Текст книги "Заумник в Царьграде"

Ещё в 1919 году начали разъезжаться в разные стороны те, кто недавно составлял литературно-художественное ядро этого «фантастического города». Ближайший соратник Зданевича Алексей Кручёных, работавший конторщиком на постройке железной дороги, попал в июле под сокращение5252
  См.: Сухопаров С.М. Алексей Кручёных: Судьба будетлянина / Ред. и предисл. В. Казака. München: Otto Sagner, 1992. С. 103.


[Закрыть] и вскоре оставил Тифлис. В Баку, где ненадолго возникла поэтическая «русская колония», он продолжил издавать книги под маркой «41°». Туда же перебрались поэты Татьяна Вечорка, Юрий Деген, Александр Порошин, Сергей Городецкий и др. Осенью 1919-го на учёбу во Францию уехали художники Ладо Гудиашвили и Давид Какабадзе. Художники Савелий Сорин и Сергей Судейкин с женой вначале совершили поездку в Баку, но вернулись назад и в мае 1920 года отплыли в Марсель. В 1920-м же переехал в родной Харьков искусствовед-медиевист и художник Дмитрий Гордеев, составивший вместе с Ю. Дегеном и Б. Корнеевым альманах поэтов «Фантастический кабачок» (1918), опубликовавший статью о деятельности Кручёных в Тифлисе (1918), а также помогавший Такайшвили в составлении русской версии каталога выставки древнегрузинской архитектуры по результатам той самой экспедиции 1917 года (1920). Режиссёр и драматург Николай Евреинов и поэт-футурист Василий Каменский осенью того же года переехали из Тифлиса в Сухум, а затем отправились в РСФСР.

Титульный лист издания поэмы В. Каменского «Цувамма» (Тифлис, 1920)

Зданевич как участник революционных событий в художественной жизни России и поэт левого направления, поддерживаемого там в эти годы, тоже был вправе думать, что его ждёт столичный успех. Однако «вместо того, чтобы ехать на север, в Москву, в Москву»5353
  См.: Письма Прайсу. С. 49.


[Закрыть], он будет бежать за увлекательными делами и за долгожданной славой в противоположную сторону. Представляется, что в его решении выбраться на Запад была и немалая доля желания скрыться от перемен, стремительно приближавшихся к Грузии с Севера. Новая власть, как мы знаем, поначалу приспособит футуризм и другие передовые школы к своим задачам, а затем заставит их замолчать, сохранив лишь в виде декорации – да и та в конце концов будет запрещена.

Красная армия в центре Тифлиса. Февраль 1921

На Головинском проспекте в Тифлисе в первые дни советизации Грузии. Февраль—март 1921

Перемены очень скоро начнут приносить беды и гибель друзьям, коллегам Зданевича и его родным. Сразу после оккупации Грузии, весной 1921 года, был арестован и заключён в Метехский замок брат близкой подруги Зданевича Саломеи Андрониковой и знакомый участников «41°» – офицер, театральный режиссёр и актёр, поэт, прозаик Яссе Андроников (после новых арестов и тюрем расстрелян в 1937 году); в 1923 году в советском Баку был расстрелян Ю. Деген (по некоторым сведениям, тогда же погиб и А. Порошин); в 1931-м арестовали и отправили в лагерь И. Терентьева (расстрелян в 1937 году); в 1932-м или 1933-м арестовали и в 1934-м осудили к лагерному сроку Д. Гор деева; в 1937-м были казнены Д. Шеварднадзе и поэты «Голубых Рогов» Тициан Табидзе и Паоло Яшвили; в 1937-м арестовали и в 1938-м расстреляли Константина Большакова, поэта-футуриста из ларионовского круга; в 1939-м после нескольких лет, проведённых в советских тюрьмах, умер возвратившийся на родину парижский друг и соратник Зданевича искусствовед и публицист Сергей Ромов; в 1949-м был осуждён на пятнадцать лет лагерей старший брат писателя художник Кирилл Зданевич; в 1952 году под домашний арест был заключён (и вскоре умер) почти 90-летний археолог Э. Такайшвили, за несколько лет до этого добровольно вернувшийся из Франции. Перечень, конечно, далеко не полный.

Этот ключевой для судьбы Зданевича момент выбора пути позволяет нам по достоинству оценить его склонность к тревожным предчувствиям и пророчествам, что вполне согласуется с тем псевдонимом – именем птички, вытаскивающей билетики с предсказаниями, – который он использовал для газетных статей, с его последующим интересом к каббале и астрологии, а также с вниманием к игре человеческой судьбой, ясно показанной в «Философии». Но большевики, наверное, представляли для него тогда всего лишь ещё один лик того «безобразнейшего чудовища», которым он считал царскую Россию, хотя, возможно, и не столь однозначно отвратительный.

Путеводитель по Константинополю Дж. Коркмасова и М. Скаковской (Константинополь, 1919)

III. Русский в Константинополе

Нижняя палуба, на которой Зданевич переправлялся через Чёрное море, была набита человеческими телами до такой степени,

…что совершавшие службу матросы, пересекая её, ходили просто по людям, которые только в том случае выражали некоторое неудовольство, если матросские ноги попирали по недосмотру чьё-либо лицо. Но жутким было вовсе не то, что мы лежали вплотную, не располагая почти никакой свободой, а что, за исключением меня и ещё одного-двух неудачников, лежачими были военнопленные турки, два с лишним года странствовавшие между Сибирью, где вымерзали они в лагерях, и Батумом, где окончательно износившимся, изъеденным чахоткой и покрытым язвами и вошью больным уделили наш «Арго»5454
  См.: там же. С. 56.


[Закрыть].

Не исключено, что на судне писатель действительно познакомился и много беседовал с бывшим военнопленным турком, фигурирующим в повести под именем Мусы Саида и прозвищем Белобрысого, а в романе – под именами Алемдара, Изедин-бея, Мумтаз-бея, Белоусова и даже Синейшины, имени, возникшего из прозвища павлина в ранней редакции хлебниковского «Зверинца». Этот таинственный персонаж без трёх пальцев на руке, о котором Зданевич рассказал Виктору Шкловскому, впервые появился в раннем варианте повести «Zoo, или Письма не о любви» (1923)5555
  На этот факт мне указал Р. Гейро.


[Закрыть]. В прозе Зданевича синеглазый и светлобородый турок, являющийся непременным антагонистом главного героя, возникает раньше всех прочих и, как настоящий бес, обнаруживает своё присутствие вновь и вновь в разных главах, оказываясь и зятем главного имама мечети Айя София, и эмиссаром альтернативного правительства Мустафы Кемаля, заседающего в Ангоре (Анкаре), и офицером турецкой контрразведки, в кругу беженцев выдающим себя за русского.

Турок. Фотография лейтенанта Э. Дж. Хорна. 1923

Пароход Зданевича, следующий через Трабзон, вошёл в Босфор в середине ноября 1920 года, как раз в те дни, когда туда начали приходить суда с остатками разбитой в Крыму врангелевской армии и с гражданскими беженцами. Крымские порты в общей сложности покинули 126 судов, на которых, по разным оценкам, было от 136 до 160 тысяч человек – количество, сопоставимое с численностью белых офицеров, солдат и казаков, представителей дворянства и духовенства, казнённых в красном Крыму в период с ноября 1920-го по апрель 1921 года5656
  По данным, приведённым в недавнем исследовании белой эмиграции, это было от 117 до 170 тыс. человек, см.: Утургаури С. Белые русские на Босфоре. 1919–1929. М.: МБА, 2013. С. 49.


[Закрыть].

Солдаты на перегруженных кораблях находились в ужасающих условиях. Зданевич и в повести, и в романе примерно одинаково описывает свои впечатления:

…при виде тех палуб мне показался постыдным мой ропот на давку и недостаток удобств у нас, обилие вшей и калек. Каким просторным казался теперь наш класс! Мы лежали вплотную, но лежали, когда хотели, и могли кое-как двигаться, на судах напротив солдаты стояли, но так, что если бы один из них пожелал лечь, или сесть, или повернуться хотя бы, он бы не смог, точно людей этих привязали верёвками бортов к мачтам и так оставили на произвол судьбы умирать от голода и удушения. Мы проходили уже так близко, что я различал выражения лиц, хотел отвернуться, чтобы не видеть, но не мог, не мог и опустить век и должен был в ужасе присматриваться к пытаемым, которые уже простояли немало дней, и те между ними, которые умерли, продолжали разделять общество не сумевших ещё умереть соседей. Некоторые, перевесившись через борт и уронив голову и руки, точно петрушка, продолжали время от времени вздрагивать. Другие, выставив подбородки, показывали нам жирные и лиловые языки. Но большинство просто стояло вытянувшись, как в строю, и равнодушно глядело. Я не понимал, каким образом зрелище невероятной сей пытки оставляет моря голубыми и небо безоблачным5757
  См.: Письма Прайсу. С. 77–78.


[Закрыть].

Вскоре часть военных была переправлена на полуостров Галлиполи, на остров Лемнос и в другие лагеря, но прочие остались в Константинополе.

Зданевич оказался не только в умирающей столице умирающей Османской империи (через три года возникнет Турецкая республика со столицей в Анкаре), но и в не совсем турецком городе. Константинополь в тот момент официально состоял ещё из двух половинок, разделённых бухтой Золотой Рог – старого византийского, а затем мусульманского города, и основанного венецианцами и генуэзцами христианского поселения, превратившегося в деловую и коммерческую часть города, где разместились также европейские посольства. С конца 1918 года он (вместе с частями турецких территорий, прилегающих с обеих сторон к проливам) был оккупирован союзными державами, странами Антанты, установившими свою военную администрацию и поделившими его на зоны ответственности. После прихода в России к власти большевиков окрестности города, Принцевы острова в Мраморном море, застроенные европейцами районы Галата и Пера и даже мусульманская часть города постепенно заполнялись выходцами из разных регионов бывшей империи. Кроме того, в Константинополе появились армянские беженцы, и там всегда жило много греков, цыган и евреев. Американская писательница и журналистка Солита Солано, побывавшая в эти дни в Константинополе, составила о нём подробный очерк для журнала The National Geographic Magazine. Там она, в частности, пишет:

Нескончаемый поток разноязычных народов стремится через Золотой Рог: русские беженцы в пижамах, заправленных в брюки, ставшие слишком просторными; армянские и греческие торговцы и беженцы; британские, французские и итальянские сухопутные и морские офицеры; американские моряки; китайские, японские и персидские купцы; последние вышедшие из моды евнухи; дервиши в коричневых одеяниях и остроконечных колпаках; критяне в мешковатых штанах и вышитых жилетах; греческие священники в чёрных камилавках, с которых ниспадают шифоновые покрывала того же цвета; хамалы (носильщики) с целыми штабелями мебели на своих плечах; арабы в жёлтых бурнусах; искалеченные и больные бродяги; магометанские священнослужители в ярко-розовых или зелёных халатах; чернокожие солдаты в красных фесках и поясах; гиды евреи; американцы, сотрудники гуманитарных миссий; гвардейцы из Индии, в своих закрученных тюрбанах и алых накидках; случайная цыганка в шароварах; левантийские лавочники; албанские крестьяне в расшитых белых гетрах; гавайцы, филиппинцы, несколько барабанщиков из «захолустья к западу от Чикаго» – все они целый день перемещаются туда-сюда5858
  См.: Solano S. Constantinople today // The National Geographic Magazine. Vol. XLI: 6 (June 1922). P. 651. Пер. с англ. В. Садовского.


[Закрыть].

Посадка военнослужащих Русской армии на британские суда. Крым, ноябрь 1920

Высадка русских военнослужащих на острове Лемнос. Январь—март 1921

Настроения, которые, по всей вероятности, испытывали многие российские беженцы, прибывавшие в константинопольскую бухту, можно было бы охарактеризовать строками из воспоминаний бывшего киевского студента:

Увидел сказочный Царьград. Византия, Олег, его «щит на вратах», православие, крестовые походы, Палеолог, 1453 год, турки, младотурки, Кемаль-паша… Перед глазами раскинулся Золотой Рог. Глаза ищут Святую Софию5959
  См.: Белое дело: Избранные произведения: В 16 кн. Кн. 13: Константинополь—Галлиполи / Сост., науч. ред. и комм. С.В. Карпенко. М.: РГГУ, 2003. С. 468–469.


[Закрыть].

А эти слова в декабре 1920 года записал в своём дневнике бежавший из Одессы политик и публицист Василий Шульгин:

В летописях 1920 год будет отмечен как год мирного завоевания Константинополя русскими.

Твой щит на вратах Цареграда…

Щит этот во образе бесчисленных русских вывесок, плакатов, афиш, объявлений… Эти щиты – эмблема мирного завоевания – проникли во все переулки этого чудовищного хаоса, именуемого столицей Турции, и удивительно к нему подошли6060
  См.: Шульгин В. Константинополь (из дневника 18/31 декабря) // Утургаури С. Белые русские на Босфоре. С. 323. В письме 1919 г. бывшего военнослужащего А.А. Гвоздинского, бежавшего из Одессы, можно прочитать: «И пусть турки уходят в <нрзб. 1 сл.>, откуда они пришли. Царь-Град, рано или поздно, будет всё-таки нашим», см.: Письма А.А. Гвоздинского Е.Л. Миллер (1918–1921) / Публ., вступ. ст. и коммент. О.Р. Демидовой // Минувшее: Исторический альманах. 18. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1995. С. 441.


[Закрыть].

Константинополь. Цыганский район Сулукуле

За византийскими стенами города. Нач. XX в.

Британский военный контингент на построении в Галате. Январь 1919

Много находилось тех, кто переселился в Константинополь ещё раньше, в 1919 году, потом с «деникинской» эмиграцией весны 1920 года, другая же часть беженцев прибывала и после, в том числе из республик советского Закавказья (небольшая русская колония обосновалась там ещё до революции 1917 года6161
  В начале XX в. Константинополь облюбовала русская социал-демократическая эмиграция. В турецких революционных событиях 1908–1909 гг. и в создании Османской социалистической партии участвовала супружеская пара – дочь ссыльного польского революционера Мария Скаковская (Скоковская) и социалист и анархист Джелал-эд-Дин Коркмасов. Они организовали пансион для русских политэмигрантов и создали интернациональную социал-демократическую группу, в которой недолгое время участвовал известный профессиональный революционер С.А. Тер-Петросян (Камо). В 1913 г. они выпустили русский путеводитель по городу, переизданный в 1919 г., см.: Путеводитель по Константинополю и его окрестностям / Сост. Д. Коркмас и М. Скаковская. 2-е изд., иллюстр. Константинополь: Л. Бабок и Сыновья, 1919. В 1921 г. Скаковская была завербована в советскую военную разведку, и с 1922 г. работала в резидентуре Разведывательного управления штаба РККА во Франции, а с 1924 г. – в Польше. Коркмасов после революции 1917 г. возглавлял высшие должности в советском Дагестане, в марте 1921 г. вместе с Г.В. Чичериным подписал Договор о дружбе и братстве с кемалистским правительством Турции. В 1920-е гг. выполнял также дипломатические и разведывательные поручения.


[Закрыть]). Среди этих разных групп были и близкие друзья Зданевича – поэты Борис Поплавский и Игорь Терентьев.

Поплавский, поэт и художник, в Париже называвший себя учеником Зданевича, переезжал туда дважды – в первый раз он эвакуировался с отцом из Ялты весной 1919 года, а вторично – в 1920-м, после Новороссийска, Екатеринодара и Ростова-на-Дону. Известно, что они поселились на находившемся в зоне ответственности англичан острове Принкипо (тур. Буюкада), самом большом из Принцевых островов, куда в конце двадцатых поместят высланного из СССР Льва Троцкого; потом они жили в константинопольском квартале Бешикташ. Поплавский написал там цикл сонетов «Константинополь», а также стихотворения «Пера» и «Бишик-Таш»6262
  Эти стихи, кроме последнего, опубликованы в кн.: Поплавский Б. Собрание сочинений в 3 т. Т. 1. Стихотворения / Сост., вступ. ст., коммент. Е. Менегальдо. М.: Книжница; Русский путь; Согласие, 2009. С. 425, 427–433.


[Закрыть]. Уже в мае 1921 года Борис и Юлиан Поплавские отправились в Париж. До сих пор точно не установлено, познакомились ли Зданевич и Борис Поплавский в Париже или ещё в Константинополе. В «константинопольской» части дневника Поплавского имя И. Зданевича не встречается, оно появляется лишь на его «парижских» страницах, относящихся, очевидно, к весне 1922 года6363
  См.: Поплавский Б. Собрание сочинений в 3 т. Т. 3. Статьи. Дневники. Письма / Сост., коммент., подг. текста А.Н. Богословского, Е. Ме негальдо. М.: Книжница; Русский путь; Согласие, 2009. С. 153–179 (опубл. с купюрами).


[Закрыть].

На соседнем с Принкипо острове Халки (тур. Хейбелиада), находившемся под контролем французской военной администрации, в 1921 году жила семья (родители и две сестры) Терентьева. По всей видимости, в Константинополе или в одном из лагерей беженцев неподалёку находился и его младший брат Владимир, служивший во врангелевской армии и эвакуировавшийся из Крыма. Сам поэт, намеревавшийся перебраться в Париж, прибыл в Константинополь из советской Грузии вместе с Кириллом Зданевичем6464
  Это был уже по меньшей мере третий приезд Кирилла в Константинополь. Через него он ехал в Париж в октябре 1920 г. и так же возвращался в Тифлис в марте 1921 г., см.: Из архива Ильи Зданевича. С. 127. Из поездки с Терентьевым он вернулся в Грузию в марте 1922 г.


[Закрыть] в декабре 1921 года, то есть уже после отъезда Ильи во Францию. Встретившись с родными, он прожил там около восьми месяцев и, не имея достаточных средств для жизни и для переезда в Европу с женой и маленькой дочерью, ожидавшими его в Грузии, вернулся обратно6565
  О жизни там И. Терентьева и его семьи см.: Следственное дело Игоря Терентьева / Публ. С.В. Кудрявцева; вступ. ст. и примеч. Н.А. Богомолова и С.В. Кудрявцева // Минувшее: Исторический альманах. Вып. 18. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1995. С. 544, 556–562 и др.; Терентьев И. Мои похороны. С. 28–32, 35–40; Терентьев И.Г. Письмо к И.М. Зданевичу от 8 августа 1922 г. // Терентьев И. Собрание сочинений / Сост., подг. текста, биогр. справка, вступ. статьи и коммент. М. Марцадури и Т. Никольской. Bologna: S. Francesco, 1988. С. 396.


[Закрыть]. Однако, по его словам, в Константинополе он организовал отделение «41°», куда привлёк своего брата и литератора Юрия Терапиано6666
  См.: Терентьев И.Г. Письмо к И.М. Зданевичу от 8 августа 1922 г. С. 396.


[Закрыть]. Именно пребывание в Константинополе послужило основанием для предъявленных Терентьеву в 1930-е годы обвинений в контрреволюционной и шпионской деятельности, стоивших ему вначале нескольких лет заключения в лагере, а потом и жизни.

Примерно в то же время в Константинополе ожидали французской визы художники-авангардисты Сергей (Серж) Поляков, Павел Челищев, Лазарь Воловик, Андрей Ланской и Алексей Грищенко. Известно, что там также одно время жил художник и поэт-эгофутурист Лев Зак (Хрисанф). Вполне может быть, что эти строки Шульгин в 1921 году написал о ком-то из них:

За «сумасшедшим углом» русский продаёт акварели… Как много оказалось среди русских хорошо рисующих… Но почти все с выкрутасами – «ищут новых путей»…6767
  См.: Шульгин В.В. 1921 год / Предисл. Е.А. Осмининой // Континент. № 114. 2002. С. 289.


[Закрыть]

Вид с о. Принкипо на о. Халки. 1890-е

С некоторыми из этих художников Ильязд будет встречаться и сотрудничать в Париже. Воловик и Ланской стали членами группы «Через», сформированной в 1923 году Ильяздом, Виктором Бартом и Сергеем Ромовым. Тогда же Воловик сделал куклы персонажей для представления заумной драмы Ильязда «асЁл напракАт», репродукция одной из его живописных работ помещена в последнем номере художественно-литературной хроники С. Ромова «Удар» (август 1923), – журнала, вёрстку которого делал Ильязд.

В том же году, что и Зданевич, в городе обосновались философ-мистик Георгий Гурджиев, открывший рядом с площадью Тюнель, в районе Пера, Институт гармонического развития человека, и его ученик Пётр Успенский, который вскоре расстался с учителем и переехал на Принкипо. Посещение сеанса Гурджиева в Константинополе подробно описано в мемуарах Шульгина6868
  См.: Шульгин В.В. 1921 год // Континент. № 117. 2003. С. 200–210.


[Закрыть].

Членом гурджиевского института, открытого незадолго до этого в Тифлисе, был Кирилл Зданевич, сделавший в 1919 году портрет философа. В апреле 1921 года Кирилл написал брату письмо, где спрашивал о Гурджиеве6969
  См.: Из архива Ильи Зданевича. С. 126, 128.


[Закрыть]. Им также интересовался Терентьев – в газете «41°», выпущенной в Тифлисе в июле 1919 года, опубликована статья поэта «Вечер Жанны Матинион и Гюрджиева» с позитивной оценкой его метода, а три года спустя поэт спрашивал у Зданевича о судьбе философа в письме в Париж7070
  См.: Терентьев И. Собрание сочинений. С. 397. Терентьев также писал о философе в 1919 г. в письме к М.М. Карповичу, см.: Теренть ев И. Мои похороны. С. 23.


[Закрыть]. В архиве Ильязда хранится конверт от чьего-то письма, отправленного Гурджиеву в декабре 1920 года из Франции на адрес его института в Константинополе, на котором карандашом сделана приписка, что это письмо «для Ильи Зданевича». Там же находятся и два письма 1924 года от П. Успенского, который, очевидно, познакомился с Ильяздом в Константинополе и встречался с ним во время своих приездов в Париж7171
  Сообщено мне Р. Гейро.


[Закрыть].

Конверт от письма в институт Гурджиева с пометой «для Ильи Зданевича». 15 декабря 1920

Солита Солано, которая, кстати, в 1930-е годы стала секретарём Гурджиева, в своём очерке для The National Geographic Magazine написала о константинопольских русских и поместила некоторые их фотографии. Вот небольшой отрывок из её текста:

…беженцы из России тут встречаются повсюду. Они торгуют цветами, куклами Кьюпи7272
  Кьюпи (Kewpie, англ. – уменьш. от Купидона) – серия кукол, которые начали выпускаться с 1912 г. в Германии и стали в мире очень популярными. В их основе – образ обаятельного малыша, придуманный амер. писательницей и иллюстратором Роуз Сесил О’Нил.


[Закрыть], картинами маслом с пейзажами Константинополя, выпечкой и безделушками, книгами и газетами на русском языке. Спят они прямо на улицах или на ступенях мечетей. Они шатаются без дела, попрошайничают, работают, когда удаётся найти работу, а иногда и воют от голода.

Немногим из русских посчастливилось найти работу в ресторанах официантками или посыльными. Княгиня может подносить клиенту кофе, а генерал подавать ему трость. Профессора, бывшие миллионеры, высокородные дамы умоляют купить у них сигареты или бумажные цветы. Одна небольшая колония в Пере завладела набережной и вывесила два одеяла, чтобы это выглядело подобием жилья. <…>

Ситуация с беженцами душераздирающая, но их положение во многом улучшилось стараниями американского Красного Креста и «Помощи Ближнему Востоку»7373
  См.: Solano S. Constantinople today. P. 654. Пер. с англ. В. Садовского.


[Закрыть].

С. 69–70. Страницы с фотографиями русских и армянских беженцев из статьи С. Солано «Константинополь сегодня» (1922)

По мнению же близкого к Врангелю судебного деятеля и журналиста Николая Чебышева, русские чувствовали себя здесь совсем как дома. В своей мемуарной книге «Близкая даль», изданной в 1933 году в Париже, он писал:

Я думаю, можно утверждать без преувеличения, что никогда больше во время эмиграции, даже в гостеприимных славянских странах, русские не чувствовали себя «как у себя», как тогда в 1921 или 1922 годах в Константинополе.

Пера, кривой коридор, по вечерам беспорядочно испещрённый электрическими огнями, стала «нашей» улицей. Русские рестораны вырастали один за другим. Некоторые из них были так великолепны, залы в два света, первоклассная кухня, оркестры, каких Константинополь никогда не слышал. Русские дамы нашли хороший заработок в этих ресторанах, им придавали пышность элегантные, изящные, образованные, говорившие на пяти языках женщины7474
  См.: Чебышев Н.Н. Близкая даль // Белое дело: Избранные произведения: В 16 кн. Кн. 13. С. 127.


[Закрыть].

Турецкие женщины. Константинополь. 1919

Богатые жительницы города, предложившие Американскому Красному Кресту свою помощь по уходу за русскими беженцами. В полосатом платке – дочь хедива Египта, одна из первых красавиц Константинополя. 1920

Вместе с тем хорошо известно о недовольстве и о протестах местных жителей, прежде всего женщин, засильем чуждых им нравов, привнесённых этой огромной массой беженцев. Турецкие жёны сочинили, как минимум, две петиции властям по этому поводу. В первой, направленной в городской муниципалитет, они высказывались против русских игорных домов:

Наши мужья стали неузнаваемыми: с раннего вечера стремятся покинуть семью и бежать в ненавистные игорные дома, точно муравьи, облепившие улицы. Только к рассвету возвращаются они без денег и без стыда. С семьями порвано7575
  См.: Ипполитов С.С., Недбаевский В.М., Руденцова Ю.И. Три столицы изгнания. Константинополь. Берлин. Париж. Центры зарубежной России 1920-х – 1930-х гг. М.: СПАС, 1999. С. 14.


[Закрыть].

Во второй, подписанной тысячами жительниц города и адресованной коменданту Константинополя полковнику Максвельду, содержалось требование воспрепятствовать действиям «распутников с Севера», выгнав «прочь с нашей земли» русских женщин:

Используя чарующую прелесть своих жён и дочерей, они растлевают наших мужей и детей, прививая им понятия о добродетели и чести, отличные от наших. <…> То же происходит и с некоторыми турецкими женщинами, вынужденными общаться с этими женщинами лёгкого поведения, просочившимися во все слои общества7676
  См.: там же. Этот факт также отражён в одной из версий мемуаров А. Вертинского, см.: Утургаури С. Белые русские на Босфоре. С. 307.


[Закрыть].

Возникающая не один раз в текстах Ильязда тема – это чудовищная грязь повсюду. Константинополь у него – «грязный, несчастный город», «грязная турецкая столица», о его первом жилье турецкий контрразведчик ему говорит: «Что Вас толкнуло забраться в эту дыру, жить в этой чудовищной грязи, если не Ваше воображение?»7777
  См.: Философия. С. 291.


[Закрыть] А Л.Е. Белозерская-Булгакова, оказавшаяся там с мужем журналистом И.М. Василевским в начале 1920 года, в воспоминаниях написала так: «Многие называли Константинополь Клопополь. Я от себя добавлю – Крысополь…»7878
  См.: Утургаури С. Белые русские на Босфоре. 1919–1929. С. 284.


[Закрыть] В этой связи интересно обратить внимание на возникшее тогда другое, пренебрежительное наименование города – Царьгрязь, о котором Зданевич вспоминает словами одного из персонажей повести:

А знаете, как солдаты город называют? Царьгрязью. Я сам слышал. Царьград, говорили, Царьград… Царь-грязь, а не Царьград, да и только. И не ошибаются7979
  См.: Письма Прайсу. С. 163.


[Закрыть].

На афише доклада «Илиазда», который он прочитал 20 мая 1922 года в парижском ресторане “Hubert”, Ильязд называет самого себя «царьгрязной бляхой», что, конечно, является прямым указанием на этот его год8080
  Фрагмент с «царьгрязной бляхой» Зданевич повторил и в реклам ном листке для подписки на «лидантЮ фАрам», где среди прочих отзывов о себе привёл также слова А.М. Ремизова: «Вот она пришла турка».


[Закрыть]. Здесь также будет уместно привести слова русского националиста В. Шульгина из его константинопольских мемуаров 1921 года, лишающие эту стихию особой оригинальности: «Грязь?.. Русско-восточная…»8181
  См.: Шульгин В.В. 1921 год // Континент. № 117. 2003. С. 172.


[Закрыть]

Проиллюстрируем эту тему любопытным коротким эссе, сочинённым некоей Бетти М., двенадцатилетней девочкой, опубликовавшей его в парижском сборнике русских детских рассказов. Оно называется «Русский в Константинополе»:

Тот, кто видал Константинополь летом, не знает, какой ужас представляет Константинополь зимой; в отелях, где приходится ютиться несчастным беженцам, царит холод и грязь.

Хотя я слыхала, что холод способствует вырождению разного рода насекомых, но константинопольские гостиницы не оправдывают этой теории. То, что творится на улицах, того нельзя передать пером; нужно это видеть собственными глазами и чувствовать на деле. Турецкие школьники, которые вообще не отличаются особенною вежливостью, толкают несчастного беженца во все стороны и вдобавок обдают его не только грязью, но и руганью. Вообще несчастному беженцу много приходится переживать в Константинополе. Русские беженцы часто стараются удрать из Константинополя, но редко их старания увенчиваются успехом, потому что на дверях всех посольств висит грозная надпись:

«РУССКИМ ВИЗ НЕ ВЫДАЁТСЯ»8282
  См.: Дети детям. Сборники рассказов, написанных и иллюстрированных детьми в возрасте 10–13 лет / Под ред. И. и Л. Коварских. Вып. 1. Париж: Edition J. Povolozky, <1921>. С. 6–7. Издатель этого сборника Яков Евгеньевич Поволоцкий (1881–1945) был также владельцем магазина, распространявшего в начале 1920-х гг. издания дадаистов и устраивавшего их выставки. В апреле 1930 г. он взялся продавать только что вышедший роман Ильязда «Восхищение». Ещё одна особенность сборника в том, что это иллюстрированное и качественно выполненное издание было напечатано в типографии “Union”, которую в Париже держали русские эмигранты В. Шалит и Д. Снегаров, – той самой замечательной печатной мастерской, где были изготовлены все книги, выпущенные Ильяздом во Франции. Подробнее о ней см. в статье: Perriol A. Iliazd & l’Imprimerie Union (1921–1975) // Carnet de l’Iliazd-Club. 7. Paris: Iliazd-Club, 2010. P. 11–52.


[Закрыть].

К этим словам можно добавить строки из письма работника Российского посольства А.А. Гвоздинского, обескураженного тем, что получить визы в европейские страны крайне сложно («лишь только покажешь русский паспорт – на тебя смотрят не то с сожалением, не то с ненавистью и отказывают»), но в то же время советским представителям их дают с лёгкостью. В июне 1921 года он написал:

Я с наслаждением напустил бы в Западную Европу столько большевиков, сколько тараканов в константинопольских турецких банях8383
  См.: Письма А.А. Гвоздинского Е.Л. Миллер. С. 467–468.


[Закрыть].

Улочка, идущая от Босфора к Айя Софии. 1912