, хоть, конечно, делать этого и не следовало, мало ли, Прилив внезапный или еще какая дрянь. Но воздух, необычно теплый для ночи, и особенная тишина здешних мест словно не отпускали, и я сидел до рассвета, время от времени исследуя в оптику «Хеклера» окрестности, а внизу дежурила Хип, иногда передавая мне очередную пластиковую чашу с кофе. Рассвет наступал почти незаметно, как-то нехотя, и к утру заметно похолодало.

– Как прошла ночь? – Из первого вездехода выбрался Проф, потянулся. – Без приключений?

– Кое-чего было, профессор. – Я слез с крыши, размял затекшие плечи. – Огни ночью летали разноцветные, никогда такого не видел.

– И вы, разумеется, не полезли в вездеход, а смотрели их снаружи? – поинтересовался Проф, без особой, впрочем, обеспокоенности. – Я не узнаю вас, сталкер. Это все же очень легкомысленно. Не стоило наблюдать неизвестное вам явление, не озаботившись защитой.

А ведь прав ученый. Именно что прав на все сто. Дал ты маху, сталкер, недопустимо вот так, без защиты сидеть и огнями любоваться. И почему я остался на крыше, да еще и Хип не согнал, решительно не понимаю. Удивительно, но даже мысли такой не возникло, и руку к люмену этому протянул, прямо как новичок зеленый, наивный. Он-то, фонарик этот летучий, туманом расплылся, а ведь теоретически мог тебе и руку твою дурную из сустава выдернуть. Но – ни мороза промеж лопаток, ни запоздалого страха, один только рассудок сам на себя ругается, и то как-то неискренне, без энтузиазма. Вроде так положено ему по должности. И странное какое-то понимание, неясное, но четкое знание: безвредные они, огоньки эти. Просто знаю, и все. Но спросить все равно спрошу.

– Это было опасно, Проф?

– Ну… нет, должен признать. Это так называемые люмены, часто возникающие во время сильных электромагнитных возмущений в Зоне. Их природа непонятна до сих пор, но никаких вредных для здоровья последствий встречи с ними не зафиксировано.

– Я так и думал, – улыбнулся я.

– Только не говорите мне, что вы это знали или, там, интуиция подсказала, – так же с улыбкой ответил профессор. – Теперь понимаете, почему некоторых измененных сталкеров мы стараемся не допускать к полевой работе? Они слишком доверяют Зоне, друг мой. А этого делать ни в коем случае нельзя. Хотя, признаю, вы не ошиблись ни ночью, ни во время предыдущего маршрута, вычислив несколько аномалий.

– Дело не в доверии, Проф. Проблема некоторых опытных бродяг в другом. Плохо, когда человек решил, что он Зону уже знает, и особенно нехорошо, когда об этом заявляет. Как только он в этом себя убедил, вот тогда-то и не жилец он больше. Интуиция, инстинкт в этом плане надежнее. Не панацея, конечно, и с этим сталкеры мрут, но все-таки надежнее, чем прямое знание.

– А как в случае ученых? – Профессор явно заинтересовался разговором. – Вы действительно считаете, что Зону нельзя узнать, изучить? Неужели человеческая мысль не способна проникнуть в местные тайны и разобрать их, как она уже много раз делала с тысячами других тайн? Вы, уважаемый, я смотрю, не сильно верите в авторитет науки.

– Нет, Проф, науку я уважаю и сам на Институт не просто так работаю, – не согласился я. – Но наука никогда не поймет сущность Зоны, и вот в это я уже верю. Скажите, Проф, как биолог. Все ли мы знаем о своем собственном разуме? И если вдруг знаем, в чем я сильно сомневаюсь, то почему не создан такой же искусственный полноценный интеллект, как у нас с вами? Ведь знаем же, нет?

– М-да, Лунь… хороший вы подняли вопрос. – Проф поправил очки и вздохнул. – Но ведь существуют психология, психиатрия, психоанализ, хотя об этом спорят. Довольно неплохо изучен мозг. Но если брать глобально, то да. Разум еще не поддается ни полному изучению, ни уж тем более конструированию.

– Ну, так и НИИАЗ изучил физику многих аномалий, нашел прикладное значение артефактов, простите, анобов, имеет несколько весомых, солидных теорий относительно Зоны. Но если брать глобально, как вы говорите, то…

Профессор кивнул:

– То. Так и есть, уважаемый.

Я подобрал рисунок, передал Зотову.

– Было бы неплохо, чтобы психология, ну, в крайнем случае психиатрия, объяснила бы вот такой момент, профессор.

– А что это? – Проф внимательно осмотрел картонку. – Детский рисунок, надо полагать?

– Это урочище «Совхоз-7», квадрат Н-11, как я думаю, – сказал я негромко и передал Профу ПМК Бонда с открытой фотографией.

– Действительно, это определенно оно, хотя пейзаж здорово хромает. Где же вы это нашли?

– Нарисовал, Проф. А что рисунок не очень, так у меня до сегодняшней ночи и опыта не было. Во сне еще ни разу не пробовал.

– То есть… вы хотите сказать… – профессор выглядел одновременно и удивленным, и встревоженным, – вы это нарисовали, пока спали?

– Натурально так. Спросите Хип, она мне и рассказала.

– И до этого ни разу не видели этой съемки?

– Не видел. Нашли уже потом, сравнивая рисунок и данные беспилотников.

– Знаете что, Лунь? – Зотов выглядел очень серьезным. – Нам обязательно нужно побывать в этом урочище. Непременно нужно побывать!

– Спасибо, Проф. Я уж думал, вы не предложите.

– Это не совсем по пути. – Зотов вывел на ПМК карту, подумал. – Но… но с урочища ПГТ-1 на северо-запад можно доехать, заодно и проверить жизненные формы. Но, Лунь, хочу предупредить… в районе «Совхоза» и на северо-западе ПГТ встречаются, скажем, некоторые образцы, способные создать очень тягостное впечатление на неподготовленных людей. Я не вас, Лунь, имею в виду, а нашего молодого солдата.

– И что за образцы?

– У них пока нет научного определения, мы еще не пришли к соглашению. Но неофициально, чтобы хоть как-то их обозвать, мы приняли термин «эксгуматы». Кладбища восточнее больших каналов, как правило, неактивны, но южнее и западнее, увы, это явление встречается повсеместно. Более половины срабатываний фотоловушек за большими каналами, скажем, связано с этими существами, и поэтому разбор снимков и видео мы делаем ограниченным коллективом. Одной пожилой сотруднице когда-то стало плохо с сердцем при просмотре.

– Значит, здесь это тоже есть…

– Это есть во всех Зонах без исключения, Лунь, – тихо произнес профессор. – Все они почему-то неравнодушны к человеческим останкам и к земляным могилам в особенности. Поэтому хоронить как в самой Зоне, так и в прилегающих к ней землях настоятельно не рекомендуется.

– Как утром со связью, профессор? – спросил я.