Текст книги "Договор"

Я знаю, нету пути назад

Но я и так хорошо пожил

И впреди только смерть и Ад.

И я их полностью заслужил

….

Вы, конечно, будете смеяться, но эта повесть

в значительной степени основана на реальных событиях

Маша до сих пор не могла поверить, что это правда. Следователь вышел из кабинета, его кто-то позвал. Она сразу же набрала Сережу, но телефон мужа оказался недоступен. Позвонила адвокату, он сбросил вызов. Что это значит?

Сначала она думала, что это какая-то ошибка. Повестки им принес вчера вечером часов в восемь молодой милиционер, то есть полицейский. Отдельно ей и Сереже. Повестки на завтра, то есть на сегодня. В повестках казенный текст: «В соответствии со статьей… надлежит прибыть… по адресу… для допроса в качестве свидетеля.... в случае неявки…». Они приняли, расписались в корешках – а что еще оставалось.

Сережа тогда сразу позвонил адвокату, тому самому, который год назад отмазал его от тюрьмы. Тогда его обвиняли в мошенничестве, причем не совсем безвинно, и грозило ему до 8 лет реального срока. Это были черные дни для всей семьи, Сережа похудел за два с половиной месяца на 14 килограммов, почти каждый вечер выпивал, чего раньше за ним не водилось, часто плакал, просил прощения. Маша говорила, что прощает, пыталась утешить, при этом сама вся издергалась, срывалась на дочке. К счастью все обошлось. В тюрьму попал Сережин начальник, и поделом ему, а Сережу признали невиновным. Это обошлось семье в кругленькую сумму, которую они несколько лет копили на загородный дом. Эту сумму, насколько понимала Маша, разделили между собой сотрудники суда и прокуратуры, да и сам адвокат, наверное, не остался в накладе, не считая официального своего гонорара. Тогда они радовались, справедливо полагая, что, будучи на свободе, Сережа заработает еще, а произошедшие послужит ему уроком, предостерегающим от дальнейшего участия в сомнительных авантюрах.

На этот раз адвокат заверил, что дело то закрыто, и все, имевшие к нему отношение, сотрудники по понятным причинам заинтересованы только в том, чтобы позабыть о нем как можно скорее. Сказал, что если бы всплыло что-нибудь новое, он бы об этом узнал в числе первых. Посоветовал не волноваться и пообещал пробить по своим каналам что за ерунда, поговорить с кем надо, мол, скорее всего и идти-то никуда не придется.

Они успокоились, легли спать. Сережа читал перед сном Сонечке про Айболита – она хоть и сама умела читать, ходила уже в первый класс, причем училась отлично, но читать не любила, и папа установил традицию вечернего чтения, чтобы привить дочке любовь к книгам. Кстати, небезуспешно – если раньше Соня интересовалась книжками только в плане иллюстраций, то теперь сама просила почитать ей. Слушая его, Маша, периодически сверяясь с распечаткой, вязала себе к весне шарфик и думала о том, как же ей повезло – у нее самый лучший муж, самая лучшая дочь и вообще все в жизни складывается прекрасно, после «недоразумения» с обвинением в мошенничестве Сережа стал больше работать, и за прошедший год заработал почти половину той суммы, которая была истрачена. Если так пойдет, то мечта о доме, на какой-то момент казавшаяся утраченной, может реализоваться в самом обозримом будущем.

Правда Сережа все еще не мог психологически оправиться от произошедшего, временами впадал без причины в какую-то меланхолию и бесцельно ходил по дому смотрел на нее как побитая собака, однажды Маша украдкой слышала, как ночью он плакал и бормотал что-то, ушел с головой в работу, как сам говорил – чтобы поменьше думать. Маша была уверена, что это пройдет, в самом деле, ведь все позади, о чем печалиться, впереди только радостные перспективы. Вчера вечером, слушая, как Айболит вместе со своими друзьями отважно спасал кого-то от пиратов, она ни о каких проблемах не думала. О повестках она на тот момент тоже уже забыла.

Однако утром проблемы напомнили о себе. Адвокат позвонил Сереже и долго говорил с ним. Маша готовила обед, нервничая, думала – неужели все-таки опять это проклятое дело кто-то решил поднять. Когда Сережа вошел в кухню, вид его показал Маше, что все совсем не так безоблачно, как казалось вчера.

– Нас вызывают свидетелями по делу об убийстве, – сказал он.

Маша молчала, не зная, что ответить.

– На той неделе я ездил в Краснопольск, помнишь, возвращался вечером по темноте, да еще снег, метель, остановился у обочины, чтобы немного отдохнуть, полчасика подремал, а оказывается в это время кого-то там где-то неподалеку убили, я естественно ничего не видел и не слышал, вообще из машины не выходил, а вот мою машину кто-то видел и номер запомнил.

– И что теперь? Тебя что ли хотят обвинить? – спросила Маша. Вода в кастрюле закипела и надо было бросать овощи, она отключила конфорку.

Сережа прошелся по кухне.

– Семен говорит, что волноваться пока не о чем. Я иду как возможный свидетель. Но наверное и как потенциальный обвиняемый тоже, иначе зачем тебя вызывать. Но это, он говорит, все фигня, следаку делать просто нечего, было бы время, он бы поговорил, тебя бы вообще не трогали, но теперь уже повестки подписаны, надо идти, да и следак там какой-то новый, мутный, Семен его не знает. Короче, на допрос придется идти и говорить там правду. Скорее всего допрашивать будут отдельно, он пойдет со мной, если что подстрахует.

Семеном звали адвоката. Он был толстый и бородатый, Маша общалась с ним только один раз, когда ее вызывали в суд по тому прошлогоднему делу, он все время улыбался и говорил ей ни о чем не волноваться. И в итоге не подвел.

– А меня кто подстрахует? – спросила она.

– Тебя мурыжить сильно не будут, может зададут пару вопросов про меня – типа, когда вернулся, часто ли отлучаюсь по делам, как ты меня в быту характеризуешь. Ты отвечай все как есть, характеризуй, естественно, положительно, – Сережа натянуто улыбнулся, – в самом крайнем случае ссылайся на статью 51-ю и молчи. Но до этого, он думает, дойти не должно.

– Надо маме тогда позвонить, чтоб Сонечку из школы забрала, обед я сварю. – Маша повернулась к плите. Сережа подошел сзади обнял поцеловал в шею.

– Я тебя люблю. Все будет хорошо.

– Я тебя тоже, – ответила она.

* * *

Когда они пришли, Семен их встретил около крыльца краевого Следственного комитета, поздоровался, пожал Сереже руку. Он был все такой же, на бороде осел иней, сказал, что ничего страшного не видит, переживать не о чем. Просто раз уж кто-то заметил машину возле места преступления, то теперь положено допросить хозяина, обвинить на этом основании в чем-то естественно невозможно, это даже не смешно, допросят, подошьют бумажку к делу и все, простая формальность. Маша успокоилась. Они поднялись по ступенькам, открыли железную дверь, прошли внутрь, предъявили документы и повестки. Семен уверенно повел их к указанному в повестках кабинету, постучался, не дожидаясь ответа, заглянул, потом и зашел, они с Сережей остались в коридоре. Семен вел себя как свой, да он и был свой, насколько Маша понимала, сам в такой же конторе служил, пока не пошел в адвокаты, только в другом районе, всех знал, со всеми дружил. За счет этого и дела вел более чем успешно. Это вселяло уверенность.

Из кабинета он вышел быстро, что-то, как показалось Маше, промелькнуло на его лице – раздражение, что ли, но тут же возникла всегдашняя улыбка.

– Мария, вас приглашают на беседу, – он галантно указал на дверь, – а нам сказано пока подождать тут. Держитесь уверенно, все будет хорошо. Как закончите, наберете меня или Сергея.

И она зашла. Кабинет поражал теснотой и убожеством обстановки. Следователь был не в форме, как она ожидала, а в джинсах и клетчатой рубашке. Лет сорока на вид. Худой, помятый, невысокого роста с начинающейся лысиной и нездоровым цветом лица. На столе перед ним лежала совдеповского вида картонная папка с веревочками и надписью «Дело № __», груда подобных же папок разной степени толщины громоздилась в углу стола. Маша не запомнила его имени и отчества то ли Андрей Петрович то ли Петр Андреевич, но запомнила вместо этого звание и фамилию, они были написаны на табличке, украшавшей дверь. Старший лейтенант Горячкин. Табличка была неправильная, на табличках надо писать не звание, а должность, Маше почему-то так казалось, наверное так было в сериалах, которые она иногда смотрела. Но неправильной была не только табличка, неправильным было все.

Горячкин предложил присесть, попросил паспорт, внимательно полистал его. Спросил, известно ли ей, что за дачу заведомо ложных показаний полагается уголовная ответственность по статье такой-то. Дал подписать соответствующую бумажку. Вскользь упомянул статью 51-ю. А дальше начал спрашивать.

– В каких отношениях вы состоите с Кузнецовым Сергеем Романовичем? – Маша не сразу поняла, что он имеет в виду, сказала: – В хороших отношениях.

– Можете сказать, где он находился вечером 13 декабря примерно между восемью и девятью часами?

– А во сколько приехал?

– Где поставил автомобиль?

– Сразу прошел домой?

– В чем был одет?

– А когда уезжал – в чем?

– Ничего вам не рассказывал? Не был ли чем-то возбужден? Испуган? Нет, Вы подумайте хорошо…

Вопросов было много, порой неожиданных, но Маша старалась держаться, отвечала правдиво, как учил Семен. Когда вопросы пошли по второму кругу Маша не выдержала и спросила сама:

– Скажите прямо, на что вы намекаете? На то что мой муж кого-то там убил?

Горячкин словно ждал этого вопроса.

– Что вы, я ни на что не намекаю, просто…, – он достал из папки цветную фотографию формата А4 и развернул к Маше. Маша не сразу поняла что именно на ней изображено, а когда поняла ей стало трудно дышать. На фотографии была женщина. Голая. Прибитая вверх ногами к стволу дерева, очевидно где-то лесу, так что волосы ее чуть касались снега. Руки растянуты в стороны, чем-то привязаны к торчащим из-под снега корягам. Тело вспорото крестообразно, вертикальный разрез от паха до горла, горизонтальный – поперек живота. Кровь повсюду, она блестит в свете вспышки, фотографировали в темноте. Дав Маше насмотреться, Горячкин бросил перед ней вторую фотографию – на забрызганном кровью снегу какой-то склизкий окровавленный ком, Маша, не в силах всматриваться, отвернулась, посмотрела на следователя… Тот смотрел на нее.

– Это Ушакова Галина Ивановна 1987 года рождения, жительница села Гольцово. Она была убита именно в тот промежуток времени, когда автомобиль вашего мужа находился на обочине федеральной трассы, примерно в двухстах метрах от места убийства. Если от места его стоянки провести линию к месту убийства, то получится прямая, почти перпендикулярная дороге. Кратчайший путь. Жертву прибили к дереву, когда она была еще жива, ее рот ничем не закрыт, вероятно, она кричала, звала на помощь. Ночью в лесу крики должны были разноситься далеко. Ее резали живьем. Выпотрошили, вытащили внутренности, бросили в сторону. – Горячкин снова подтолкнул к Маше второй снимок, она глянула, подкатила тошнота. – Кроме прочего, жертва была беременна. Седьмой месяц. Так что, можно считать, что это двойное убийство. – Горячкин продолжал внимательно смотреть на Машу, она молчала. – И самое интересное в том, что от машины Вашего мужа к месту преступления ведут следы. Метель конечно их подзамела. Но следы есть, криминалисты нам четко об этом говорят. Я уверен, экспертиза сможет нам точно указать, чьи это следы. – Он похлопал по папке. – Как вы можете это объяснить?

– Не знаю, – сказала Маша внезапно севшим голосом. То ли от того, что в кабинете было холодно, то ли от страха, ее стала бить крупная дрожь.

– И я не знаю, – сказал Горячкин. – Но по всему выходит, что ваш муж у нас подозреваемый номер один. Придется его на время следствия поместить под стражу.

Маша заплакала. Она не понимала, что происходит, что делать, что говорить. Этот человек сейчас отправит Сережу в тюрьму, кажется он в самом деле считает Сережу убийцей, а может просто ему надо на кого-то повесить это жуткое убийство, все равно на кого, и все, Сережа этого не переживет, а Сонечка, их малышка, что она ей скажет, как же так…

– Сережа никого не убивал, он не мог убить, не мог, понимаете, – всхлипывая повторяла она, – Вы же видели его, он не убийца, у нас дочка, Сонечка, ей восемь лет, он очень любит ее и меня тоже, мы все время вместе, все свободные вечера, он ей книжки читает… она окончательно расплакалась и начала судорожно рыться в сумочке, пытаясь найти бумажные платочки, в голове было пусто и страшно.

– Мария Сергеевна, вот только истерики изображать мне тут не надо. – Горячкин убрал фотографии, закрыл папку, отодвинул ее в сторону. Дождался пока Маша найдет платочки и вытрет глаза. Наклонился к ней.

– Давайте успокоимся. Мария Сергеевна, я тоже не верю в то, что ваш муж мог сделать такое, но вы же сами видите как сходятся улики. Что я должен по-вашему предпринять? Подумайте пожалуйста, помогите мне, себе, Сергею, может он упоминал о каком-то происшествии? Может, например, услышал крики, пошел посмотреть, наткнулся на труп, испугался, убежал. А? Могло такое быть?

Маша помотала головой.

– Ну что ж…, – начал было Горячкин, снова откидываясь на стуле, но в этот момент дверь кабинета открылась, в нее заглянул мужчина в форме и поманил Горячкина:

– Палыч, на минутку.

Горячкин забрал со стола папку, еще раз глянул на Машу, бросил ей:

– Сейчас вернусь. А вы пока думайте.

И ушел.

* * *

Они сидели в Сережиной машине, Сережа на водительском месте, Семен рядом на переднем сиденье, Маша сзади, привалившись к Сережиному креслу, обняв мужа одной рукой, держа его за руку другой. Ее уже не трясло, но страх пережитого сидел внутри, не ушел, спрятался где-то, ждал. А может он уже давно там ждал, только посмеиваясь над Машиной внешней беззаботностью? С того дня когда Сережу обвинили в мошенничестве год назад. Или с того, как она услышала ночью его неразборчивое бормотание сквозь слезы. «Пожалуйста… Я не хочу снова никого убивать…». Говорил он это или она придумала? Нафантазировала сейчас под воздействием произошедшего? Или нет? Тогда она легонько потрясла его, потом обняла, погладила, он сразу замолчал, всхлипнул. Спал ли он тогда? Она сама помнила это сквозь сон, потом заснула сразу. Утром сказала мужу, что он говорил что-то неразборчивое, он сказал что ничего не помнит, посоветовал полушутя в следующий раз прислушаться и запомнить – вдруг, мол, он китайский шпион и сам об этом не знает. Ей и самой все это время казалось, что бормотание было неразборчивым. А сейчас она четко вспомнила как он произносил именно эти слова. Или не вспомнила? Придумала? Нет, что за чушь. Конечно придумала, так ведь не бывает. Да и какая связь между ее Сережей и убийствами – Сережа милый, добрый, домашний, дарит ей цветы, помогает убираться в квартире, Сонечке читает книжки, всегда учит ее быть хорошей девочкой, делиться игрушками в песочнице, когда прошлой зимой незнакомая девочка разбила нос на горке, Сережа ее утешал, пока не нашлась ее бабушка, потом объяснял Сонечке, что надо всегда помогать другим, даже если этого человека не знаешь. Чушь. Хватит выдумывать!

Семен был как всегда жизнерадостен:

– Смотрите, значит, какая ситуация. Машину вашу видели и записали на регистратор. Но это и все что у них есть. Никаких следов там нету, это он на понт пытался взять, я дело смотрел еще утром. А главное, пришли предварительные результаты по трупу. Все повреждения нанесены левой рукой, убийца – левша. То есть вы, соответственно, на эту роль не подходите. Вы же правша?

– Да, – хором ответили Маша и Сережа.

– Ну вот. И писали вы правой рукой. Короче, как у нас органы работают, всем известно, этому Горячеву, или как там его, может и хотелось бы вас обвинить, выбить признание, например, а дальше дело десятое, только ничего у него не получится.

– Какое еще признание? – возмутилась Маша, – Зачем Сереже признаваться в том, чего он не делал?

– Да не важно, – отмахнулся Семен, – есть у них методы, дело не в этом. Короче, закрывать вас на время следствия оснований у них нет. Вообще никаких. Вы на данный момент – свидетель. Не подозреваемый, не обвиняемый, свидетель. Я переговорил с начальником отдела, мы с ним работали раньше вместе, ваш статус таким и останется – свидетель. Свидетельские показания вы уже дали. Так что не переживайте. Все самое неприятное позади. Я постараюсь сделать так, чтоб вас вообще больше не трогали, пускай ищут своего маньяка в другом месте.

Маша неуверенно улыбнулась.

Сережа пожал Семену руку:

– Спасибо, вы нас в очередной раз спасаете. Э… Какова цена вопроса?

Семен сделал серьёзное лицо.

– Пока не могу сказать. Надо еще переговорить с людьми. Давайте я завтра вас наберу ближе к вечеру, там уже все будет более понятно.

– Хорошо. Спасибо, еще раз, Семен, если бы не вы, не знаю…

– Все, Сергей, вы главное успокойтесь, успокойте Марию, ничего страшного не случилось и не случится, просто вы остановились отдохнуть не в том месте и не в то время. Не повезло. Но на этом основании никто вас ни в чем не обвинит. Все, забудьте об этом. Ну ладно, я побегу, у меня через час дело в Октябрьском, давайте до завтра.

Они попрощались, Семен вылез и торопливо пошел к своей машине, на ходу доставая телефон. Маша пересела на переднее сиденье. Снова взяла Сережу за руку, посмотрела ему в глаза.

– Все будет хорошо, да?

– Конечно, милая, все уже хорошо, Семен же сказал, там левша, я правша, все, расслабься, – Он наклонился и поцеловал жену в губы. – Я люблю тебя.

– И я тебя. Ой, – вспомнила вдруг она, – надо же маме позвонить, как там Сонечка.

* * *

Дома было тепло, спокойно, уютно.

Наряжали елочку, Новый Год через полторы недели.

Елочка была у них искусственная, ростом примерно с Сережу, они ее купили в первый год, когда стали жить вместе, тогда еще неофициально. Как же давно это было…

Маша сидела на диване, поджав ноги, облокотившись на спинку. Елка стояла посереди комнаты, они всегда так делали, сначала наряжали ее, потом уже наряженную переносили в угол. Так было удобнее.

Какой же это был год, сколько лет назад? Они только въехали в эту квартиру, она досталась от Сережиной бабушки, которая померла. До этого снимали пару месяцев однушку в Восточном, тот еще райончик. Хотелось жить отдельно, без родственников, с которыми к тому же отношения на тот момент складывались как-то не очень. Что с ее, что с Сережиными. Однако, быт, включавший в себя тесную, грязную халупу, недостаток самых необходимых в хозяйстве предметов, мерзкую старуху-владелицу, имевшую обыкновение устраивать внезапные проверки жильцам, да несмолкаемые пьяные вопли под окнами, грозил стать серьезной проблемой для молодой семьи. И тут стало известно, что умерла Сережина бабушка. И ее опустевшая квартира – трешка в центре, может теперь быть их. Хоть и нехорошо так думать, а все-таки Маша иногда думала – если бы бабушка не умерла, неизвестно, как бы вообще все сложилось.

А так сложилось как сложилось. Хорошо сложилось. Сережа нашел хорошую работу. Сделали ремонт в бабушкиной квартире, сначала косметический – побелили потолки, переклеили обои, выбросили на помойку кучу откровенной рухляди. А через три года и настоящий капитальный – со сменой проводки, окон и батарей, сносом трухлявой деревянной стены между комнатами и заменой ее на новую, красивую и ровную из гипсокартона, с заменой сантехники, настилкой ламината вместо старинного линолеума, приобретением новой мебели. Квартира преобразилась. Теперь она больше не была «бывшей бабушкиной», теперь это была их квартира. Их семейное гнездышко, дом и крепость. Денег хватало, не то чтобы их куры не клевали, но на все что хотелось – хватало, Сережа работал, карьера его продвигалась все успешнее уже тогда.

Они очень хотели ребенка, причем именно девочку, даже Сережа хотел, хотя он как мужчина вроде бы должен был хотеть мальчика, наследника. Имя выбрали заранее. София. Мудрость. И уменьшительное милое, домашнее – Соня, Сонечка.

Сонечка родилась только через четыре года, до этого почему-то не получалось. Секс был регулярным, страстным и нежным, он не приедался и не превращался в рутину, они открывали друг в друге новые грани, ощущения, позы. Но вот ребенка долгое время не было. Ну что ж, они посвящали эти годы друг другу, ездили в отпуск на море, ходили в кино и театры, делили вместе домашние хлопоты, проводили вместе выходные и вечера. Маша, общаясь с подругами, часто не понимала их проблем – у этой муж пьет, эти разводятся, этот поднимает руку, а та сама нашла себе другого. Все это было как из какой-то другой вселенной. Зачем искать другого – когда вот он рядом твой. Единственный. Самый любимый. Нет, конечно они тоже ссорились порой, обижались друг на друга, но все это были пустяки, оба понимали, что ссора пройдет, а любовь останется навсегда. Маша, во всяком случае, понимала, никогда в этом не сомневалась. И Сережа, как она была уверена, понимал и не сомневался. Некоторые подруги завидовали ей, считали их идеальной парой. А она думала, что у них не идеальные, а просто хорошие, нормальные отношения. Такие, какие должны быть у двух людей, которые друг друга любят. И искренне не понимала, почему у других так не получается.

Сонечка достала из коробки огромный шар с серебристым сердечком и надписью на боку «Сергей + Мария». Это им друзья подарили на первый после свадьбы общий их Новый Год.

– Что тут написано? – спросил Сережа, принимая у дочки шар. – А, София Премудрая?

Сонечка, конечно прочитала надпись, да и без прочтения уже знала ее, но отвечать не хотела, капризничала.

Тогда Сережа бережно водрузил шар на елку и вытащил из коробки прозрачного пластикового снеговика, внутри которого искрились слова: «С Новым Годом, Соня!».

– А тут что написано? «С Новым Годом…». Кто? – Сонечка улыбалась – Катя? Нет? Лена? Снова нет?

– Соня! – не выдержала Сонечка.

– Точно! – Сережа сделал вид, как будто присматривается к снеговику. – «С Новым Годом, капризная Соня!»

– Нет, просто Соня!

– Нет, капризная Соня! – Сережа, не выпуская снеговика, сделал пальцами «козу» и нацелил ее дочке в живот. – Капризная Соня, которая не хочет сама читать!

– Капризный папа! – смеялась Сонечка, уворачиваясь от «козы».

– Осторожнее, капризные дети! – с притворной строгостью прикрикнула Маша. – Елочку не уроните!

Она думала о счастье. Ведь вот оно, разве нет? Любимый и любящий муж, любимая дочка, маленькая красавица и умница (в первом полугодии – круглая отличница). Свой дом (ну ладно, пока что квартира, но и дом не за горами, а с другой стороны и в квартире неплохо, центр, все рядом). Хорошая работа, приносящая не только деньги (ну не такие как Сережина, но все равно, да это опять же и правильно, ведь мужчина – он добытчик, должен зарабатывать больше), но и подлинное удовольствие. Маша работала преподавателем английского. Когда-то, заканчивая «пед», она корила себя за то, что не выбрала другое образование. Педагогика казалась ей лишенной всякой перспективы, а годы учебы в институте – потраченными впустую. Что ждало ее? Доска, мел, противные ученики, большинству из которых до лампочки все языки мира (она насмотрелась на них за время практики на последнем курсе), трехкопеечная зарплата. Сейчас Маша так не думала. Она вела группы, за хорошую плату занималась с учениками индивидуально. Английский становился все более актуален. Поступали предложения от солидных людей и организаций, которые не хотели выглядеть в глазах западных партнеров дикими папуасами. Мария Кузнецова приобретала известность и авторитет. Сама она относилась к своим карьерным успехам, как к чему-то вторичному, главным для нее всегда была семья, дом, Сережа и Сонечка. Часы, проведенные дома, она считала лучшими в своей жизни.

О происшествии с обвинением она уже давно не думала. Семен, как и обещал, все уладил, никаких повесток больше не было, правда обошлось это в 300 тысяч деревянных. Ну и что, не так уж дорого. А дня три назад, Сережа, пообщавшись с адвокатом по телефону, сказал, что дело собираются закрывать, поймали настоящего убийцу – какого-то местного отморозка, ранее судимого. Маша вздохнула с облегчением – глупая ошибка оказалась всего лишь глупой ошибкой, а чем же еще она могла быть?

Неожиданно Сережа вскрикнул и схватился за руку. Лицо его исказила гримаса боли, левая рука как-то неестественно вытянулась, Маше показалось, что она слышит хруст. Сонечка застыла возле коробки с игрушками.

– Сережа, что случились!? – Маша вскочила с дивана.

– Рррр.. Рука…, – прохрипел Сережа. Казалось слова давались ему с трудом, голос звучал хрипло, незнакомо, зубы были стиснуты, лицо покраснело. Правой рукой он стискивал предплечье левой. Левая, странно вытянутая, доставала почти до пола, перехватывая ее правой, Сережа согнулся, скособочился, это могло бы быть эпизодом комедии, например с Джимом Керри, который показывает сыну «лапу». Сонечка заплакала, громко, навзрыд, как не плакала уже много лет. Сережа, не разжимая руки, неловко крутанулся на месте, покачнулась, чудом устояв, елка, упал на пол и разлетелся в серебряное крошево шар с сердечком, попадали еще какие-то, уже успевшие занять свои места, игрушки. Сережа, не замечая, наступил на осколки босой ногой. Маша не знала, что делать. Она понимала, что должна как-то помочь, но не понимала как. Инстинктивной реакцией было подскочить к мужу, обнять, но что-то не давало этого сделать. Страх. Маше было очень страшно.

Все закончилось так же внезапно, как началось. Сережа выпрямился, отпустил свою руку, лицо его постепенно стало терять красноту. Перед Машей снова был ее любимый муж, добрый, знакомый, домашний, совсем не похожий на хрипящего скрюченного безумца, которого она видела секунду назад.

– О, черт, – Сережа с хрустом переступил, на ковре остались следы крови, – Я кажется ногу поранил. И шарик наш разбился… И ковер… – он виновато посмотрел на Машу.

Сонечка, всхлипывая, подошла к маме, Маша нежно обняла дочку, прижала к себе.

– Сережа, что это было? – спросила она, голос дрогнул.

– Да руку судорогой свело, уже бывало пару раз такое, но не настолько сильно, – ответил муж, отводя взгляд.

В его интонациях явственно сквозили виноватые нотки, но кажется было и что-то еще.

Маша вместо жалости почувствовала внезапное раздражение.

– Так надо к врачу идти, если судороги! – резко сказала она. – Пойдем, Соня, умоем личико, давай, хватит плакать, все нормально, просто у папы рука заболела. – Она взяла дочку на руки и аккуратно, стараясь самой не наступить на осколки, понесла ее из комнаты. – Сверни ковер, завтра вытряхнем, – бросила, выходя, мужу.

Соня не переставала всхлипывать. Сережа начал передвигать коробку с игрушками.

* * *

Старший лейтенант Андрей Павлович Горячкин сидел, покачиваясь на стуле, и хмуро глядел на разложенные перед ним бумаги. Дело об убийстве Ушаковой надо было закрывать, полагалось радоваться и испытывать облегчение, убийство было потенциально резонансным, его очевидно ритуальный характер, разумеется, нигде не афишировался, и ни в каких документах не упоминался, но начальство сразу взяло дело на контроль, требовало быстрых результатов, боялось очередной серии.

Подозреваемым номер один был этот тип, Кузнецов. 38 лет, почти его, Горячкина, ровесник. Заместитель начальника отдела снабжения в очень крупной организации, характеризуется положительно. Женат, дочь 8 лет, по месту жительства также характеризуется положительно. Материально обеспечен. Возвращался из рабочей командировки. Ехал-ехал вечером по трассе и вдруг решил остановиться. И именно в том месте и в то время, где и когда резали живьем Галину Ушакову. Могло быть такое совпадение? Могло. Теоретически. Хотя Горячкин в совпадения верил слабо.

Машину Кузнецова снял на регистратор житель Гольцово, возвращавшийся в родное село. Запись сохранилась, потому что через десять минут он свернул с трассы, приехал домой и заглушил двигатель. А потом узнал об убийстве, вспомнил о регистраторе, пошел к местному участковому. Сознательный гражданин, молодец. Повезло. Сам гражданин был допрошен. На допросе говорил, что машину помнит, стояла, как ему показалась, пустая, то есть водителя не было, но в точности не уверен, ничего странного не замечал, криков не слышал. На записи машина видна четко, номер в свете фар тоже, а вот есть ли кто в салоне – не разобрать. Может нет, может есть. Вечер, темно, метель. У машины Кузнецова руль справа, то есть от дороги это противоположная сторона салона.

Далее, Кузнецов, оказывается, привлекался по делу о мошенничестве. Год назад. Но отмазался. То есть был признан невиновным. Горячкин догадывался, каким образом. Про адвоката Семена Антонова и его методы работы он слышал. То дело Горячкин, конечно, поднял и внимательно изучил. Что хотел там найти и сам не знал, убийца, режущий беременную женщину на куски, и мошенник, отмывающий совместно со своим боссом деньги путем проведения несуществующих ремонтных работ – это как бы два разных типажа, учит криминология. Хотя и не обязательно, в жизни бывает по-всякому. В деле были отпечатки пальцев Кузнецова. Но это ничем не помогало, потому что на месте убийства отпечатков не было. Да и на чем бы им там быть… Привлекло внимание другое. В деле были данные судебно-психиатраческой экспертизы.

Горячкина это сразу насторожило и заинтересовало. Неизвестный убийца Ушаковой явно не производил впечатления человека, у которого все в порядке с головой. Сам факт наличия экспертизы в деле о мошенничестве казался странным. Обвиняемый на учете не состоял, явных признаков психического расстройства не демонстрировал. Экспертиза нашла у него депрессивное состояние средней степени тяжести, обусловленное текущей ситуацией (то есть обвинением в мошенничестве), признаков других психических расстройств не обнаружила. Экспертизу провели по ходатайству адвоката, которое суд удовлетворил. Может Антонов надеялся таким образом уберечь подзащитного от тюрьмы, заменив срок на принудительное лечение? Или пытался признать недействительными сделки, под которыми тот подписывался? Или хотел подчеркнуть, как подзащитный мучается, будучи невинно обвиненным, вон даже в депрессию средней тяжести впал? Или просто время зачем-то тянул? Странно, однако. Изучив выводы экспертов, Горячкин принялся пролистывать текст самого заключения, написано оно было настолько специфическим языком, что понять в нем что-либо было сложно и лейтенант уже хотел это дело бросить, как вдруг его взгляд зацепился за одну более чем любопытную деталь.

У обвиняемого была особая примета – татуировка в виде пятиконечной звезды в круге диаметром около 1.5 см в области левого виска. Больше про это ничего не говорилось и нигде в деле не упоминалось. Возможно следователь, делом занимавшийся, про нее и не знал, как не знал и Горячкин. Левый висок Кузнецова покрывали волосы и какая под ними татуировка, разумеется, увидеть было невозможно. Но психиатры как-то прознали. И зафиксировали. Горячкин тогда почувствовал нечто вроде азарта. Звезда в круге – пентаграмма. Символика сатанистов. И убийство Ушаковой – бессмысленное с рациональной точки зрения. С подвешиванием вниз головой. И крестообразным выпотрашивающим разрезом. Вот и ниточка начинает формироваться. Надо вызывать Кузнецова на допрос повторно, поручить специлистам в интернете поискать на него информацию – социальные сети, то, се, нет ли там сатанинской, религиозной, еще какой-то подобной тематики. Экспертизу со следами можно состряпать. Следы действительно были, правда, куда они в точности вели и когда появились, понять было нельзя, метель и снегопад все испортили. Тем не менее. Это уже основания для изменения статуса. Если поговорить с капитаном и все ему изложить, он согласие даст. Скорее всего. Понятно, что с Антоновым они друзья, но дружба дружбой, а тут такое дело. Серьезное дело. А превращение свидетеля Кузнецова в подозреваемого, это уже, в свою очередь, основание, например, для досмотра автомобиля или даже обыска в доме. Закрыть Кузнецова тоже было бы неплохо, но там чертов этот Антонов не даст, ну да ладно. Досмотр автомобиля дело может быть даже более важное. Судя по состоянию трупа, кровищи там должно было быть море. Маловероятно, чтобы убийца ушел сухим и чистым. А раз нет, то хоть несколько капелек принес в машину. И их можно обнаружить. Правда хорошая чистка салона все следы уберет. Но сам факт чистки… А еще обыск в доме. Опрос соседей. Что-нибудь да сыщется. Горячкин прямо чувствовал – след верный. А чутью он привык доверять. За раскрытие такого дела, конечно ордена не дадут и в звании не повысят, но пару очков в глазах нужных людей он заработает. Хороших очков. Благодаря своим талантам следователь Горячкин раскрыл в рекордные сроки зверское убийство – начало потенциальной серии. Герой!