Текст книги "Вне протяжения"

Станислав подозревал, что в его отсутствие незадолго до смерти мама крупно повздорила с родной сестрой. По нескольким обмолвкам обеих он догадался, что тётя Аня настаивала прописать племянницу и уступить ей часть двухкомнатной квартиры на Татарской. И, разумеется, получила недвусмысленный отказ больной, думавшей, прежде всего, о будущем единственного сына.

Дети тёти Ани давно закончили свою учёбу. Фёдор, значительно старший Стаса выпускник артиллерийского училища, уже несколько лет служил в одном из гарнизонов Подмосковья, женился там на работнице общепита, родившей ему сына. Как и положено, им предоставили жилплощадь по месту службы. Дочь Галина работала преподавателем в ленинградской средней школе, но жила под одной крышей с отцом и матерью, которая уже дважды предостерегла её от непродуманных и поспешных с материнской точки зрения замужеств, но не удержала от рождения внебрачного сына. Галя стояла в длинной очереди на получение собственного жилья для себя и ребёнка, только никто из чиновников не гарантировал ей даже ориентировочных сроков такого события.

Приезжая в Ленинград, Стас вполне тепло общался с Галиной и Фёдором, когда те бывали дома, но почему-то особо близких родственных чувств между ними так и не установилось, те смотрели на него свысока, снисходительно. И хотя никогда не обижали и не выпячивали такое отношение, постоянно давали Стасу его ощутить. Он подозревал, что причиной тому служила не только значительная разница в возрасте, они всегда смотрели на него, как на ущербного, не имевшего отца и воспитываемого одной только матерью «маменькиного сынка». Даже когда сами ленинградцы по несколько дней останавливались у них, Стасом испытывалось необъяснимо неприятное напряжение. Он подозревал, что причина тому застарелая и как-то связана с его отцом, но разобраться в подобном никогда не стремился. К собственному родителю, теперь покойному, у него с детства накопились свои счёты, да только предъявлять их давно оказалось совершенно некому.

«Взглянуть бы на старые шпили»⁴

В самом начале пятого курса, в первую же учебную пятницу, получив стипендию за летние месяцы и полный расчёт за работу в трудовом семестра, их группа в полном составе сбежала с лекций в пивбар «Жигули» на Калининском. Там уже после первых двух кувшинов со светлым фирменным пивом под креветки кто-то выдал внезапное предложение. Обстановка прохладного полуподвального зала со сдвинутыми вместе чистыми полированными столиками способствовала принятию его подавляющим большинством. Суть заключалась в том, чтобы прямо сегодня рвануть через Питер в Таллин, а в понедельник вернуться на занятия.

У некоторых нашлись собственные не меняемые планы на выходные, самых стойких оказалось одиннадцать – пять девушек и шесть парней, включая Стаса. От очередного отпуска, оформленного во вневедомственной охране, оставалось ещё несколько свободных дней, дежурства начинались только через неделю. Поэтому он с энтузиазмом воспринял авантюрное предложение, когда ещё представится такая возможность?

Уговорились встретиться вечером у касс Ленинградского вокзала и поспешили кто по домам, кто в общежитие за документами и необходимыми на пару дней вещами.

Веткин успел заглянуть домой, мама выглядела бодрее и немного лучше, чем в предыдущие дни. Сегодня сама без видимых усилий передвигалась по квартире, затеяла постирушки и что-то готовила на кухне. Поэтому он без колебаний известил, что едет с однокурсниками в Ленинград на выходные. Мать только обрадовалась за сына, хотя не скрывала некоторого беспокойства, но тут же согласилась, что ему необходимо развеяться после стройотряда перед началом учёбы и ночными дежурствами. Она хотела что-то передать для сестры, но Стас твёрдо заверил, что навещать ленинградскую родню времени точно не будет. Оставил часть полученных денег, прихватил спортивную сумку, и, поцеловав подставленную материнскую щёку перед дорогой, поспешил к месту сбора.

До вечера их компания убавилась ещё на двух девчонок и одного приятеля. Что бы они ни городили в своё оправдание в телефонную трубку, ясно было и так: родители не пустили. Почти все ребята облачились в удобные на все случаи жизни джинсы, только ещё на одной девушке, помимо известной модницы Кати Сапариной, оказалась короткая джинсовая же юбка. Получилось, именно эти изделия разной степени изношенности и качества с отличающими производителя фирменными лейблами и клёпками оказались общим признаком их шумной компании. Ещё раньше в одном из стихотворений в популярной еженедельной «Литературке», кажется, авторства Андрея Вознесенского, джинсы определялись «декларацией молодёжи». Возможно, поэт первым это подметил, жаль только, что такие шмотки до сих пор шили только за рубежом, даже некоторые соцстраны к тому уже подключились. Привозимые в Союз популярные изделия не переставали служить неиссякаемым источником незаконного дохода для вольных и невольных фарцовщиков.

Сам Стас нацепил свои ношенные не первый год, но ещё неплохо выглядевшие и ставшие для него незаменимыми польские «Одра», немного грубоватые, зато отлично на нём сидевшие. Ему сразу бросился в глаза новенький костюмчик Кати Сапариной – фирменная куртка «суперрайфл» с такой же однотонно индиговой юбкой. Они не только броско подчёркивали ладную фигуру девушки, но и отлично сочетались с её рыжими волосами.

Купили билеты, погуляли до отправления по расцвеченным огнями улицам города и около полуночи сели в «Красную стрелу». В предвкушении следующего дня расстелили принесённое проводницей постельное бельё и сразу легли спать. Вышло немного дороже обычного поезда, зато уже ранним утром оказались в Ленинграде.

В Северной столице от них откололся ещё один товарищ, перед тем пригласивший всю компанию в гости к родителям, проживавшим на Петроградской стороне. Их встретили довольно радушно только что испечёнными пирожками с капустой и картошкой, за разговорами об учёбе напоили компотом из сухофруктов. Сочувственно отнеслись к идее рвануть в Эстонию, только извинились за сына, который не удосужился побывать дома после стройотряда и теперь должен был остаться, хотя бы, на два дня перед новым исчезновением. Щедро снабдили в дорогу пирожками, после чего компания сочла нужным поскорее покинуть гостеприимный дом.

Уговорились не разделяться, а вместе съездить сначала на Витебский вокзал за билетами. Потом, пока пешком добирались до Дворцовой площади, захотелось побродить в оставшееся время по центру. Правда, Стас для хохмы предложил попытаться попасть в Эрмитаж, но его приняли всерьёз и посмотрели как на ненормального.

Одну из трёх девушек в подобравшейся команде Веткин выделял задолго до этой поездки. И дело вовсе не в том, что Сапарина представлялась ему, да и действительно выглядела одной из самых заметных на курсе, может быть, даже самой красивой. Ещё на первом курсе, когда они попали в одну группу, Стас быстро убедился, что девчонке достался в дополнение к броской внешности пытливый ум с удивительной памятью. Кроме того, то ли от природы, то ли благодаря воспитанию она обладала чувством такта и умела ровно общаться со всеми, не только со сверстниками. Никто никогда не слышал от неё матерного слова даже в минуты запальчивости, что никак не относилось ко многим прочим однокурсницам. Пожалуй, единственным недостатком можно было засчитать всегда имевшиеся при ней сигареты. Баловалась ли она просто, принося дань всеобщей моде, или успела к тому привыкнуть со школьных лет, оставалось для Веткина неведомо. Но длинная сигарета меж губ придавала в те годы мнимую независимость, значимость и призывный вид не только ей одной. Впрочем, гораздо больше сверстниц ошибочно считали, что именно курение делает их особенно привлекательными в глазах мальчиков и взрослых мужчин и одновременно прибавляет им уверенности в себе.

Как-то так случилось, что Стас при первом знакомстве поставил для себя крест на красавице из своей группы. Не то, чтобы он в чём-то комплексовал и чувствовал неуверенность в общении с девушками. Несмотря на отсутствие времени: учёба, работа, уход за больной матерью, он успевал знакомиться и недолго встречаться с девчонками на стороне, чаще вовсе не студентками его курса или института. Но все те эпизоды не воспринимались им, как нечто серьёзное и обстоятельное. Он не придавал им ровным счётом никакого значения. Катя же представлялась совершенно другой, даже по сравнению с однокурсницами не только недоступно красивой, но и взрослой, самостоятельной и самодостаточной, заставлявшей невольно относиться к себе с уважением. Хотя, кроме неё, таких Стас до сих пор ещё не встречал, но мысленно называл Сапарину и всех ей подобных, несомненно, существующих где-то вне поля его зрения, «леди».

Если не считать одной пары, поженившейся год назад, в группе сложились в основном товарищеские отношения. Стас иногда просил у Кати конспект или учебник на время, экзаменационные вопросы, обращался с прочими учебными делами и никогда не получал отказа. Случалось, они сидели на лекциях плечом к плечу, за компанию учили по атласу человеческие кости, мышцы и органы в анатомичке, а однажды в первую зимнюю сессию несколько вечеров вместе готовились к экзаменам в институтской библиотеке. Не раз и не два всей группой они сбегали с лекций в кино на новые фильмы, это стало даже традицией. Но пригласить девушку куда-то одну без подружек или назначить свидание, Стасу и в голову не приходило.

Катя обладала завидной эрудицией, что отличало её от ровесниц, в том числе и красивых, ещё больше, чем внешняя привлекательность. Однако, она и занудой никогда не казалась, скука с ней точно никому не грозила. Веткин даже забывал порой, что она не парень, настолько его захватывала её осведомлённость во всём и острый язычок. С другими такого им никогда не испытывалось. Потому Станислав полагал, что Катя достойна в жизни кого-то лучшего, разумеется, не принца на белом коне, но старшего по возрасту и положению, кто сможет заботиться о ней и обеспечит жизнь без нужды и забот. Себя он трезво оценивал совершенно не пригодным для такой роли, а его уважение к девушке из группы не позволяло закрутить с ней мимолётное подобие любовной игры с шутками и прибаутками, нарушив тем самым постоянство их отношений. К тому же, он никогда не забывал, что до диплома им предстоят ещё годы учёбы в одной группе. Возможно, Веткин ошибался с самого начала.

Стас не видел Сапарину с последней сессии месяца два, к тому же они попали в разные стройотряды. Она появилась на занятиях ещё более похорошевшей, с отросшими до плеч каштановыми прядками волос, загорелая и энергичная. Своим неиссякаемым блеском в чайной глубине живых смеющихся глаз Катя не оставляла равнодушным ни одного из остановивших на ней взгляд. Веткин нисколько бы не удивился, окажись у неё теперь пока неведомый ему воздыхатель, которому она отдала, наконец, предпочтение. Тем более, прежде видел, как раз-другой её подвозила к самому институту новенькая «волга».

И вот теперь в первый и единственный день в Ленинграде она постоянно оказывалась рядом со Стасом, и всякий раз при Катином приближении он ощущал подобие электрического тока, исходящего от неё. С чего бы это вдруг?!

Их поезд на Таллин уходил вечером, сумки ребята оставили в камере хранения на вокзале, когда съездили за билетами. Теперь все передвигались налегке, прихватив с собой лишь полиэтиленовый пакет с навязанными в дорогу пирожками. Прошлись по Невскому, просто так из любопытства заглянули в Пассаж, затем в Гостиный двор с очередями за какими-то дефицитами. После ЦУМа, ГУМа», «Детского мира», да и «Москвы» с «Лейпцигом» здешние универмаги с их выбором выглядели провинциально. На них и времени не стоило тратить. Девчонки захотели попробовать ленинградское эскимо, которое всем понравилось в отличие от местного пива завода имени Степана Разина. А там уже дошла очередь и до пирожков.

Задержались у массивных колонн Казанского собора, внизу знаменитых бронзовых ворот внимание путешественников привлёк блеск свежего спила. Судя по нему, какие-то вандалы совсем недавно умудрились нагло обезглавить одного из ангелов или чертей. Матерные слова в адрес поднявшего руку на такую красоту вырвались почти у всех одновременно. Стас покосился на Катю, она одна никак не выразила своего отношения. Девушка почувствовала его взгляд и тихо заметила:

– Готика. «Врата Рая». Копия с ворот баптистерия Сан-Джованни Баттиста – крестильни или крещальни собора Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции. Между прочим, пятнадцатый век, а сам баптистерий посвящён Иоанну Крестителю и возведён аж в пятом веке! Представляешь?

Стас продолжал с удивлением таращиться на Сапарину, и откуда она столько всего знает? Явно не из учебника научного атеизма, который им пришлось прежде проходить. Она хоть сейчас смогла бы работать здесь экскурсоводом заведомо лучше уже имеющихся…

Словно прочитав его мысли, Катя добавила:

– Видела в папином альбоме по итальянской архитектуре…

Всегда слывший заядлым рыбаком Санёк из Подмосковья предположил с сомнением:

– Может, для грузила срезали?

– Да нет, – одёрнули его тут же другие знатоки, помимо Стаса, который любителем рыбалки никак не являлся. – Слишком тяжёлое будет.

– Ты, что, никак, оправдываешь этих дебилов?!

– Вовсе не, да вы чо!.. – тут же замялся, торопливо оправдываясь, Санёк.

«Просто какой-то урод захотел, чтобы эта голова стояла у него на столе! А так она на фиг никому не сдалась!» – подумал Стас, взял Катерину под руку, увёл в сторону. Она вопросительно взглянула на него, но ничего не сказала.

Хотя собор давно не являлся действующим храмом, и все со школы знали, что «религия – опиум для народа», но воздействие одной архитектуры этого национального сокровища не могло не сказаться и на них. Отпустить шутку по поводу такого дикого факта ни у кого из присутствующих язык не повернулся. Настроение у всех необратимо испортилось.

Для страховки, чтобы потом не суетиться, до вокзала добрались заранее. Посидели в скверике напротив, пустив три бутылки рислинга по кругу, поминутно зорко глядя по сторонам: а ну, как местные менты объявятся по закону подлости. Но нет, прокатило… Долго рассматривали внушительный металлический свод и квадратную часовую башню, увенчанную небольшим куполом со шпилем. Над часами с каждой из четырёх сторон различались рельефные каменные совы с распростёртыми крыльями, все они видели их впервые, если не считать сегодняшней покупки билетов, но утром в спешке никто к деталям наверху не присматривался. Сейчас, обойдя строение с разных сторон, все единодушно согласились, что перед ними самое красивое вокзальное здание из всего виденного раньше, и гомеопатическая доза сухого вина нисколько не повлияла на окончательный вывод.

– Прежнее название Царскосельский, здание построено в 1904 году в стиле модерн, оригинальный образчик «металлической архитектуры», – прошептала Катя на ухо Стасу, не желая, чтобы ребята подумали, будто она кичится своими познаниями.

Перед тем, как зайти внутрь, не удержалась ещё раз:

– Где-то здесь проходил канал, лет десять, как засыпали.

Стас не смог такое представить, ничто вокруг вокзала не напоминало ничего подобного. Но, не верить не в пример более осведомлённой спутнице оснований не нашлось.

Все уже настолько хотели поскорее отправиться в путь, что когда подошло время, никто не мог скрыть радости. Едва отыскали по билетам места в плацкартном вагоне, как поезд тронулся. Уплыл назад за окном перрон бывшего Царскосельского вокзала, замелькали телеграфные столбы, из тьмы вылетавшие и во тьму уносившиеся. Перекусили запасёнными бутербродами, запивая кто «Байкалом», кто чаем, принесённым проводницей. Девушки взяли у неё чистое, слегка сыроватое после стирки постельное бельё, им уступили нижние сидения. Рассудив, что надо выспаться перед завтрашним днём, все пораньше расположились на отдых, ребята устроились на верхних и боковых полках, подстелив одни матрацы. Решили сэкономить по мелочи без постелей.

Стасу досталось место наверху. В классе шестом одной его знакомой девочке с искривлением позвоночника врачи прописали спать на специально сбитом из досок щите. Под впечатлением этого он сам распилил крышку стола для настольного тенниса в соседнем дворе, тайком принёс домой и подложил себе на кровать. С тех пор так и спал, прикрывая сверху лишь тонким матрацем, благодаря чему, где бы потом ни находился, легко засыпал на постелях любой жёсткости, даже на голом полу. Так что вполне мог обойтись в случае необходимости совершенно без подстилки.

Сапарина оказалась прямо под ним, он пожелал всем вокруг и ей в особенности спокойного сна, и чтобы заснуть поскорее, отвернулся к стенке, даже джинсы не снял. Но, то ли из-за её близости, то ли из-за непривычной обстановки мерное покачивание вагона с перестуком колёс нисколько не содействовали засыпанию. Он заподозрил, что и Кате сейчас не до сна, свесился с полки, действительно увидел в полумраке блеск устремлённых на него глаз и глупо спросил:

– Не спишь?

– Не-а… – она похлопала по краешку постели рядом.

Повторять приглашение не пришлось, бесшумно скользнув вниз, Веткин присел на указанное место. Их соседи уже спали рядом и на боковых полках, кто-то мерно посапывал, где-то дальше по вагону мощно и басовито храпел неизвестный мужчина. Катя лежала на спине, натянув до подбородка пустой пододеяльник, в тусклом свете ночника выражение её глаз не поддавалось точному определению.

– Доктор, а не слишком поздно для обхода? – спросила она одними губами, но Станислав уловил и не замедлил с ответом.

– Самое подходящее время!.. Только вот, кто бы ещё подсказал, где спрятались больные?

– Что, если отыщите, анамнез станете собирать?

– Ну, не анализы же!..

– Оказывается, ты весёлый парень, Ёлочка!

Никто так его ещё не называл, с первого курса прилипшее из-за фамилии прозвище «Ёлкин-Палкин» самому никогда не нравилось, но ей он мог простить многое, тем более, она назвала его так тихо и ласково. Стасу показалось, что от открытой улыбки Кати вокруг стало светлее, но, может, глаза просто привыкли к вагнонному полумраку.

Они продолжали ещё некоторое время шёпотом говорить друг другу какие-то совершенно ничего не значащие глупости. Все вокруг давно спали, никто не шастал по вагону и не мешал продолжению их странно бессвязной полуночной беседы. У него появилось шальное желание тотчас прилечь рядом. Только в любой момент соседи могли проснуться и увидеть такую непристойную сцену, да и случайным посторонним никто не мешал заглянуть сюда по пути в туалет. Поэтому он лишь неуверенно коснулся пальцами её гладкой щеки. Катя быстро высвободила из-за пододеяльника руку и с силой притянула к себе, так что их губы неминуемо встретились в долгом поцелуе. Когда Стас почувствовал приятное головокружение и почти задохнулся от дразнящего прикосновения её языка, девушка легонько оттолкнула его и прошептала на ухо не терпящим возражений тоном:

– У нас ещё будет время, Ёлочка. Давай спать!

Совершенно ясно, она вовсе не предлагала ему расположиться возле себя. Стас ещё не отошёл от захватывающего дух поцелуя и лишь молчаливо кивнул, подтянулся на руках и забросил своё тело назад на верхнюю полку. Как ни странно, заснуть на этот раз ему с лёгкостью удалось тотчас, хотя он не переставал думать о только что происшедшем. Ему тут же приснился сон, в котором недавняя реальность незаметно переходила в желаемое.

Ночью он проснулся от неясного гула голосов, наполнявшего вагон, живо пришёл на ум улей с гудящими пчёлами. Только гудение показалось слишком громким, к тому же мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения. На уровне вторых полок взгляду предстало море человеческих голов, плавно покачивавшихся в такт движения поезда. Он подумал, что ещё спит, и необъяснимая сюрреалистическая картина продукт его усталого мозга. Но быстро убедился в подлинности видимого, даже щипать себя не понадобилось. Заглянул вниз – Катя не спала, а полусидела на своём месте, поджав ноги, На её постели расположились какие-то посторонние тётки в кофтах и платках, почти зеркальная композиция предстала и напротив. Неряшливые мужчины в измятой мешковатой одежде успели даже занять багажные полки под потолком, и теперь сверху свисали безвольные руки и ноги спящих. Сразу вспомнились фильмы про войну.

Он извлёк полуботинки из-под матраса, которые с вечера туда засунул. Такому его научили рассказы знакомых о поездных кражах, жулья, особенно по плацкартным вагонам, хватало во все времена. Осторожно спустился на единственно не занятый участок пола возле столика, нацепил обувь и с трудом продрался сквозь толпу к заветному туалету. В царившем повсюду полумраке свободных мест нигде не обнаружилось, хотя с вечера вагон выглядел полупустым. Многие держали при себе свёрнутые хозяйственные сумки или баулы устрашающих размеров, в большинстве преобладали довольно серенько одетые невзрачные женщины неопределённого возраста. Некоторые даже умудрялись спать стоя, к удивлению Стаса, считавшего до сих пор такое исключительно привилегией слонов. Обратный путь после облегчения потребовал не меньших усилий.

Перед тем, как забраться наверх, он посмотрел на Катюшу, застывшую в той же вынужденной позе, и она ответила ему жалобным, каким-то вымученным взглядом. Но, что он мог ещё сделать, кроме как ободряюще кивнуть?

Хотя часть ночных пассажиров, сошла на остановках задолго до конечной, утром в Таллин они прибыли всё же в удивительной тесноте, некоторые продолжали ехать стоя. Это несколько ошарашило москвичей и оставалось непонятным, пока ленинградский одногруппник, у родителей которого они погостили в субботу, не разъяснил мучавшую всех несколько дней загадку. Всё оказалось просто – жители Ленинградской области отправлялись в конце каждой недели за продуктами в Эстонию.

Стас тогда вспомнил, как ещё в детстве во время одного из путешествий с матерью, они побывали с автобусной экскурсией в городе Нарва и его пригороде Усть-Нарва. Границей с Эстонией служила река Нарова, на берегах которой высились напротив друг друга русская и тевтонская крепости. Уже тогда в эстонских магазинах цены на все основные продукты, начиная с хлеба и молока, поддерживались на несколько копеек ниже, чем с русской стороны. Потому десятитысячное население Ивангорода, относившегося к Ленинградской области, не ленилось ежедневно переходить пограничный деревянный мостик для закупок в Нарве. Интерес заключался не только в копеечном выигрыше, продукты у эстонцев, как правило, имели гораздо лучшее качество и вкус, не говоря о большем выборе.

Веткину давно хотелось побывать в Таллине, его представления о готической архитектуре ограничивались лютеранской церковью на Среднем проспекте Васильевского острова в Ленинграде, да сохранившимися старыми домами и крепостью Выборга. Знакомые будущие архитекторы советовали осмотреть именно Старый город Таллина, где остались собранными в одном месте образцы зодчества немецкого Средневековья. По их словам, тамошняя «застывшая музыка в камне» совсем не та картина, что в разрушенном войной Вильнюсе или Риге, где уцелевшие здания тех времён терялись среди моря поздней застройки.

«Мы живём, точно в сне неразгаданном…»⁵

– Станислав Дмитриевич, вас к телефону! Жен-чина! – елейно улыбаясь, оповестила старшая сестра реанимации Нинуша, как её за глаза называл весь персонал без исключения.

Дородная крашеная блондинка неопределённого возраста выглядела прочно сидящей на своём месте. Дамочка из тех, кого чужие дела всегда интересуют гораздо больше собственных. А уж, как работа ей важна, превыше всего на свете – это она никогда не упускала случая показать или высказать нередко ни к селу, ни к городу. При том она всегда оставалась неторопливой, даже вальяжной, с головой погружённой в важные текущие дела, чтобы ни у кого не возникало сомнений, будто они только благодаря ей и решались. Действительно, даже сестра-хозяйка не могла списать рваной простыни без её ведома.

Нинель Фёдоровна обосновалась здесь задолго до прихода Стаса, и он сразу с первого взгляда решил, что такая совершенно не подходит для реанимации, уместнее для неё оказаться за прилавком гастронома или на кухне столовой общепита. Пошустрее следует быть старшей сестре экстренного отделения, ему казалось, то «и ежу понятно». Аллочка, по его разумению, гораздо больше подходила на эту должность. Грамотная, понимает специфику работы, с каждым общий язык найдёт, сочувствует больным и тэ дэ, и тэ пэ. Впрочем, начальство всегда исходит из собственных соображений при подборе кадров, на то оно и начальство…

Незнакомый женский голос в трубке поначалу нисколько не озадачил Стаса, он успел привыкнуть к бесконечным звонкам родственников больных с привычными расспросами о лекарствах, анализах и состоянии на сегодняшний день.

– Станислав Дмитриевич Веткин? – приятный тембр не гасил металлических ноток.

– Да, он самый, здравствуйте…

– С вами говорит помощник прокурора Савицкая Елена Васильевна. – Стас едва не ляпнул: «очень приятно», но успел удержаться – чего же тут может быть приятного? Зачем врать? Видно, на этот раз родственник прокурорши попал к ним, могла бы сама появиться и поговорить лицом к лицу, или таким привычнее всегда пользоваться телефоном и не утруждать себя лишний раз? – Нам необходимо побеседовать. Когда вы сможете приехать в районную прокуратуру, завтра например?

– Ну, завтра в любое время… После десяти… Только я буду с ночного дежурства…

– Ничего, ничего, мы вас не задержим. Всего несколько вопросов. Итак, жду вас в одиннадцать в тридцать шестом кабинете. Запомните?

– Да, конечно.

– Значит, договорились, завтра в одиннадцать, – в трубке раздались гудки отбоя.

– До завтра, – запоздало согласился Стас, когда его уже не слушали.

Всё затянувшееся дежурство он не переставал ломать голову над странным приглашением или вызовом. В любом случае предстоящий разговор не сулил ничего хорошего. Ночь выдалась необычно спокойной, ничего экстренного. Он получил редкую возможность отдохнуть на диване в ординаторской, впрочем, полностью расслабиться на работе никогда не удавалось.

Стас долго не мог заснуть, когда же такое случилось, сновидения пришли беспокойные: он ссорился с женой, участвовал в перестрелке с фашистами, пытался выбраться из подбитого самолёта, несущегося вниз… Какой же отдых при лезущей в глаза подобной галиматье?

Проснулся незадолго до рассвета с ощущением внезапной тревоги, словно его резко толкнули в бок. Не сразу понял, где находится, и тут же уверился: в помещении он один. Сна больше не было, сквозь остаточный флёр полудрёмы почувствовал, как по коридору кто-то осторожно приближается к ординаторской. Неслышные шаги не нарушали тишины, будто никто и не ступал вовсе по полу. Стасом воспринималось лишь перемещение живой массы за неплотно затворённой дверью, беззвучное колебание воздуха – не более того.

Ему почему-то представилось, что это его жена Света, почему-то сильно захотелось, чтобы случилось именно так. На мгновение он почти уверился в реальности такой иллюзии, позабыв, где находится. Но, тут же опомнился: да откуда ей взяться ночью здесь на работе?!

За такими нелепыми размышлениями, пропустил миг, когда ЭТО просочилось в ординаторскую. Стас не мог припомнить, приоткрывалась ли дверь в слабо освещённый безлюдный коридор, или узкой щели оказалось достаточно, но в какой-то момент безошибочно ощутил присутствие неведомого существа в полумраке комнаты.

Сам он лежал на продавленном скрипучем диване, давно подлежавшем списанию, уткнувшись лицом в обитую дерматином спинку, и не мог видеть, а лишь чувствовал приближение ЭТОГО. Кто-то склонился над ним сзади, он ощутил теплоту бесплотных нечеловеческих ладоней или лап, наложенных на плечо и ухо. Вернее, ему так поначалу показалось, а на самом деле его накрыла плотная волна слегка подогретого воздуха, словно придавило неосязаемым силовым прессом.

Он хотел повернуться и рассмотреть незваного гостя, хоть что-то различить в темноте, но не смог даже пошевелить пальцем. НЕЧТО мягко, но цепко держало, давило ему на шею, на ухо, на мозг, он ощущал покалывание мелких иголок под кожей во множестве точек соприкосновения, будто успел отлежать эти места.

Голова работала чётко, тем не менее, тело совершенно отказывалось повиноваться. НЕЧТО продолжало нажимать с мягкой настойчивостью, постепенно усиливая гнёт, пригибая его сознание куда-то вниз в скрытую прежде, а теперь разверзнутую под полом пропасть, которую ничем не измерить. Он определённо чувствовал, что навалившееся на него бестелесное создание, скорее среднего рода, не женщина или мужчина, и уж вовсе не человек. Он слышал невнятное нисколько не грозное бормотание, даже улавливал отдельные слова, вроде бы, состоявшие из нескольких слогов. Всё звучавшее напоминало родной язык, но воспринималось полной абракадаброй.

Неизвестный или неизвестное не запугивало, а тихо, почти задушевно уговаривало, увлекая на край небытия, настойчиво внушало что-то, усиливая бесплотное давление. Приглушенный, почти неразличимо низкий голос звучал на самой грани восприятия, раздавался непосредственно в голове, вовсе не враждебно и очень убедительно, несмотря на полную непонятность произносимого.

Стас не ощущал страха, им овладело полное безразличие к происходящему, но всё же, вялый протест от собственного бессилия родился в глубине сознания. Его неумолимо сталкивали в сон, в неизвестность чёрной пустоты, однако сомнений не оставалось, вернуться оттуда назад уже не удастся. С отчаянием он собрал всю свою волю, пытаясь противостоять натиску непостижимого, и ему удалось приостановить медленное сползание в ничто.

ЭТО продолжало торопливо лопотать, почти ласково, похоже, призывая прекратить всякое сопротивление, дать увлечь себя в близкое небытие. При этом нажим ни на миг не ослабевал, словно они мерились силами в воображаемом реслинге, пытаясь уложить захваченную руку противника на стол. Одновременно он точно знал, что это не сновидение. Во сне обстановка не могла восприниматься так отчётливо, а мысли не остались бы столь ясными. На самом деле НЕЧТО упорно пыталось спихнуть его в необратимый хаос, и уже проклюнулись в сознании ростки первобытного ужаса. Он понял, что не хочет смириться с неведомой силой, не считавшейся с его собственной волей. Он хотел жить, каждый день видеть маленького Родьку, Светлану, снова быть рядом глаза в глаза и никогда не ссориться по пустякам, как всё чаще происходило в последнее время. Собравшись мысленно в единый кулак, неимоверным и неистовым рывком удалось разом избавиться от нематериальных пут.